Глава 17
ЗАБРОШЕННАЯ ЭЛЕКТРОННО-КОСМИЧЕСКАЯ БАШНЯ
Поздней ночью профессор Ив неслышно выскользнул из своей постели, сунул ноги в мягкие ночные туфли, которые он приготовил заранее, и опасливо, как ночной воришка, стал пробираться по комнате к выходу.
Он прошёл длиннейший коридор пешком, не включая экспресс-транспортёра, и так добрался до внутреннего входа в заброшенное здание старого Центра Связи. Тут он огляделся кругом. С этим Центром были связаны лучшие мечты его далёкой молодости. Подумать только, в те годы, когда строили и оборудовали эту Вавилонскую башню, она была вершиной наисовременнейшей техники! Какие великие надежды они все когда-то на неё возлагали!
В один прекрасный день сигналы, прилетевшие из неведомой далёкой Галактики, будут приняты и наконец расшифрованы. Далёкие братья по разуму подадут о себе весть. Далёкая мудрая цивилизация, опередившая земную на тысячелетия, поделится своими великими открытиями, своей наукой, техникой, и жизнь на Земле преобразится! Все болезни и несовершенства, бедствия и тяготы за короткий срок уйдут в прошлое, и Земля станет цветущим садом, полным спокойных, счастливых людей… И вот, всего два-три десятилетия прошло с тех пор, и как грустно и смешно теперь ему смотреть на эти неуклюжие, наивные, безнадёжно устаревшие, архаические сооружения, годные только в экспонаты какого-нибудь провинциального музея истории Космо-техники…
Он вошёл в кабину лифта и осторожно включил самую малую скорость, чтоб никто не услышал звука.
Опять вернулось к нему странное ощущение, как будто он не совсем один. Раз или два оно уже возникало у него, когда он шёл по коридору… подходил к лифту. Он обернулся быстро, через левое плечо, но не увидел ничего. Обернулся через правое. Опять ничего. Тогда он сделал головой движение, как будто оборачивается налево, а сам быстро обернулся снова направо. В зеркальной обшивке кабины мелькнула и исчезла какая-то тень.
- Что ты здесь делаешь? - строго спросил Ив.
Робби, прятавшийся у него за спиной, заюлил и слегка затрясся, переключаясь на враньё. Он ещё плоховато это умел.
- Я здесь ничего не делаю, я делаю ничего не здесь, мне нужно скорее на кухню.
- Ты выбрал довольно длинный путь, друг мой!
- Выбирал, составлял, определял оптимальный маршрут…
В руках у Робби был подносик с овальным блюдом, прикрытым блестящей крышкой.
- Это что у тебя там?
- Ещё не выяснено, не выпечено с одного боку, не совсем процежено, плохо просеяно… Шуфле… Чуфле… Жуфле…
- Перестань врать, малыш. Плохо получается.
- Сейчас переключусь. - Робби затрясся ещё сильнее и тут же успокоился и чётко доложил: - Суфле шоколадное. Четыре порции.
Ив вздохнул.
- Ладно. Только не шуми.
Лифт остановился, и профессор тихонько отпер дверь заброшенного зала. Лали уже стояла у самого порога и улыбалась.
- Я так и знала, что ты придёшь!
Она обняла профессора за шею.
- Решил заглянуть на минутку, посмотреть, как ты устроилась. Тебе ничего не нужно? Тебе, наверное, позабыли прислать сладкое? Робби, кажется, уже принёс.
- Ох, - сказала Лали изнемогающим голосом при виде громадной порции шоколадного суфле. - Как тут умрёшь с голоду? - Она подцепила на ложку нежную рыхлую массу и облизала её. - Нет, это невозможно! Ты чего-то сюда подложил для запаха? Ананас? Орехи?.. Вкусно невыносимо!
- Хорошо сказано! Душисто слышать! Хрустящей корочкой с ванилью попахивает, - пискнул Робби и замурлыкал мазуркой.
- Ты, я вижу, и календарь отключила?
- И часы тоже!
Ив тихонько, нежно поглаживал её по голове и думал о том, что почти так же, как Космос, загадочна и непонятна ему жизнь, кипящая в этой крошечной планетке, скрытой под блестящими шёлковыми волосами, распущенными по плечам и стянутыми тонким металлическим обручем по средневековой моде.
- Может быть, ты и права. Лучше не отсчитывать дней и часов и не ждать дня и часа, который не можешь ни отложить, ни отвратить… Ты всё увлекаешься своими сказочками?
На полу навалены были неровными стопками целые груды книжек. Сверху лежала легенда о "Короле Артуре и Рыцарях Круглого стола".
- Нет, - отворачиваясь, сухо проговорила Лали. - Я давно больше ничего не читаю. Я даже стараюсь не думать о них. Хм! Она… мне столько долбила и доказывала, что все эти рыцари просто дикари и не умели даже зубы чистить, что, как только я о них подумаю, у меня перед глазами появляются со всех сторон тюбики с зубной пастой и сами начинают на меня выжиматься!
- Значит, ты в них окончательно разочаровалась? - Профессор задумчиво улыбнулся. - Знаешь, ведь это всё-таки печально - терять иллюзии.
- А вот и нет! - вдруг вспыхнула Лали. - Подумать только! В каком безжалостном и злом мире они жили! А мечтали о благородстве и милосердии. Барахтаясь в самой гуще грязи предательства, они всё-таки мечтали о непоколебимой верности, благородстве, милосердии и чистоте! До чего они, наверное, были бы счастливы, узнав, какие прекрасные легенды остались после них!.. Верность! Доблесть! Рыцарская честь! Великодушие к побеждённому врагу! Ведь всё это их сбывшиеся мечты!
- Вот оно что! Сказки тебе, значит, не опротивели?
- Нет. Просто я их забросила. Стоит ли теперь их вспоминать, когда скоро уже некому станет ни слушать, ни читать, ни смотреть… У меня только немножко сердце ноет от жалости ко всем этим бедным людям…
- Каким людям?
- Ну, кто это может знать, к каким?.. К тем, кто придумали все сказки в мире… Ведь сказки начали сочинять те Иванушки, которые не поймали Жар-Птицу, не дождались Конька-Горбунка, Золушки, которые так и не дождались золотой кареты… Вот когда я о них думаю, мне плакать хочется… А иногда не только хочется… Ну вот, получилось подсоленное суфле!.. Да, я хотела спросить: мне это показалось, или… Разве время сейчас, чтоб шёл снег?
- Идёт снег, да, и совсем не время ему идти. Но многое уже начало меняться на нашей бедной планете. Меняются приливы и отливы. Дельфины подплывают к берегам стаями. Точно хотят у нас спросить о чём-то, что они уже чувствуют. Ведь мы с ними тоже братья по планете и общая у нас судьба, и они раньше нас чувствуют приближение кометы… Да, по правде говоря, и люди удивительно меняются последнее время… Кстати, привет тебе огромный от старины Прата, он мирно сидит в своей хижине со своим Старым Роботом.
- О-о! Передай ему поцелуй от меня! Наверное, он очень волнуется за меня… А как меняются люди?
- Трудно объяснить. Некоторые пустились бесноваться, всё ломать, пить вино… но как-то быстро остыли и утихомирились. Люди стали, пожалуй, поспокойней, потише. Никто не мечется, не спешит. Ни у кого нет желания внезапно заработать миллион, облапошив другого. Жулики и те почти перестали воровать. Пропал у них всякий интерес. Кому интересно стащить пальто в магазине, когда хозяин равнодушно наблюдает за тобой и только советует выбрать на номер побольше, а то будет, пожалуй, жать под мышками. Из-за границы как-то передавали: на бирже безлюдье, паутина затянула углы, и выводок пёстрых котят играет на том месте, где бесновались, надрывались и вопили биржевые маклеры. Один банкир вышел на улицу и стал раздавать, точно бесплатные афишки, всем прохожим по тысячному банкноту из толстой пачки. Правда, потом он опомнился и бросился отнимать деньги обратно у всех прохожих, даже у тех, кому он ничего не давал… Говорили, что он сошёл с ума, только неясно, когда.
- Я уверена, тогда, когда он бросился отнимать!.. А "зелёные человечки" не дают больше о себе знать? Ваши Центры всё ещё поддерживают с ними связь? Вы разговариваете с ними?
- Мы? Нет. Это они разговаривали. Они пользовались нашими установками. А теперь молчат. Они ровно ничего от нас не хотят. Мы просто больше их не интересуем. Мы думаем, они только из-за этой суперкометы немножко нами заинтересовались, всё у нас исследовали, разобрались и теперь потеряли всякий интерес…
- Противные букашки, - вздохнула Лали.
Глава 18 СРОК НЕУКЛОННО ИСТЕКАЕТ
Срок, о котором все думали и все старались не говорить, всё приближался. Маленькая голубая планетка Земля продолжала нестись по прекрасно вычисленной орбите навстречу своей космической судьбе…
Люди продолжали вести себя так, как если бы ничего никогда не должно было случиться.
Никто не сомневался в том, что Срок вычислен правильно и точно. Все знали, но как бы не верили.
И как-то вдруг, точно заражая друг друга, все поверили: да, приближается Срок, конец тому, что люди считали навечно неотъемлемо своим, - жизни на планете.
Календари были, конечно, в каждом доме. Люди постепенно перестали принимать лекарства. Отрывая 165-й, 164-й, 163-й листок, люди не рвали на себе волосы, не бились головой об стену, не стонали. Они тихонько усмехались и неторопливо - спешить-то было не к чему - принимались за дневные дела: брали на руки детей, несли утренний кофе старикам, кормили собак и кошек и, расставаясь на час, нежно целовали близких, как перед долгой разлукой.
Немногих охватила отчаянность, жажда забыться, охмелеть, одурманить себя. Очень немногих, да и они скоро поутихли.
Но многое изменилось. Люди как будто даже стали добрее, отзывчивей и мягче.
С грустной снисходительностью улыбались они, просматривая старинные фильмы ужасов. Все эти привидения в белых балахонах и фантастические злодеи с кинжалами и пистолетами для них стали забавными воспоминаниями милых, привычных, земных страхов, таких уютных, домашних и вовсе не страшных по сравнению с приближающимся исчезновением всех жизней на всей Земле.
Никогда люди не ощущали свою собственную смерть до такой степени обыденной, естественной, нормальной и безмятежно-покойной, как в эти дни ожидания всеобщей гибели жизни.
Человек ощутил себя тем, чем он, собственно, и был - малой составной частичкой общей жизни, и оценил, до какой степени необходимо и утешительно сознавать, что когда ты, частичка, перестанешь быть, Жизнь остаётся! После того как ты сделал всё, что сумел, и уже устал, маленькая эстафета твоей свершившейся жизни переходит в бодро протянутые руки нового поколения… И до чего же была невыносима мысль, что должна погибнуть вся общая Жизнь, без которой существование каждой из всех её отдельных частиц - жизней отдельных людей - вдруг окажется бессмысленной…
Странное явление было отмечено: люди, эти высокомерные, надменные "повелители природы", теперь часто тихонько плакали, наблюдая за гибелью рисованного в мультипликации нахального мышонка, вдруг осознав свою неразрывную кровную связь с мышонком, сочувствуя его страданиям, над которыми они прежде потешались, потому что он был ведь всего-навсего мышонком со смешной да вдобавок ещё и нарисованной морденкой!
С какой доброй и снисходительной усмешкой люди пожимали плечами, припоминая, что предки их почему-то боялись говорить и даже думать о том часе, когда их жизнь подходила к концу. О, как они мучились и бунтовали, требуя какого-то бессмысленного, нелепого бессмертия. Точно заказывали отдельную кабинку, в которой можно спрятаться и остаться на месте одному среди неотвратимого движения звёздных потоков… Ах, как они бунтовали и упирались, желая остановить весь мир на том самом месте, где им показалось уютно и приятно. Какими детскими страхами они запугивали сами себя, когда задумывались, что будет, когда придётся им покидать жизнь. И до чего же это нестрашно на самом деле: уходить, зная, что весь мир останется на месте и после них, и на другое утро, другие глаза увидят всё снова: и ослепительный восход громадного красного солнца, и розовый шарик клевера, качнувшийся от прыжка кузнечика, уцепившегося лапками за его зелёный стебелёк.
И с какой беспощадной ясностью люди проникались чувством самой прямой, родственной связи с этим кузнечиком и клевером, со всем живущим, растущим, цветущим, дышащим на Земле.
Месяцы с их старинными названиями люди теперь провожали, как будто прощались с ними навсегда. Проходило лето. Осень ещё должна была наступить, но зимы уже не будет, думал каждый. Не для меня не будет, а не будет совсем, ни для кого не будет ни зимы, ни весны после неё на Земле!
Как давным-давно, что-то предчувствуя, написал один добрый и грустный человек в старой, бумажной книжке: "Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звёзды и те, которых нельзя было видеть глазом, - словом, все жизни, все жизни, совершив свой печальный круг, угаснут…"
А пока жизнь шла своим порядком, ежечасная, ежедневная, привычная, жизнь одного из годов в длинной цепи тысячелетий, миллиардолетий существования Земли, которая всё ещё продолжала мирно вращаться.
Глава 19
БЕЗДУШНЫЙ ГОЛОС КОСМОСА
На заседании принято было появляться одетыми строго и старомодно. Учёным не хотелось нарушать традицию прошлого века. Все участники регулярного всемирного заседания были в крахмальных воротничках, повязанных тёмными галстуками, и долгополых белых пиджаках. На улице это выглядело бы так же смешно, как пудреные парики и мантии, но на заседании это было как бы данью уважения к великим учёным прошлого, сделавшим величайшие открытия за последние сто - двести лет.
Итак, профессор Ив, готовясь явиться на заседание Координационного Центра Связи "Земля - Космос", снял свой обычный удобный костюм и покорно повязал шею галстуком. Тщательно причесался перед зеркалом и со вздохом вдел руки в рукава неуклюжей одежды прошлого века - пиджака.
За две минуты до назначенного времени, когда прозвенел и заморгал сигнал предупреждения, он уже был готов.
Размеренным, несколько торжественным шагом он проследовал в зал заседаний и занял своё место в кресле. Обычно это было единственное занятое кресло во всём круглом зале. Все остальные места вокруг стола целиком были заняты крупными, в человеческий рост, экранами стереовизоров.
Сегодня же, в виде редкого исключения, ещё двое приезжих гостей - директор Центра "Финстерхорн" профессор Финстер и руководитель "Джомолунгмы" Сью-Сиу - вошли в зал и заняли предназначенные им места.
Профессор Ив щёлкнул рычажком и включился. Бесшумно или с лёгким покашливанием одно за другим возникали на своих местах, вокруг круглого стола заседания, знакомые фигуры и лица директоров отдельных Центров Связи, разбросанных по всему миру. Они много лет знали друг друга. Знали научные труды и имена, даже дружили и иногда спорили друг с другом, но ни разу им не довелось побывать в одной комнате, пожать руки один другому. Включаясь один за другим, они, как всегда, церемонно наклоняли голову в знак приветствия. Лица их были невозмутимо-спокойны. Все они, и мужчины и женщины, были мужественные люди. Лучше чем кто-нибудь на Земле они осознавали реальность и безнадёжность положения. Они знали больше всех и потому твёрже всех должны были держаться.
Они встречались с лёгким поклоном, но сами уже не замечали, что улыбаться они давно перестали, только, обмениваясь короткими фразами, держались ещё более бесстрастно, чем прежде.
Очень скоро, с опозданием не более чем на четыре-пять секунд, весь круг замкнулся. Все были на месте: "Эльбрус", "Финстерхорн", "Попокатепетль", "Джомолунгма", "Ането", "Акангауга" и все другие.
- Кажется, все собрались? - спокойно начал Председатель. - Разрешите заседание считать включённым. Текст сообщений, полученных одновременно во время кратких сеансов связи с Космосом всеми Центрами, совершенно идентичен. Не правда ли? Вот он: "Почему прекратили передачу "46-12-Т". Возобновите". И больше ничего?
- Ничего!
- Ничего!
Председатель обвёл глазами весь круг:
- До сегодняшнего дня это повторилось трижды. И ни у кого нет представления о передатчике "46-12-Т"? Ни у кого?
- Сама классификация, или номенклатура, "46-12-Т" представляется бессмыслицей. Ни одна земная станция не имеет таких позывных. Не говоря уж об установках "Земля - Космос".
- Когда нам непонятен смысл, мы называем это бессмыслицей, - печально констатировал Сью-Сиу. - До сих пор их передачи были недвусмысленно понятны.
- До полной безнадёжности
- Теперь они снова замолчали. Уже четыре дня!..
- Четыре дня! Опять полное молчание.
- Мы ведь им каждый раз отвечали. Просили разъяснить. Ничего в ответ. По-моему, они даже не включаются на приём.
- По-видимому, нам не остаётся ничего другого, как считать эти сеансы связи случайным перехватом каких-то их собственных переговоров.
Точно вращаясь по кругу и всё возвращаясь к одному и тому же безвыходному тупику, продолжалась беседа, даже не похожая на заседание учёных Наконец Председатель собрался с духом и начал:
- Ввиду отсутствия всякого конкретного материала для совместного обсуждения, я полагаю объявить наше заседание…
И тут как будто беззвучно грозовой разряд ударил в залу.
Одновременно: "Эльбрус", "Акангауга", "Финстерхорн", "Ането" вскочили со своих мест.
Сигнал "идёт приём из Космоса" мерцал на экране и настойчиво гудел слабой сиреной тревоги.
Все уже сидели на своих местах, застыв в напряжённом ожидании, вцепившись в ручки кресел.
Прошла ясно и чётко передача:
"Допустима возможность не предусмотренных прежде отклонений первоначальных прогнозов. Принимаем с Земли исключительно передачи типа "46-12-Т". Ценная информация. Все другие передачи лишены смысла, прекратите".
Все услышали, прочли на всех языках передачу из Космоса и остались сидеть не двигаясь.
Наконец заседание выключилось.
Космос смолк, и, кажется, навсегда.
Рассеянно и не спеша переодеваясь в свой обычный костюм после заседания, профессор Ив всё время чувствовал, что ему как будто чего-то недостаёт или что-то не в порядке, но так и не мог понять, в чём дело.
Мачеха в соседней комнате перекладывала с места на место разные мелкие инструменты для улучшения, удержания и поднятия на новую ступень красоты свою внешность: щипчики, вибраторы, флакончики, самопрыскающие пузырьки и прочее. Под постукивание этого инструментария она с неправдоподобной беззаботностью щебетала: "У любви, как у пташки, крылья, ля-ля-ля-ля!.."
Профессор встревоженно прислушивался к её песенке. Когда дошло до того, что эту самую птичку "ля-ля-ля-ля" никто не может поймать, он поспешно ощупал карманы. Ключа от зала, где была заперта Лали, в кармане не было. Ключ был сложнейший, уникальный, электронный, и профессор от души послал к чёрту всех на свете пташек и птичек, начиная с воробья и кончая страусом. Но вслух не сказал ни единого слова.
До самого вечера он был погружён в глубокую и тягостную задумчивость. Он думал, что знает характер своей жены, и надеялся, что она одумается. Надо заметить, что, вообще говоря, люди на Земле на удивление менялись с каждым днём. Становились терпимее и отзывчивее. Они совсем перестали толкаться при входе в ракетобусы, уступали с каким-то удовольствием друг другу место и во время дождя наперебой отдавали незнакомым прохожим на улице свой зонтик и радостно промокали до нитки, посмеиваясь про себя от мысли, как ловко помогли неизвестно кому…