Повесть о современных школьниках, о взаимоотношениях детей со взрослыми, о первой любви.
Сергей Евгеньевич Вольф
Мне на плечо сегодня села стрекоза
1
Кое-кто утверждает, что я иногда ляпаю глупости. "Особенно, - говорят, - когда ты о чем-нибудь спрашиваешь". Поэтому, конечно, когда я говорю - я просто говорю, а вот когда я спрашиваю, то иногда спрашиваю, вернее, начинаю спрашивать так: "Может быть, - говорю, - я спрошу глупость, но…" - и так далее…
На днях смотрю, дед мой чего-то бурчит, напевает, возится со своим зимним рыболовным ящиком: леску вытащил, стал ее через всю комнату (пока лапы с мамой нет) туда-сюда натягивать, крякать, смеяться… Мне велел стоять не шевелясь…
- Это, братец ты мой, ноль один лесочка, - говорит. - Из ФРГ. Хотя и сделана в Италии, но патент-то феэргешный, соображай…
Тут-то я его и спросил, он даже подпрыгнул от неожиданности и про феэргешную леску забыл…
- Дед, - говорю, - может, я, конечно, глупость спрошу, но все-таки…
- Что все-таки? - говорит. Это он еще леску тянул и напевал "Смело мы в бой пойдем…".
- Все-таки, - говорю, - забавно. Вот нам постоянно твердят - и в школе, и где хочешь, что, мол, наша учеба - это и есть наш труд, так?
- Ну, так, - говорит. - Семнадцать метров! Та-ак. Думаю, на одну удочку хватит. Та-ак. Ну и что? А ты думаешь, ваша учеба не труд, а развлечение, так? Только жвачку жевать на уроках и дома, да?
- Нет, - сказал я. - Я так именно что не думаю. А думаю, что учеба - это и есть наш труд…
- Скоро ты наконец спросишь?! - заорал он на меня.
- Вот я и хотел спросить, - сказал я. - Если мы, дети, трудимся - почему у нас один выходной, а у вас, взрослых - и суббота, и воскресенье?!
- Я-то вообще на пенсии, - сказал дед, широко раскрыв глаза. Мне показалось - он побледнел. Потом добавил: - Учишься ты неплохо, но я не знал, что ты такая балда.
- Ну что ты, дед, - сказал я.
- Вот тебе семьдесят копеек, - говорит, - сходи, пожалуйста, в аптеку, купи пять штук валидолу.
- Дед, тебе плохо?! - Я даже напугался.
- Иди, дорогой, иди. Проветрись. Мне хорошо.
- Зачем так много, пять штук?
- Бери только в металлической упаковке, в стеклянной мне не надо.
- Пять штук?!
- Три мне, две тебе.
- Да мне не плохо.
- Куриная твоя голова. Мне не таблетки нужны, а баночки металлические, для рыбалки, для скользящего грузила-кормушки.
- Де-ед! - заорал я. - И мне баночка причитается? А?! Ты берешь меня на рыбалку, на зимнюю, да?!
- Иди, - сказал он. - Беру, беру. Иди ты к лешему. Без металлических не возвращайся.
…Я носился по городу часа два, искал эти несчастные длинненькие баночки с винтовой крышкой и еле нашел, но летал по аптекам как птица, - такое было у меня лихое настроение, веселое: молодец дед, сдержал-таки свое слово, едем, вернее, еду впервые в жизни на зимнюю рыбалку, блеск!
Когда я вернулся домой с баночками (дед даже расцвел!), я обомлел: валенки с галошами моего размера, ватные брюки, какой-то драный тулупчик, большие варежки на меху, шерстяные перчатки с двумя обрезанными пальчиками на каждой (наживку насаживать), черпачок - кусочки льда из лунки вылавливать, ящик для удочек и рыбы, сами удочки - все тайком от меня достал для меня мой дед. Вам бы такого деда!
Я поцеловал его в лысину.
2
Сейчас, пожалуй, самое время рассказать вам о моем дружке, Гоше "Позвольте пролезть". "Позвольте пролезть" - это Гошанино прозвище. Несколько укороченное, правда: когда Гошаня в трамвае или автобусе пробивается к выходу, он, разумеется, говорит "пожалуйста, позвольте пролезть", но это для прозвища длинновато. Так что просто "Позвольте пролезть".
Свой эксперимент с пролезанием он проводит довольно часто, когда куда-нибудь едет, а чаще всего - специально. Садится в трамвай в часы пик и - поехало… В последнем случае он обязательно надевает свитер, а не курточку, или, если зимой, - два, чтобы пуговицы не летели.
Гошаня у нас хоккеист. Он не то чтобы играет за класс или даже за ЖЭК на площадке возле дома, не-е, бери выше - он игрок детской команды СКА. Его там необыкновенно ценят: у него феноменальная для детей скорость, крутой бросок и щелчок с любой позиции; куда пойдет шайба, он чует, как гончая зайца, ну и, само собой, пас у него дикий: выводит партнера на завершающий бросок - не промахнешься!
Наш Гошаня "Позвольте пролезть" - мелковат по объему, масса не тянет, и, когда шайба находится в куче игроков (и сам Гошаня в этой куче), его частенько затирают, сминают прямо, так что ему не удается выкарабкаться наружу с шайбой, и он раньше часто жаловался на отсутствие у него высшей универсальности. Тогда-то он и придумал свой эксперимент, для тренировки. Выберет какой-нибудь вид транспорта, где народу погуще, проберется в серединку между выходами и тогда говорит себе: ладно, мол, передохну, а на площади Мира выйду. Выбираться он начинает в тот момент, когда дверь на нужной остановке уже открыта. Тогда, зажатый со всех сторон, он набирает (так сказать, в душе) максимальную скорость и: "Позвольте пролезть" - мчится к выходу, ловко извиваясь и работая корпусом и локтями.
Иногда спросишь у него:
- Ну, Гошаня, как сегодня?
- Четыре - шесть, - говорит.
Это значит, что из шести попыток он четыре раза успевал выскочить из транспорта наружу, а два раза - не успевал.
Или скажет:
- Отлично! Сегодня семь - семь. Сто процентов!
"Ха-ха! - скажете вы. - На площадке-то, на льду, куча игроков ведет себя активно и держит форварда, а в автобусе - не так, там все же наоборот - позволяют пробраться".
Ну, нет! Это неверно! Гошаня выбирает такие ситуации, когда люди стоят в транспорте плотно: хотят дать пролезть, да не получается, и все же Гошаня чаще всего проходит сквозь толпу, как нож сквозь масло. Сомнения сомнениями, но играть он стал вовсе потрясающе: если на площадке куча мала, а в середине и Гошаня, и шайба, - скорее всего именно он выберется целым и невредимым наружу, да еще и с шайбой… Бросок - гол! Он как-то раз признался мне, что часто во время игры (если куча мала и он в серединке) он тоже веско говорит (это только мы, болельщики, не слышим): "Позвольте-ка пролезть", и почти всегда его слушаются. Вроде бы не хотят, а слушаются. Магия слов. Выбрался - бросок - гол!
Честно говоря, с Гошаней я подружился случайно: у него фантастически неровная успеваемость, и меня прикрепили к нему по литературе, потому что я, видите ли, в ней знаток. В общем-то, не на самом деле, а просто в школе так считают… Раньше я к Гошане никак не относился, ну, шикарный форвард - и ладно. А тут вдруг смотрю - дело посложнее. Он пришел ко мне как-то заниматься литературой, и они сразу же с дедом друг в друга вцепились.
Дед ему говорит:
- Ну, как тебе Наташа Ростова?
Я напрягся, думаю, что же он такое скажет, какую именно вспомнит строчку из учебника, если вообще вспомнит, а Гошаня говорит деду:
- Если честно, если без шуток - то очень она толковый человек, ну, девушка. Приятная, я бы сказал. Даже больше. Какая-то у нее душа… круглая.
- Что-о?! - сказал я.
Дед говорит Гошане:
- Что же ты так на уроке не скажешь?
А Гошаня:
- Ну, этого маловато. Для ответа. А как все - я не знаю. Я вроде бы с Наташей, ну, знаком, что ли… А тут - надо ее разбирать, да?
Потом уже я его натаскивал на грамотный ответ, а он говорит мне:
- Какой еще там "образ"?! Вот у нас в классе Лариска Пумпель. Симпатичная, ведь так? А если вдуматься, она же той Наташе и в подметки не годится. А про образ я не знаю.
По языку у него была тройка, довольно-таки странная: все слова он писал чаще всего правильно, но с запятыми - полный завал, беда. Ни одной почему-то не умел ставить, как я его ни уговаривал. С точками было полегче, но, в общем, та же картина. Как-то раз он попросил меня проверить, правильно ли он написал ответ в хоккейной анкете, грамотно ли. Была какая-то городская анкета среди клубных детских команд. Гошаня показал мне анкету с ответами ребят из его клуба, и на вопрос, за что ты любишь хоккей, там были такие ответы: "За то, что я помогаю своей команде", "Хоккей - игра настоящих мужчин", "За то, что это смелая коллективная игра", "За мужество" и так далее. Гошаня ответил так: "Я люблю эту игру за то, что могу хотя бы один раз за матч начать и закончить то, что задумал, тютелька в тютельку".
- Поставь, пожалуйста, мне запятые, если они нужны, а точку я уже сам поставил, - сказал мне Гошаня. Я посмотрел - все запятые стояли правильно, на месте.
С дедом о литературе они говорили часами, так что у меня никак не получалось вклиниться в их беседу со своими целями.
Сядут, расставят шахматы и - давай о литературе. Оказалось, что роман Флобера о бедной мадам Бовари Гошаня уже прочел. Да что там! - он читал почти все романы Федора Михайловича Достоевского, разве что неважно их помнил, потому что прочел их чуть ли не во втором классе, а то и в первом. Когда дед в пятницу сказал мне, что именно в ближайшее воскресенье он берет меня на подледный лов, я буквально завизжал от радости, а дед, когда я успокоился, добавил, что не взять ли нам с собой "Позвольте пролезть".
- Не знаю, - сказал я, - он вроде бы не рыбак-зимник, ему и одеться-то тепло не во что.
- Нарисуем, - сказал дед.
- Да и вообще - у него хоккейный матч скорее всего, - говорю.
- Да, наверное, - вздохнув, сказал дед. - Жаль паренька. Матушка его вечно в командировках, а отца нет.
- Как это?! - Я удивился.
- Ну, нет. Исчез, - сказал дед.
Вот те на, подумал я, а я ничего и не знаю. Впрочем, подружились мы с ним недавно, я у Гошани и дома-то ни разу не был.
3
В субботу, не успел я прийти домой, я уже из прихожей усек, что дома - баталия и речь, конечно, идет обо мне.
- Чтобы он утонул?!! Не позволю! Сумасшедшие! - Это был голос мамы.
Потом деда:
- Я, видите ли, двадцать пять лет не тону, а Лешка сразу, да?
- Он глуп еще.
- Неплохо ты думаешь о своем единственном сыне.
Я вошел в комнату, но на меня никто не обратил ни малейшего внимания, и я спокойно сел в уголке - послушать, как развернутся события, как - не в смысле финала, его-то я знал заранее, а буквально - как они будут разворачиваться, в какой форме, так сказать - с каким на этот раз рисунком.
Все были в сборе. Ну, дед само собой. Во-первых, мой молчаливый папаня. Он, собственно, просто мой папаня ну и, конечно, любимый муж моей мамы. Деду он по крови никто. Они с дедом просто друзья. Обыкновенные добрые друзья. Частенько, когда мама выступает вдруг с какой-нибудь громкой идеей, оба они, и дед, и папаня, подожмут губы, выпучат глаза и посмотрят друг на друга секундочку, понимающе друг другу кивая: мол, ага, все ясно. Папаня вовсе не сын деда, это именно моя мама - дедова любимая дочурка.
- Когда же тогда он будет делать уроки, а?! - крикнула она весело, понимая, что довод веский.
Я слушал все это спокойно, давно зная, что маме надо просто освоиться с новым положением, "разрядиться", если это положение ее напрягло, даже, пожалуй, именно в форме баталии выяснить то, что ей еще не ясно, но бедняга дед за сто лет жизни с мамой этого так и не понял.
Он смотрел на нее, как злой и испуганный лев на рогатую козу.
- Какие уроки?! Какие такие уроки?!! - крикнул он. - Он что, Люля, по-твоему, плохо сейчас учится?!
- Ну будет плохо!
- С какой это стати?!
- Из-за вашей подводной рыбалки - будь она неладна!
- Он что же, по-твоему, ничего, кроме уроков, не делает?! А марки, а его нелепые бальные танцы, гитара и прочее?!
- Ну и что? Где мысль?
- А тут и мысль, что, когда будет ездить со мной на рыбалку, в чем-то другом он себя ограничит!
Это был уже умный дедов довод.
- Ты-то сам что об этом думаешь? - заметив меня, сказала, почти сдаваясь, мама.
- Ограничу, - сказал я.
Мама улетела на кухню.
- Оба больные, - покрикивала она из кухни. - И муж не пойми что: молчит.
Папаня хихикнул.
Мама снова влетела в комнату и кинула мне на колени свой старый мохеровый шарфик.
- Я тебе простужусь! - крикнула она мне. - Что это еще за бальные танцы? - спросила она у меня. - Первый раз слышу. Ходишь на танцы?!
- Это я в запальчивости, - сказал дед. - Никуда он не ходит. Просто собирался. На рыбалку будет ходить вместо танцев. Здоровый парень - пусть на свежем воздухе продышится, пока молод.
Баталия кончилась. Учуяв это, позволил себе выступить и папа.
- Конечно, Люля, пусть мальчик ездит, - сказал он. - Мы хоть по воскресеньям выспимся. А то этот (это про меня) с утра засаживает пленки со своими рок-ансамблями, а ты, дед, вечно что-то из фанеры выпиливаешь. Почему именно по воскресеньям, если не уехал на рыбалку, - непонятно.
- Это совпадение, - сказал дед.
- Ладно, - сказала мама. - Обед на плите. Пошли-ка, папа, в кино - надоело дома.
Когда они ушли, дед сказал:
- Это все потому, что твоя мать - театральная актриса. Всю жизнь играет. Думаешь, она живет по-всамделишному, когда закатывает сцены? Она их разыгрывает, хотя и думает, что просто живет.
- А ты-то, раз это понимаешь, - сказал я, - чего каждый раз волнуешься?
- Молчи, - сказал он. - Начинаем сборы на рыбалку. А сначала - лекция. Общий курс.
4
И все же я тороплюсь раньше, чем изложить общий дедов курс подледного рыболовства, рассказать вам об одном обстоятельстве, очень, мне кажется, важном в моей незатейливой жизни.
С этим человеком я познакомился, а вернее, просто видел его трижды недалеко от моего дома, в Юсуповом саду. В первый раз я не удивился, чего это он тут делает, вдали от родных мест (он сказал, что живет где-то у бывшего Комендантского аэродрома). Но когда я встретил его второй и третий раз, уже не летом, а осенью и зимой, в том же Юсуповом и почти на той же скамейке, - я удивился; спрашивать, конечно, не стал, как-то неудобно было. Потом-то я узнал, что у него был свой резон приезжать издалека к нам в Юсупов, но поначалу, когда он что-то говорил (не все, конечно), то говорил как-то неясно: вроде бы что-то сообщает, но что-то и скрывает, утаивает, - получалось как в тумане. Я, правда, предположил, что это, наверное, тот самый случай, когда человек будто бы хочет чем-то поделиться, а всю правду говорить не намерен, стесняется.
Вообще сначала все как-то нелепо выглядело; лето, жара, я сижу в саду, просто так забежал, в тенечке посидеть, сижу, балуюсь жвачкой, а какой-то человек спрашивает у меня, нет ли у меня учебника по математике для пятого класса. Это летом-то, за два месяца до школы! И главное, - учебник у меня есть, есть: я как раз шел к нашей отстающей Танечке Беленькой, и учебник был - именно для пятого класса.
Он, по-моему, не очень-то и удивился, что учебник у меня есть. В этот момент и позже я рассмотрел его: было ему лет под сорок или чуть меньше, кругленький такой, хотя выше среднего роста, слегка лысенький, с глазами иногда добрыми, а то какими-то чужими, безразличными; вообще он был похож на бывшего спортсмена.
Он начал листать учебник, не глядя похлопав меня по плечу (благодарил, что ли?), потом нашел какую-то задачку и стал решать ее, черкая веточкой по земле.
- Как зовут? - мягко спросил он, уставившись в землю.
- Алеша, - сказал я.
- Меня Игорь Николаевич.
Он тихонечко шевелил губами, шепча иксы и игреки. Задачку он начал решать, я заметил, вполне правильно, но потом его поволокло куда-то не в ту степь, и он безнадежно увяз в вариантах.
- Не так, - сказал я ему. - Да не так же! Вот так. Ну!
Он ухватил мою мысль, обрадовался, как маленький, подсказке - буквально вцепился и задачку все-таки решил.
Мимо нас прошли, весело болтая о жизни, две девчушки лет по пяти, и оказалось, что одну из них зовут Наталия Викторовна, а другую - Вера Ивановна. Смех!
- Что ж, - сказал он, помолчав, - эксперимент удался.
Раз уж он говорил это мне, я спросил:
- Какой именно?
- Да шутка, вообще-то. Когда задачка после твоей подсказки стала получаться, а потом и вовсе получилась, я вдруг вспомнил некоторых ребят из моего класса - и лица, и фамилии. Тех, кого позабыл. Я на днях захотел всех вспомнить, так только человек пятнадцать и вспомнил. Жизнь - сложная штука. - И неожиданно спросил: - Кем мечтаешь стать?
Я задумался. Не потому, что не знал, - уж здесь-то я все знал, что к чему, - просто опять подумал, что не люблю я такие вопросы. Сам-то по себе это нормальный вопрос, но уж больно взрослые любят его задавать, будто больше и спрашивать не о чем, а я так даже думаю, что именно потому, что и на самом деле им спрашивать не о чем - просто заполняют паузу от неловкости или чтобы нам подыграть. А чего нам подыгрывать-то? Не маленькие.
- Если не хочешь говорить - не надо: дело деликатное.
- Да нет… - сказал я.
- Я серьезно, - сказал он. - Некоторые мечтают втихомолку, тайно. Правда, я не случайно спросил, я, например, никем не мечтал стать, никем, представляешь? Может быть, тут-то собака…
Я не заметил, как вдруг сказал ему:
- Я тоже. Я никем не мечтаю стать.
- Прости, ты серьезно?
- Вполне. Я только о том и думаю иногда, что, может, это ненормально…
- Во-во! - вставил он.
- Иногда мне кажется, что это ненормально, а иногда - нормально. - Разговорился я вдруг - не остановить. - Мне просто жить нравится: ходить, бегать, смотреть, читать… Ну, сами понимаете. А иногда я вдруг думаю: может, это от лени, может, я просто душевно ленивый человек, вот ведь что настораживает, понимаете?