– Да. Она нагрянула в гости. Очень удивила. Сказала, что грустит по ушедшей юности, хочет с кем-то вместе погоревать, а ближе меня у нее в жизни никого не было. Мы сидели допоздна вдвоем, муж ушел спать. Мы рассказывали друг другу все, чем жили после института. Веселого мало, как выяснилось.
– Иными словами, – сказал я, – вы посвятили ее практически во все свои семейные дела?
Ольга растянула губы в виноватой улыбке.
– Выходит, что так. Столько лет прошло, мы моложе не становимся. Кто старое помянет, как вы знаете… Мне казалось, что она честна со мной, будто что-то в ней переменилось. Было в ее взгляде что-то очень старое, далекое, из детства, когда мы дружили. Она даже предложила помочь Сережке с работой, дала визитку, пригласила на собеседование. Что-то у них, к сожалению, не срослось…
Ольга засмотрелась на воробьев, усевшихся на ветку тополя. Две пичуги раскачивали ветку, прыгая попеременно. Одна из них вскоре устала от такой игры и упорхнула.
"Скорее всего, – подумал я, – никогда по-настоящему вы и не дружили".
Я огляделся. Мы обошли почти весь больничный парк по окружности несколько раз. Вдали, на углу отделения неврозов, стояли Игорь и Сергей.
– Спасибо вам огромное, Ольга. Вы мне очень помогли. Точнее, даже не мне, а себе. Последний вопрос: фирма Сергея Лапина называла "Пи-Ай-Пи Сервис"?
Она равнодушна кивнула. Потом будто встрепенулась, взяла меня двумя пальцами за локоть.
– Скажите… – Да?
– У Сережки серьезные проблемы?
Она пыталась прочесть ответ в моих глазах.
– Все поправимо. Во всяком случае, сынок ваш в состоянии о себе позаботиться.
– А кто… кто оплатил ваши услуги?
– Он сам.
Я посмотрел в небо. Тучи разбежались, уступив место солнцу.
25
Обожаю слушать дочь в трубке. Это две большие разницы – разговаривать с ней лицом к лицу или пусть даже в машине, когда она сидит за спиной, и беседовать по телефону. В трубке детский голосок играет иными красками. Не видя меня, дочь пытается сделать свою речь более емкой, содержательной… и в результате забалтывает меня до изнеможения.
Но я обожаю ее слушать.
– Папочка, у меня появилась колоссальная идея!!! Я придумала, как можно дрессировать нашу Тику!
– Боже мой, прямо-таки колоссальная, не меньше.
Рассказ мог затянуться надолго. Сергей, сидевший на соседнем сиденье, улыбнулся.
– Доченька, – попытался я предотвратить малоинформативное детское словоблудие, – наша Тика не любит дрессировки. Это самая ленивая и сердитая кошка на свете, и если ты попробуешь ее дрессировать, она обидится на тебя еще сильнее.
– Ну… – Томка озадаченно задышала, – ну, пап, как же так! Я же буду здорово ее дрессировать, ей понравится! Знаешь как? Давай я тебе расскажу.
Я вздохнул.
– Валяй.
– Я поставлю рядом два стула, на один положу кусочек мяска из ее пакетика, а на другой поставлю Тику. Она увидит мяско и захочет прыгнуть! И прыгнет! Здорово, пап?
Гениально.
Я не стал объяснять дочке, что для начала Тика, пушистая британская туша весом в пять килограммов, искусает ей все руки, потом вдоволь наматерится и напоследок перевернет стулья. Из чувства мести животное может и нагадить под креслом. Стоит ли таких жертв один дешевый трюк?
– Тебе правда понравилось? – верещала дочь. – Сегодня вечером, когда придем домой, я так и сделаю. Ты мне поможешь?
Боже упаси связываться с Тикой. Я никогда не понимал психологии этой кошки. Когда-то она была молодым котенком, носилась по квартире не хуже заведенной игрушки с мощным моторчиком, ластилась, любила спать на хозяйском диване, иногда ложилась на грудь. Когда мы с Мариной ее стерилизовали (по сей день меня раздирают сомнения относительно гуманности процедуры), она стала быстро отъедаться, превратилась в ленивую и вечно голодную сволочь, от которой не дождешься никакой ласки. С рождением Томки она стала совсем невыносимой, невзлюбила девчонку с первых дней жизни, стала шипеть на нее при малейшем приближении, царапать и кусаться. Так они до сих пор и не ладят, хотя Томка обожает животных и не оставляет попыток подружиться с Тикой – то покупает ей какие-то игрушки, пытается кормить с ладони сухим кормом и даже мясными консервами, обнимает за шею, таскает по квартире. Ничего не помогает, Тика никогда не простит девочке своего изгнания из сердца хозяина.
И вот теперь – попытка дрессировать. Как я уже говорил, гвозди бы делать из наших детей. – Пап!
Кажется, я задумался.
– Да, моя хорошая?
– Ты меня любишь?
– Конечно, солнышко мое, очень люблю.
– А я скучаю.
– Я тоже, родная. Поскучай немного вместе с бабой Соней, хорошо?
Она вздохнула.
– А разве у меня есть выбор?
Я рассмеялся и послал воздушный поцелуй – чмокнул в трубку так, чтобы она услышала. Она чмокнула меня в ответ.
– Опять скалишься? – бросил я Сергею. Парнишка улыбался. После разговора с отчимом он выглядел получше.
– Что сейчас? – спросил Сережа.
– Выкуриваем мадам Канаеву из укрытия. С минуты на минуту должны позвонить мои ребята. Они присматривают за ней.
– А это законно?
– Что именно?
– Ну, слежка там, все такое…
Я хмыкнул. Мой юный друг озабочен вопросами законности. Жаль только, что на одного такого, как он, приходится десяток других, не испытывающих сомнений.
– Действия частных детективных агентств регулируются отдельным законом. Не переживай, в ее личную жизнь мы влезем ровно настолько, сколько требуется для твоего спасения. А все остальное… Я не договорил. Зазвонил телефон. Это был Петя.
– Антон, есть проблемы.
Он взял паузу. Неторопливый, но расторопный Петр любил подержать в напряжении. – Петь, лишу премии, давай без этих своих дешевых спецэффектов. – Кхм… у нас накрылся сервер.
– В смысле?
– В прямом.
– И что? Ты предлагаешь мне приехать и починить?
– Нет, что ты. Я уже восстанавливаю. Просто… это… сейчас, секунду…
Я услышал, как он молотит пальцами по кнопке мыши, а потом в трубке раздалось одно из самых его любимых профессиональных ругательств, привести которое я не берусь из-за его крайней витиеватости. – Петь, ты меня пугаешь.
– Сам в шоке. Похоже, нас взломали.
Я застыл. Медленно, стараясь не менять выражения лица, покосился в сторону своего пассажира. Сергей, отвернувшись, задумчиво глядел в окно.
– Понял, – ответил я. – Что-то искали?
– Пока не знаю. Через пару-тройку часов, возможно, что-то прояснится.
– Лады. Когда что-то узнаешь, тут же телеграфируй. Немедленно, ты меня понял? – Всенепременно.
Я выключил телефон.
– Что-то случилось? – поинтересовался Сергей.
Я колебался лишь мгновение, выбирая вариант ответа.
Рабочие моменты.
26
Вдвоем с Серегой мы заехали к моей матери, чтобы забрать Томку. А что еще оставалось? Атака на сервер конторы стала той самой дурной новостью, что вытесняет всю остальную информацию и делает ее менее актуальной. Это примерно как мучиться весь день от тесной обуви, проклиная белый свет и сапожника, а к вечеру узнать, что у тебя умерла любимая собака.
В общем, моя мыслительная деятельность была парализована. Я ждал вестей от Петра.
Застенчивый Сергей изъявил желание отсидеться в машине, но я сказал, что отныне он не отходит от меня ни на шаг. Дважды повторять не потребовалось. Что-то в моем голосе ему не понравилось. Теперь Серега Круглов снова стал обычным подростком, готовым предоставить привилегию принимать решения взрослому человеку.
Как это водится, моя матушка не отпустила нас без плотного ужина. Я, собственно, на другое и не рассчитывал, и даже если бы баба Соня не предложила остаться, пришлось бы напроситься на ужин самому: я вымотался, провел за рулем уйму времени, возился с двумя детьми и совсем не радовался перспективе готовить им ужин и петь на ночь колыбельные. Тем более что в холодильнике у меня мышь повесилась.
На ужин мать приготовила целую кастрюлю фаршированных перчиков. Будто знала, что вечером будут гости. Рядом с большим блюдом поставила маленькую бутылку домашней вишневой настойки.
– А это кому? – спросил я устало.
– Ты себя в зеркало давно видел? – парировала мать. – Пятьдесят граммов не повредят.
– Я за рулем.
– Позвонишь Николаеву, никто тебя пальцем не тронет.
Я усмехнулся. Мое знакомство с Сергеем Николаевым из информационного управления ГИБДД уже оказало однажды неоценимую услугу, когда меня остановили за превышение скорости и пересечение двойной сплошной; ребятам в зеленых куртках не объяснишь, что у частного сыщика тоже бывает жизненная необходимость превышать скорость и пересекать сплошные линии. Николаев донес до них эту мысль по телефону, не отрывая зада от стула, а с меня стребовал ужин.
Мы сели в гостиной за круглым столом, как в старые добрые времена. Мать нашла где-то белую скатерть. Томка была в полнейшем восторге. Праздничные ужины случаются нечасто.
– Баба, а тортик у тебя есть?
– Ты съела целую упаковку пирожных, – огрызнулась мать. – Попа треснет.
– Не треснет! Слипнется!
– Конечно, слипнется, а когда папа начнет отклеивать половинки, она треснет. Будет очень больно. Правда же, Сергей?
Сережка отвлекся от размышлений, с готовностью выдавил улыбку.
Сначала ужинали молча. Томка и Сережка ели за обе щеки. Я выпил стопку наливки. С грустью констатировал, что пью третий вечер подряд… и тут же выпил еще одну. Напиток согрел. На радостях я слупил два перчика и стремительно раскис. Захотелось прилечь на диванчике в углу, поспать пару часов. Если бы не сегодняшний "балласт", я бы так и сделал.
Потом начался разговор. В Софье Андреевне Даниловой, бывшем учителе физики, проснулся педагогический интерес. Нечасто ей удавалось в последнее время пообщаться с типичным представителем подрастающего поколения. В спорах со мной матушка сетовала, что среди нынешних детей все реже встречаются романтики и все чаще – юристы и бухгалтеры.
– Я так понимаю, вы только что закончили школу? – спросила она, подкладывая Сергею на тарелку еще один перец.
– Да, – кивнул тот, – буквально позавчера прошел последний звонок.
– Куда-то уже намерены поступать?
Сергей поджал губы. Я подумал, что он и в разговорах со мной ни разу не заикнулся о планах на будущее. – Были разные идеи… радикальные, так скажем. От гуманитарных дисциплин до программирования.
– И?
Он покачал головой.
– Ни к чему не пришел.
– Но ведь у вас не так много времени, согласитесь.
– Соглашусь. Но у меня нет ощущения, что это важно в данный момент.
Мать посмотрела на меня. Я заметил блеск в глазах.
– А что важно, если не секрет?
– Ну… сложно сказать. Я что-то умею, чего-то хочу, о чем-то мечтаю. Не знаю, чего хочу больше, поэтому не форсирую. Наверно, в семнадцать лет нельзя точно сказать, чего ты хочешь.
– Помилуйте, батенька, – улыбнулась мама, – уже через год вам могут вручить автомат Калашникова и разрешить стрелять по живым мишеням! Неужели рано?
– Хм, батенька, – хихикнула Томка. На протяжении всего ужина она молча потрошила перчики, вынимая из них фарш, а "зеленую овощную кожурку" откладывала на край тарелки. Кучка постепенно росла.
– Рано, – подтвердил Сергей. – Однозначно рано. Лицензия на убийство в 18 лет? Увольте… – А если враг у ворот? Родина в опасности? Кто защитит дом и семью, как не мужчина?
– Конечно, мужчина. Но, как говорил один классик, давайте не будем путать Родину с начальством. История знает немало примеров, когда государство, изображая Отечество, посылало своих граждан на смерть ради смутных идеалов или просто ради наживы. Я не пацифист, но не думаю, что буду полезен Родине с автоматом в руках.
Матушка задумалась, качнула головой.
– Что ж, чрезвычайно приятно в наше меркантильное время встретить молодого человека с принципами. – Она с довольной улыбкой окинула взглядом гостей. – Как насчет чая с вареньем?
Я все-таки вздремнул. Сделал несколько технических звонков в офис и агентам (Петя продолжал работать, обещая обновить информацию в ближайшее время), потом, перемигнувшись с матерью, прикорнул в ее спальне. Часа хватило. Когда я проснулся, за окном уже смеркалось. Сергей просидел на балконе с компьютером и чашкой чая, Тамара смотрела мультики. Мое появление встретили по-разному. Дочка возрадовалась, а Сергей нахмурился. Я заметил, что на коленях у него лежал не давешний ноутбук, а планшетник. Завидев меня, парень выключил дисплей.
– А ты крут, падаван! Это какой ай-пэд?
– Второй. Я им редко пользуюсь, ношу в сумке для резерва.
– Па-ап! Я хочу домой!
– Да, – согласился Серега, – мне бы тоже хоть душ принять и переодеться.
Я думал недолго. Наверно, следовало оставить здесь обоих – квартира матушки вполне годилась на роль тайного схрона – но что-то подсказывало, что ребят нужно держать ближе к себе.
– Ладно, собирайтесь.
Доехали быстро. Час-пик давно миновал, пробки рассосались. Мои подопечные явно устали, даже неугомонная болтушка Тамара сидела на заднем сиденье молча, о чем-то думала, глядя в окно. Пока мы ехали, тучи снова собрались на небе, закапал мелкий дождик.
– А у нас нет зонтиков, – задумчиво молвила Томка. – Пап, ты обещал купить мне зонтик…
Она не ждала ответа. А я не отвечал. Сам чертовски устал. Когда проводишь несколько дней с дочерью, у тебя устает не только язык – у тебя нарушаются все мыслительные процессы. Ты теряешь нить разговоров, внимание рассеивается, потому что все эти бесконечные часы превращаются в сеанс вопросов и ответов; ты должен реагировать на просьбы, предложения, размышления и просто невнятное бормотание; ты сконцентрирован, вынужден следить, чтобы дочь не залезла на высокий парапет и не рухнула с него на ступеньки подвальной лестницы, чтобы она не подавилась шоколадным батончиком, не приставала к прохожим с вопросами и не срывала загаженные собаками придорожные цветы. К концу такого марафона я похож даже не на выжатый лимон – на засушенный березовый веник, которым можно шлепать по спине.
К счастью, Сергей не доставлял хлопот. Я заметил, что за минувшие дни он не принял ни одного звонка.
Видимо, отключил обе трубки. Моя угроза подействовала.
Я загнал машину в гараж недалеко от дома. Вещи оставил в салоне. Не хотелось тащить весь скарб на руках.
Но Тамара уперлась: "Возьму ракетки и воланчик!". Так и не смог ее отговорить.
По дороге мы завернули в продуктовый магазин. Ракетки Томка тщетно пыталась засунуть в камеру хранения. Я посоветовал положить их на подоконник и попросить дядю охранника присмотреть. Охранник любезно согласился.
Вопреки ожиданиям, в магазине Томка почти не елозила. Мы с Сергеем молча наполнили корзину продуктами – молоком, хлебной нарезкой, сметаной, сосисками на завтрак, десятком яиц. Еще я прикупил стиральный порошок, пару баллонов чистящего средства для туалета и ванной, дезодорант, упаковку туалетной бумаги. Задумчиво постоял у холодильника с пивом, почитал наклейки на бутылках незнакомых сортов, задал немой вопрос Сергею, но тот отрицательно покачал головой. В итоге я тоже передумал пить, лучше лягу пораньше со свежей головой. Томка ограничилась небольшой беседой с кассиршей Юлей, высокой молодой женщиной с длинной рыжей косой. Юля к вечеру едва шевелила губами, отпуская оригинальную реплику: "Здравствуйте, пакет нужен?".
– Привет! – ответила Томка, натягивая улыбку.
– Как дела? – спросила Юля, пропуская товар через сканер.
– Мы с папой ездили на озеро. Познакомились с классным парнем, он научил меня играть в бадминтон. Я теперь здорово могу играть!
– Молодец, – улыбнулась Юля. – Наверно, чемпионом станешь?
– Конечно! Приходите к нам на школьный стадион завтра, я вам обязательно покажу, как мы с Сережкой умеем играть.
– Обязательно выберусь, Том. – Юля с улыбкой кивнула, назвала сумму к оплате.
Домой от магазина мы уже не шли – ползли. Дождь ограничился мелкими брызгами, но успел освежить зелень. Мы шли под развесистыми цветущими яблонями, вдыхали аромат весны. Листва на деревьях уже стала зрелой, темно-зеленой. Началось ее медленное увядание. Как рождение человека – первый маленький шаг к будущей смерти, которой никому из нас не удастся избежать, так начало лета – это шаг к осени. Быстротечное майское счастье подошло к концу.
– Пап, а что такое разум? – спросила Томка. Ракетки для бадминтона норовили выпасть из-под мышек. – Как тебе сказать… – Как есть.
– Ну, понимаешь, человек состоит из двух частей…
– Из шести! – с пылом возразила дочь. – Сам посчитай: две руки, две ноги, голова и туловище!
– Все это так, Томыч, но я не об этом. Кроме тела есть еще кое-что – то, чем ты чувствуешь, например. Вот я накричал на тебя, ты расстроилась, заплакала… или мальчик тебя в садике какой-нибудь обидел, или, наоборот, ты радуешься какой-нибудь новой игрушке или мультику – за все это отвечает твоя душа, сердце. Это у тебя в груди. Вот ты меня любишь?
– Без вопросов даже.
Я хихикнул.
– Я тебя тоже, милая. Так вот, мы любим сердцем, душой. Переживаем, радуемся, плачем, злимся. А есть еще такая штука, о которой ты спросила.
– Ага, разум.
– Разум – в голове. Он отвечает за то, как ты повяжешь шнурки на ботинках, как ты наденешь куртку, куда пойдешь, где сядешь. Это такой маленький компьютер, который управляет твоими действиями. Понимаешь?
Томка молчала. Я взглядом обратился за помощью к Сергею. Он ничего не сказал, только выставил большой палец: "Круто!".
– А перхоть? – спросила Тамара.
– Чего? – не понял я.
– Перхоть – она же на голове?
– Ну…
– Вот откуда берется перхоть?
Серега как-то нервно рассмеялся.
– А перхоть, родная моя, у тебя появится, если ты не будешь мыть свои роскошные волосы хотя бы раз в несколько дней!
– Понятно, пап.
Мы вошли в родной двор. Я увидел горящие окна на втором этаже, в квартире Олеси Лыковой. Я ведь так и не позвонил ей, не поинтересовался самочувствием. Черствый болван! Зазвонил мой телефон в узком кармане джинсов.
– Черт….
Обе руки были заняты тяжелыми пакетами. Телефон надрывался секунд двадцать.
– Ладно, из дома перезвоню.
У дверей подъезда я снова замешкался. Пакеты не позволяли отпереть кодовый замок.
– Сереж, набери, пожалуйста, "142" и нажми кнопку звонка. Это соседка.
Пока Сергей возился с панелью домофона, мой мобильник в кармане вновь завибрировал. На этот раз от сообщения.
– Кто-то вас домогается, – заметил юноша.
– Да ничего, – отмахнулся я, – до дома две минуты, войдем в прихожую, отвечу.
Домофон пиликнул, отпирая замок. Сергей потянул тяжелую железную дверь, пропуская меня вперед. Я шагнул в темноту. Лампочки опять перегорели. Я неоднократно звонил в управляющую компанию с предложением поставить нормальные жестяные плафоны, но, как у нас повсеместно случается, качество услуг не имело прямой зависимости от постоянного повышения тарифов.
Вслед за мной шагнула Томка. Сергей придерживал дверь, чтобы осветить путь до лифта. Впереди уже маячила короткая лестница с перилами, ведущая на площадку первого этажа…