Юля удивилась и даже встревожилась: "Что он там делает?" Она чуть не остановилась, но потом быстро прошла мимо и только шагов через десять оглянулась. В боковой стенке был выбит верхний квадрат. В нем Юля увидела Фаддейкин разлохмаченный затылок и плечи. Фаддейка делал то, что и полагается делать в телефонных будках: прижимал к уху трубку и что-то говорил в прикрытый ладошкой микрофон. Долго говорил… Юля недоуменно пошарила глазами по воздуху. Нет, проводов у будки не было. Подземный кабель? Здесь о них, наверно, и не слыхали. Она отошла еще шагов на двадцать и за стволом векового тополя пять минут ждала, когда Фаддейка выйдет из будки.
Он зашагал к мосту, поддавая ногами большущую хозяйственную сумку. Юля подождала еще и заспешила к будке.
Конечно, телефон был дохлый. Снятая трубка ответила каменным молчанием, диск на ободранном кожухе поржавел и еле вращался. Юля пожала плечами, покачала головой. И пошла следом за Фаддейкой, который далеко впереди подпрыгивал, как тонкий оранжевый поплавок на речной ряби.
Она догнала его на мосту. Он не удивился, заулыбался, не сбавляя шага. Ветер трепал красно-апельсиновые вихры.
- Ты куда так рано? - спросила Юля.
Он опять пнул сумку в клеенчатый бок.
- На рынок за капустой. Скоро мама приедет, тетя Кира хочет пирожки с капустой нажарить. Мама их с детства любит. А ты любишь?
- Ага. С молоком… Я тебя в телефонной будке видела. Ты, наверно, на вокзал звонил? Насчет поезда?
Фаддейка перестал улыбаться. Стал смотреть перед собой и словно отгородился дверцей. Наконец сказал:
- Не… Не на вокзал.
- А куда? - рассеянным тоном спросила Юля. Но в душе уже выругала себя за это фальшивое равнодушие и дурацкое любопытство.
Фаддейка шел чуть впереди и будто не расслышал вопроса. Лишь через минуту он сказал сумрачно:
- Телефон же не работает…
Тут уж ничего не оставалось, как удивиться:
- А что же ты там делал?
Он быстро глянул на Юлю через плечо. И вдруг улыбнулся, но не как обычно, а легонько, уголком рта:
- Я так просто говорил. Ну, "как будто"… Играл.
- А! - обрадовалась Юля. Такому простому объяснению обрадовалась и Фаддейкиной доверчивости. - Тогда ясно. А я так удивилась.
Он посопел и сказал, будто оправдываясь:
- По-всякому ведь можно играть… Что такого…
- Конечно… А с кем ты разговариваешь, когда играешь? Или секрет?
- Иногда секрет. Иногда нет…
Юля выжидательно молчала.
Фаддейка пнул сумку усерднее, чем раньше, и тихо сказал:
- Несколько раз с мамой разговаривал… если долго писем нет…
- Это уже не игра, - вздохнула Юля и осторожно взяла его за плечо. - Если нет писем…
- А бывает, что поговоришь, а назавтра письмо.
- Правда?
- Ага! - откликнулся он. И добавил тише: - А еще с Володей иногда разговаривал. Ну, с тем художником. Потому что мы про многое не успели поговорить… И еще с разными людьми…
- Фаддейка… - сказала Юля.
- Что?
- А со мной… когда я уеду, будешь разговаривать?
Он замедлил шаги и опустил голову. Пнул попавшую под кеды арбузную корку. "И кто это ел арбуз прямо на мосту?" - подумала Юля.) Мост пружинил, ветер летел вдоль реки и покачивал его. И хватал за ноги зябкими мохнатыми лапами.
Фаддейка сказал виновато:
- Я же раньше тебя уеду…
- Ой, правда, - опечалилась Юля.
Они перешли мост и по ветхим дощатым ступенькам стали подниматься к воеводскому саду. Из гущи деревьев торчали каменные шатры башен, и вставала над берегом острая Покровская колокольня. Облака летели, и остатки позолоты на маковке загорались короткими вспышками. Фаддейка обогнал Юлю, оглянулся, покачался на шаткой дощечке и сказал:
- Вообще-то мне не хочется уезжать. Тетя Кира могла бы записать меня в здешнюю школу…
- Так оставайся!
- Мама не даст. Боится, что здесь хуже учат, чем в больших городах.
- Наверно, она просто соскучилась по тебе, - заметила Юля.
- В сентябре она все равно на семинар в Москву уедет… А я ведь не все время здесь хотел учиться, а только первую четверть. Здесь осень знаешь какая красивая! Все сады рыжие и красные…
"Как ты", - мысленно улыбнулась Юля.
- Как я, - весело сказал Фаддейка. И добавил уже другим голосом, серьезным: - И как леса на Марсе.
- Какие леса? - удивилась Юля. - На каком Марсе?
- Обыкновенные леса на обыкновенной планете Марс, - проговорил Фаддейка слегка отчужденно.
- Откуда они там взялись? Ученые доказали, что там одна пустыня. Красные пески и камни.
- Да, - сказал он. - А леса где-то тоже еще есть. К северу от пустынь. Тоже красные. Вот такие, - он дернул себя за майку.
- Ох и фантазер ты…
Он снисходительно усмехнулся и не ответил.
На верхней площадке лестницы они остановились передохнуть. Шумели старые березы и клены. Острая колокольня возносилась прямо над головами. По ее шатру пролетали тени быстрых облаков. И по Фаддейкиному лицу, когда он глянул вверх, тоже летели тени и солнечные зайчики.
Глянула на колокольню и Юля.
- А хорошо мы туда слазили, да, Фаддейка?
Он серьезно кивнул. И вдруг сказал:
- Я там ночевал один раз. Год назад.
- Да? А… зачем, Фаддейка?
Он досадливо пошевелил плечами:
- Не знаю я. Чего спрашивать…
- Ну, не сердись. Ты же сам сказал.
- Я не сержусь. Просто я не знаю… Легко объяснять, если одна причина, а если они все вместе, если много их… Ну, во-первых, человек знакомый уехал…
Фаддейка с опущенной головой медленно пошел по садовой тропинке. Юля пошла следом, ни о чем не спрашивая. Оранжевые завитки волос вздрагивали над облупленными Фаддейкиными ушами и на тоненькой шее, покрытой желтым пухом.
- Жил тут мальчишка на каникулах, - сказал Фаддейка, не обернувшись. - То есть не мальчишка, большой уже, из техникума… Мы подружились тогда. Вместе в подземный ход лазили под стеной. Не тот, в который я недавно, а в другой… Потом он уехал, а я… Ну, я же не уехал, остался… У тебя так бывает: когда печально, хочется забраться куда-нибудь?
- Сколько угодно, - торопливо отозвалась Юля. Она обрадовалась, что Фаддейка так ее спрашивает, хотя незнакомый мальчишка из техникума вызвал у нее ревнивую досаду - как художник Володя.
- Вот я и полез… Но это лишь одна причина. А еще много всего было. Хотелось узнать: как это - ночь и высота?
- Поближе к звездам побыть, - понимающе сказала Юля.
- Да нет… До звезд - это разве ближе? Каких-то сорок метров. Просто интересно: что думается, когда весь город спит, а ты выше всех над землей?
- Совсем один, да?
Он опять не согласился:
- Наоборот. Будто вместе со всеми. Внизу-то всех не видать, а тут сразу целый город перед глазами. И огоньки… И поезда бегут… Везде люди. И будто я их всех охраняю, как старинный часовой на башне… А потом еще месяц в небо вылез. Будто мы с ним вдвоем всю землю сторожим…
- А не страшно там одному ночью? Я бы померла от ужаса.
Он помотал рыжими космами:
- Не-а… Я сперва тоже думал, что страшно будет. Вот поэтому еще и полез. Когда страшно, это ведь тоже интересно… Но я забрался, когда еще светло было. Темнеет-то не сразу, и я помаленьку привык.
- Я бы ни за что не привыкла, - искренне сказала Юля.
- Может, привыкла бы… А среди ночи почти все огоньки погасли и месяц куда-то пропал. Я думал: ну, вот теперь будет страшно. А все равно ничего. Потому что звезды сделались яркие-яркие… Вот тогда они в самом деле будто ближе… И тут всякие мысли полезли. Но тоже не страшные…
- А какие?
- Всякие. И тогда та самая мысль первый раз появилась: почему я - это я? Помнишь?
- Помню… Тут уж, конечно, бояться некогда…
Он быстро оглянулся на нее:
- Ага… А потом я Марс отыскал. Сперва думал, что это сигнальный огонек на трубе, на электростанции. А потом смотрю он плывет. Красная такая звезда. Вот жалко было, что бинокль не взял с собой.
- Разве в бинокль планету можно разглядеть?
- Все-таки лучше, чем просто так. Видно, что кружок. На копейку похожий…
Юля вспомнила:
- Когда я маленькая была, у нас дома был альбом про космос. И там цветные снимки планет, и Марс тоже есть. Размером с яблоко. И на нем разные пятна видны, полярные шапки и каналы. Только сейчас ученые доказали, что это обман зрения: на самом деле никаких каналов нет.
Фаддейка сказал спокойно:
- Конечно, нет. Это остатки стен.
- Каких стен? Фаддейка, что ты опять сочиняешь?
- Не сочиняю. Это защитные стены, чтобы удерживать песок, не пускать его на леса и поля. Про Великую Китайскую стену слышала? Вот на Марсе такие же, только еще больше… Но они уже разрушены, потому что люди там тыщу лет воюют и воюют, строить им некогда… Не хочешь - не верь…
Юля чуть не ответила, что она, может, и поверит, если Фаддейка объяснит, откуда он все это взял. Но поняла, что объяснять он не станет. Фаддейке уже хотелось рассказать о другом. Его лицо засветилось.
- А утром такая заря была! И солнце такое… Громадное! И свет по земле, по деревьям как волны. И петухи во всем городе заорали. Целая петушиная симфония… - Фаддейкины глаза сияли, и золотая искра озорно дрожала рядом с янтарным зрачком. - Я тогда знаешь что сделал? Высунулся и тоже как заору по-петушиному! Над всей землей!
Юля засмеялась, представив, как Фаддейка разносит с колокольни бесстрашное "ку-ка-ре-ку!" и волосы пламенеют, будто петушиный гребень.
Он тоже засмеялся:
- Мне даже спать расхотелось…
- А ты что, всю ночь не спал?
Фаддейка поежился:
- Уснешь там… Среди ночи такой кусачий холод сделался…
- А ты не взял ни одеяла, ничего теплого?
- Я телогрейку взял тети Кирину. Да сразу-то не подумал, что она короткая. Закутаешься - ноги торчат, ноги завернешь - спине холодно. Знаешь, как зубами стукал под утро… - Он опять зябко дернул спиной.
- Ты и сейчас зубами стукаешь, - строго сказала Юля. - Почему ты раздетый? У тебя что, кроме этой майки и штанов надеть нечего?
- Просто мне такой цвет нравится.
- Зачем тебе обязательно этот цвет?
- Надо, - строго сказал Фаддейка.
- Надо - не надо, а мерзнуть не годится.
- Да я и не мерзну. Я это… как его… холодоустойчивая порода.
- Ох уж! А сам то и дело сопишь… Вот что, возьми-ка мою ветровку. Это ничего, что длинновата, рукава подогнем.
Юля была уверена, что Фаддейка возмутится: ходить в таком балахоне! Но он только спросил:
- А как же ты?
- У меня в библиотеке куртка есть! - обрадовалась Юля. - Стройотрядовская. Ты за меня не волнуйся.
Просторная коричневая ветровка оказалась Фаддейке до колен.
Он послушно ждал, пока Юля подворачивала рукава. Ветер дергал подол ветровки. Фаддейка запахнул ее на груди, покрутил головой и плечами и сказал со странным удовольствием:
- Как боевой бушлат песчаных пехотинцев Лала.
- Каких пехотинцев?
- Да так. Ты не знаешь, - чуть насупился он. Но тут же улыбнулся. То ли Юле, то ли себе.
Вместе они подошли к библиотеке. С высокого крыльца было видно все Заречье. На плоском берегу, почти у самой воды, Юля разглядела телефонную будку. Отсюда она казалась крошечной.
- Я пошел, - вздохнул Фаддейка. - Тетя Кира капусту ждет… Хочешь, я вечером зайду за тобой?
- Хочу, конечно… Фаддейка, послушай…
- Что?
Не надо было спрашивать, но у Юли как-то вырвалось:
- А с кем ты сегодня разговаривал там, в будке? Если, конечно, не секрет…
Она тут же испугалась, что Фаддейка рассердится на такую назойливость. И решит, чего доброго, что Юля требует откровенности в обмен на куртку.
Но Фаддейка не рассердился. Он только опять пнул сумку и сказал очень серьезно:
- Вот это как раз секрет.
…Узловатый высохший ствол был добела выскоблен летучим песком. Кора с него давно облезла, ветки осыпались, и лишь пара крепких сучьев торчала, напоминая скрюченные руки. На высоте плеча темнело дупло - будто разинутый рот древнего идола, каких находят иногда в песках Бурого Залесья.
Старый маршал подержал у щеки витую раковину песчаного моллюска и опустил ее в дупло. Сел на коня. Заправил под кожаный нагрудник бороду, чтобы не трепало ветром. Дах молча наблюдал за ним. Он и маршал понимали друг друга без слов. С того дня, как Фа-Тамир взял начальника патрульной сотни в помощники, они не сказали друг другу и сотни фраз. Но сейчас Дах не выдержал. В его широких, не боящихся песка глазах светилось мальчишечье любопытство.
- Вы и правда говорили с ним, Фа-Тамир?
- Да. И не первый раз…
- Сколько чудес в нашем старом мире…
- Он, оказывается, не так уж стар…
Дах молчал, но смотрел вопросительно.
Маршал сказал:
- Сет недоволен, что мы упустили бывшего командира песчаных волков. Это грозит бедами, потому что волк Уна-Тур растоптал обычаи.
- Он не уйдет далеко.
- Может уйти. Он разведчик и знает дороги.
- Мои всадники тоже знают дороги… Сет не вернется?
Маршал не ответил.
Маленькое колючее солнце уже коснулось песков. Дрожали в лиловом небе редкие звезды. В поредевшем лагере и на башнях крепости зажигались огни.
СЕТ
- Ты все-таки ужасно примитивно мыслишь, - заявил Фаддейка. Выдав такую неожиданно солидную фразу, он съежился на подоконнике, подтянув колени к самым ушам, и стал смотреть в окутанный сумерками двор.
Юля фыркнула насмешливо и с обидой. Фаддейка опять повернулся к ней.
- Ну, посуди сама… Я же не утверждаю, что я настоящий марсианин. Просто я говорю, что у меня, наверно, что-то есть… ну, такое, марсианское, в крови. Может, кто-то из предков был марсианин. Прилетел, а вернуться к себе не смог. Еще в прошлые века. Ну, женился тут на ком-нибудь, вот и пошло…
- То Беллинсгаузен, то марсианин, - язвительно сказала Юля. От того, что за окном хмурый вечер, и оттого, что нет письма, было ей грустно, и в грусти этой проклевывалась какая-то ядовитая нотка. И Юля, сама того не желая, подъедала Фаддейку.
У него-то, у Фаддейки, было нормальное настроение, доверчивое. Он пришел, завел задумчивый разговор о том о сем и наконец признался Юле, что он марсианин. Ей бы, дуре, обрадоваться, что он доверил такую тайну, а она хмыкать начала. Будто это даже не она, а кто-то другой в ней сидит. Ну, Фаддейка наконец тоже выпустил колючки. Однако разговор не прекратил, сказал сердито:
- Не хочешь не верь. Только я тебе по правде, а ты…
- Но как ты докажешь, что это правда?
- Потому что я много раз там все видел!
- Ты что, летал туда? Или там родился?
Вот тогда он и выдал ей про примитивное мышление.
Потом, когда еще поспорили и скучная ядовитость у Юли незаметно растаяла, Фаддейка проговорил миролюбиво:
- Может, это по-научному все можно объяснить. Может, это у меня память такая… по наследству… Или как она еще называется, если от предков?
- Генетическая?
- Ага! Как у Аэлиты! Помнишь, она на Марсе сны видела про голубое небо и про земные облака? Потому что ее предки были с Земли. А я, может, наоборот… Конечно, про Аэлиту - это придумано, а со мной по-настоящему. Наверно, с моими предками это все было, а мне вспоминается… Разве так не бывает?
- Ох, Фаддейка… - вздохнула Юля, но уже не насмешливо, а удивленно. И даже чуточку испуганно: за него почему-то испугалась.
А он быстро повернулся, свесил с подоконника ноги, уперся ладонями в косяки и посмотрел Юле в лицо. Темновато так посмотрел, без искорки. И спросил медленно:
- А если это не с предками было, а со мной? А?
- Да ну тебя, - сказала Юля, по спине ее прошел холодок, как тогда, от песни…
А Фаддейка вдруг улыбнулся, постукал пятками по гулкой стене и проговорил уже слегка дурашливо:
- Спорим, что я по правде был на Марсе.
- Не буду я спорить. Если был - расскажи…
- "Расскажи"… Это трудно.
Юля прогнала непонятную зябкую боязливость и, подыгрывая Фаддейке, попросила:
- А ты начни по порядку. Как ты попал туда первый раз?
- Первый раз? Это странно получилось… В общем, я попал туда с марса.
- С Марса на Марс?!
- Ну да… Не с планеты же! Марс - это марсовая площадка на корабле. На мачте. Не знаешь, что ли? А еще жених - моряк на паруснике…
- Фаддей! Я правда за ухо…
- Сама просила - расскажи!
- Не про жениха ведь! Ты сам-то на корабле как оказался?
- Это когда я был юнгой у Беллинсгаузена на шлюпе "Восток".
- Тьфу… - в сердцах сказала Юля.
Фаддейка глянул удивленно. Потом сказал покладисто:
- Ну ладно, не верь. Мы ведь сейчас не про это… Считай, что я так играл… В общем, это было в Атлантическом океане, ночью, когда еще шли в тропиках… Тепло там и темно, и звезды большущие. Я забрался на марсовую площадку, чтобы… ну, короче говоря, так захотелось…
- Как на колокольню, - тихо и уже совсем серьезно подсказала Юля.
- Да! А там… ну, на высоте всегда как-то по-особенному, не то что внизу. И я стал глядеть на звезды, и Марс тоже увидел. Я долго смотрел… А он… Понимаешь, он начал приближаться, только не сразу, сперва незаметно. А потом все быстрее. И превратился в шар, будто красная луна… Знаешь, почему так вышло?