Коридор явно уводил от башни, но иного пути не было. Не спускаться же обратно. Ежики осторожно пошел по холодному чугуну плит. Их рельефный рисунок впечатывался в босые ступни. Под высоким сводчатым потолком шепталось эхо. Изогнутые балки перекрытий поднимались от пола между окнами и на потолке сходились стрельчатыми арками.
Слева светило в узкие окна совсем уже низкое солнце. И видны были все те же пригорки, деревья вдали и небо. Никакого города. Справа - тоже небольшие холмы, но слабо различимые. Небо стало там совсем вечерним, и луна теперь сделалась гораздо заметнее - розовая, выпуклая.
Странно все это было: слева почти день, справа почти ночь. И этот коридор - будто внутренность дракона с ребрами. И полное безлюдье…
Тревожное замирание стиснуло Ежики. Такое же случалось, когда он забирался в старые подземелья с надеждой отыскать редкости и клады. Но там он был не один и к тому же точно знал, где он.
А здесь? Зачем он сюда попал, куда идет?
Желание повернуть назад, помчаться прочь стало упругим, как силовое поле. Он остановился. Уйти?.. А там, сзади, что? Лицей, прежняя жизнь. Вернуться в нее, ничего не узнав? Но… маленькая надежда, о которой он боится даже думать… она тогда исчезнет совсем.
И кроме того, что написано на ребре монетки! "На Дороге не останавливайся! Через Границу шагай смело!" Ну, пусть не совсем так, но смысл такой!
Ежики ладонью прижал карман с монеткой. То ли ладонь была горячая, то ли сама монетка нагрета - толчок хорошей такой теплоты прошел по сердцу. И Ежики зашагал быстрее. Не бесконечен же путь! Куда-нибудь приведет!
Коридор привел в квадратный зал с потолком-куполом. Там, в высоте, тоже сходились ребра перекрытий. Окна были круглые, небольшие, под верхним карнизом. На тяжелой цепи спускалась черная (наверно, из древней бронзы) громадная люстра без лампочек и свечей. Она висела так низко, что, если подпрыгнуть, достанешь рукой.
Ежики подпрыгнул - сердито, без охоты. Из чащи бронзовых загогулин вылетел воробей! Умчался в разбитое окно.
Ежики присел на корточки. Отдышался. Потом сказал себе: "Не стыдно, а?" Но сердце еще долго колотилось невпопад…
Потом он успокоился. Прислушался… И в него проникло то полное безлюдье, которое наполняло все громадное здание. Мало того, и за окнами - далеко вокруг - не было ни одного человека. Ежики теперь это чувствовал и знал точно. Даже всяких духов и привидений (если допустить, что они водятся на свете) здесь не было.
Нельзя сказать, что это открытие абсолютного одиночества обрадовало Ежики. Но и бояться он почти перестал. Из квадратного зала он вышел в другой коридор, короткий, окнами к солнцу (оно уже висело у самой холмистой кромки, среди длинных облачных волокон)… Потом была на пути небольшая круглая комната с неразборчивой мозаикой на стене и овальным окном в потолке. После нее запутался Ежики в тесных темных переходах и на гулких винтовых лестницах (вверх, вверх!). И снова коридор. Теперь окна - в сторону ночи. Именно ночи, потому что небо там уже зеленое, а луна светит, как фонарь. И на полу (теперь, кажется, деревянном, теплом) - полосы от окон.
Снова стало страшно: как он выберется отсюда, как найдет дорогу в темноте?
"А зачем тебе дорога назад? Тебе нужна просто Дорога…" И монетка опять зазвенела в нем тихонько и обещающе: что-то будет впереди…
Впереди, когда коридор плавно повернул, засветилась острой желтой буквой "Г" приоткрытая дверь. Засветилась, отошла без звука.
В пустой и просторной комнате без окон горел у потолка матовый шар-плафон. А напротив двери висели часы. Старые, музейного вида, в резном деревянном шкафчике, со стрелками и римскими цифрами на белом круге. Они по-домашнему щелкали, качая медным маятником. Но показывали они чепуху: десять минут четвертого.
А который час на самом деле?
Ежики не носил часов. Там, где он жил, гулял, играл, табло и циферблаты были на каждом углу, на каждой стене. Зачем таскать на руке браслет? Но здесь, в кронверке, время перепуталось, как перепутались лестницы и коридоры… А может, уже глубокая ночь?
Ох и переполох в лицее!
Но эта мысль его не испугала. Скользнула и ушла. Хуже было другое. Мало того, что он, как в дремучем лесу, заблудился в пустой крепости. Он заблудился во времени… А может, он вообще уже не на Земле?
Зацепиться бы хоть за что-то привычное, знакомое, прочное… Он зашарил глазами по голой, с трещинами штукатурке, по полу… И увидел то, что не замечал до этой секунды.
У стены, прямо на расколотых паркетных плитках, стоял черный переговорный аппарат. Да, телефон. Такая штука с трубкой и дырчатым диском, чтобы крутить его и набирать номера. Похожие аппараты есть в Старом Городе, где всё, как в прошлых веках: кино, кафе, автомобили старых марок. Даже лошади с экипажами. А из будки с телефоном каждый может позвонить домой или знакомым - как из прошлого века! Ежики, когда гулял с мамой в этом городе-музее, сам звонил Ярику!
Ежики сел на корточки у телефона. Зачем-то оглянулся. Взял трубку. По-комариному запищало в наушнике. Действует! Значит, можно хотя бы узнать время!
Диск поворачивался с трудом, срывался, аппарат елозил по паркету. Ежики стиснул трубку между коленями, левой рукой прижал телефонную коробку к полу, палец правой снова сунул в отверстие диска. Повернул с натугой: ноль… ноль… один… Прижал к уху трубку.
Комар в наушнике уже не пищал. Там была большая прозрачная тишина пространства . Вдруг в ней что-то щелкнуло.
- Ежики… - сказал близкий, очень знакомый голос ("Ешики"!). - Ешики, это ты?
Он задохнулся. Оглушительно застучали старые часы. Но сквозь этот стук донеслось опять:
- Ешики, это ты, малыш?
- Да… - выдохнул он со всхлипом.
- Ешики… В дверь налево, потом лестница на третий этаж. Там комната триста тридцать три. Беги, малыш, беги, пока светит луна…
Оглушающий звон опустился на него… Нет, это опять звенит в наушнике! Ежики бросил трубку. Метнулся… Дверь налево…
О, как мчался он по лестнице, по коридору, сквозь полосы бьющей в окна луны! Он рвал эти полосы ногами и грудью, рвал воздух, рвал расстояние!.. Но где же хоть одна дверь? Где?!
Наверно, здесь не третий этаж! Надо вверх!.. Какие-то ступени в темноте, круглый поворот стен, пол идет наклонно, все выше, опять поворот… Прогудел под ногами металл невидимого решетчатого трапа над пустотой. Потом - р-раз! - и пустота эта ухнула, раскрылась впереди, сжала грудь.
Нет, он упал не глубоко, с высоты не больше метра. И не на камни, на упругий пластик. Вскочил. Было пусто, темно, гулко. Лишь далеко где-то сочился лунный свет.
Куда бежать?
И тогда Ежики закричал в горе и отчаянье:
- Мама, где я?!
Щелкнуло в темноте. Мягкий мужской голос (явно из динамика) сказал:
- Что случилось?
- Где третий этаж?!
- Здесь третий этаж.
Пустота налилась розоватым светом. Круглый вестибюль и - двери, двери, двери… Над одной бьются, пульсируют стеклянные жилки цифры: 333.
Ежики задохнулся опять, со стремительного разбега ударился о дверь, откинул ее…
В белой комнате за черным столом сидели Кантор, незнакомый человек и доктор Клан.
Темно стало.
Ничего не стало…
7. Аутотренинг иттов
…- и когда они поймут, что секрет в темпоральной направленности кольца…
- Понять - не значит справиться…
- Справятся и с этим, уж коли сделали заставу. И превратят тамбур в туннель. А точнее, в проходной двор…
- Тише, прошу вас…
- Тише или громче, какая разница… Вы говорили, там пустыня, редкие поселки на уровне позапрошлого века и всего несколько сотен людей, нет ни одного инженера. А они вон что отгрохали.
- Всегда можно ошибиться, если имеешь дело с Сопредельем…
- Это верно. А мальчик вот не ошибся. Ухватили в последний миг. И какой ценой! Генеральная блокада ради одного мальчишки…
- Тсс…
- Да бросьте вы!..
- Мне показалось, что он пошевелился.
- Это осела подушка… И потом, что он поймет, если даже услышит?
- Но вы уверены, что все-таки не услышит?
- До утра он будет спать как убитый. Это даже не сон, а кома. Вернее, состояние, близкое к ней… А в потолке к тому же гипноизлучатель…
"Фиг вам, а не излучатель, доктор Клан… Воины-итты не теряют сознания надолго. Они могут лежать, как окоченевшие на песке трупы, но слышат всё, и голова у них ясная…"
- …Сам готов свалиться как мертвый. Я истратил энергии, наверное, не меньше, чем все наши накопители…
- …Которые теперь пусты.
- Теперь это не страшно. По крайней мере некоторое время. Мы поставили заслон.
- Надолго ли…
- На третьи сутки грань выйдет из меридиана. До следующего цикла у нас полгода.
- И вы уверены, что сумеем накопить энергию?
- Правительство поможет. У нас там свои люди.
- Есть свои, а есть и…
- Ну, ей-богу же, доктор, ваш скепсис хорош, но в разумных дозах.
- Это не скепсис, любезный Кантор. Уже не скепсис… Боюсь, что это общее фундаментальное неверие.
- Вы сошли с ума…
- Благодарю.
- Но в конце концов… капитан-резидент Клан! Вас тем не менее никто не освобождал от выполнения обязанностей.
- А я и не уклоняюсь, как видите, любезный консул…
"Кто? Святые Хранители, кто?!"
- …Не уклоняюсь. Но смысл?.. И вам ни разу в вашу безусловно талантливую голову не приходила мысль, что Идея порочна изначально?
- Нет! Не приходила! Такая мысль несовместима с командорским обетом, который мы все давали и нарушение которого…
- Ну, давали, давали… Обет прекрасен, Идея благородна - Всеобщая Гармония Мира… А почему мы приняли на себя роль носителей абсолютной истины? Почему Гармония в нашем понимании должна быть Гармонией, приемлемой для всех?
- С точки зрения бронтозавра или каннибала с Пальмовых островов, она, безусловно, смотрится иначе…
- Не ящеры и не каннибалы восстают против глобальных экспериментов. Помните идеологов Мыслящей Галактики? Как начался их крах… Кстати, тоже на Полуострове, хотя и не похожем на наш. И… о Господи… раньше-то как-то и не думал: первым поднялся лицей . А уж потом пошло по меридиану…
- Если делать столь наивные сопоставления… Вы устали, доктор.
- Не надо так, мон женераль. Я врач, гуманитарий, штатский человек, но тоже офицер общины и…
- Все мы гуманитарии…
- …и позволяю себе уставать не больше других. Но мое офицерство, надеюсь, не лишает меня права анализировать ситуацию?
- Анализируйте, ради всех святых. Но при чем здесь эти… с Мыслящей Галактикой? Они были даже не люди.
- Ну ладно! А Западная Федерация? Ближайшее Сопределье… Крах машинной системы никому ничего не доказал?
- Работа громадна, доктор. А слепых случайностей масса…
- Это не случайности. По крайней мере, есть одна закономерность: первыми поднимаются дети. Существа с незамутненной психикой и не растерявшие бескорыстных чувств. И как правило, ничего с ними нельзя сделать.
- Но мы ничего и не делаем с ними! Там с ними воевали, а мы - наоборот.
- А мы воюем с их родителями. Вышвыриваем их в сопредельные резервации и… чем это лучше убийства?
- Не говорите глупостей! Убийство несовместимо с постулатами командорства… Тем более что нельзя исключать гипотезу о реальности некротического поля, дающего вспышку в момент гибели. Чуткие нервы наших вундеркиндов могут уловить ее…
- Но мы все равно внушаем детям, что родителей нет…
- Это не одно и то же… И кто виноват, что такова природа?
- При чем здесь природа?
- Я имею в виду, что свойства таких детей активизируются именно при ощущении некомфортности, одиночества. Видимо, это защитная реакция детства… А в привычной жизни, при родительской ласке эти таланты обычно спят.
- Ну да, мутанты на почве сиротства… Господи, и я, врач, оказался соучастником. Да если бы…
- Но это в их же интересах! Выросшие, с окрепшими способностями творить необычайное, они станут вершителями судеб Мира!
- Или рычагами тех, кто хочет этим Миром вертеть?
- Что с вами, доктор? Вы кого имеете в виду?
- Да не вас. Вы все-таки лишь консул…
- Но подозревать высших командоров… И потом, почему вы решили, что наши мальчики, когда вырастут, позволят себе стать чьими-то рычагами? С их-то способностями!
- Несмотря на способности, мальчики ущербны… Да, не удивляйтесь. Мы растим экстрасенсов и гигантов телекинеза, надеемся открыть среди них суперталантов, умеющих шагать через грани и бороться с темпоральным потоком…
- Кажется, уже открыли одного. На свою голову…
- Да… Пичкаем мальчика науками и категориями морали, а сами украли у него главное: дом и маму…
"Мама!"
"Ежики… Тихо, Ежики, тихо, родной. Иначе это просто опасно…"
"Я - тихо… Только давит, наваливается сон. Видно, все-таки это излучатель…"
Итты от колючих лучей космоса закрывались медными плоскими щитами. Жесткое дыхание звездного неба бессильно перед заговоренным металлом… Нет щита? Есть монетка в нагрудном кармане капитанки. Она растет, превращается в тяжелый диск, давит на грудь… Ничего, зато - щит… Хранитель Итан, спаси мальчика Ежики, спаси от врагов, как спас тебя от копья твой братишка… Помоги все услышать и понять…
- …Нарушаем самый естественный закон: привязанность к матери. И природа все равно отомстит нам за нарушение естества.
- Она давно уже мстит. Не нам, а человечеству… Естество, извечный закон! Что же тогда, любезный доктор, тысячи матерей бросают детей, спихивая их в приюты, благотворительным общинам и электронным нянькам? А отцов вообще не сыщешь… Кто ломает установки природы?
- Бросают, да… А дети с этим смириться не могут. Значит, закон все же есть.
- Закон развивается, как и все на свете. Будущим детям нужны не родители, а наставники. И мы призваны нести этот крест. Вы добровольно приняли заповеди Командора и…
- А что общего у этих заповедей с нашими методами? Первый Командор дал сжечь себя, чтобы спасти для детей их матерей-заложниц… Элиот Красс парусником таранил стальной броненосец, чтобы тот не разрушил мирные дома на побережье…
- Красс не был командором в полном смысле. И кроме того, он сам увел мальчишку из семьи, заменив ему отца и мать. Как мы…
- Отнюдь не "как мы". Он хотел вернуть мальчика домой, но Реттерхальма уже не было… А капитан Глас! Его изрешетили на шоссе за то, что он вернул десятилетнему мальчику родителей! Жив он остался чудом…
- Но он авантюрист, а никакой не капитан! Бывший клерк, свихнувшийся на дешевых киносериях! А его "Белые гуси" давно порвали с командорством.
- Сами они так не считают… Тут как смотреть: они порвали или мы?
- Они отрицают генеральный тезис!
- Тезис о том, что главная задача командоров - спасать особо одаренных детей? Глас просто вернул тезису изначальный смысл: надо спасать страдающих. Так и делал Первый Командор… А то, что у обиженных судьбой детей чаще бывают яркие вспышки нервных сил, это уже второй вопрос…
- Гм… Прежний Командорский круг объявил бы ваши взгляды ересью…
- На костер доктора Клана!
- Не те времена… Однако с чего вдруг… такой поворот в ваших взглядах?
- Не вдруг… хотя и на старости лет. Я вечный холостяк, милый Кантор, а в детстве с младенчества жил у чужих людей или в казарме… К тому же я хирург, а милосердие хирурга - штука суровая, не до сантиментов. Тем не менее человеческое когда-нибудь все равно прорастает… Впрочем, не у каждого, наверно…
- Хотите сказать, что я этой опасности лишен?.. А между прочим, вы видели, что я чуть не схватил сердечный приступ из-за мальчишки.
- Из-за страха, что он уйдет…
- Это вы зря. Я искренне привязан к нему.
- Возможно… Возможно, вы к нему привязаны по-своему…
"Кантор-то? Смешно даже…"
И стало в самом деле смешно. Не веселый смех, а так, нервное дерганье губ. А тут еще словно мохнатая муха пошла по босой ступне… Откуда мухи в стерильной палате доктора Клана?.. Опять идет. Сил нет, до чего щекотно!
Ежики дернул губами, дрыгнул ногой. Не то промычал, не то простонал - будто пришел в себя сию секунду. И сразу сквозь ресницы увидел над собой два лица: худое, офицерское - доктора, круглое, очкастое - Кантора.
- Как вы себя чувствуете, Матиуш? - Это Кантор. И он же шепотом доктору: - А вы говорили - до утра…
Доктор - тоже одними губами:
- Уникальное дитя…
Кантор наклонился ниже:
- Матиуш… вы меня слышите?
"Давай, Ежики, держись. Хитри. Это твоя война…"
- Слышу… только плохо… Почему я здесь? Это клиника?
- Вы не совсем здоровы… Вы все помните, что с вами было?
Он все помнил. Правда, сквозь тусклую серую тяжесть - она обволакивала голову. И потому воспоминание было чужим, отстраненным. Словно кто-то другой, не Ежики, слышал в телефоне голос, а потом рвался на зов по темным лестницам и лунным коридорам… Наверно, излучатель все-таки сработал, хотя и не совсем.
Но все равно… держись, Ежики.
- А что… со мной было?
- Вас подобрали в поезде, в пустом вагоне. Вы… не то спали, не то…
"Ага, значит, будет втолковывать: ты поехал по Кольцу и там от своих воображаемых приключений потерял сознание… А капитанку я тоже нашел в поезде?"
- Так, значит, вы ничего не помните?
Ежики медленно (и будто со смущением) пожал плечами.
- Почему?.. Поезд помню… А еще где-то сандалии бросил, в траве. Одна хлюпала без ремешка…
- Это, наверно, в парке. Еще до поезда…
- Может быть…
"Нет, не может! Кто пустит босого пассажира на эскалатор большой станции? Там контролеров понатыкано у каждого входа - и электронных, и живых!"
- Ох, мальчик, мальчик…
- А что такого? Нельзя прокатиться по Кольцу?
- Но я же просил: не надо этого делать хотя бы несколько дней… Впрочем, не будем сейчас… - Он глянул с мягкой укоризной и опустил очки: мол, с больного, с пострадавшего, какой спрос.
Ежики тоже продолжил игру: упрямо поджал губы - ослабевший, но капризный мальчик. Вроде бы и чувствует, что виноват, а признаться не хочет.
- Вы можете подняться?
Ежики уперся в подушку локтем, сел.
- Вам надо принять ванну, переодеться в пижаму… Доктор, позовите сестру, чтобы помогла мальчику.
- Еще чего! - Он быстро встал. Покачнулся вполне натурально. - Я сам…
- Не надо ванну, это лишняя суета, - усмехнулся доктор. - Пусть валится так и спит сколько влезет. Лучшее лекарство…
- Да, но… взгляните на его ноги.
- Ну и что? Ни один мальчишка на свете не помер оттого, что лег спать с немытыми пятками.
Ежики, сердито сопя, переоделся в невесомую голубую пижамку. (Все, голубчик, теперь ты арестант. Одежду Кантор, конечно, заберет.) Незаметно он выхватил из кармана капитанки монетку, спрятал в кулаке. Потом забрался в стерильную прохладу больничной постели. Натянул простыню до глаз. Все тем же больным и капризным тоном сказал доктору:
- Здесь потолок излучает, я чувствую. Выключите. Я и так усну.
Доктор кивнул: