Но так и не сказала когда. В прошлом году, когда я маленькая была, я часто спрашивала. Приставала к бабушке - когда, когда. Глупая была! Теперь не спрашиваю. Взрослые, если они не хотят, всё равно не скажут. Даже бабушка, я уже поняла.
Сейчас просто так спросила.
А дядя Гена вдруг как схватит меня! Посадил на плечи и вокруг дачи бежит. Держит за ноги. А я не боюсь, подпрыгиваю на нём. Он ещё быстрее бежит. Разыгрался! Просишь, просишь, чтоб покатал. Всё ему некогда. А тут я и не просила. Он сам!
Алёша, Андрюша, Серёжа и Всеволод сзади бегут, кричат:
- А меня! А меня!
- А я вас не хочу! - смеётся дядя Гена. - Я хочу Сашу!
И ещё быстрее бежит. Прямо мчится.
НАШЛА КОЗА НА КАМЕНЬ
Такое огромное было воскресенье! Но всё-таки кончилось.
Вся наша семья в город уехала. И уже ночь. Или вечер ещё? Но поздно. У дедушки свет за перегородкой горит. Опять дедушка ночью газеты читает.
Бабушка говорит: "Газета у тебя вместо соски". А дедушка смеётся: "Самое мужское дело - газеты читать". - "Самое мужское дело, - говорит бабушка, - сделать, чтоб в мире было прилично. А у вас кавардак. То на Западе, то на Востоке". Дедушка обижается: "Я две войны прошёл, сама знаешь". - "Знаю, - кивает бабушка. - И хватит бы уже этих войн". - "Я тоже думаю", - соглашается дедушка.
Он у нас всегда так. Спорит с бабушкой, спорит, а потом обязательно согласится. Потому что бабушка у нас, как правило, оказывается права. Дедушка уже за сорок три года к этому привык. Иногда кажется, что бабушка ошибается. А после посмотришь, всё прикинешь - нет, опять права. "У неё нюх на правду, как у собаки", - смеётся дедушка. Я тоже заметила, что у неё нюх. Говорит: "Я тебя пустила только по воде побродить, а ты снова купалась!" А волосы у меня сухие. И трусы. Я говорю: "Как ты догадалась?" - "Просто чувствую", - смеётся бабушка.
Нет, уже, наверное, ночь…
Черно так! Я прямо слышу, как у меня глаза в черноте блестят. Ничего своими глазами не вижу, но слышно здорово. Половица в углу пищит. Дом тяжёлый, она устала держать. Стекло дзинькнуло в кухне - это муха, наверно, ударилась головой. Но не разбила. Где ей! Ольха за окном прошумела и стихла. Это пролетел ветер. Теперь море гоняет. Слышно, как волны мотаются: в берег, в берег, в берег… Теперь обратно пошли - шур, шуррр… И опять ольха…
Сама не знаю, почему я проснулась.
Ардальон в ногах у меня свернулся. От него тяжесть такая пушистая. Но тяжёлая. Я с трудом ногами пошевелила, но Ардальон хоть бы что. Слышно, как он во сне дышит. У него кончик языка прижался между зубами и немножко торчит. Красный. Я сейчас, конечно, не вижу, просто Ардальон так всегда спит.
Какая эта ночь чёрная всё-таки! Сама себя, наверно, не видит. Но я же на своей кровати лежу, всё знаю на ощупь. Простыня мне на шею сбилась - на ощупь. Она всё равно не мешает. Стул рядом стоит - на ощупь. На стуле - мой сарафан, колготки.
Я перед сном колготки вывернула, повесила аккуратно. Раньше я просто так их бросала, как попало. А бабушка говорит: "Напрасно вещи швыряешь! Как человек к своим вещам относится, так и люди к нему самому будут относиться". Я говорю: "Подумаешь! Чего им ко мне относиться?" - "Ну, гляди, - улыбнулась бабушка. - Раз тебе всё равно, то конечно".
Я вечером снова всё побросала - трусы, платье, колготки. Бабушка и не смотрит. Она у нас сто раз повторять не любит. Поцеловала меня и на кухню ушла. Я уже лежу. Может быть, засыпаю. Что-то мне неудобно. Бабушка кричит: "Чего крутишься? Кусают тебя?" У нас кусать некому. Просто неудобно. Лежу, лежу…
Потом встала тихонько и все свои вещи аккуратно сложила - трусы, платье, колготки. Мне всё равно, конечно, но пусть лучше ко мне хорошо относятся. Не знаю кто. Вообще люди. И тогда сразу заснула - бултых в кровать и уже сплю.
С тех пор хочу что-нибудь бросить и почему-то уже не могу. Иногда забываю, конечно. А потом сразу вспомню. И уберу. Игрушки или другое. Бабушка смеётся: "Дед! Внучка-то у нас, гляди, порядочной стала. Вон у неё порядок какой!" - "Это уж просто не знаю - в кого", - удивляется дедушка. "Во всяком случае не в тебя", - смеётся бабушка. Дедушка у нас как раз беспорядочный. Всюду свои инструменты кидает. Я вчера села на плоскогубцы - он их в кресле забыл. И ещё смеётся: "Скажи спасибо, что не на гвоздь".
И что интересно - дедушка беспорядочный, а люди к нему всё равно хорошо относятся. "Откуда ты взяла? - смеётся бабушка. - Кто это к нему так уж относится?" - "А ученики?" - говорю я. "Ну, ученики - это верно, - смеётся бабушка. - Они же просто его недостаточно знают. Если бы они с ним сорок три года промучились, не знаю, что бы они сказали". Дедушка даже обиделся: "Просто свинство! Единственную внучку настраиваешь!" Я говорю: "Она шутит, пора уж привыкнуть".
Вдруг бабушка говорит: "Три года кругами ходил. Молчит, а ходит. Аж надоел! Мог бы сразу предложение сделать!" - "Боялся - вдруг откажешь", - объясняет дедушка. "Откажешь тебе!" - засмеялась бабушка. Дедушка сразу такой гордый стал. Грудь выпятил и вприскочку ходит по комнате. Говорит: "Да, дурак был! Целых три года потеряли!" - "Распетушился, - сказала бабушка. - Глядите на него! Я лично ничего не теряла. А ты - не знаю".
Дедушка её по плечу погладил. "У-у, - говорит, - репей. Всё равно люблю". Бабушка за рукав его уцепила и держится. Они у меня иногда как маленькие, честное слово! Потом бабушка говорит: "Ковбойку хоть бы сменил! Перед людьми стыд!" - "А люди меня и так уважают", - засмеялся дедушка.
Они иногда любят поговорить, ничего не скажешь.
Конечно, уже ночь. Дедушка лампой щёлкнул. Кончил свои газеты читать. А я всё лежу, не могу заснуть.
Море катится, катится…
Как бы совсем не укатилось! Встанем утром, а его нет. Один песок, без конца. Берега пустые - камыш, осока, кусты. Я без нашего моря зимой скучаю. А мама к нему равнодушна. Говорит: "В этом году опять не удалось покупаться. Ну ничего. Без моря-то я обойдусь". А вот без тундры ей уж никак не обойтись. Или без пустыни. Конечно, они далеко, а наше море рядом, поэтому мама к нему и равнодушна. Ей далеко подавай - и всё тут. Она себе выбрала такую работу. Я говорю: "А я себе выберу такую, чтоб никуда не ездить…" - "И как будем жить?" - интересуется мама. Конечно, она не может представить, как это не ездить. "Хорошо будем, - говорю я. - Ты будешь старушка. Старая! Будешь на диване сидеть, а я тебе буду сказки вслух читать". - "А не надоест?" - сомневается мама. "Что ты! - говорю я. - Тебе, может, и надоест, но мне - никогда". - "Ну что ж, надо попробовать", - смеётся мама.
Но как мы попробуем? Она в экспедиции. Мне в первый класс скоро надо идти…
Вдруг я какой-то новый звук слышу.
Не пойму что. Вроде какой-то шип. Но издалека, это не в доме. Вот уже ближе. Шшш… Это колёса шипят по песку. У нас дорога песчаная. Скоро будет асфальт, а пока нет. Уже слышно, как камешки из-под колёс брызгают, с шипом. У Нечаевых мотоцикл есть, он в сарае заперт. Это машина! Почему так поздно? Савчуки свою машину ещё весной продали, у них некому теперь машину водить. А ночью вообще на дачу не ездят. Уже рядом, свет сквозь штору мелькнул…
Это такси…
Я как из постели прыгну! Стул опрокинула, он загремел. Прямо к двери бегу. Чуть не вышибла эту дверь, но всё же открыла, ключом. И на крыльцо выскочила.
- Мама! - кричу. - Мама приехала!
Сзади меня такой грохот. Дедушка бежит босиком. Бабушка с распущенными волосами. Ардальон тоже выскочил. Путается в ногах. Дедушка на него наступил. Ардальон прямо взвыл! Дедушка перед ним на бегу извиняется. Бабушка свет на террасе включила. Так ярко!
Это правда такси.
Оно перед нашей дачей замедлило ход. Сейчас остановится.
- Мама! - кричу я. И по клумбе бегу.
Но такси почему-то не остановилось. Может, мама в темноте заблудилась? Не поймёт, какая дача наша?
Нет, такси дальше по дороге ползёт…
- Саша! - кричит бабушка. - Саша, постой!
- Обожди! - кричит дедушка.
Я всё равно бегу. На дорогу выскочила.
Такси ещё немножко проехало. И остановилось. Оно перед дачей доцента Большаковой остановилось. Значит, это не мама. Но я ещё бегу. Слышу, как дедушка за мной гонится.
Хлопнула дверца. Из машины вылез боком сын доцента Большаковой и с шофёром смеётся. Вот это кто приехал! Её старый сын. Больше бежать уже нечего. Я прямо на дорогу села. Тут дедушка меня догнал. Хочет поднять. Но я не даюсь. Плачу вообще-то.
- Где мама? - плачу. - Где мама?
Сын доцента Большаковой к нам обернулся и кричит:
- Что случилось? Василий Дмитрич, что там у вас? Помочь?
Шофёр высунулся в окошко, тоже кричит:
- Вы не в город?
- Нет! - кричит дедушка. - У нас всё в порядке. Мы сейчас…
И хочет меня поднять. Я упираюсь. Но дедушка уже поднял.
Машина фыркнула и ушла. Только красный огонёк сзади мелькает. И камни из-под колёс брызгают. Уже тише, тише…
На даче доцента Большаковой свет вспыхнул. Дверь распахнулась.
Доцент Большакова стоит на пороге, в халате и щурится.
- Это кто? - щурится. - Это ты?
- Предположим, что я, - говорит её толстый сын и идёт в дом.
Дверь сразу закрыли. Тихо так. Только я всхлипываю. И дедушка дышит. Быстро меня несёт к нашей даче.
У нас всюду свет горит, даже в кухне. Бабушка посередине комнаты стоит и свои волосы подбирает. Волосы опять падают. Они у неё до пояса. Шпильки сыплются на пол. Ардальон их нюхает и чихает.
- Это не мама, - говорю я. - А ты сама сказала, что она сегодня приедет! Зачем ты сказала?
- Я сказала - скоро…
- Нет, ты сказала - сегодня!
- Значит, глупо сказала, - говорит бабушка. - Ты же знаешь, мама сперва пришлёт телеграмму…
- Нет, она не пришлёт, - говорю я.
Как бабушка не понимает!
Маме там просто некуда телеграмму бросить. Даже письмо некуда. Поэтому писем нет. Там же тундра! Мох, кочки, озёра всюду, мама рассказывала. Столбов абсолютно нет, ни телеграфных, никаких. Ни одного дома вокруг. Реки неизвестно куда бегут, и в них толстая рыба играет. Красная! Только палатка трещит на ветру. В ней охотник лежит в спальном мешке и из ружья целится в дикого оленя.
Олень и не знает, что в него целятся. Несёт свои большие рога и деревья копытами мнёт. Потому что в тундре такие деревья - ниже нашей травы. Они мне по колено, эти деревья. Называются карликовые берёзы. На такую берёзу почтовый ящик нипочём не повесишь.
- Это же тундра, - говорю я. - Как же мама пришлёт телеграмму?
- А телеграмму в почтовый ящик и не бросают, - говорит дедушка. - Её просто на почту сдают.
- В тундре почты нет, - говорю я.
- Спасибо, объяснил, - говорит бабушка.
Я между ними на диване сижу. Они меня прямо зажали.
- Зато у мамы есть рация, - говорит дедушка. - В каждой экспедиции теперь рация есть. И по рации можно всегда передать…
- Какая ещё рация? - говорю я.
Но уже не плачу. Просто носом шмыгаю. Ардальон мне на колени лезет. Я его никогда, конечно, не брошу, но сейчас столкнула.
Он удивился и на пол сел.
- Не знаю никакой рации, - говорю я.
- А вот я тебе сейчас всё объясню, - говорит дедушка.
- Да подожди ты со своей рацией, - сердится бабушка. - Не суетись.
Но дедушка всё равно суетится. Тетрадку зачем-то принёс. Теперь очки ищет. Нашёл. Ещё карандаш.
- Сейчас, сейчас, - говорит. И карандашом что-то чертит в тетрадке. - Саня, гляди! Рация - это такая машина, вообще-то прибор. Нет, скорее, аппарат. Вот смотри…
Коробку какую-то нарисовал и пальцем в неё тычет.
- Видишь?
- Ничего я не вижу, - говорю я.
- Во-во! - говорит бабушка. - Ты ещё устройство ей объясни!
- И объясню! - сердится дедушка. Опять карандаш схватил и какие-то круги на своей коробке рисует. Как глаза. А носа всё равно нет. - Рация очень просто устроена. Смотри, Саня! Вот тут нажимаешь. И говоришь в микрофон. А она передаёт…
- Ты, дед, путаешь с магнитофоном, - говорит бабушка.
- Как передаёт? - говорю я.
- Такие волны, по воздуху, - говорит дедушка. - Ну, как радио.
- Очень понятно, - говорит бабушка.
- А радио? - говорю я.
- Тоже волны!
- Там же не море, - говорю я. - Там тундра. Как ты не понимаешь!
- Во-во! - говорит бабушка. - Нашла коза на камень.
При чём тут коза? Нет, ничего не понимаю. Дедушка пальцем тычет в свои кружки. А рта у коробки нет. И не хочу понимать! Я уже капризничаю, сама слышу. Не могу почему-то остановиться.
- Какая ты беспонятная, - говорит дедушка. - Вот сюда, например, ты говоришь. Любой текст. А где-то в другом месте стоит другая рация. И она, наоборот, принимает…
- Как принимает? - говорю я. - Ну как? Как?
- А чёрт её знает как, - вдруг говорит дедушка. Тетрадку скомкал и бросил на пол. Ардальон её нюхает и чихает. - Сам не знаю. Забыл. Я, в конце концов, просто историк.
- Давно бы так, - смеётся бабушка. - А то - я, я!
Дедушка тоже смеётся.
И я вдруг перестала капризничать, сама слышу.
- Давайте лучше чай пить, - говорит бабушка.
И мы стали чай пить. За большим столом. Ночью. Ночью так пить интересно! Я ещё никогда ночью чай не пила. Вечно торопят - ложись, ложись! А сейчас никто не торопит. Я варенье большой ложкой ем. Прямо из банки. И отдуваюсь. Ардальон тоже под столом отдувается. Он молока надулся.
Ой, больше уже не могу.
- Может, ещё чего пожелаете? - смеётся бабушка.
- На ночь есть вредно, - говорит дедушка.
- А мы не на ночь, - говорю я, - мы ночью.
Тогда, конечно, не вредно. Дедушка вчерашних макарон пожелал, с мясом. А я чёрного хлеба с чесноком пожелала, горбушку.
- Теперь и соснуть не грех, - сказал дедушка.
- Это ещё зачем? - смеётся бабушка. - Мы с Сашей теперь разгулялись. Сейчас на море пойдём! Догуливать.
Шутит - на море. Я уже сидя сплю.
Наконец мы легли. Дедушка за перегородкой дышит, даже подсвистывает. Ардальон у меня елозит в ногах. Удобное местечко нашёл и свернулся. Бабушка на диване лежит. Мне её не видно, но я почему-то знаю, что она не спит.
Сидя я спала, а в кровати снова проснулась.
Снова думаю. Не хочу думать, но так получается. Мне одна мысль в голову вдруг пришла…
- Бабушка, - говорю я шёпотом, - знаешь, какая мне мысль пришла в голову?
- Какая? - сразу говорит бабушка.
- Сначала папа уехал и не вернулся. А теперь мама уехала. Вдруг она никогда не вернётся?
Я замолчала. И бабушка молчит. Неужели эта мысль дельная? Мне даже страшно стало. Она ко мне не впервые пришла. Эта мысль уже несколько раз приходила, но я её гнала.
Вдруг бабушка говорит:
- Ты мне веришь? - серьёзно так.
Я в темноте кивнула. Но бабушка будто увидела.
- Тогда поверь, - говорит. - Она на этой неделе приедет. Слышишь?
- Слышу, - говорю я.
А сама уже ничего не слышу. Сплю.
ВОТ ВАМ И ПОСЛЕДСТВИЯ!
У нас в посёлке большое несчастье. Не знаю, как рассказать.
Мы про него поздно узнали, потому что поздно проснулись. Уже давно день, а мы только встаём. Кто-то в дверь стучит.
- Входите, - говорит бабушка. - Мы дома.
И вошли дедушки Марины Савчук. Эти дедушки ну абсолютно непохожи, такая порода. У Савчуков никто ни на кого не похож. Марина вообще рыжая. Один дедушка очень худой и высокий, такой впалый. С носом. И курит всё время, папиросу изо рта не выпускает. Всегда вокруг нега дым, будто это не дедушка, а завод. Спит плохо и всё за Мариной ходит. У Марины с этим дедушкой хватает хлопот, чтоб от него убежать. А другой, наоборот, круглый, низенький и смешливый, на каждое слово фыркает.
Но эти дедушки, хоть такие разные, очень между собой дружат. Их Марина объединяет, так они считают. Всё-таки внучка! Единственная!
- Простите за беспокойство, - говорит дедушка с носом, и дым над ним так и клубится. - Не найдётся ли у вас, Анна Михайловна, какого-нибудь ящичка?
- Ненужного, - говорит круглый дедушка. Но без смеха.
- Например, посылочного, - говорит дедушка с носом. - Только побольше желательно…
- Он был довольно крупный, - говорит круглый дедушка.
- Кто "он"? - удивляется бабушка. - У нас всякие ящики есть. Полный сарай барахла.
Тут круглый дедушка сморщился, но не засмеялся, как я ждала, а сказал грустным голосом:
- У Мариночки кролик скончался. Такое несчастье, знаете ли…
Марина утром пошла своего кролика кормить, а он в клетке лежит. Никак не встаёт! Она дедушек крикнула. Все вместе стали смотреть, а кролик, оказывается, умер. Холодный лежит, и шерсть тусклая, будто он грязный.
- Мариночка хочет его похоронить…
Это дедушка с носом объясняет. И нос у него такой унылый. И дым от папиросы уныло ползёт, едва-едва.
Конечно, такое несчастье!
Марина страшно переживает, даже не стала завтракать. Хотя круглый дедушка оладьи испёк. Даже не стала волосы заплетать. Ей теперь всё равно… Другого кролика ей не надо. Зачем они предлагают? Марине именно этот кролик был нужен. Её. Он такой умный был! Всё понимал. Так осторожно Марину царапал задними лапами, не до крови. А просто он с Мариной играл. И мордочкой двигал. Морковку зажмёт руками и прямо её молотит. В зубах. Одно ухо у него было вбок, будто он всё время прислушивался - где Марина.
- Прямо жалко на девочку смотреть, - сказал круглый дедушка.
- Она его вчера выкупала, - уныло сказал дедушка с носом. - Это я недоглядел, виноват. Выкупала - и вот вам последствия…
Ужасные такие последствия. Дедушка заснул и недоглядел. Зачем Марина его вздумала выкупать? Кроликов никогда не купают! Он, видимо, охладился. И может быть, ночью перенёс воспаление лёгких. У кроликов это быстро! Ночью перенёс, и к утру его не стало.
- Зачем же она его выкупала? - говорю я.
Бабушка на меня посмотрела и говорит:
- Вот те на! Ты, по-моему, тоже принимала участие?