- И еще выстрелы у домика лесника, услышанные Андреем Львовичем по радиотелефону.
Капптан положил перед собой блокнот и повертел в пальцах кофейную ложечку.
- Давайте еще раз по порядку. Первая версия, самая простая: в "Карточном домике" испортился передатчик. Радио - вещь хрупкая. Лампы, конденсаторы, питание… Раньше такое случалось?
- Да, один раз. Этим летом. Но тогда через полчаса починили. Мы даже встревожиться не успели по-настоящему. Честно говоря, и сегодня надеялись, что то же самое.
- Надеялись и поэтому не очень спешили что-нибудь предпринимать?
- Видите ли… Это не так просто. Вертолет был как раз послан на задание. Там к северу у нас еще один филиал. Что же касается вездехода…
- Андрей Львович - вы опять?! - Тамара Евгеньевна возмущенно всплеснула руками. - Опять собираетесь всю вину взять на себя?
- С чего вы взяли?
- Вы опять заговорили тоном провинившегося школьника, готового у всех просить прощенья.
- Я, собственно…
- А вы? - Тамара Евгеньевна решительно повернулась к капитану. - Что вы имеете в виду под "не спешили предпринимать"? То, что директор научного городка в выходной праздничный день немедленно бросает все семейные дела и мчится в свой кабинет по первому знаку тревоги, - это называется "не спешили"? Через полчаса вызван обратно вертолет, организовано постоянно дежурство в радиорубке, вездеход снаряжен и заправлен топливом - тоже "не спешили"? А где искать водителя? И не любого, а такого, чтоб знал дорогу к "Карточному домику"? Ну, где? Где он проводит свой выходной, первый день Нового года? Догадайтесь.
- С детьми гуляет?
- Холодно.
- С женой в кино?
- Еще холодней. Причем, холоднее - в буквальном смысле. На подледной рыбалке - вот где. Пять километров вверх по реке. Попробуйте-ка отыскать его там, попробуйте оторвать от лунки этого маньяка, когда у него, видите ли, как раз начался клев.
- Ну, Тамара Евгеньевна, полно вам. Какой же Сазонов маньяк. Вполне солидный, надежный человек, опытнейший водитель…
- А когда вызванный вертолет наконец вернулся и еле смог приземлиться под начавшимся ветром, - по-вашему, надо было немедленно отправлять его в новый полет? Навстречу пурге? Или оставить все другие попытки установить связь, а вместо этого преспокойненько усесться в кресле и, постукивая ложечкой по чашке, начать искать виноватых?
Капитан покраснел и отбросил ложечку так, что она скатилась с ватмана на полированную поверхность стола.
- Извините. Я, кажется, схлопотал выговор. Впрочем, вполне справедливый. Еще раз прошу простить.
- Давайте не будем отвлекаться, - смущенно теребя бороду, вмешался директор. - Мы рассматривали первую версию: случайные технические неполадки в передатчике. Какие у нас "за", какие "против"?
- Случайности, конечно, бывают на свете, и любая техника может отказать. Но почему тогда замолчало радио вездехода? Совпадение случайностей? По теории вероятностей это невозможно.
- Последнее сообщение от Сазонова мы получили часа в три. Он сказал, что добрался благополучно, остановился, как положено, за полкилометра. Ничего необычного в "Карточном домике" не заметил, если не считать, что в некоторых окнах горит свет. Днем - немного странно? Правда, издали из-за начинавшейся пурги видно было плохо. Последние слова его были: "Оставляю вездеход, иду в сторону домика". И все.
- Вот видите. Значит, радио у этого рыболова работало нормально. То есть нет сомнения, что и с ним что-то случилось. Поэтому я считаю, что первую версию можно отбросить.
- Что же остается?
- Второе возможное объяснение: случилось что-нибудь серьезное. Взрыв. Пожар. Там хранилось что-нибудь взрывоопасное? Ядохимикаты? Радиоактивные вещества? Припомните подробно.
- Да, во второй лаборатории был уран. Но очень немного и вполне надежно упакованный. Бактериологи, вирусологи - эти слишком опытны и осторожны. Они вне подозрений. У химиков, кажется, нитроглицерин, но тоже чуть-чуть - в лабораторных дозах.
- А у Сильвестрова? - вмешалась Тамара Евгеньевна.
- Нет, у него ничего опасного.
- Но сам его аппарат? Это мерзопакостная "Мнемозина"?
- Тамара Евгеньевна, - директор старался говорить подчеркнуто спокойно, не поднимая глаз от сцепленных пальцев, - я вынужден третий или четвертый раз напомнить вам: ученый секретарь большого научного городка не может позволить себе поддаваться чувству личной антипатии к кому бы то ни было.
- Да я не личной! То, что этот Сильвестров мне малосимпатичен, не играет здесь никакой роли. Сама идея - вот что меня возмущает. И кто бы ни занялся ее разработкой, пусть даже вы, - я все равно была бы против. Залезать в человеческую память! Стирать в мозгу "ненужные" воспоминания. Ненужные?! А кто это может определить, какие нужные, какие - нет. И как только разрешили заниматься подобными исследованиями!
- Кто этот Сильвестров? - спросил капитан.
- Заведующий четвертой лабораторией в "Карточном домике". От Академии медицинских наук. Тамара Евгеньевна сильно преувеличила - никто не собирается вторгаться в человеческую память. Речь идет лишь о лечении психических травм или душевных расстройств, вызванных тяжелыми воспоминаниями. Об ослаблении отрицательных эмоций, когда они делаются опасными для здоровья.
- О да! Покончить с любым человеческим горем радиомеханическими средствами. Прекрасная мысль!
- А что за аппарат у него? Как вы его назвали?
- "Мнемозина". Так звали богиню памяти у древних греков. Он работает на принципе биорадиоволн. Вы, наверно, слыхали о биотоках мозга? Это связано одно с другим, но биологическое радио - область новая и очень мало изученная. Идея Сильвестрова: установить радиосвязь с клетками головного мозга, как бы нащупывать их частоты и затем включать глушащее устройство, добиваться того, что академик Павлов называл торможением некоторых участков коры больших полушарий.
- Действительно, выглядит довольно рискованно. Удалось ему чего-нибудь добиться?
- Безусловно. Правда, много времени ушло на отладку системы, монтаж, первые пробные опыты на животных. И все же прошлой весной он смог уже кое-что показать (каждая лаборатория время от времени делает сообщения о своей работе для всего городка - обмен идей, расширение кругозора). Сильвестров демонстрировал любопытные феномены: собаку, дружно живущую с котом, лису - с курами.
- Дрессировка?
- В том-то и дело, что нет. Это сразу бросалось в глаза. Животные вели себя так, будто у них… Будто они снова вернулись в младенчество, стали щенком и котенком, лисенком и цыплятами. Видели в зоопарке площадку молодняка? Вот и у этих была точно такая дружба. Доклад произвел большое впечатление, но сам Сильвестров не выглядел довольным. "Да, - говорил он, - я могу снять память слой за слоем. Да, могу остановиться в любой момент и оставить животное в заданном возрасте - год, шесть месяцев, два. Но ведь задача состоит не в подавлении всей памяти - это было бы преступлением, - а в выборочном нащупывании болезненных мучительных воспоминаний. И до этого так же далеко, как в начале пути". Помню, сам он показался мне тогда очень усталым и измученным. Более подробно о его работе рассказать не смогу - не специалист. Да и вряд ли здесь, в научном городке, кто-нибудь сможет.
- Если не считать Русадзе, - негромко произнесла Тамара Евгеньевна. - Она прилетела позавчера последним рейсом вертолета.
- Этери прилетела? Что же вы сразу не сказали. Это ассистентка Сильвестрова, работает вместе с ним в "Карточном домике".
Капитан быстро повернулся к Тамаре Евгеньевне.
- Надо пригласить ее сюда. Где она остановилась?
- В этом же здании, в другом крыле. Но боюсь, она уже легла спать.
- Даже если спит - придется разбудить.
Голос его почти не изменился, лишь паузы между словами стали чуть подлиннее. Тамара Евгеньевна молча кивнула и вышла из кабинета.
Директор вытащил новую сигарету из пачки, вставил ее под усы и сказал:
- Мы пока рассмотрели лишь две версии. И почему-то упорно не хотим касаться третьей. А ведь она бы все объяснила.
- Вы имеете в виду нападение неизвестных злоумышленников?
- Да.
- Действительно - и выстрелы, и молчание передатчика, и пропажа вездехода с водителем… Все укладывается в эту версию, и никаких противоречий не остается. Формально мы не имеем права полностью ее отбрасывать.
Директор встал, подошел к окну и некоторое время всматривался в летящую белесую муть с каким-то подобием надежды - не слабеет ли? Потом, пробормотав: "У-у, стихия чертова!" - быстро вернулся к столу.
- Слушайте, товарищ капитан…
- Сергей Тимофеевич.
- Сергей Тимофеевич, а не слишком ли мы затянули наши обсуждения? Не пора ли нам кончить размышлять да прикидывать и перейти к делу? Собрать всю снегоочистительную технику, которая ползает сейчас по улицам, выстроить ее в колонну и бросить в поход во-о-он к тому маленькому квадратику в углу карты.
- Прямо сейчас? Ночью?
- Ночью, конечно, по бездорожью не дойдут. Но хоть первую четверть пути - по шоссе. Чтобы к рассвету были за мостом. Так сказать, на исходных позициях.
- До рассвета еще далеко.
- Что же, нам так и сидеть сложа руки?
- А что вы предлагаете? Оставить город без защиты? Он к утру будет завален снегом по самые окна. Завтра рабочий день - никто не сможет попасть на работу. Прекратится подача воды, электричества, "скорая помощь" не приедет к больному, в магазины не привезут хлеб. Да что мне вам объяснять… Жизнь остановится.
- А если там остановится чья-то жизнь? Может, уже сейчас останавливается. И не одна. Там сорок человек. Сорок жизней.
Капитан помолчал, посмотрел на карту, на белый экран, потом отпил глоток остывшего кофе и задумался, разглядывая узор на чашке - серебряные листья по темно-синему фону.
- Знаете, Андрей Львович, я вспомнил сейчас одну историю военных времен. Может, она не совсем к месту, но все-таки… Начало второй мировой войны, тысяча девятьсот сороковой год. Фашистская Германия захватила уже Австрию, Чехословакию, Польшу. И явно не собирается остановиться на этом, готовит новые удары. Но где? В каком месте ждать нападения? И вот английская разведка получает сообщение: завтра, девятого апреля, немцы высадятся в Норвегии. Что ж, английский флот гораздо сильнее немецкого. Стоит только перебросить его от берегов Англии к берегам Норвегии - и любой немецкий десант будет разгромлен. Но сообщение о высадке только одно - от одного-единственного агента. А что, если он ошибся? Или подкуплен? И удар на самом деле готовится по самим Британским островам. Вот я назначаю вас командующим английским флотом. Отдали бы вы приказ идти к Норвегии? Рискнули бы оставить без защиты свой берег?
- Не знаю. Ответственность, конечно, ужасная, но… Наверно, я… Впрочем, нет. Приказал бы не двигаться с места.
- Вот и английское адмиралтейство поступило так же.
- И что?
- Девятого апреля тысяча девятьсот сорокового года все основные города и порты Норвегии были захвачены немцами одновременным ударом с моря и с воздуха.
- Ага! Вот видите. Пример оборачивается против нас.
- Возможно. Я только хочу сказать: что бы мы ни решили, ответственность все равно ляжет на нас. И огромная. Но до утра мы все равно бессильны. Единственное, что нам пока остается - думать. Перебрать все возможные варианты. Чтобы те, кто утром отправятся на помощь, хотя бы знали, что их может ждать. Чтобы, по крайней мере, их не постигла судьба водителя вездехода.
- Что значит "те, кто отправятся"? Да я сам…
В это время дверь открылась, и директор быстро пошёл навстречу вошедшей вслед за Тамарой Евгеньевной девушке - маленькой, черноволосой, шубка наброшена на плечи, тоненькая рука сжимает меховой воротник у горла.
- Этери, до чего вы кстати! Вы просто не представляете, как вы нам нужны.
Девушка, щурясь на яркий свет, слабо улыбнулась ему, но вдруг, заметив за столом капитана, отдернула протянутую руку и чуть отшатнулась.
- Милиция? Что-нибудь случилось? Почему вы меня не предупредили про милицию?
Тамара Евгеньевна молча пожала плечами, взяла пустой кофейник и вышла из комнаты.
6
До сих пор Стеша считала, что на свете нет и не может быть ничего страшное, чем выйти на сцену и забыть слова роли. Когда такое снилось, она просыпалась и бежала босиком к книжной полке - подучить. Лавруше нынешним летом пришлось своими руками пристрелить истерзанного совой зайчонка - в его жизни это было пока самое страшное. Киля уже привык ко всем своим несчастьям и боялся лишь одного: подбежит он однажды утром к своим новым друзьям, а они ему снова скажут: "Не ходи за нами". Димон боялся зубного врача, но в сто раз сильнее боялся, что Стеша узнает об этом. То есть каждый из них уже имел какое-то понятие о том, что значит "страшно", "очень страшно", "мороз по коже".
Однако такого переживать им еще не приходилось.
Они, не сговариваясь, попятились обратно в кафе, задвинули дверь и замерли там в полутьме, тяжело дыша и стараясь хоть локтем, хоть костяшками пальцев касаться друг друга.
- …ак он… ак он на меня… оглядел… - прошептал Киля, проглатывая половину согласных.
Стеша нашла руку Димона, вцепилась в нее и с надеждой заглянула в лицо:
- Дим?.. А они живые?
- Не знаю. Надо бы посмотреть.
- Ой, не смей!
- Тебя не поймешь. То посылаешь искать-помогать, то не пускаешь…
- А вдруг нас заметят?.. Те, другие.
- Кто?
- Которые это сделали.
- Ты думаешь, что кто-то пришел раньше нас и…
Они прислушались.
Полумрак и тишина кафе, казавшиеся раньше уютными, теперь грозно надвинулись на них; от черного квадрата окна опять повеяло жутью. Даже елочные украшения превратились в десятки злых глазок, мерцающих из угла.
Лавруша тем временем, согнувшись и бормоча что-то себе под нос, возился с дверной ручкой - приматывал проволокой к крюку в стене,
- Готово. Теперь не войдут.
Димон скептически покосился на его работу и прошептал:
- Дернут посильнее - и отлетит.
Все же за запертой дверью было спокойнее. На всякий случай они отошли подальше и уселись за крайний столик.
- Никогда не думала, что от страха может быть так больно внутри, - созналась Стеша. - Хуже, чем операция без наркоза.
- Без наркоза сейчас не делают.
- Мне делали, - сказал Киля. - В горле. Но там быстро - раз, и все. А тут…
- Эх, ружьишко бы какое-нибудь. Хоть подводное. Или дедушкину двустволку.
- Зачем тебе?
- Попугать, если кто войдет.
- А может, они просто отравились все? Может, съели за ужином какую-нибудь дрянь и не заметили.
- Ага. Или сонная болезнь. Может, здесь какого-нибудь снотворного газу напущено. И мы тоже через пять минут повалимся все и будем лежать так на полу. Без-ды-хан-но.
- Вот и надо что-то предпринимать. Пока еще не поздно.
- А что? Убежать? Опять в лес, на ветер?
- Ну, нет. Еще неизвестно, что страшнее. Замерзнуть или тихонько заснуть от газа.
- Тсс-с-с… Слышите?
Они замерли, подняв лица к потолку.
- Что там?
- Кто-то ходит.
- Ерунда… Послышалось.
- Ну, хватит, - Димон встал и задернул молнию на своей куртке. - Чем сидеть здесь и трястись без толку… Я пойду посмотрю.
- И я с тобой, - подпрыгнул Киля. - Можно?
- Ишь какой прыткий стал. А нога?
- Плевать я на нее хотел, на ногу.
- Нет, - подумав, объявил Димон. - Раненые и женщины останутся здесь. Лавруша, идешь?
- Раз я не раненый и не женщина…
- А вы - заприте снова за нами. И никого - слышите? - никого чужого не пускайте.
Стеша хотели что-то возразить, но они замахали на нее и поспешно, словно боясь растерять свою решимость, отмотали дверную ручку и выскользнули в вестибюль.
…Человек лежал все так же - одна рука подогнулась под туловище, другая вытянута вперед. Будто плыл посуху кролем и голову вывернул специально набок, чтобы глотнуть воздуха. От начинавшейся лысины лоб казался вдвое больше нормального. Димон, стараясь не глядеть на двух других, присел рядом и ощупал эту выброшенную вперед руку.
- Не знаешь, где пульс должен быть?
- Не знаю, - прошептал Лавруша. - У меня вот здесь: на запястье под часами.
- Ага, нащупал. Сла-а-абенький…
- Все-таки живой.
Набравшись духу, Димон взял лежащего за плечо и сильно потряс.
- Эй, очнитесь, пожалуйста. Что с вами? Вы ранены, да?
Тот даже не пошевелился. Только голова его безвольно перекатилась по полу со скулы на ухо и вывернулась еще сильнее. Правда, никаких следов крови ни на одежде, ни на полу вокруг не было заметно.
- У Стеши в рюкзаке есть одеколон, - сказал Лавруша. - Она всегда вместо йода с собой одеколон носит. И стрептоцид. Может, сходить?
- Нужен ему сейчас твой одеколон. Давай лучше посмотрим, что с другими.
Они перешли к тому, который сидел у стены с открытыми глазами. Он тоже был жив и негромко дышал сквозь стиснутые зубы. Пижамная куртка с вышитой на кармашке буквой "Д", мягкие домашние брюки, шлепанцы на босу ногу. Казалось, человек только что встал с кровати и спустился вниз посмотреть, что происходит.
Высоко поднятые брови придавали выражению его лица что-то детское.
Возникало, впечатление, будто он просто очень крепко задумался, и достаточно лишь чему-нибудь живому попасть под его остановившийся взгляд, как он придет в себя. Но нет, - Димон и Лавруша по очереди, преодолевая жуть, заглядывали ему в глаза, но они оставались такими же неподвижными, смотрели сквозь них в пустоту.
Около третьего, лежавшего на лестничной площадке, можно было не задерживаться. Та же неловкая поза, то же детски-удивленное выражение лица. Одет он был в ватник и сапоги, и рядом валялась меховая шапка с блестящим значком - скрещенные дубовые листья.
- Лесник, - прошептал Лавруша.
- А вот и двустволка, - обрадовался Димон.
Действительно - подальше, из-под самых ступеней выглядывал обшарпанный приклад старой "тулки". Димон поднял ее, нажал на рычаг, надломил ствол. Блеснула красная медь двух нестреляных капсюлей.
- Заряжена…
Они переглянулись.
Лавруша сжал губы и решительно замотал головой. Димон вздохнул, положил "тулку" на место и прикрыл ее краем лестничного ковра.
- Мне отец наказывал, - как бы извиняясь, объяснил Лавруша: - Руки трясутся - за ружье не берись.
Димон вытянул руку и посмотрел на пальцы. Они заметно дрожали.
От площадки, где они стояли, лестница делала поворот и поднималась дальше к стеклянным дверям второго этажа. За ними налево и направо уходил пустой коридор, выглядывала ярко-зеленая ветвь какого-то растения. Было очень светло и очень тихо. Пока они медленно, одну за одной одолевали оставшиеся ступени, растение открывало им все новые и новые ветви и на самом верху показало, как подарок, как приз за восхождение, роскошную гроздь желтых цветов.
- Если и там одни полутрупы валяются… - пробормотал Димон.
- Тогда что?
- Не знаю… Уж лучше бы хоть чудище - только чтоб живое.