ХИТРЫЙ ШАМШИ
Так в замешательстве прошло минут пять. "Что теперь? - раздумывал я, - ночью искать в этом городе аптеку бесполезно". Саида я отправил на склад, достать молока. Начинался рассвет. Город спал. Где-то в высоком небе с тихим криком пролетали журавли. Чувство охотника заставило меня поднять голову.
- Один, два, три… восемь, - сказал Карабек, следя за птицами.
- Нет, десять! - начал было я спорить и остановился; вспомнив наше дурацкое положение, я почувствовал щемящую досаду; журавли летели по бледнорозовому небу, над спящим городом, над желтыми холмами, над развалинами гармской крепости, туда, к туману гор и к Голубому берегу, куда стремились и мы… Вся надежда была теперь только на силу наших организмов.
Но, странное дело, сколько времени прошло уже с тех пор, как мы начали есть семечки, а яд не давал себя знать.
- Один, два, три… восемь, - продолжал между тем бормотать Карабек, подняв голову и раскачиваясь. - Восемь, восемь… А! Знаю. Этот пьяный верблюд… - вдруг сказал он, вскочив на ноги, и засмеялся.
- Что с тобой, Карабек? Какой верблюд?
- Ничего. Согласен - я сам все сделаю?
А? Согласен - все будет хорошо?
- Ну, ладно, согласен. Что такое?
В эту минуту Саид прибежал с кувшином молока.
- Принес? - засмеялся Карабек. - Ах, вот и хорошо. Голубые штаны. Пей на здоровье, тебе поправляться надо, ты женился.
Сам же он отстранил кувшин и зашагал к складу. Ничего еще не понимая, я пошел за ним.
- Длинный верблюд, зеленая ящерица, - ворчал Карабек по дороге. - Пойду спрошу, зачем такой плохой яд кладет. Безобразие: человека убить не может…
На складе все выяснилось: оказывается, никакого яда не было. Припертый к стене, заведующий складом клялся, что не помнит будто его просили дать протравленное зерно. Наоборот, приходили какие-то караванщики и от имени начальника велели дать все зерно без яда. Какие караванщики - не знает. Один молодой, а другой старый, с бородой.
Шамши? Неужели он предатель? Несомненно, его подкупили-таки в Большой Дуване. Кому-то нужно, чтобы мы везли непротравленное зерно.
- Он-таки вспомнил, о чем его просили дервиши. Пусть же теперь вспомнит, кто с ним заодно.
- Подожди! - остановил меня Карабек. - Ты сказал - согласен - я сделаю. Я хитрый. Ничего не говори. Так будет лучше. А второго караванщика я знаю - Джолдывай.
Пусть везут без яда, раз так хочется. Так будет спокойнее. А?..
Наконец, я понял его план. Мы предложили заведующему складом выдать вторую половину зерна, протравленную. Потом разделили караван на две бригады. Я вызвал Шамши.
- Ты очень хорошо работал, Шамши, - сказал я. - И я очень доволен тобой…
- А что, правда ведь? А?.. - старик забегал глазами, не зная, что будет дальше.
- И тебя назначаю начальником первого каравана. Езжайте. Ты ведь надежный человек, правда?
"Деревянное ухо" вдруг засиял и опять стал важным.
- Конечно. Я Шамши. А? Кто не знает Шамши? - старик завертелся и хвастливо стал, смотреть на окружающих нас караванщиков.
В первый караван мы назначили Джолдывая и всех ненадежных погонщиков, выделив им протравленное зерно. Вскоре караван вышел со двора. Спереди восседал на своей кляче Шамши со своим самоваром. Он был горд.
"Старый болтун", - подумал я. - Наверняка он сделал это по глупости. Сейчас он уверен, что он настоящий начальник и что он в самом деле везет непротравленное зерно. Он думает: "Как я хитер, просьбу дервишей исполнил, начальнику всe равно, какое зерно, и всем хорошо…"
- Не вздумал бы он только грызть семечки из мешков…
- Нет, - сказал Карабек. - Я смотрел его самовар: полный зерна. Еще раньше натаскал, - пусть грызет…
Остальное зерно, полученное раньше, мы отправили обратно на склад и заменили тоже - протравленным.
К полдню выехал и наш караван.
Саид и Сабира все-таки решили ехать с нами, чтобы помочь пройти Голубой берег. Да я, собственно, был этим тоже доволен, так как надежные люди здесь были необходимы.
Через день мы были уже далеко от Гарма. Так как первый караван догнать нам не удалось, то я решил послать кого-нибудь остановить его.
- Я езжу быстрее всех, - сказала Сабира.
Сабира начала - проявлять самостоятельность, которой никто не ожидал от нее. Несмотря на долгую дорогу она ни разу никому не пожаловалась. Сварив ужин вечером - на привале, она развлекала караванщиков пе-нием и игрой на дутаре. Тепло относились к ней караванщики как к младшему товарищу, поэтому я согласился послать ее вместе с Саидом, зная, что караванщики должны их послушать. Сабире я дал свое ружье, Саиду - казенную винтовку, и они поскакали вперед.
Еще через два дня мы ехали уже невдалеке от Большой Дуваны. Наступил вечер, один из тех чудеснейших весенних вечеров, которые бывают только на Памире: небо загорается багряным заревом, в ущельях гор дрожит розовый воздух, над изумрудными лужайками высятся темные суровые скалы, и дехкане с песнями идут с полей и с далеких гор, по крутизне спускаются точно игрушечные быки…
Старики охрипшими от буранов и ледниковой сырости голосами поют возвращающейся с работы молодежи старинные песни таджиков.
Все погрузилось в синеву, и только далекие ледники на вершинах высочайших гор еще светились солнечными бликами.
Поздно вечером мы подъехали к чайхане маленького селенья, спешились и, покачиваясь на затекших ногах, отвели лошадей во двор, подвязав поводья покороче к столбам.
В чайхане весело трещал костер из арчи и чайник, подвязанный проволокой за ручку к потолку, фыркал и плевался паром и кипятком. Окружающие громко разговаривали, возбужденно жестикулируя.
Увидев нас, замолкли и дали нам место у огня. И снова склонились друг к другу.
- О чем они? - спросил я на ломаном киргизском языке Садыка, знавшего таджикский язык.
- Так, - ответил он, - о чуде рассказывают. Говорят, ждут в Большой Дуване чуда. Сам домулла обещал чудо. Все едут теперь туда. Святой Голубого берега…
Последние слова я уже не слушал. За спинами собравшихся происходила любопытная сцена. Один таджик кричал "Ну!", второй- "Да!", и били друг друга по рукам.
Получалось "Ну-Да", "Ну-Да".
- Что они говорят? - опросил я.
- Торгуются, - отвечал Садык, - один говорит "Ну!" - это девять по-таджикски, другой говорит "Да!" - это десять.
Затем, прислушиваясь к спору, сказал:
- Один продает оружие за десять череков зерна, а другой дает девять.
Я заинтересовался.
- Посмотри, Садык, какое ружье продают, может старинное какое-нибудь.
Садык позвал, таджики очень неохотно подошли. В руках одного из них было… мое собственное охотничье ружье десятого калибра Льежской мануфактуры. Ошибиться было невозможно. Это - ружье, единственное в своем роде, то самое, которое я дал Сабире перед ее отъездом. Но как могло мое ружье от Сабиры попасть в руки незнакомому таджику?
- Где взял ружье? - спрооил я продавца по-киргизски.
- Я не понимаю, не понимаю по-киргизски! - закричал он и хотел вырвать ружье. Я не дал.
- В кишлаке Большая Дувана купил! - закричал он.
- Карабек, выводи лошадей, а ты, - сказал я, обращаюсь к таджику, - поедешь с нами. Ружье краденое…
Карабек в одно мгновенье выскочил во двор и через две минуты закричал: "Лошади готовы!" Асану я поручил довести караван. Это был надежный человек, бывший партизан и член Дарауткурганекого совета.
КАМНИ
Тем временем, без нас, в кишлаке Большая Дувана происходило следующее. Оборванные и грязные дервиши, которые официально выдавали себя за нищих, молились. Держась за уши, они кричали изо всех сил.
Сегодня много старых таджиков съехалось из окрестных кишлаков. Мулла по секрету обещал, что святой проявит волю Магомета и сделает чудо.
В чайханах варились в котлах быки и овцы. Вареное мясо, сваленное тут же, грудами в тазах, продавалось на вес, кусками.
Но громко о предстоящем никто не говорил. Все держалось в большом секрете, и простых дехкан, а тем более колхозников решено было позвать только перед свершением чуда.
Только доверенные люди и друзья домуллы были посвящены в приготовления.
С востока приехали и Барон с Туюгуном, потерявшим купленную жену. Они проехали по Голубому берегу тогда, когда все склоны оттаяли и камни уже начали лететь вниз, подымая облачка пыли. С запада в это время прибыл и наш первый караван с зерном.
- А!.. А!.. А!.. - радостно кричали дервиши, завидя Шамши и Джолдывая во главе небольшого каравана.
Шамши слез и, хромая, заковылял в молельню. Джолдывай остался с караваном.
В дальнейшем все произошло очень просто. Караван завели во двор и развьючили. Всех караванщиков позвали в дом на плов.
- Идите, идите, я посторожу, - сказал Джолдывай караванщикам, и те ушли, благословляя его доброту.
Как только они ушли, десятка три человек окружило мешки.
- Никакого обмана, - сказал домулла, - сами видите, караван только что пришел, зерно явно отравлено.
Джолдывай клятвенно подтвердил.
- Мы возьмем отсюда семь мешков и заменим их другими мешками.
- Правильно! - закричали дервиши и тотчас же обменяли мешки. Это произошло очень быстро и незаметно.
После плова и чая все караванщики собрались во двор. Мешки были на местах.
- Все равно лошадям придется погибнуть, - сказал домулла, поглаживая бороду, - мы так добры, что дадим ослов перевезти через Голубой берег зерно.
- Благословение аллаху! - закричали дервиши и сами начали навьючивать мешки, показывая тем самым свою доброту. Караванщиков не подпускали.
- Правоверные! - закричал домулла. - Милость аллаха на вас, да будет благословенно имя его. Камни уже сыплются, и я даю своих ишаков, я ценю ваш посевной груз, дехкане, я понимаю, что вам надо сеять, что вы хотите есть пшеничные лепешки и поджаренный ячмень… - тут он повернул голову влево, не успев закончить фразы.
В это время во двор, через низкую заднюю стену дувала, на коне прискакала Сабира. Конь был весь в мыле. Толпа перед ней расступилась, и она въехала в круг.
- Джолдывай! - закричала она. - Надо ждать начальника! Развьючивай мешки!
- Нет, нет, - сказал Джолдывай, - уже камни сыплются. Каждый день все больше камней, а кроме того, кто скорей приедет в Дараут-Курган, премию получит. Я еду!
- Ты должен ждать! - закричала Сабира. Дервиши зашумели:
- Женщина, женщина спорит со старцем, женщина перебила речь домуллы, женщина, убежавшая от мужа, смерть женщине! - и они бросились к ней.
Сабира схватила со спины ружье, но десятки рук, вырвав ружье, стянули ее с лошади и бросили на землю.
Туюгун, стоявший в стороне, изумленный появлением Сабиры, пришел в себя и, как тигр, прыгнул вперед, расталкивая толпу.
- Пусти! - кричал он. - Это моя, она моя! - и из-под ног топтавших дервишей поднял Сабиру. Она уже была в обмороке.
Дервиши, как коршуны, бросились к Туюгун. В это время к домулле подбежал Барон и что-то зашептал ему.
- Правоверные! - закричал домулла. - Оставьте его, с этой грязной женщиной он сам расправится.
Туюгуна отпустили. Пол-уха у него откусил какой-то правоверный. Шатаясь, он понес Сабиру к кибитке. Подбежали два дервиша, и один из ник за помощь потребовал вторую серьгу из уха Сабиры. Первую он, "помогая" Туюгуну, оборвал в свалке. Туюгун потребовал первую.
- Может, ты и ружье хочешь? - сказал второй таджик.
- Отдай! - заорал Туюгун.
- Нет, - ответил дервиш, - ружье я возьму на память, не подходи! - закричал он, наводя ружье на приближающегося Туюгуна. - Застрелю! - Тот отступил, ругаясь.
Дервиш уже через полчаса продал ружье своему другу. У этого друга впоследствии мы и отобрали его.
Домулла продолжал объяснять караванщикам, что он жалеет лошадей, потому погрузил зерно на своих ишаков.
- Если ишака собьет, то и лошадь собьет, - говорил он. - Если ишак пройдет, то и лошадь пройдет. Ваши лошади останутся пока здесь; если ишаки пройдут, я отдам вам лошадей, и вы их порожняком перегоните быстро. Риску меньше. Если какой-нибудь ишак погибнет, то взамен здесь остается одна из ваших лошадей. Два ишака погибнут, - две лошади.
- Велик аллах, велик Магомет, велик святой, велик домулла! - закричали Шамши и караванщики.
- Аллах хранит вас! - закричал домулла. - И я пошлю с караваном опытных людей, которые за вас готовы рискнуть жизнью. За это вы привезете на ваших лошадях дров с гор.
- Это хорошо, - обрадовался Шамши и другие, - лучше сто раз дрова привезти, чем идти раз по Голубому берегу.
* * *
Караван давно уже выехал, когда Саид прискакал в кишлак Большая Дувана. Узнав, что Джолдывай выехал с караваном, поскакал за ним. Так скакал он до Голубого берега. Джолдывая он увидел на холме, у самого Голубого берега: он отчаянно что-то кричал.
Саид подскакал к нему.
- Где караван, где зерно?
В ответ Джолдывай протянул трясущуюся руку вперед. По огромному наклону горы взвивались облачка пыли: то летели камни. Можно было очень хорошо видеть, как прыгали камни по склону. Ударяясь с размаху о синюю глину и скалы, камень, как пружина, каждый раз подлетал вверх, чтобы еще сильней с размаху удариться и с еще большей силой взлететь кверху.
Мелкие камни, в три - пять килограммов, со свистом неслись вниз, делая менее крутые прыжки и, пролетев дорожку, исчезали в бездне.
Ишаки медленно шли по тропинке, шевеля длинными ушами. Прежде чем Саид догнал бы их, они должны были пройти Голубой берег.
- Хр, хр, хр, - погоняли их два незнакомых Саиду погонщика, бегая между ишаками и тыкая их в спины длинными палками с гвоздями на концах.
Погонщики-дервиши ловко лавировали между летающими камнями. Не то было с ишаками. Вот заднего ишака ударил камень, и ишак, взвившись в воздух, перевернулся вверх ногами, пролетел двадцать метров и исчез в бездне.
Очень скоро ишаки достигли ложбины, и, как будто по команде, один за другим далеко сверху полетели огромные камни по ложбине вниз.
Ишаки, шатаясь под большим грузом, подходили к ложбине и входили в нее как в конвейер смерти: камни по очереди сбивали их с дороги, и ослы, взвиваясь, исчезали в пропасти.
Оба дервиша остановились, не доходя до лавины камней, но продолжали тыкать ишаков гвоздями, подгоняя их вперед.
Маленький ишачок свернул к ложбине и задвигал ушами, остановился и закричал, как бы понимая опасность. Но дервиши, подскочив, укололи его гвоздями и сами отскочили в более безопасное место.
Ишачок засеменил ножками. Над ним свистели камни, но он бесстрашно шел вперед. Казалось, камни жалели его. Но уже у самого выхода из ложбины он остановился съесть одуванчик. В это время небольшой острый камень ударил его в живот, второй большой камень увлек его с собой. Часть ячменя просыпалась, и мешок упал на самом краю откоса. Дальше была бездна.
Джолдывай тихонько пригнулся, как-то снизу виновато взглянул на Саида и испуганно отклонился назад. У Саида глаза перекосились.
- Мерзавец! Отдал зерно дервишам! - закричал Саид и начал хлестать Джолдывая по голове камчой. Тот, даже не закричав, погнал коня в кишлак. За ним скакал Саид, и, наконец, сзади всех бежали погонщики ослов с дикими воплями:
- Назад! Назад! - кричали они. - Камни!
В этот самый момент в кишлак вошел наш караван.
Мы застали следующую картину.
Посреди площади стоял Саид, направляя на Джолдывая винтовку.
- Где Сабира? Где зерно?! - кричал он.
Взволнованная толпа окружила их.
- И зачем вам ехать?! - кричали из толпы. - Всех ишаков перебило и зерно погибло. Вот когда осыпется немного камень, через месяц, можно ехать. А теперь лучше ехать по горам, через Сох.
- Там снег еще, - говорили другие. - Через два месяца через Сох дорога будет!
- Тогда ждать и ждать, а то все равно пропадете…
Все ожесточенно жестикулировали, с ужасом показывая в сторону Голубого бе-бега.
Барон юлил в толпе, хихикал и говорил что-то Туюгуну. Увидев нас, они оба скрылись в толпе.
Сложив зерно у чайхана и поставив часовых, мы отправились к председателю.
Через час туда же пришел Саид и молча лег на кошму, не говоря ни слова. Сабиры не было.
ЧЕЛОВЕК С ГОР
Эту ночь, до самого рассвета, мы просидели в маленькой комнатке чайханы, освещенной коптилкой. Это было самое странное заседание из всех, какие мне приходилось видеть; на нем не было ни одного оратора, однако все присутствующие с напряжением прислушивались к единственному голосу - голосу гор. Он ворчал и стонал где-то в темноте, за окошком, и от этого голоса зависело наше решение о дальнейшем. Местные колхозники, старые скотоводы, опытным ухом ловили звуки обвалов, определяя их место.
- Нет, нет, - говорили они. - Это далеко. Голубой берег молчит.
Асан, старшина наших караванщиков, самый молчаливый из всех караванщиков, сидел с непроницаемым лицом, нахмурив огромные брови, закрывавшие глаза. Мы смотрели на вздрагивающий огонь коптилки. Старик Шамши свернулся в углу на полу и дремал. При каждом отдаленном раскате грома он поднимал голову.
- А? Кто что говорит? - бормотал он, обводя всех туманным взором, и опять засыпал или делал вид, что засыпал. Старый хитрец с нашим прибытием в Дувану присмирел, чувствуя, очевидно, ответственность за проделки с подменой семян. Он даже не выходил гулять в кишлак. Джолдывай и остальные караванщики где-то пропадали.
- Закрой рот, закрой рот, старая лиса, - говорил Карабек старику. - Слышишь: от твоего храпа падают камни…
- Все спокойно на Шайтан-горе, - сказали скотоводы.
- Что за Шайтан-гора? - спросил я.
- Проклятая гора. Нехорошая гора. Так они называют гору, с которой сыплются камни на Голубой берег, - усмехнулся председатель. - Правоверным запрещено ступать на нее. Да сейчас спокойно. Днем был, наверное, одиночный обвал. Я говорил вам, вначале падает с большими промежутками. Можно пройти…
В это время вбежал один из погонщиков, по имени Мурат-Али.
- Аксакал, - сказал он, обращаясь к Асану, - домулла кормит и поит караванщиков. Все пьяные. Хотят забрать назад своих лошадей и не давать везти посевное зерно по Голубому берегу. Хотят ждать горной дороги. Если сейчас не уедем, то они к утру заберут своих лошадей…
Карабек перевел мне его речь.
Асан поднялся и зажал в кулак свою иссиня-черную бороду.
- Надо ехать, - оказал вдруг он.
- Правильно, - согласился я.
- Спроси, - оказал я Карабеку. - Мурат-Али не боится ехать?
- Зачем не боится, - ответил Карабек, считая, повидимому, лишним задавать такой наивный вопрос Мурат-Али, - Конечно, боится, я боюсь и ты боишься. Ехать надо - едем, - добавил он.
- Боишься? - опросил я Шамши. Но тот сделал вид, что очень крепко опит, и Карабеку долго пришлось трясти его, прежде чем он открыл глаза.
- Воля аллаха, - ответил он, растерянно разводя руками. - Воля аллаха…