- Господи, - шептала девочка, - сделай так, чтобы мне хоть одним глазком увидеть маму! Ты Милосердный и Всемогущий, помоги мне в этом, Господи, и пошли маме счастья, покоя и здоровья.
ГЛАВА XIV
Сборы
Лиза очень скоро привыкла к новой жизни. Она сблизилась со своими новыми друзьями, особенно жё с Марианной и её братом Витей. Кроткая, вежливая и добрая Лиза не могла в свою очередь не понравиться детям. Все, за исключением Мэри, искренно привязались к ней в самом скором времени. А Павлик и Валя так полюбили ее, как будто прожили с нею уже много-много времени.
Павлик был в сущности милый и добрый мальчик, только родители избаловали его напропалую, постоянно считая его слабеньким, нуждающимся в попечениях и заботах, больным ребенком. Если бы Павлик не обладал от природы добрым, хорошим сердечком, то наверное бы он окончательно испортился от такого воспитания.
Пика и Ника - весельчаки детского кружка - никогда не пропускали случая посмеяться над преувеличенными заботами родителей Павлика. Чихнет ли Павлик-Пика и Ника уже тут как тут и кричат ему насмешливо:
- Павлик, ты простудился, ты болен! Ты очень болен, Павлик. Ложись скорее сам в постель, пока твои папа и мама не уложат тебя насильно.
- А я сбегаю в аптеку и куплю тебе целый фунт хинина. Кушай на здоровье, милый Павлик, - вставлял свое словечко постоянно подвертывавшийся в такие минуты Костя Корелин, самый большой насмешник и шалун из всего кружка.
Но Павлик и не думал обижаться на эти шутки. Он был премилый мальчик и ревел только в тех случаях, когда Мэри проделывала над ним или Валей, - его закадычной подругой - свои злые, бессердечные шутки.
С самого первого дня Мэри возненавидела Лизу, а по мере того, как Григорий Григорьевич и Павел Иванович, занимавшиеся с девочкой подготовлением её к первому выходу на сцену, хвалили ее за понятливость и прилежание, Мэри злилась все больше и больше и ненавидела все сильнее ни в чем неповинную Лизу.
Действительно, Лиза оказалась очень понятливой и толковой ученицей. После двух-трех репетиций (так назывались подготовительные уроки к спектаклям, происходившие, как и самые спектакли, на сцене, но только в пустом зале, без публики) она не хуже любой из своих подруг по кружку умела говорить и двигаться по сцене. К тому же у Лизы был трогательный, нежный голосок и такое милое личико, что одним уже этим она могла понравиться публике.
Лиза радовалась тому, что ее хвалит не только Павел Иванович, но и его строгая супруга, а главным образом - сам Григорий Григорьевич, который был в глазах детей совершенством и угодить которому было крайне трудно.
Пока кружок г. Сатина находился в Петербурге, Лизу не выпускали играть перед публикою. Она должна была начать играть в небольшом городе В., куда детскую труппу думали перевезти на зимнее время вплоть до великого поста. Пока же девочка усиленно занималась и готовила свои роли.
Однажды утром, когда дети репетировали вполголоса кой-какие сценки из пьес под наблюдением m-lle Люси и хромого Володи, следивших за ними по тетрадкам, дверь с шумом распахнулась, и Павел Иванович, в шубе и шапке, запушенных снегом, весело крикнул с порога:
- Ну, команда, пора собираться! Завтра выезжаем в В.
Необыкновенный шум и гам тотчас же поднялся в классе. Дети суетились и кричали в один голос, задавая вопросы своему любимцу-директору, на которые тот едва успевал отвечать: "Долго ли ехать? Далеко ли В.? Большой ли там театр? С каким поездом они выедут из Петербурга?" - Никто из детей yе стеснялся доброго, ласкового директора, который обращался с вверенными ему ребятишками скорее как отец или близкий родственник, нежели как начальник.
- В. очень, очень далеко, - добродушно смеялся Он, подшучивая над детыми. - На самом краю света. Там лишь леса и болота. По комнатам бродят волки, и лисицы под полом норы роют и в чехарду играют.
- Неправда, неправда, - снова зашумели дети, - для кого же мы играть будем, если там одни волки да лисицы, как вы говорите?
- Кто вам сказал, что мы для людей играть будем? - совершенно серьезно спросил детей Павел Иванович.
- А то для кого же? - недоумевали те.
- Для лисиц, волков и медведей, - еще серьезнее прежнего проговорил директор.
- Ай! - вскрикнула Валя, испугавшись самым искренним образом при одной мысли о такой публике, - Ай! я боюсь медведей.
- Не бойся. Я буду там с тобою и смогу защитить тебя каждую минуту, - важно произнес Павлик.
- Ну, уж ты, защитник! - насмешливо произнесла Мэри, молчавшая все время, - знаем мы тебя. От медведей Валю спасать собираешься, а кто давеча заревел от страху на сцене, когда тебя сажали на лошадь?
- Да, но лошадь-то была настоящая, - протянул в свое оправдание сконфуженный Павлик.
- А медведи будут игрушечные, по-твоему, что ли? - не унималась та.
- Перестань дразнить Павлика, Мэри, - строго прикрикнул Павел Иванович на девочку. - Ну-с, - снова принимая свой добродушный вид, обратился он к детям, - теперь надо готовиться в путь, а не сердиться и вздорить. В В. мы будем ровно через три дня и, отдохнув немного, снова примемся за дело. Эльза теперь вполне готова для своего выхода на сцену. Она у нас молодец. С неё мы и начнем. - И Павел Иванович ласково погладил золотистую головку Лизы.
- Посмотрим еще, какой молодец она будет на сцене, - прошептала Мэри.
- Что ты там ворчишь? - услышав её шепот, обратился к ней с нахмуренным лицом директор.
- Ничего, Павел Иванович, - сразу переменив тон, ответила хитрая девочка, - я только сказала, что если в В. вместо публики нас будут смотреть волки и медведи, то для них такая актриса, как наша Эльза, будет вполне хороша.
- О, какая ты злая девочка, - окончательно вышел из себя обыкновенно снисходительный и добрый Павел Иванович. - Сколько в тебе злобы и насмешки! Так послушай же, что я тебе скажу на это: Эльза вдвое толковее и понятливее тебя. Что бы ты ни делала, как бы ты ни злилась и ни выходила из себя, а тебе придется уступить ей свое место.
- Да я и уступаю, Павел Иванович, - с деланным смирением проговорила Мэри, - я сама вижу, что Лиза Окольцева прекрасная девочка, и я сама за это полюбила ее.
И с этими словами Мэри, в доказательство своих слов, потянулась поцеловать Лизу.
- Берегись, Эльза, она тебе нос откусит, - предупредительно шепнул Костя Корелин Лизе, но так громко, что все дети услышали его слова и дружно рассмеялись.
Действительно, черные глаза Мэри не предвещали ничего доброго, и если б Лиза не была занята своими мыслями, то наверное испугалась бы злого выражения этих, горевших ненавистью, глаз. Но Лиза мысленно была очень далеко в данную минуту. Как только она услышала, что отъезд в В. решен на завтра, сердечко её болезненно сжалось.
"Как? Она уедет, не повидавшись с мамой, не поцеловав ее на прощанье, не зная даже в каком состоянии находится здоровье дорогой болной? О нет, это было бы слишком тяжело! Она не может уехать отсюда, не повидавшись с ней".
И, собрав всю свою храбрость, Лиза обратилась к Павлу Ивановичу тихим, взволнованным голоском:
- Г-н директор, прошу вас… очень вас прошу, отпустите меня к маме… проститься… Я скоро вернусь… только поцелую ее… Отпустите, пожалуйста!
- Проститься с мамой? Что же! Я ничего не имею против, - отвечал Павел Иванович. - Ступай, но у нас правило, по которому мы строго запрещаем детям выходить одним на улицу. M-lle Люси проводит тебя… M-lle Люси, - обратился он к девушке, занимавшейся в это время с Марианной повторением роли, - вы потрудитесь проводить Эльзу в больницу к её матери.
- Хорошо, - отвечала всегда на все готовая m-lle Люси. - Когда прикажете?
Павел Иванович взглянул на часы, потер себе лоб и сказал, что если идти в больницу, то уж сейчас, конечно, потому что теперь как раз там час приема и их пропустят без всяких затруднений.
Лиза чуть не прыгала от радости. Такого огромного счастья она и не смела ожидать. Через какие-нибудь полчаса она увидит маму, будет говорить с ней.
Мигом оделась девочка и от души благодарила директора.
ГЛАВА XV
В больнице
Время по пути в больницу показалось Лизе коротким, счастливым сном. Добрая, кроткая m-lle очень любила детей. Лиза же понравилась ей с первого дня её поступления в труппу, и она всю дорогу проговорила с нею, расспрашивая ее о матери и её прежней жизни дома. Лиза, обрадованная ласковым обращением и сочувствием наставницы, рассказала ей подробно обо всем: как они жили с мамой, хотя и бедно сначала, но без особых лишений, и как потом болезнь подточила мамины силы, и они узнали голод и нужду.
M-lle Люси, сама видевшая много горя в жизни и прожившая всю свою молодость у чужих людей, с искренним сочувствием слушала Лизу. Незаметно прошли они недолгий путь и очутились у подъезда больницы.
- В какой палате лежит Мария Окольцева, вдова чиновника? - спросила m-lle Люси при входе в больницу у бородатого и сурового на вид швейцара, отворившего им двери.
Тот сердито посмотрел на обеих посетительниц, потом подошел к столу и, заглянув в большую толстую книгу, важно произнес сквозь зубы:
- Двенадцатая палата. По грудным болезням. Только сейчас прием окончился и больных видеть нельзя.
- Как нельзя? - вырвалось из груди Лизы, и её маленькое сердечко томительно сжалось.
- Ну да, нельзя, - безжалостно подтвердил швейцар. - Прием окончился, вам же сказали!
- О, пожалуйста, - умоляюще сложив ручки у груди, произнесла Лиза, - пустите меня, ради Бога! Только на минутку. На одну маленькую минутку. Я завтра уезжаю далеко-далеко отсюда и долго не увижу маму.
Но сурового швейцара мало тронул нежный голосок девочки: он преспокойно повернул ей спину и отошел к дверям.
Лиза не выдержала больше и, бросившись в объятия Люси, горько и жалобно заплакала.
Бедная Люси испугалась не на шутку. Она не знала что делать - просить ли снова о пропуске неприступного швейцара, или успокаивать Лизу, рыдавшую навзрыд на её груди.
- О чем так горько плачет этот ребенок? - неожиданно раздался над ними густой, громкий голос.
Подняв головы, они увидели высокого, полного господина, сочувственно и ласково смотревшего на Лизу. Люси, рассчитывая, что незнакомец может оказать им защиту, поторопилась пояснить ему в чем дело.
- Как! - воскликнул незнакомец, узнав причину Лизиных слез, - наш строгий швейцар не хотел пускать эту милую девочку к её маме? В таком случае, малютка, утри твои слезки и пойдем со мною. Я отведу тебя к ней… Надеюсь, Осип, - обратился он к швейцару с добродушной улыбкой на лице, - меня-то ты туда пропустишь, любезный?
- Ваше превосходительство шутить изволите, - осклабился во весь рот Осип. - Разве мы можем вам перечить, ваше превосходительство?
- Ну, вот и отлично! Пойдем же, малютка, - весело проговорил незнакомец и, попросив Люси обождать их немного в швейцарской, стал подниматься с Лизой по широкой, устланной коврами лестнице.
Они незаметно миновали второй и третий этаж и вошли, наконец, в длинный коридор, по обе стороны которого находились небольшие светлые комнаты, где стояли постели с больными и гуляли выздоравливающие в белых халатах и чепцах на голове.
- Ну, деточка, узнай-ка свою маму, - весело проговорил новый Лизин друг, вводя девочку в большую комнату, где стояло до дюжины постелей, на которых лежали больные женщины.
В один миг Лиза окинула взглядом комнату и с легким, радостным криком кинулась к крайней постели, где лежала её милая мама.
- Деточка моя ненаглядная, - со слезами на глазах шептала мама, прижимая к груди Лизу, - вот мы с тобой снова увиделись. Рассказывай же мне скорее про твое новое житье-бытье.
Но Лизу уже нечего было просить об этом. В каких-нибудь несколько минут она поделилась с мамой всем, что произошло с нею за последнее время. Таким образом мама узнала, что у неё есть уже друг - Марианна, и что после Марианны и Вити она больше всего любит Павлика и Валю, что Павлик немного капризен, потому что его пичкают лекарством, когда он и не болен вовсе, что Павел Иванович очень добр ко всем и сердится только на Мэри, а Григорий Григорьевич и Анна Петровна Сатина очень строги, но ею, Лизой, они довольны за её прилежание и еще ни разу не сердились на нее, и что Мэри злюка и всячески, чем может, досаждает ей. И даже о Люси, о суровом швейцаре и о добром господине, выручившем ее, успела сообщить Лиза матери.
- Он очень важный, мамочка, - рассуждала девочка, - швейцар называл его "ваше превосходительство".
- Да, деточка, очень важный. Он старший врач здешней больницы. Самое главное лицо здесь и имеет звание генерала.
- Неужели, мамочка? а какой он добрый, какой простой, ласковый и милый.
- Да, дитя мое, он очень хороший человек и любит детей. У него самого, говорят, есть девочка, которая постоянно болеет. Но скажи мне, родная, хорошо ли живется тебе в пансионе?
- Очень хорошо, мамочка, только тебя не хватает, - не задумываясь отвечала Лиза и снова, не умолкая ни на минуту, стала торопиться рассказывать матери про свою жизнь в детском кружке.
Мария Дмитриевна, слушая свою девочку, с нежной улыбкой любовалась ею. Лиза очень пополнела и поправилась за короткое время их разлуки, и это не могло ускользнуть от глаз матери.
"Слава Богу, она сыта и довольна, - подумала с облегчением больная. - Как хорошо сделала я, что отдала ее в кружок Сатина. По крайней мере, девочка не увидит нужды и не будет голодать и холодать по сырым углам, где нам пришлось бы ютиться".
Ни мать, ни дочь не заметили, как миновало время, и опомнились только тогда, когда новый знакомый Лизы вошел в палату и напомнил девочке, что m-lle Люси заждалась ее в швейцарской и что маму не следует утомлять долгим разговором, так как она еще очень слаба.
Лиза беспрекословно исполнила приказание доктора. Крепко обняла она мать и, шепнув ей на ушко: "До свидания, родная", - храбро пошла из комнаты, подавив свои слезы.
- А я и не знал, малютка, что ты такая важная птица, - шутливо произнес её спутник, выходя с нею снова на лестницу. - Мне твоя наставница поведала внизу, что ты маленькая актриса и, несмотря на свои детские годы, уже зарабатываешь хлеб…
- Ах, я тоже не знала… - начала было сокрушенным тоном Лиза и вдруг внезапно смолкла.
- Чего не знала? - удивился доктор.
- Да что и вы такой важный.
- Что? Что такое?
- Что вы такой важный, - набравшись храбрости, проговорила девочка, - что вы генерал.
- Почему же я не могу быть генералом? - засмеялся добродушно доктор.
- Ах, все генералы с орденами и звездами и ужасно сердиты, а вы такой добрый, - неожиданно заключила Лиза. - Я не знаю, как благодарить вас за то, что вы позволили мне увидеть маму.
- А я вот как раз и потребую от тебя благодарности, - произнес он шутливо. - Слушай, девочка, в первый же спектакль, который ваш директор даст здесь, я приеду смотреть, как ты играешь на сцене. Только ты должна будешь известить меня письмом. Согласна? - спросил доктор, протягивая ей руку, так как они спустились уже в швейцарскую.
- О, да, конечно, согласна, - поспешила ответить Лиза.
- А я за это постараюсь как можно скорее поправить твою маму, - заключил тем все добродушным, шутливым тоном доктор.
- Да, да, - подхватила Лиза, безо всякого смущения протягивая обе ручки своему новому знакомому, - поправьте ее поскорее! Я буду совсем, совсем счастлива тогда.
- И я также, - растроганный её детским порывом, произнес доктор, - буду очень, очень доволен, если принесу пользу и облегчение больной.
Когда Лиза, в сопровождении Люси, выходила из здания больницы, старший доктор еще долго стоял на одном месте и смотрел им вслед. Потом, когда Лиза исчезла за углом дома, он тихо побрел снова наверх для обхода больных, невольно размышляя о девочке:
"Чудный, редкий ребенок. Вот если б моей бедной Зое такую подругу, она наверное бы куда легче переносила болезнь и была бы много счастливее, нежели теперь".
ГЛАВА XVI
Отъезд. - Выходка Мэри
На другой день детская труппа г. Сатина выезжала из Петербурга. На вокзал как взрослых, так и детей доставили те же громадные шестиместные кареты, которые возили их в театр. На платформе собрались некоторые родные, пришедшие проводить маленьких актеров и актрис.
С Марианной и Витей пришла их старушка-бабушка, заменявшая им родителей, которые рано оставили их сиротами; к Косте Корелину забежал его брат студент, так как других родственников у него не было. Хохотушку Мими провожала её мама - такая же маленькая и подвижная, как сама Мими. Мама горько всхлипывала, целуя свою девочку, но Мими, несмотря на тяжесть разлуки, все таки сумела рассмешить ее какой-то шаловливой выходкой, и мать и дочь и плакали и смеялись в одно и то же время. К Але Большой пришел отец, служивший актером в одном из петербургских театров, и долго просил девочку быть усердной и прилежной. Мэри никто не провожал: хотя у неё были и отец и мать, и сестры и братья, но она так всем им надоела своими выходками и тяжелым характером, что никто не пожелал увидеться с нею еще раз на вокзале.
- Очень нужны все эти проводы, - сердито говорила Мэри, разгуливая по платформе под руку с Кэт, которую она, если и не любила, то выносила больше, нежели других детей. - Я и не жду родных. Только бы они догадались прислать лакомств на дорогу, да побольше, - продолжала она и, внезапно увидя появившегося на станции посыльного, с большим пакетом в руках, кинулась к нему, в полной уверенности, что пакет этот прислан ей родными.
- Вы это мне? - чуть ли не вырывая пакет из рук посыльного, закричала она на всю платформу, - да говорите же скорее, мне или нет? Или вы онемели? Я - Мэри Ведрина. Давайте мне скорее мои гостинцы.
- Никак нет, барышня, пакетик не вам-с, - насмешливо улыбнувшись её поспешности, произнес посыльный, - мне велено передать эту посылку маленькой барышне Лизочке Окольцевой.
Лиза, находившаяся поблизости и услышав свое имя, подошла узнать в чем дело.
- Тебе посылка, - крикнула Мэри сердито и, прежде чем кто либо мог остановить ее, швырнула пакет, которым уже успела завладеть, на доски платформы.
Бечевка, плохо сдерживавшая туго набитый сверток, разорвалась, и оттуда покатились апельсины, яблоки, пряники и конфеты по всей платформе.
- На, подбирай свои богатства! - крикнула Мэри, рассмеявшись злым смехом прямо в лицо растерявшейся Лизе. - Очень рада, что эту дрянь придется есть не мне! Я терпеть не могу дешевых лакомств, а ты невзыскательна и скушаешь их в лучшем виде.
- Как тебе не стыдно, Мэри! - вскричали находившиеся тут же поблизости Пика и Ника и бросились подбирать гостинцы с пола. - Пожалуйста, не плачь, Лиза, мы мигом поправим дело, - утешали они девочку.
Но Лиза и не думала плакать, хотя поступок Мэри очень огорчил ее. Она раздумывала, - кто бы мог послать ей все эти вкусные вещи, когда у неё, кроме матери, никого из близких не было на свете, а мама, Лиза знала это прекрасно, не могла послать ей ничего подобного.
Посыльный, видя смущенный вид девочки, сжалился над нею и помог ей разгадать загадку.