Начинался трудовой день Юла и Корин. сейчас они поедут на съёмки. В пяти километрах от города и вилл стоит специально выстроенная корма древней каравеллы. Корин, затянутая до предела, в длинном платье с огромным кружевным воротником Юл, изнемогающий от жары, в чёрном плаще и широкополой шляпе будут целый день толкаться на этой осточертевшей корме, падать друг перед другом на колени, держаться за руки, целоваться и прощаться. В промежутках Корин периодически оказывалась полуголой и в испуге скрывалась за занавесками, и Юл, обратив просветлённый взгляд к безбрежному горизонту, шевелил губами. Потом в студии по движению губ будут записывать песни.
Но Юл был доволен жизнью. Песенка "Земли усталой оставляем берега" получила огромное распространение. Было зарегистрировано уже четыре самоубийства, причём жертвы оставляли записки со словами песенки: "Нам страшно жить, не страшно умирать…" Такими темпами Юл имел все шансы догнать Пресли по числу покончивших с собой фанов уже в нынешнем году. Контракт на новый пятисерийный фильм "Ограбление Главного банка" уже подписан. О предстоящей свадьбе с Корин было официально объявлено в газетах. Фаны встретили это сообщение с восторгом. Ведь Корин была кинозвездой. полубожеством, обитавшим в заоблачных сферах, как и их божество - Юл Морено.
К сожалению, у Юла имелись и свои мелкие неприятности. В далёком Парагвае скончалась мать. Юл пролил слезу. Но напряжённый график съёмок не позволил ему слетать на похороны. У Лукаса появился новый протеже - парень совсем без всякого голоса, но с такой фигурой, такими бицепсами и такими ресницами, что число клубов его имени росло с невероятной быстротой.
И потом Мари… Когда газеты объявили о предстоящей свадьбе Юла, пришли тысячи поздравительных телеграмм. Юл их не читал. Но педантичный Роберт, воздев очки на нос, аккуратно сортировал телеграммы и недельной и даже двухнедельной давности: от фанов - налево, от важных лиц - направо, от знакомых и друзей - на кресло… И вдруг Роберт вошёл к Юлу. в номер, когда тот примерял новые купальные трусики, и сказал:
- Вам телеграмма, господин Морено.
- Телеграмма? Ну и что? Их же миллионы. Или это особая? Уж не от президента ли? - Юл рассмеялся.
Но, прочитав телеграмму, он перестал смеяться, "Желаю счастья. Мари", - было написано на синем бланке.
Юл растерянно посмотрел на секретаря:
- Роберт! Что будем делать?
- Я полагаю, господин Морено, следует послать поздравительную телеграмму мадемуазель,
- Поздравительную телеграмму?
- Ведь у мадемуазель сегодня день рождения, господин Морено.
- Боже! Я совсем забыл! - засуетился Юл. - Роберт, дорогой, пошли телеграмму и… подарок или чек… А адрес? Ты знаешь её адрес?
Роберт пожал плечами - как будто трудно узнать адрес.
В это время со своим неизменным попугаем, одетая в голубой купальный костюм, в комнату вошла Корин.
Юл торопливо разорвал телеграмму и бросил в корзину клочки.
- Ты ещё не готов? - Корин надула губы, - Ведь только сегодня мы сможем съездить на пляж!
- Да, конечно, конечно! Роберт, машина заказана? Кабинки зарезервированы?
- Машина у подъезда, господин Морено,
- Тогда едем! - заторопился Юл. - Да, Роберт… Не будем отвечать… И вообще…
- Слушаю, господин Морено. - Секретарь почтительно склонил голову.
- Пошли, Юл! - крикнула Корин, запахиваясь в пляжную накидку.
- Иду дорогая!
- Иду, дорррогая! - насмешливо прохрипел попугай.
Через несколько минут голубая открытая машина уже мчала Юла и Корин по окаймлённому пальмами шоссе; мимо золотистых пляжей, мимо укрытых за чугунными оградами вилл, мимо синего, слепящего моря…
На пляжах в этот поздний утренний час было полно народу.
Раздавался смех, из невидимых репродукторов слышалась музыка. Люди потели на солнце, переворачиваясь, как утки в электрической духовке, изнемогали от жары. Стараясь поскорей загореть, они натирались "солнечной амброй" и ревниво поглядывали на вновь приходящих - кто черней? Служители подавали желающим водные велосипеды, лыжи, байдарки.
На одном из дальних пляжей, победней, где вход стоил дешевле, где публика была не такой взыскательной, у небольшого стада покачивавшихся на воде байдарок стоял юноша в вылинявших купальных трусах. Он был загорелый, усталый - попробуй целый день повозись со всеми этими лыжами и лодками надеясь лишь на чаевые - жалованья служителям не платили.
От своих товарищей юноша отличался только чёрной повязкой на глазу да расплющенным носом, выдававшим бывшего боксёра. Это был Нис. Он столкнул на воду байдарку с молодой парой, равнодушно проводил взглядом голубую открытую машину, промчавшую какую-то элегантную девушку в голубом купальном костюме и юношу с напомаженными волосами, и вновь повернулся к морю.
Над пляжем зазвучала очередная песня.
Мягкий мужественный голос пел: "Есть на свете золотые города"…
- Эй, парень! - крикнул какой-то толстяк. - Мне байдарку!
- Даю, даю! - И Нис поволок очередную лодку в воду.
"А мы ребята смелые, свой не упустим шанс! Счастливчики, счастливчики мы с улицы Мальшанс!.." - гремело над пляжем.
Оттолкнув байдарку с толстяком от берега, Нис посмотрел на часы. Время выпить кружечку. Кружка пива за час до обеденного перерыва была единственной роскошью, которую он себе позволял. Заработок был грошовый: чаевые на этом пляже были невелики, но следовало благодарить судьбу - другие и того не имели. Приходилось откладывать на зиму, когда кончался купальный сезон. То ли удастся найти какую-нибудь работу зимой, то ли нет. Нис так уставал за день, что вечером мечтал лишь об одном: скорей добраться до своей комнатушки, которую он снимал с тремя другими такими же, как он, и уснуть. Ни кино, ни кафе, ни журналов! Только единственная кружка пива, других удовольствий он не знал.
Нис торопливо направился в маленький деревянный павильон-буфет.
- Ты как часы, - приветствовал его бармен. - Обычную?
- Обычную. - Нис облизнул пересохший рот и, взяв у бармена запотевшую кружку, с наслаждением окунул губы в прохладную пену.
Нис провёл в буфете минут пять, не больше. Но этого времени очень маленькой большеглазой девушке хватило на то, чтобы пройти пляж из конца в конец.
Ориель прошла пляж, окинула его в последний раз внимательным взглядом и, не оборачиваясь, пошла на следующий. Пляжей было ещё очень много…
Ориель приехала на побережье две недели назад. Проявив невиданную энергию, она сколотила группу из таких же молоденьких продавщиц и добилась от профсоюза льготных путёвок в туристский лагерь и льготных билетов на поезд…
Отпуск им всем полагался двухнедельный, и эти четырнадцать дней надлежало использовать до предела. Девушки вставили в шесть утра, вылезали из своих палаток и мчались к морю. До вечера они купались, катались на водных велосипедах, загорали, а вечером шли в близлежащие кино, в дешёвые дансинги или гуляли под луной с юношами из их же лагеря.
Исключение составляла Ориель. С первого дня она откололась от подруг. Все дни она пешком обходила пляши, даже ездила на электричке в соседние местечки, заходила в справочные бюро. Не пропустила ни одного стадиона, спортивного клуба или зала, особенно тех, где занимались боксом или дзю-до.
Она искала Ниса.
Солнце золотым шаром висело над горизонтом, Лёгкий солёный ветерок, не приносивший прохлады, теребил Ориель волосы. Синее-синее море медлительно и величаво перекатывало невысокие волны. Они возникали где-то очень далеко и двигались к берегу уверенно и неторопливо. Им некуда было спешить - впереди у них была вечность.
А у Ориель оставался только этот день. Вряд ли она сумеет в скором времени опять попасть на побережье. Один день!..
Ориель шла и вспоминала письмо Ниса: "Я бы чёрта с два тебя кому-нибудь уступил". Ну и она тоже некому не намерена его уступать. Никому! В том числе я ему самому!
Ориель проявила упорство и изобретательность. Она десять раз обошла всех соседей Ниса, всех известных ей знакомых и товарищей его, побывала на заводе, где когда-то работал Клод, в спортзале Баллери, где его временно заменял один из его учеников. Она даже сумела пробиться на приём к Бокару, это было просто подвигом.
Неделя шла за неделей, месяц за месяцем и никаких сведений о Нисе.
Но однажды в магазин зашёл парень, тоже боксёр, которого они с Нисом как-то давно встретили на соревнованиях. Парень пришёл покупать боксёрские бинты.
- Я ведь тебя знаю! - обрадовался он, - Забыл только, как зовут…
- Ориель, - машинально ответила девушка. - Нас Нис знакомил.
- Ориель! Точно! Мы познакомились на первенстве города в прошлом году. Я тебя сразу узнал.
- И я тебя…
- А вот Ронея теперь но узнаешь. С повязкой этой, да ещё чёрный, как негр. Я ему говорю…
Ориель вцепилась в прилавок с такой силой, что пальцы её побелели. Ей казалось, что она сейчас упадёт. Но голос, которым она задала вопрос, прозвучал совершенно спокойно:
- А ты когда его видел?
- На прошлой неделе. Мы ездили выступать на побережье, Он ведь теперь там живёт.
- А где? - На этот раз голос Ориель был хриплым, и парень удивлённо посмотрел на неё.
- Не знаю! Мы встретили его в… - И парень назвал один из крупнейших приморских курортов страны.
Подошли другие покупатели, парень получил свои бинты, попрощался и ушёл.
Ориель немедленно начала организовывать туристскую поездку на побережье. И вот она уже две недели здесь. Сегодня последний день.
Откуда-то слева на синее небо надвинулись белые облачка. Они наступали неторопливо, но их становилось всё больше, некоторые из них уже нахально загораживали солнце. Недолго, правда, на минуту или две. В такие моменты море из сине-голубого становилось сине-лиловым, лесок темнел и ветерок казался холодней. Надвигался дождь.
…Не обращая внимания на свои растрепавшиеся волосы, на промокшие насквозь туфли, Ориель долго стояла на последнем пляже. По загорелым щекам её бежали крупные слёзы.
Наконец Ориель разыскали подруги. Она едва не опоздала на поезд.
Постучав по стрелкам, сердито гудя у переездов, поезд миновал задымлённые пакгаузы, свалки, районы лачуг и нищих огородов - задний двор прославленного курортного города, чьи роскошные отели и казино выходили на море, и, набирая скорость, устремился сквозь дождливую мглу в столицу…
И в столице шёл дождь. Правда, осень ещё не наступила, но дожди уже частенько заглядывали в город, словно разведчики перед атакой главных сил.
В этот воскресный день Мари проснулась рано, как обычно, Но подруга её, с которой они снимала комнату, уже ушла. Воскресный день был единственным, когда она могла навестить живших за городом стариков.
Девушка оставила на тумбочке Мари вазочку с большой белой розой, пару чулок и записку:
Поздравляю. Желаю тебе в жизни столько радости, сколько в тебе доброты.
Мари грустно улыбнулась - её подруга была такой же сентиментальной и наивной, как эта записка. И уж конечно, добрей её, Мари. Когда всё произойдёт, она, наверное, будет долго и искренне плакать.
Мари одевалась и причёсывалась тщательно, не спеша. Она долго укладывала свои золотистые прекрасные косы, гладила выходное платье… Ей некуда было торопиться. Сегодня последний день рождения в её жизни.
Всё было твёрдо решено. Не сейчас и не неделю назад. Гораздо раньше. В тот день, когда пришло письмо от Юла. Холодное, официальное, напечатанное на машинке, в конверте с маркой "Лукас-мелодий". Мари помнит каждое его слово:
Дорогая Мари!
К сожалению, в жизни всё изменяется. Когда мы встретились, то не могли всего предвидеть. Но за это время многое изменилось. Я не принадлежу ныне себе. Ты должна это понять. Я знаю, что тебя не могут удовлетворять наши нынешние отношения. Так не лучше ли быть мужественным и прекратить их совсем? Думаю, что да. Я благодарен тебе за всё хорошее, что было, и надеюсь, что тебе повезёт в жизни. Прости и прощай.
Юл.
В конверт был вложен чек на тысячу долларов.
Мари не забилась в истерике, не побежала к Юлу, Она чувствовала, что рано или поздно это произойдёт. Вот и произошло.
Мари держала себя настолько спокойно, что ни подруга, ни товарки в конторе ничего не заметили. Но рана-то кровоточила…
Мари даже не отправила обратно чек. Она просто разорвала его на мелкие клочки и выбросила в окно. Голубые обрывки покрутились на лёгком ветру и исчезли.
Юл подумает, что она приняла чек? Ну и что? Теперь ей безразлично. И отвечать ему она не станет. Правда, во время. долгих бессонных ночей, устремив взгляд в темноту, она сочиняла ему сотни писем - гневных, презрительных, холодных, умоляющих, униженных, страстных…
Внешне жизнь Мари не изменилась - она так же аккуратно являлась в контору, так же прилежно работала, и, когда дирекция уволила большую часть "полусекретарш", Мари оставили. Иногда она, как и раньше, ходила с подругами в кино или гулять. Она улыбалась и даже смеялась порой.
Но всё это делала другая Мари. Та, у которой имелось удостоверение личности, которая получала жалованье, снимала квартиру. Та, у которой была толстая золотая коса, голубые глаза. Вслед которой оборачивались мужчины.
А настоящая Мари застыла.
И наверное, ту фальшивую Мари надо было привести в соответствие с настоящей. Зачем жить на свете, если уже не живёшь?..
Окончательное решение пришло, когда Мари прочла в газете о предстоящей свадьбе Юла. Она пришла на почту, чтобы отправить служебные пакеты, и просматривала утренние выпуски, ожидая очереди у окошка. Будь она не на почте, она, наверное, не отправила бы той телеграммы. А тут рядом телеграф. Раньше чем она успела подумать, её рука уже набросала три слова: "Желаю счастья. Мари" - три никому не нужных слова - и протянула бланк телеграфисту.
Желает ли она ему счастья? Да, всё-таки желает. Такая уж она глупая.
Мари взяла с комода сумочку, надела плащ и вышла из комнаты. Как всегда, заперла дверь, как всегда, положила ключ под половик. Стуча каблучками выходных туфель, спустилась по лестнице.
Дождь стихал. Он уже не барабанил по крышам и тротуарам, не изливался шумными потоками из водосточных труб, скромно моросил. По небу плыли рваные тёмные тучи. Мари помахала такси - какое имели теперь значение лишние пятьдесят сто монет? Такси проехало по улицам города, миновало окраины и выехало на загородное шоссе.
Убегали назад перелески, скопления кокетливых, нахохлившихся под дождём вилл, придорожные рестораны, красно-белые заправочные станции.
Через полчаса машина свернула на узкую, обсаженную каштанами аллею. Указатель у поворота сообщал: "К Большим прудам". Бесподобный пейзаж и дивная кухня для тех, кто заглянет в кафе "Под старыми вязами". Ещё несколько минут езды, и такси остановилось. Мари пришла в себя. Она просидела всю дорогу в полузабытьи.
Мари расплатилась с шофёром и вошла в парк. Дождь совсем перестал. Медленно, обходя лужи, блестевшие на песочных, быстро просыхавших аллеях, она углубилась в парк. В такой день она была, наверное, единственной, пришедшей сюда.
Мари расстегнула плащ. Она глубоко вдыхала свежий сырой воздух, напоённый ароматом мокрой коры, лесных цветов, листвы. Где-то высоко, в ветвях деревьев, робко чирикнула невидимая птица. Где-то, шурша и скользя, пронеслась белка.
Мари шла мимо высоких, широко разбросавших свои кроны столетних дубов, мимо старых каштанов, мимо кустов, увешанных красными, мелко дрожавшими ягодками. Она миновала приземистое, заросшее плющом здание под красной черепицей, над широким входом которого из веток были искусно составлены слова: "Под старыми вязами"… На скрытой в зелени террасе стояли цветные столики, на них кверху ножками громоздились цветные стулья. Метрдотель тоскливо посматривал сквозь толстую стеклянную дверь на аллею - не придёт ли кто?
А вот и та терраса, где так радостно отмечала она свой день рождения - своё совершеннолетие. И метрдотель, наверное, был тот же. Ничего не изменилось.
Да нет! Изменилось!
Нис неизвестно где, наверное, счастлив где-нибудь со своей Ориель, Юл… Что ж, и Юл счастлив с Корин Кальберт. А Рода нет. И её, Мари, скоро не будет.
Мари прошла мимо кафе и вскоре вышла к Большим прудам. Она села на скамью, вынула из сумочки заранее приготовлений кусок бумаги и ручку и написала: "В смерти моей прошу никого не винить", Вновь вложила бумажку в сумочку и бросила её рядом с собой на скамейку.
Тускло блестя под побелевшим небом, тяжёлые и спокойные перед ней лежали Большие пруды. Изредка с наступавших на берега деревьев, с протянувшихся над водой узловатых веток слетали капли. Они вонзались в воду и бесследно исчезали, не нарушая величавой неподвижности прудов.
Мари сидела долго-долго, ни о чём не думая, ничего не ощущая, устремив взгляд в пространство.
Она очнулась, увидев маленькую желтогрудую птичку, скакавшую возле неё. Птичка деловито гонялась за какими-то букашками, радостно чирикая в случае удачи и досадливо качая головой, если букашке удавалось удрать. Мари долго наблюдала за птичкой.
Вдруг она нахмурилась. Открыла свою сумочку, достала записку, перечла её и, минуту подумав, разорвала на клочки.
"В смерти моей прошу никого не винить". Она где-то читала, что в их городе ежедневно кончают самоубийством девятнадцать человек, и все оставляют такие же записки. Или ещё глупее: "Нам страшно жить, не страшно умирать". Слова из песни, которую написал Юл. Она подумала об этом равнодушно без боли.
Его песни… Они так же лживы, как он сам. Они не говорят людям правды. "Пусть течёт твоей косы ручей, словно золото из сейфа в сейф…" Эту песню он посвятил ей. Золото! Разве течёт золото? Текут слёзы. Слёзы, пролитые по его вине! "А мы ребята смелые, свой не упустим шанс! Счастливчики, счастливчики мы с улицы Мальшанс!.." - его первая песенка.
Счастливчики! Один убит, другой кулаками, ценой увечий зарабатывает свой тяжкий хлеб - если ещё в силах заработать. Третий… Вот третий действительно стал счастливчиком. Но счастье ли это?
Конечно, у Юла миллионы долларов и миллионы поклонниц. У него дворцы и машины! Яхты и самолёты! Он женился на прославленной кинозвезде, его песни распевает весь мир.
Но разве в том счастье? Ведь эти песни сочиняет не он. Уж Мари-то это знает! Юл ей сам рассказывал. Миллионы одураченных фанов не могут заменить даже одного настоящего друга, а миллионы долларов одной настоящей любви… Он забыл друзей, мать, отказался от Мари.
За элегантными костюмами и белоснежными рубашками у него нет сердца. А она уходит из жизни потому, что потеряла его. Но разве он стоит её любви? Её жизни?
И вдруг словно видение, перед Мари пронеслось её будущее с Юлом, если б они были вместе, Приёмы, вечеринки, банкеты, фестивали, выступления. Тысячи сумасшедших фанов со своими криками, требованиями сувениров, автографов, поездки за границу и на курорты, в вечном окружении секретарей и телохранителей. Неотступная, наглая, страшная армия журналистов, фотокорреспондентов, репортёров, возносящих на небывалую высоту и с неё же низвергающих.
Быть всегда рядом с разодетым, напомаженным манекеном, улыбающимся и кланяющимся. Властелином всех этих людей и их последним рабом.
Мари отлично знает, что достаточно господину Лукасу шевельнуть пальцем, и от Юла останется… Да ничего не останется! Она помнит, как всегда трепетал Юл, когда говорил о Лукасе. Да разве и её, Мари, не по его же приказу выбросил Юл как ненужную тряпку! Она ведь понимает, кто писал письмо. Кто приказывал Юлу его подписать!
И из-за него она хочет… хотела… Нет! Нет! Мари стремительно поднялась. Она тяжело дышала, глаза её горели, как всегда, когда она вступала в схватку, когда боролась.
Солнце наконец прорвалось сквозь дождевые заслоны и весело залило землю тёплыми лучами.
Лес засверкал. Каждая капля, притаившаяся на зелёных листках, заиграла, заискрилась, словно маленький бриллиантик. Листья блестели, отражая солнечный свет. Пруды стали синими. Лёгкий ветерок зарябил их поверхность, погнал от берега к берегу частые, весёлые волны.
Радостный, светлый мир окружал Мари. Она стояла у скамейки, жадно, всей грудью вдыхая лесные ароматы, всем существом стремясь вобрать этот шумный, яркий, могучий и прекрасный мир…
Примечания
1
Модный джазовый певец.
2
Многократный абсолютный чемпион мира среди боксёров профессионалов.
3
Наркотик.