- Ну да… Только Белкина эта…
- Она чокнутая… Ты знаешь что? Рубашку заправь поглубже, чтобы пуговиц не видно было, а сверху надень поясок. Тогда будет нормальный спортивный вид.
- Нету же пояска…
- Подожди… - Я полез в рюкзак. Там у меня лежал среди мелочей свернутый ремешок от старого футляра для мобильника. - Вот, продерни в петли.
- Спасибо… - Он чуть улыбнулся, взялся за пуговицу, и вдруг… - Ой, а из чего этот ремешок? Натуральная кожа?
- Да что ты! Клеенка… А не все ли равно?
- Ну… - скомкано сказал он. - Не люблю я, когда вещи из настоящей кожи. Противно…
Я сразу понял:
- Да! У меня так же бывает! Начинаешь думать: когда-то это была шкура живого существа, а потом ее содрали…
- Вот именно! - Чибис живо блеснул сине-зелеными глазами, и я вдруг увидел, что они слегка разные: один более синий, другой более зеленый. Он стал суетливо продергивать ремешок в петли от пуговиц. Застегнул, прыгнул с подоконника. Одернул "прикид" - Во… Нормально, да?
- В самый раз… - похвалил я. И осторожно сказал: - Слушай… Макс… Кожа кожей, а как насчет мяса? Ты его совсем не ешь, да? - Я вспомнил слова про "тошнотворные сосиски". И с уколом совести подумал о своей любви к пельменям.
Чибис поморщился:
- Приходится есть… То и дело слышишь: "Мясо необходимо детям для нормального роста. Посмотри на себя, ты и так худой, как пенджабский нищий…"
- Со мной так же… А тебе это тетушка твоя твердит?
- Ну да…
- С ней, видать, не поспоришь, - посочувствовал я.
- Это невозможно. Во-первых, у нее абсолютное чувство логики, она всегда оказывается права… А кроме того, у нее больное сердце, старая уже… Как разволнуется, уходит к себе в комнату, и оттуда сразу - вонь всяких капель. Вот и думаешь: вдруг случится что-нибудь - всю жизнь будешь совестью маяться…
Я кивнул: понятно, мол. А Чибис вдруг добавил:
- И вообще… Всякий лишний скандал увеличивает дисбаланс в этом мире…
- Чего увеличивает?
- Дис-ба-ланс… Он расшатывает равновесие Вселенной… Я бестолково говорю, да?
- Нет… вполне толково… - Я и сам был не прочь иногда поразмышлять о проблемах мирового масштаба. Но сейчас не согласился с Чибисом: - Только… ну, какой там дисбаланс от спора с тетушкой на фоне всеобщего финансового кризиса? Или по сравнению с проблемами черных дыр?
Чибис глянул на меня с уважением, однако возразил:
- На кризис есть антикризисные меры. Дыры возникают по законам космического развития. А вот какая-нибудь непредвиденная мелочь может вызвать колоссальное обрушение. Вроде как легкий камешек вызывает лавину. Или… ну, помнишь бабочку на штанге?
- Какую бабочку?
- Мультик есть такой, про волка и зайца. Волк там штангу выжимает, тренируется, а над ним бабочка. Сядет на левый край штанги - волка тянет налево, сядет на правый - беднягу туда же…
- Да! А когда она села посередке - он вместе со штангой бряк на землю! - развеселился я. И Чибис засмеялся. Я хотел сказать, что бабочка - это все-таки шутка режиссера, но забренчал звонок…
В этом кабинете нам разрешали садиться кто с кем хочет. И мы с Чибисом сели рядом.
Программа шестого класса по биологии в нынешнем году уже закончилась, и старенькая Анна Сергеевна занимала нас рассказами об ученых. Нынче она принялась читать занудный очерк о Пржевальском и его лошадях. А я тихонько сказал Чибису:
- По моему, никакого равновесия во Вселенной нету. Сплошной кавардак. Чем дальше, тем больше. Будто каша в котле. Галактики разлетаются, черные дыры там и тут, а недавно еще какое-то серое пространство открыли… У меня есть книжка японского ученого Мичио Накамуры, "Новый взгляд на старый мир". Он там много пишет про все такое. И главное, что почти все понятно, без лишних мудростей… Максим, хочешь, дам почитать?
- Хочу, конечно… Клим, только знаешь что? Ты не говори мне "Максим". Говори, как раньше, "Чибис". Я привык, меня так с первого класса зовут. А свое имя я не люблю…
- Почему? Хорошее имя…
- Кому как… Мне вспоминается пулемет на гражданской войне. В кино "Чапаев". Как из него по тысячам живых людей…
- Что поделаешь, если война… - осторожно проговорил я. - Там никуда не денешься: кто кого…
- Вот оттого и не люблю, - сказал Чибис в сторону. Мне стало почему-то неловко, и я не придумал ничего другого, как сообщить о себе:
- Мое имя тоже связано с гражданской войной. Немного…
- Как это? - шепнул Чибис.
- Был красный полководец, Клим Ворошилов. Не слышал про такого?
- Слышал, конечно…
- А у моего отца был дед, мой прадед то есть. Очень любил прежние времена. Держал дома древний патефон с ручкой для завода и старинные пластинки. И была у него любимая, называлась "Казачья походная". Эта пластинка у нас до сих пор хранится, только патефон давно сломался. Но отец мне эту песню на электрическом проигрывателе крутил. Там есть такие слова:
Красный маршал Ворошилов, посмотри
На казачьи богатырские полки…
Прадед все просил отца: "Родится у тебя сын, дай ему имя Клим. Климентий". Хотя вообще-то Ворошилов - не Климентий, а Климент… Ефремович…
Чибис молчал с минуту и смотрел не на меня, а за окно. Потом сказал неохотно:
- Казачьи полки были всякие… В Отечественной войне многие из них воевали за немцев… Про это раньше молчали, а теперь уже не скрывают. Целые книжки написаны.
- Но не все же были изменники! Были и герои! Например, генерал Доватор. Про него тоже книжка есть…
- Я знаю… А те, кто против Красной армии были, за немцев, они ведь не считали себя изменниками. Потому что воевали не за Гитлера, а против Советской власти. Эта власть им столько всего натворила…
Я знал и об этом. Смотрел однажды про казаков историческую передачу. Однако мне стало обидно за прадеда (которого я никогда не видел). И я хмуро сказал:
- Дед моего отца здесь ни при чем. И Ворошилов тоже…
Чибис глянул быстро и как-то съежено:
- Клим, ты не обижайся. Это я… у меня дурацкая привычка: во всем копаться и делать уточнения…
Я сразу отмяк.
- Не обижаюсь я, а… тоже уточняю… А вообще-то, когда про свое имя думаю, вспоминаю вовсе не Ворошилова, а другого Клима… Есть такая толстенная книга у Максима Горького…
- Жизнь Клима Самгина?
- Да… Ты что, читал?
- Нет, конечно. Просто сериал вспомнил, показывали недавно. Я смотрел там не все, а только про детские годы. Дальше неинтересно стало.
- Я тоже только про детские… И смотрел, и в книжке прочитал. А про остальное решил, что прочитаю, когда "дорасту". Меня и в детских-то его годах зацарапало… не по-хорошему.
- А что… зацарапало? - неуверенно шепнул Чибис.
- Ну, помнишь, как он не сумел мальчишку из ледяной воды спасти? Испугался, выпустил ремень, за который тот схватился… А потом у него все толклось в голове: "А был ли мальчик? Может, его и не было?"
Чибис кивнул. Но тут же возразил:
- Ты здесь ни при чем…
- Ну да… Только все равно иногда скребет… будто это не с ним случилось, а со мной…
Зачем я в этом признался? Вроде ничего такого не было в Чибисе, чтобы откровенничать с ним… Впрочем, дальше откровенничать и не пришлось. Анна Сергеевна добродушно сказала:
- Ермилкин, шел бы ты, погулял. Все равно не слушаешь и соседу не даешь…
- А чего я…
- Иди, иди… Не бойся, жаловаться Маргарите Дмитриевне я не стану. Просто тебе полезно проветриться…
Чибис вскочил.
- Анна Сергеевна, тогда и я! Мы одинаково виноваты!
- А ты сиди…
- Ладно, пока… - шепнул я Чибису, забрал рюкзачок и без всякого огорчения покинул кабинет.
Впереди у меня было полтора часа. Половина урока биологии, потом большая перемена да еще факультатив по истории православия. На него я не ходил.
Мама, папа, Лерка и я
В начале учебного года, когда объявили, что будут такие занятия, мама Рита нам объяснила:
- "Факультативные" это значит "добровольные", но ходить на них надо обязательно, чтобы узнать побольше про историю религии и духовную жизнь. К тому же, нужна наполняемость группы. Надеюсь, ни у кого нет возражений?
Я быстренько подумал и поднял руку. Сказал, что у меня есть возражения.
- Это почему же, Ермилкин? Ты что, не уважаешь традиции своей страны?
Я сказал, что уважаю. Но еще уважаю Конституцию, а в ней есть статья про свободу совести.
- Я смотрю, ты стал слишком грамотный, - заявила мама Рита. Я немного разозлился и сказал, что не слишком, а в самый раз…
- В самый раз, чтобы я позвонила родителям… - и она повернулась к молодому священнику, который стоял рядом: - Отец Борис, это Клим Ермилкин, он у нас известный "правозащитник"…
Священник, похожий на артиста Харатьяна с приклеенной бородкой, смотрел на меня с интересом. А я разозлился сильнее. На Маргариту. Потому что никаким "правозащитником" я не был, наоборот, не любил влезать в споры. Только в прошлом году, один раз, вступился на уроке за безответную Лельку Ермакову, когда на нее начала орать англичанка Венера Аркадьевна. Из-за какой-то несчастной забытой дома тетрадки! Лелька расплакалась, ну я и сказал: "Чего вы на нее, как фельдфебель на плацу…" Что бы-ыло! "Я потребую от родителей принятия самых решительных мер!" Ну, они и приняли. Мама сказала мне, что следует аккуратнее выбирать выражения, а папа (литератор же!) заметил, что нелогично сравнивать особу женского пола с фельдфебелем, который, как известно, мужчина…
- Ты должен извиниться.
Ну, должен так должен. Трудно, что ли? На следующем уроке я сказал:
- Венера Аркадьевна, простите, я был не прав. Нельзя сравнивать женщину с мужчиной-фельдфебелем…
- Убирайся! Я отказываюсь с тобой заниматься!
Меня перевели в другую группу, к Елене Михайловне, которая ни на кого не орала, потому что работала первый год. И Лельку, кстати, тоже перевели. С той поры мы с ней сидели рядом почти на всех уроках. Но никакой особой симпатии между нами не было, напрасно Натка Белкина хихикала и поглядывала с намеком…
Отец Борис подождал, когда мама Рита умолкнет, а мне сказал:
- Однако же… Клим Ермилкин… разве ты атеист? Вот я вижу цепочку под галстуком, похоже, что с крестиком… Или я ошибся?
- Это крестик. Но откуда вы знаете, что я православный? Может быть, католик или протестант…
- М-м… ну и что? Знания все равно не помешают. У всех христиан одно Евангелие и одни заповеди…
Я ответил, что Новый завет читал еще в девять лет, а Нагорную проповедь знаю почти наизусть (малость прихвастнул). И что вера должна быть добровольной, а не превращаться в школьные уроки.
- Маргарита Дмитриевна, в суждениях Клима есть, кроме отроческой ершистости, некое рациональное зерно, - кротким голосом сообщил отец Борис. - Принуждение в самом деле здесь не даст пользы… И, может быть, Клим через какое-то время, после размышлений, изменит решение…
Я не изменил решения. Даже после звонка мамы Риты родителям. Только перед сном несколько раз виновато перекрестился на картонный образок, что был приклеен повыше отрывного календаря - маленькую копию рублевской Троицы. Надо было попросить у Бога прощения за дерзость, чтобы не случилось неприятностей…
Я - верующий? Да. Потому что полностью верю: Бог есть. Без Него некому было бы сотворить Вселенную. Само по себе на свете не возникает ничто. Но я, конечно, бестолковый верующий: не знаю толком ни обычаев, ни правил. И многого не понимаю. Например, почему люди отдали Сына Божьего на распятие? Когда я читаю про это, внутри все сжимается. Я ненавижу Пилата, хотя Булгаков как-то осторожно пытался оправдать его в своей книге… Я бы поговорил про все это с отцом Борисом, только не на уроке. Это не для школы. Там, чего доброго, еще и отметки начнут ставить…
Кроме меня на факультатив не стали ходить Рафик Мамедов и Марик Шульц. Но они - понятно, почему. А еще - Бабаклара. Он объяснил, что пока не определился в духовном выборе, но склоняется в пользу буддизма. Конечно, мама Рита пообещала позвонить Бабаклариному папе, чтобы тот подкорректировал "склонение" сына в нужную сторону. Но папа, видимо, не сумел…
Итак, у меня была куча времени. А дом - в трех шагах.
Я и раньше жил от нашей школы недалеко, на улице Крупской, в трехэтажке довоенного времени. Мы вчетвером обитали в двухкомнатной квартирке. А прошлой весной наконец набралась нужная сумма на трехкомнатное жилье в новом доме. Аж не верилось в такое счастье!.. Школа теперь сделалась еще ближе, а главное - теперь у меня была своя комната (хотя и самая маленькая из всех).
Я в этой комнате все устроил, как мечталось. Над тахтой приколотил карту полушарий - большущую, напечатанную "под старину", с пузатыми парусниками и морскими чудовищами. Над столом повесил фотопортрет Высоцкого в тельняшке, на полках расставил книжки Стругацких и Астрид Линдгрен, диски и старую "Библиотеку приключений" (еще из отцовского детства). Упросил маму-папу купить большущий глобус на высокой подставке (стоил он, кстати, не меньше, чем письменный стол). Сделалось в комнате как в старинном кабинете или в штурманской каюте. Особенно, когда я терпеливо склеил пластмассовую модель "Катти Сарк". Настоящую-то "Катти" я никогда не увижу - недавно сгорела в Гринвиче, и едва ли ее восстановят как надо, так пускай будет хотя бы вот эта, здесь…
Из широкого окна была видна крыша Исторического факультета - недавняя постройка, но, как и моя карта, "под старину", с башенками и флюгерами. Над крышей белела колокольня ближней церкви. По ночам ее подсвечивали прожекторы, красиво так! Не то, что прежний вид на Крупской с гаражами и кирпичным забором…
Слава Богу, лифт сегодня работал (что случалось не всегда). Хоть немного отдышусь, а то взмок на улице, будто грузчик на тропической пристани. Я въехал на пятый этаж, "персональным" ключом открыл дверь и через прихожую ввалился в свою комнату. Бряк на тахту…
Мама была дома. Она работала корректором в частном издательстве "Пирог" и чтением авторских рукописей занималась не в офисе, а "под родным кровом". И Лерка была уже дома. На уроки в свой первый класс она уходила вместе со мной, а возвращалась одна. И на продленку не оставалась, самостоятельная, й-елки-палки. Мама столько нервов из-за этого измотала… Теперь Лерка хныкала на кухне, что не хочет есть вермишель, потому что та "как червяки", а мама спрашивала силы небесные, за что ей такое испытание в жизни…
Я полежал полминуты, скинул пиджак и брюки и засунул себя в шкаф с тряпичным имуществом. И услышал, что мама встала на пороге.
- Ты что там ищешь? И почему явился так рано?
- Выгнали, наверно, - подала голос моя сестрица.
- Сама ты "выгнали"… Я не насовсем, а на перерыв… Мама, а где мои шмотки, в которых я в том году вернулся из лагеря?
- Ваши "шмотки", молодой человек, я еще осенью выстирала, погладила и положила в общий шкаф… А что, вас наконец освободили от обязательных фрачных пар?
Я выбрался из шкафа и поддернул трусы.
- Ну… не совсем освободили, но сделали послабление…
- Может быть, наденешь парусиновые брюки и белую водолазку?
- Не, мам… хочу тот испытанный в походах прикид. В нем лучше ощущается лето. И к тому же - ради солидарности…
- Опять эти словечки! "Прикид"… А что за солидарность? - спохватилась мама.
- Да есть у нас Чибис. Максимка Чибисов. Его тетушка гнобит…
- Клим, опять жаргон?
- Ну, правда, гнобит. Додумалась… - И я коротко рассказал о невзгодах Чибиса.
- По-моему, у его тети очень правильные взгляды, - сказала мама.
- Конечно! Он и сам так считает. Но только неуютно ему одному в таком прик… костюме. А тут будет моральная поддержка.
- Поддержки не будет. У тети Чибисова есть договоренность со школьным начальством. А тебя Маргарита Дмитриевна тут же выставит с треском.
- Ну, не сразу же выставит! А ты потом тоже договорись с ней. Скажи, что я выдул целую бутылку пива!
- Болтун!.. Между прочим, ты знаешь, что я никогда не вру…
- А ты и не ври! Я по правде могу! У папы есть в холодильнике!
Мама подбоченилась и глянула на меня с высоты своего роста. Большая такая, с круглыми руками, с уложенными в тяжелую прическу бронзовыми волосами. И с глазами, в которых усмешливые искорки (ну, самая "мамистая мама", как я иногда говорил ей). Ногтем почесала подбородок.
- Смотрю на тебя и удивляюсь: почему ни разу в жизни я не дала тебе даже подзатыльника?
- Потому что я образцовый!.. А как это "ни разу не дала"?! Два раза! Один раз еще в детском саду, когда я пришел с горок в обледенелых штанах. А второй в позапрошлом году! Когда я сказал Лерке, что она клизма навыворот…
- Значит, оба раза не без причины… Только не понимаю до сих пор: что значит "клизма навыворот"?
- А ты выверни Лерку на левую сторону, сразу поймешь… Что, пошла выворачивать?
- Болтун. За твоим "прикидом" пошла…
Я подпрыгнул и поболтался на турниковой перекладине, вделанной в дверной проем.
- Сгинь с дороги, - велела мама, возвращаясь. - Вот, облачайся…
Я прыгнул двумя ногами в штаны из серо-зеленой легонькой плащовки. Выдернул из брюк ремешок с чеканной пряжкой, протянул в петли на шортах. Схватил рубашку, тряхнул, прежде чем сунуться в нее головой. Что-то щекотнуло меня по ноге. А мама быстро нагнулась.
- Подожди-ка… - Он держала двумя пальцами пятисотрублевую бумажку. - Клим, это что?
- Естественно, деньги…
- Сама вижу. И они выпали из кармана твоей рубашки.
- Правда?
- Не валяй дурака! Это та ассигнация, которую я потеряла осенью. С ног сбилась и не нашла. Последние деньги тогда были, за день до зарплаты… Клим…
Я помигал, обдумывая ситуацию (словечко-то какое - "ситуация"!) Впрочем, без особой растерянности.
- Ну да. Типичный случай из жизни трудного подростка. Шестиклассник Клим Ермилкин стырил у родителей полтыщи, но не успел истратить на сигареты и наркотики и хитро запрятал подальше…
- Я вот тебе сейчас "стырю"!.. Ты можешь что-то объяснить?
- Сей момент… - И я гаркнул на всю квартиру: - А ну иди сюда, Холерия!
Так я называл сестрицу Валерию в минуты справедливого гнева.
Она тут же возникла на пороге (с вермишелью на щеках).
- Ма-а! Чего он опять обзывается!..
- Цыц! - велел я и взял у мамы пятисотку. - Это что? Говори!
- Ма-а, ну чего он… - и заморгала, будто кукла.
- Признавайся лучше сразу, - посоветовал я. - Осенью ты увидела эти деньги на полу и засунула в мой карман. Думала, мама найдет и мне попадет… Так?!
Малолетняя Валерия была вредна и подловата, но изворачиваться как следует еще не умела.
- Лера, зачем ты это сделала? - тихо спросила мама.
- Я не делала… Я только… А потому что он тогда… меня… Я хотела посадить моих киндеров на его корабль, а он меня вы-ыгнал… Ы-ы-ы…
- Вот это и есть клизма навыворот, - объяснил я маме. Мама сухо сказала:
- Выдерни, пожалуйста, обратно свой ремешок. Сейчас он пригодится…
- Он туго сидит. Лучше я поищу в шкафу папин, туристический. Он толще и крепче.
- Правильно. Поищи…
Лерка знала, что ее не тронут пальцем, но завыла в два раза громче…
- Искать? - спросил я.