Антон поднялся на трясущихся ногах. Голова шла кругом. До него с трудом доходило все, что сейчас происходило вокруг. Он сделал шаг вперед, и тут весь мир взорвался для него радужными красками. Снег ринулся из-под ног. Его дернуло в сторону и вниз. Казалось, он безостановочно падал в пропасть и никак не мог упасть. Кто-то надрывно орал ему в ухо хорошо знакомую песенку, но за всеми этими криками и шумами разобрать слова не получалось.
Перед глазами совершенно ошарашенного Антона промелькнула черная блестящая шерсть. Выскочивший из сугроба конь толкнул его в грудь, отчего Верещагин, взмахнув руками, ничком упал в снег. Снежинки создали на крупе коня прозрачную кисею и тут же бесшумно соскользнули вниз.
"Интересно, как это у них получается? – в каком-то заторможенном состоянии размышлял Рыжик. – Снег не остается на шерсти, не просто сваливается, а образует как будто бы ткань и только потом падает вниз. Чудно".
– Антоха! Тошка! Верещагин! Рыжик! – Лагерь кричал и вопил на разные голоса, призывая одноклассника за безопасную черту, но Верещагин словно отключился от этого мира, пребывая в блаженном междувременье, увлеченный размышлением об особенности строения снега.
Конь топтался рядом. Всадник ждал хотя бы одного движения от человека, чтобы начать действовать.
Но Антон не двигался. На него напало тупое безразличие. Он лежал в сугробе, и ему было так хорошо, как давно уже не было. До этого все время приходилось куда-то бежать, с кем-то разговаривать, кому-то что-то доказывать. А теперь можно просто лежать и смотреть на снег.
Оцепенение медленно уходило. Сначала вернулся звук – орали ребята. Потом Верещагин стал чувствовать свои руки и ноги. Ногам было холодно в тонких лыжных ботинках, а засунутым в карманы рукам стало неудобно – в ладонь правой что-то впивалось.
Подкова! Снова она!
Конь недовольно фыркнул. Звякнули железки сбруи.
– Не нравится, да? – равнодушно пошептал Рыжик, помахивая перед всадником подковой. – Может, теперь она на тебя подействует?
Он размахнулся и швырнул свою, как ему казалось, ценную находку в коня, стараясь попасть по морде. Конь шарахнулся, уклоняясь от летящего предмета. И только тогда Антон понял, что ошибся. Что все дело не в подкове и зря он ее бросил. Потому что этого движения и ждал всадник. Он ждал реакции на свое появление – ненависти, испуга, злобы. Пока к нему никак не относились, он не мог кинуться. Как только его начинали ненавидеть, он бросался в бой.
Пока конь вяз в сугробе, пока всадник собирал поводья и колотил пятками по черным бокам, Антон выбрался из снега и, припадая на сломанную лыжу, помчался к своим. Его появление особенно обрадовало одноклассников. Видимо, после ужасного исчезновения Васильева они и не надеялись на возвращение Рыжика. Появление его из снега вызвало всеобщий восторг. Каринка с Лизой рыдали, обняв друг друга, Настя зачем-то ползла вперед. Олег Павлович застыл, вытянувшись по стойке смирно. Вовка с Сашкой скакали как два зайца, размахивая руками. Сидоров от возбуждения высунул язык.
Верещагин видел перед собой черту, которую провел всадник. Голову захлестывал ужас, казалось, что конь вот-вот опустит на его спину могучие копыта. Антону мерещилось, что он уже видит, как из-под сползшего капюшона на него смотрят испуганные глаза маленькой Кати Талаевой.
Конечно, ничего этого он видеть не мог, потому что бежал, не оглядываясь, перед ним маячила приближающаяся полоса.
"Только не бояться!" – упрашивал он сам себя и чувствовал, что от страха ему сейчас откажут ноги.
Через черту он не перешел, а перепрыгнул, приземлившись на руки ребят.
– Тоха! – раздался общий вопль. Он потонул в громком, закладывающем уши ржании коня. Все замерли, потому что лошадь черной тенью мелькнула над снегом. Но Верещагин уже был на безопасной территории, и всадник, словно врезавшись в невидимую преграду, растворился во взметнувшемся снеге.
– Подкова, – прошептал Рыжик, когда общими усилиями его удалось оттащить к палаткам.
– Я сейчас за ней сбегаю! – отозвался Токаев.
– Стоять! – рявкнул Паганель, отчего остановились все. Рыжик выпал из ослабевших рук. – Никто никуда не пойдет, – более спокойно добавил Олег Павлович, помогая Антону подняться. – Все остаются в лагере и никуда дальше трех шагов от костра не отходят. Это понятно? – Все неуверенно закивали. – Карина, что у нас с обедом? – повернулся он к остолбеневшим девчонкам.
– Готов, наверное, – пожала плечами Смирнова, оглядываясь на потухший костер.
– Чтобы через полчаса обед был готов. – Добрый и хорошо знакомый Паганель вдруг стал жестким и непривычно строгим. – Верещагин, снимай лыжи, иди переодеваться, вернешься, все расскажешь. Токаев, помоги девочкам развести костер. Сидоров, принеси миски и весь запас шоколада. Повторяю, из лагеря – ни ногой!
Он внимательно оглядел всех и отвернулся.
– Подкову бы вернуть… – зашептал Антон. – Может, пригодится…
– После поговорим! – суровый голос Паганеля не допускал возражений.
Антон быстро переоделся, сунул ноги в злополучные валенки и юркнул за палатки. Ему казалось, что роковой черты уже не должно быть видно – столько по ней скакали. Но она была – четкая, ясная, глубокая. Рыжика передернуло от ее вида. Вокруг не было никого. В десяти шагах от черты, на самом верху чудом сохранившегося сугробика, темнела в холодном свете солнца подкова.
Добежать бы до нее, схватить и прыгнуть обратно…
Искушение было слишком велико. Верещагин уже дернулся, но на его плечо тут же легла чья-то рука. Он испуганно обернулся.
– Далеко собрался? – сурово спросил Олег Павлович. – Ты ничего не хочешь нам рассказать?
И Антон рассказал. Про всадников, про конюшню в поселке, про девчонок, про Свету с Затоком, что вроде бы она почти так же как всадники, но немного другая, и о том, что мама Мишки ждет всех завтра на пироги. На время рассказа все забыли про остывающую кашу, до того всех ошеломило услышанное. Потом долго молчали, уткнувшись в свои тарелки.
– Значит, ты считаешь, что подкова может помочь? – спросил Олег Павлович. Было видно, что ему очень хочется сохранить суровое выражение лица, но что делать, он не знает, и постепенно его глаза теряют уверенность, улыбка превращается в растерянную ухмылку.
– Я не знаю. – Антон вертел в руках миску с кашей – есть совершенно не хотелось. – Но девчонки на конюшне сказали, что я ее не зря нашел.
– А давайте, я схожу, – снова вызвался Токаев. – Я очень люблю лошадей, этим летом в конный поход ходил. Я их не боюсь.
– Ну да, – встряла Каринка, облизывая ложку, – откуда ты знаешь, что они считают страхом, а что нет? Мишка, между прочим, пятиборьем занимается, сам на лошадях скачет. Чего же он испугался?
– Надо ни о чем не думать, тогда пройдешь. – Верещагину нравилось, что он находится в центре внимания.
– Попробуй хотя бы секунду не думать о белом зайце, – пробормотал Паганель, ковыряясь палкой в костре.
Все заулыбались – это была их классная шутка. А ведь правда, как можно не думать об этом самом зайце, когда он так настойчиво лезет в голову?
– Может, попробуем найти тех девчонок с конюшни и все у них узнать? – тихо подала голос Настя Павлова.
– Хорошо бы, только как туда пройти? – усмехнулся Вовка. – Как только ты шагнешь из лагеря, тебе больше уже никуда не понадобится идти. Всадники решат, в каком сугробе тебя поселить.
– Надо бежать отсюда! – вскочила Карина. – Давайте! Быстренько соберемся, свернем лагерь и уйдем. Они же именно этого от нас хотят! Все! Хватит! Насиделись мы на этом морозе! Поехали домой! Поехали! Я домой хочу! Ну, пожалуйста! – Она заплакала, уткнувшись лицом в ладони.
Настя шмыгнула носом, растерянно посмотрела по сторонам. Лиза схватила первые попавшиеся три миски и шагнула за палатки. Оттуда раздалось всхлипывание.
– Так! – Олег Павлович оглядел печальную картину полного уныния. – Никуда мы сейчас, конечно, не пойдем. Если подкова нужна, мы ее достанем. Тоха, ты говоришь, твои знакомые с конюшни еще проедут по ближайшей дорожке. Они же не знают, что всадники вышли из запретного леса, значит, обязательно здесь появятся. Вот тогда-то мы их и попробуем перехватить. Так! – На лице Паганеля мелькнула довольная улыбка, значит, он что-то придумал. – Сашка, Тоха, пошли добывать подкову счастья. Девочки, на вас посуда. Вовка, ты за главного. Чтобы костер полыхал до небес!
Все одновременно встали и разбежались по своим делам. Паганель с ребятами подошел к черте.
– Лыжной палкой не дотянемся. – Учитель прикинул расстояние до подковы. – Придется перейти черту. Значит, их нельзя бояться и ненавидеть. Так?
– Видимо, они реагируют на злобу, – зашептал Антон. – Я тогда очень сильно захотел, чтобы один из всадников провалился. Разозлили они меня – скачут и скачут. Я и сказал: "Чтоб ты провалился". Он и провалился.
– Лучше бы пожелал что-нибудь другое, – в тон ему зашептал Паганель. – Например, чтобы Васильев с Рыбкиным вернулись.
– Васильев тогда со мной был, – растерялся Верещагин. До него вдруг дошло, что во всех своих поисках он ни разу искренне не захотел, чтобы Мишка вернулся. Ему хотелось его найти. Первому. Чтобы все позавидовали, какой он ловкий и догадливый.
Антон выпрямился и представил Мишку, неуклюже топающего на лыжах прямо по сугробам. Вспомнил, как он криво улыбался каждый раз, когда Паганель вызывал его к доске путешествовать по карте, которую он почему-то не мог выучить и все время путал Австралию с Аргентиной. Как же Антон соскучился по нему! День не видел, а уже соскучился по его нытью и постоянному желанию куда-то бежать и что-то смотреть. Скорей бы он вернулся. В конце концов – кто завтра за него пироги есть будет!?
– Можно, я схожу? – снова предложил Токаев. – Я не боюсь лошадей, мне даже интересно посмотреть на них поближе…
– Стойте! – Олег Павлович замер, лицо его стало сосредоточенным, он к чему-то прислушивался. – Снег хрустит. Сюда кто-то идет.
– Лыжники? – заранее испугался Антон. – Предупредить бы их!
Три рта перестали дышать, три пары глаз внимательно оглядывали сугробы, пытаясь предсказать, из какого сейчас вылетит черная тень. Но снег оставался неподвижным, все так же блестя под бледным зимним солнцем.
Шаги приближались.
– Сюда идет. – Сашка непроизвольно прижался к учителю.
– Всадник? – за последние два дня Антон готов был в каждом кусте увидеть ненавистных призраков – до того они ему надоели.
Но это был не всадник.
Сначала идущий обо что-то споткнулся и упал.
– Вот черт!
Снег под говорящим смачно хрустнул – человек пытался встать, но что-то ему мешало. Наконец снова раздались равномерные шаги. Из-за елки показалась фигура лыжника, топающего почему-то прямо через все сугробы. Белая куртка, штаны, облепленные снегом, смешная красная шапка с помпонами.
– Уходите! – одновременно крикнули все трое.
На крик лыжник поднял голову.
Красная шапка с двумя помпонами!
На них с удивлением смотрел Миша Рыбкин.
– Куда? – не понял он. – А вы что, уже вернулись в лагерь?
Видимо, на лицах ребят отразилась вся гамма чувств – от испуга до радости. Но никто из них не смог произнести ни слова.
– О! Моя подкова! – обрадовался Мишка, заметив ржавую железку. – А я думал, куда она затерялась? А она вот, хорошая моя!
Рыбкин легко наклонился, поднимая подкову. Ребята затаили дыхание. Олегу Павловичу ужасно захотелось закрыть глаза.
Но ничего не происходило. Рыба сунул свою пропажу в карман и, проваливаясь палками в снег, пошел дальше. Он даже не обратил внимания на черту, все еще четко чернеющую у ног одноклассников и учителя.
Все с ужасом ждали его приближения к роковой границе. Но перешел он ее так же легко, как и весь участок леса до лагеря. Только сейчас все смогли облегченно вздохнуть.
– Рыба! – от полноты чувств Антон шарахнул приятеля кулаком по плечу. – Откуда ты взялся?
– Ты чего, Рыжик, совсем ошалел? – растерялся такому приему Мишка. – Из леса, конечно. Только я не пойму, как вы прежде меня оказались в лагере? Вы же собирались еще несколько километров пройти?
Ребята настороженно глянули на возродившегося одноклассника.
– Как прозвище учителя географии? – глядя прямо в глаза Мишки, спросил Токаев.
– Паганель. – Рыбкин покосился на замершего рядом Олега Павловича. – А что?
– Так! – Учитель шевельнулся, сгоняя оцепенение. – Это уже слишком! – И зашагал к костру.
Это стало своеобразным сигналом. Антон кинулся на шею приятелю.
– Миха! – вопил он, не в силах сдержать навалившуюся на него радость. – Где ж ты, дурак, был все это время?
К ним прыгнул Сашка. Рыбкин не удержался на ногах, лыжи у него уехали, и все трое повалились на землю. На крик прибежали остальные.
Только обиженный Олег Павлович остался у костра.
Паганель… Надо же!
Он догадывался, что кличка, данная ему еще в институте, будет преследовать его всю жизнь… Но чтобы вот так, при нем это прозвище произнесли его ученики? Это уж слишком…
Как только прошла первая радость, Антон потребовал, чтобы приятель рассказал, где тот пропадал долгие сутки. Оказывается, Мишка ни о чем не знает и не догадывается. Считает, что находится во вчерашнем дне. Что он только что поговорил со Светкой, удачно увернулся от скачущего по тропинке всадника, встал и пошел в лагерь.
Больше он ничего не помнит.
– Я так ждал, так ждал! – в сотый раз повторял Рыжик. – Это Олег Павлович посоветовал. Говорит, захоти, чтобы Рыбкин вернулся. Вот я и захотел!
– Все ясно, – перекрывая радостный шум, прокричала Карина. – Давайте возвращать Васильева, и ходу отсюда! Хватит здесь сидеть и ждать неизвестно чего! Они могут и сюда прийти. Собирайтесь скорее!
Ребята повернули к ней головы. Конечно, всем хотелось поскорее отсюда сбежать. Но что-то их еще здесь держало.
Над лагерем повисла тишина. Она была настолько неожиданной, что у Антона заломило уши и перехватило дыхание. Только сейчас все почувствовали, что вокруг них лес, огромный мрачный лес, наступающий на них темными ребрами голых деревьев, улавливающий любое их движение бесчисленным количеством зеленых иголок сосен и елей.
Лес вокруг слушал, смотрел и безмолвно пока позволял людям находиться между своими деревьями. Но стоит сделать одну ошибку, и он выгонит их отсюда.
Радость встречи быстро улетела в высокое холодное небо. Олег Павлович оторвался от костра.
– Пока мы во всем не разберемся, никто никуда не пойдет, – сухо произнес он. – Всадники не дадут нам отсюда выбраться целыми и невредимыми.
И все молча согласились.
Глава V
Поселковые ведьмы
Васильев никак не возвращался.
То ли хотели ребята этого не очень сильно, то ли какое-то время должно было пройти после исчезновения, но Андрюха появляться отказывался. Даже коллективное усилие ничего не давало – сугробы оставались все такими же перекопанными и пустыми.
– Странно, что людей вокруг нет, – прервала всеобщее молчание Настя. – Раньше все время кто-то проезжал мимо. А теперь…
И как будто в ответ на ее слова на ближайшей тропинке появился лыжник. Невысокий сухонький старичок в легком спортивном костюме, на голове шапочка-петушок. Бежал он легко, словно скользил не по снегу, а прямо по воздуху.
Ребята молча следили за его передвижениями.
– Эй, – первым отозвался Сашка. – Не ездите тут лучше. – И замялся, не зная, как лучше сказать – "вас здесь затопчут" или "вас здесь убьют", потому что действия всадников вряд ли можно было назвать убийством.
Лыжник выпрямился.
– А что происходит? – весело крикнул он. – Соревнования?
– Нет, – снова подал голос Токаев и замолчал.
– Здесь лошади! – брякнул Антон.
– Это ничего! – просто ответил старичок. – Я им не помешаю!
– Тут одна бешеная лошадь где-то ходит, – зачем-то добавил Верещагин.
– Да? Постараюсь ее объехать, – махнул палкой старичок и покатил дальше.
– Может, все закончилось? – прервал всеобщее молчание Вовка Сидоров.
– Где тогда Васильев? – спросил Паганель, с трудом отводя глаза от исчезающей невысокой фигуры.
– Все правильно! – воскликнул Рыжик. – Этот лыжник их не боится! Говорит, что он им не мешает! Они ему тоже не мешают…
– А мы, значит, мешаем? – буркнул Саша, расстроенный тем, что старичок его не послушал и поехал-таки дальше. А ведь он может уже и не вернуться.
– Что-то я запуталась, – потерла лоб Лиза. – Сложно все получается. Бояться – не бояться… Кто это все определяет? Как они решают, на кого надо напрыгивать, а на кого нет?
– Наверное, об этом знают только девчонки с конюшни, – авторитетно заявил Верещагин.
– С чего ты взял? – покачал головой Олег Павлович. – Они могут оказаться такой же жертвой этих всадников, как любой лыжник. Мы не знаем, почему именно здесь появились всадники. Девчонки ни при чем. Зачем портить жизнь себе и окружающим? Это их лес, они здесь каждый день ездят. Теперь им скакать негде. Они, наверное, сами бояться этих призраков и тут уже не появятся.
Но Паганель оказался не прав, потому что вскоре девчонки появились. Шли они неспешной рысью. Впереди на белом Вердере сидела вчерашняя женщина в очках, за нею на темном Офисе скакала беловолосая Маша, рыжим Гравером управлял невысокий мужчина.
Услышав хруст шагов, ребята снова высыпали к черте.
– Стойте! – запрыгал на месте Антон. – Машка! Поговорить бы!
Не останавливаясь, Маша повернула голову.
– Некогда, потом как-нибудь.
– Не ходите туда! Всадники перешли просеку! Они уже здесь!
Девочка тронула повод, конь нехотя перешел на шаг, а потом остановился. Мгновение Маша не двигалась, уткнувшись взглядом в темную лохматую гриву, потом тряхнула головой и скомандовала:
– Офис, вперед!
– Что такое? – спросила женщина, но Вердер под ней уже пошел рысью.
– Я не знаю, о чем ты говоришь! – крикнула девочка, исчезая за поворотом.
– Надо было веревку натянуть, как хотел Васильев, – прошептал Антон. – По-другому мы с ними не поговорим.
– А если они ничего не знают? – Мишка, не переживший сумасшествия всего этого длинного дня, все видел в радужном свете.
– Знают. – Верещагин пошел обратно к палаткам. – Поэтому боятся говорить.
Как только ребята отвернулись, один из сугробов зашевелился, и из-под него бесшумно поднялся черный призрак. Конь принюхался к черте на снегу, помотал головой. Всадник мягко развернул его и направил к тропинке. Здесь он огляделся и не спеша поехал в ту сторону, где скрылись лошади.