Второй роман цикла "Люди крыш". "…Продумывая финальный скетч, Женя вошла в тренировочный зал. Он находился этажом ниже квартиры отца. В самый первый день Морок взял с нее слово, что она будет по часу заниматься здесь каждое утро. Способности его дочери проснулись всего месяц назад, и теперь ей приходилось наверстывать упущенные годы обучения. Удар светящейся бледно-зеленой нити сбил Женьку с ног. Она пролетела метра два и врезалась спиной в стену. Воздух вышибло из легких. Под потолком полутемного зала висел Учур. Его опоясывали сразу четыре разноцветные нити. Или фибры, как их называли Люди ветра. Он явно вообразил себя человеком-пауком…"
Содержание:
Пролог 1
Глава 1 2
Глава 2 5
Глава 3 7
Глава 4 10
Глава 5 12
Глава 6 15
Глава 7 17
Глава 8 20
Глава 9 22
Глава 10 24
Глава 11 27
Глава 12 29
Глава 13 32
Глава 14 35
Глава 15 37
Глава 16 41
Глава 17 43
Глава 18 46
Глава 19 49
Глава 20 52
Глава 21 55
Глава 22 58
Глава 23 62
Глава 24 65
Глава 25 67
Эпилог 72
Примечания 72
Любовь Романова
Люди крыш. Дети пустоты
Пролог
Франция, Париж, 2 июня
– Мы нашли их.
Эти слова прокатились под сводами узкого коридора и достигли ушей старшего детектива уголовной полиции Парижа Валери Жирард. Она почувствовала, как немеют пальцы рук – верный признак беды. Сотрудница La Crime протиснулась мимо полицейских и оказалась на пороге темного зала. По блестящим от слизи стенам и белесой воде, затопившей на локоть эту часть парижских катакомб, метались голубые лучи фонарей. Пахло мокрой известью, плесенью и скисшим молоком.
– Живы? – спросила Валери со сдержанной надеждой.
Никто не ответил. Полицейские молчали, потрясенные картиной, на мгновение выхваченной из темноты светом фонарей. Молодой диггер, проводник поисковой экспедиции сидел на корточках, сжав виски руками, и тихо выл…
История, которая заставила стражей порядка отправиться под землю, началась две недели назад. Почти одновременно в районные отделения парижской префектуры поступили заявления о пропаже шести катафилов. Так себя называли помешанные на катакомбах исследователи средневековых каменоломен, что пронизывали, точно нити грибниц, подземелье Парижа. Катафилы искали новые коридоры, наносили их на карты и водили по заброшенным тоннелям падких до городской мистики туристов.
Исчезновения любителей каменоломен связали между собой не сразу. Только когда из катакомб не вернулись две экскурсионные группы, стало ясно: пора говорить о серийном похищении людей. Первая группа состояла из девяти французских подростков, вторая – из тринадцати взрослых иностранцев. Всего полиция зарегистрировала пропажу двадцати восьми человек.
Утаить в мешке шило, больше смахивающее на ревущую электродрель, оказалось невозможным. Телеканалы и радиостанции, газеты и новостные интернет-порталы всего мира вцепились в криминальную полицию Парижа бульдожьей хваткой. Журналисты требовали отыскать пропавших туристов. Или хотя бы объяснить, что за неведомая сила в недрах мировой столицы моды заставила бесследно исчезнуть три десятка человек. И вот теперь, спустя чуть меньше недели, La Crime нашла их.
– Дай фонарь! – потребовала Валери, обращаясь к диггеру. Как только луч холодного света коснулся неподвижных фигур у дальней стены зала, руки старшего детектива задрожали. – Господи Иисусе! Они все здесь…
Испания, деревня Сан-Хуареса,2 июня
Хорхе Родригес Фернандес, владелец небольшой лошадиной фермы, опаздывал на венчание двоюродной племянницы. Его задержал ветеринар. Он приехал осмотреть захромавшую кобылу и целую вечность жаловался Хорхе на свою вредную супругу. Тот скрипел зубами, но слушал. Врач был лучшим специалистом по лошадям на сто миль окрест, поэтому посылать его к чертовой бабушке не хотелось. В результате Хорхе пришлось лететь, как укушенному, в деревню Сан-Хуарес, где юная Барбара собиралась стать женой какого-то пижона из Мадрида.
Пыльный "Рено Кенгу" подпрыгивал на ухабах дороги цвета подпорченного апельсина. Вокруг лежал типичный для юга Испании пейзаж: желтая земля, коричневые горы на горизонте и темно-зеленые плантации оливы. Низенькие деревца больше походили на чахлый кустарник, но Хорхе не с чем было сравнивать. Ни разу в жизни он не покидал пределов родной Испании.
Деревушка встретила фермера неприятной тишиной. На церковной площади он не увидел ни одной живой души. Неужели этому болтуну Филипе – отцу Барбары и двоюродному брату Хорхе – удалось затащить на свадьбу дочери весь Сан-Хуарес? Внутри церкви оказалось еще тише, чем снаружи. На скамьях чинно сидел народ и молчал. Ни священника, ни молодоженов видно не было.
Среди ближайшего ряда затылков Хорхе разглядел знакомую кепку цвета хаки и выбивавшиеся из-под нее рыжеватые кудряшки. Они украшали продолговатую, словно гусиное яйцо, голову соседа по ферме Хуана Гомеса, владельца ста пятидесяти акров цитрусовых плантаций. Стараясь издавать как можно меньше шума, Хорхе подкрался к нему и вежливо тронул за плечо.
Плечо под клетчатой рубахой показалось слишком худым. И твердым. А еще оно как будто крошилось. Разве может человек крошится?
– Эй, что тут…
Во рту у фермера внезапно пересохло.
Он увидел лицо своего соседа.
Серо-коричневая маска, припорошенная бурой пылью. Дырки вместо глаз, под ними курносый обрубок. Сморщенные губы открывали знакомый Хорхе золотой зуб. Сосед вставил его после того, как укусил край пивной кружки, празднуя рождение третьей дочери. Теперь же на месте Гомеса сидела мумия.
Владелец лошадиной фермы отдернул руку, и мумия рухнула на выложенный черно-белой плиткой церковный пол. Челюсть с блестящим зубом отлетела к ногам Хорхе. Тот в ужасе отскочил в сторону и начал озираться. На всех скамьях неподвижными рядами сидели высохшие, точно стручки неубранной фасоли, люди. Рты большинства из них были открыты, и от этого прихожане казались жутким хором, затянувшим беззвучную песню.
Возле алтаря из-за скамьи выглядывал край белоснежного платья Барбары. Хорхе побрел к нему, с трудом переставляя отяжелевшие ноги. Он уже знал, что увидит…
* * *
Австрия, Вена, 2 июня
В венском Пратере пахло жареными сосисками и кебабом. Богдан шагал за старшими братьями, стараясь не думать о еде. Но в парке аттракционов как назло на каждом шагу попадались ларьки с шипящими колбасками, покрытыми алой глазурью яблоками и огромными сэндвичами. Разменивать сто евро, перепавшие от отца на день рождения, было жалко, а просить близнецов – все равно, что уговаривать школьную училку поставить пятерку за красивые глаза. Только посмеются.
– Погнали вон на ту штуку! – Один из братьев указал пальцем в сторону уходящей в ясное небо иглы. Вокруг нее, словно лопасти пропеллера, вращались на цепях кресла. Они поднимались до самой верхней точки шпиля, а затем медленно спускались к земле. Ничего выше в Венском парке не было.
– Богдаша в штаны наделает! – хмыкнул второй брат. – Устроит австриякам желтый дождик.
Оба захихикали.
Семья Богдана прилетела в Вену, едва в России начались школьные каникулы. Родители давно планировали эту поездку: три дня в Вене, а потом две недели среди альпийских озер и средневековых замков. Отец специально для путешествия арендовал темно-зеленую "Шкоду". Сейчас он вместе с матерью наслаждался неторопливым вращением самого старого в Европе колеса обозрения. Вместо привычных кабинок аттракцион-пенсионер натужно тянул закрытые вагончики, рассчитанные на двенадцать человек каждый.
Сыновья решили, что это развлечение для девчонок и стариков, поэтому пятнадцатилетние близнецы отправились искать впечатлений поострее. Десятилетний Богдан увязался с ними.
– С собой не перепутал? – поинтересовался он, лихо сплевывая на разогретый солнцем асфальт. – А то, может, пока не поздно, памперс наденешь?
Если ты младше – это еще не повод пропускать удары. Нужно отвечать шпилькой на шпильку, подначкой на подначку. Иначе заклюют.
Но стоило подойти к аттракциону, как у близнецов появился новый повод для насмешек. На иглу пускали только тех, кому исполнилось двенадцать.
– Не плачь, малыш! Беги на карусельку с лошадками! – копируя голос матери, проворковал один из братьев.
– Отвали! – огрызнулся Богдан.
Ни на какие другие карусели он не пошел. Стоял и тоскливо смотрел, как довольные близнецы устраивались в скрепленных друг с другом креслах, громко галдели и строили Богдану обидные рожи. Поджарый австриец закрепил страховочные ремни и махнул кому-то невидимому: "пора!".
Игла вздрогнула.
Загудел мотор, зазвенели цепи. Кресла тронулись с места, и вскоре гигантский пропеллер уже полз к вершине шпиля.
Богдан не сразу понял, что случилось неладное. Только когда сиденья над головой слились в сплошную ленту, он сообразил: карусель вращается слишком быстро.
И не одна она.
Все аттракционы внезапно превратились в разноцветные смерчи. Пространство вокруг наполнилось воем и скрежетом, в который вплетались крики перепуганных людей. Оглушительный удар смял ближайший ларек с кебабами. На него рухнула пара сорвавшихся с цепей кресел.
Богдан не смог заставить себя посмотреть, сидел ли в них кто-нибудь. Он упал на колени, зажмурился и закричал…
Глава 1
Ее разбудил попугай.
– Завтракать подано! – заорал он прямо Женьке в ухо. – Овсянка, мэм!
– Уйди, птица! – простонала она. – А то съем!
Послышался торопливый цокот когтей по паркету, попугай отбежал на безопасное расстояние. Впрочем, быть съеденным ему не грозило – уроженец австралийских островов выглядел очень неаппетитно.
Несколько лет назад из-за редкого птичьего вируса он лишился почти всех перьев. Сохранился только грязно-оранжевый куст на макушке да розовый пух вокруг глаз. Остальное тело некогда белоснежного какаду теперь было покрыто лишь синеватой пупырчатой кожей. Больше всего он напоминал ощипанную тушку тощей курицы, приготовленную к отправке в духовку. Женя чуть не задохнулась от смеха, впервые увидев, как это чудо без перьев уверенно шагает по полу.
Летать он, разумеется, не мог. Зато шустро передвигался на крепких лапах и лазил по отвесным поверхностям, помогая себе мощным черным клювом. Этот клюв служил ему не хуже газового ключа. Какаду запросто раскручивал им любые гайки и сворачивал вентили на водопроводных трубах. За что получил имя Сантехник.
Женю Сантехник не любил. По крупному счету, он никого не любил, кроме себя и Морока, ее отца, но новая обитательница квартиры вызывала в попугае особо лютую ненависть.
– Нахалка! – рявкнул он и злорадно добавил: – Овсянка, мэм!
– Слышала! Уймись!
Она встала со скрипучей тахты, обреченно натянула синие джинсы с черной футболкой и поплелась на кухню. Сантехник ковылял следом.
Женя поселилась в этом доме ровно две недели назад. Ее так обескуражило предложение отца пожить вместе, что она, точно загипнотизированная, согласилась. Наверное, найдись тогда время подумать, ноги бы ее здесь не было. За тринадцать лет Морок ни разу не дал знать о своем существовании. Мол, не догадывался, что у него есть дочь. Разве в это можно поверить? Но узнав отца поближе, Женя неожиданно для себя поверила: не знал. Если бы знал – вряд ли бросил бы их с мамой. Кирилл Михайлович Мороков вообще никогда никого не бросал.
Он был так устроен.
И все же Женя жалела о своем решении переехать к отцу. Очень быстро она поняла: ее пригласили потому, что так правильно – дочь должна находиться под присмотром. Сама по себе тринадцатилетняя Женя Смородина руководителя Службы Контроля Края не интересовала – ему хватало других забот. Еще две недели назад она и представить не могла, каким горьким окажется это открытие.
На сосновом столе огромной кухни, обставленной в дачном стиле, ее ждал серый блин заклекшей овсянки. Женька брезгливо ковырнула его ложкой – ни масла, ни сахара. Захочешь – не проглотишь. Небось когда Учур готовил это кулинарное недоразумение, радостно ухмылялся, представляя, как она будет им давиться. Четырнадцатилетний компаньон отца ненавидел новую обитательницу квартиры еще сильнее, чем попугай.
Отложив ложку, Женя встала из-за стола, открыла светло-коричневую дверцу под кухонной раковиной и отправила кашу в мусорку.
– Приятного аппетита! – пожелала она помойному ведру из синего пластика.
– Нахалка! – снова сообщил Сантехник, раскачиваясь на спинке деревянного стула.
– Знаю.
Ничего, поесть можно и в школе. У нее будет не меньше часа, чтобы перехватить пару булочек в столовой. Экзамен начнется в десять, а сейчас нет и семи. Нужно только из дому пораньше выйти. Женя глубоко вздохнула: сегодня ей предстояло сдать историю – последний экзамен в этом году.
И в этой школе.
Осенью она пойдет в специальную гимназию для детей Края, тех, кто принадлежит к одной из четырех рас: Людям крыш, Людям нор, Людям глубины и Людям ветра. Как объяснил отец, это учебное заведение – что-то вроде отчаянного эксперимента горстки энтузиастов. Еще совсем недавно расы считали образование подрастающего поколения своим личным делом. Любые попытки в него вмешаться грозили государственным конфликтом. Но все меняется. Взгляды жителей Края – тоже. Поэтому Женьке ничего не мешало предаваться мечтам о первом дне в новой гимназии. Дочь начальника СКК плохо представляла себе, чему там учат, но точно знала: хуже, чем в ее родной школе уже не будет. Чего только стоило красное от регулярных приступов педагогического бешенства лицо директрисы. Нужно на прощание оставить на стене под окном ее кабинета какое-нибудь смачное граффити. Чтобы помнили.
Хотя бы, пока не закрасят.
Продумывая финальный скетч, Женя вошла в тренировочный зал. Он находился этажом ниже квартиры отца. В самый первый день Морок взял с нее слово, что она будет по часу заниматься здесь каждое утро. Способности его дочери проснулись всего месяц назад, и теперь ей приходилось наверстывать упущенные годы обучения.
Удар светящейся бледно-зеленой нити сбил Женьку с ног.
Она пролетела метра два и врезалась спиной в стену.
Воздух вышибло из легких.
Под потолком полутемного зала висел Учур. Его опоясывали сразу четыре разноцветные нити. Или фибры, как их называли Люди ветра. Он явно вообразил себя человеком-пауком. Фибры тянулись от талии компаньона отца к решеткам маленьких окон спортзала, давая возможность парить метрах в трех над полом, а кимоно стального цвета придавало сходство с героем китайского боевика. По-монгольски плоское лицо парня, год назад покинувшего родной Алтай, оставалось неподвижным. Ни злобы, ни радости.
– Совсем озверел? – выдавила Женя, морщась от боли. – Я же была не готова!
Учур ничего не ответил. Он умудрился за две недели не сказать дочери начальника СКК ни слова. Можно было подумать, что алтаец немой. Но Женька не раз слышала, как этот немой за милую душу болтает с Мороком.
– Ладно. Сам напросился! – Если кто-то забыл, что имеет дело с полиморфом, она тут ни при чем.
Не вставая с пола, Женя попыталась вызвать волну тепла, чтобы заставить тело двигаться в десятки раз быстрее обычного. Одновременно протянула руку раскрытой ладонью вперед, как это делали Люди глубины…
Ничего не вышло.
Все усилия вязли в мягких стенках невидимого кокона. Как тогда, в подземном городе, рядом с включенным блокиратором.
Учур злорадно ухмыльнулся и снова взмахнул бледно-зеленым хлыстом.
Ей почти удалось увернуться. Упругая нить всего лишь обожгла правую ногу. Женька даже не закричала, только слезы по-детски брызнули из глаз.
– Придурок!