Глава шестнадцатая
Если бы Вовке сказали…
…ну хоть полгода назад, что он будет в школу бежать как на праздник, он бы такого человека, самое меньшее, побил. А вот теперь - бежал! Несся! Летел на крыльях! Потому что в школе не было бобермана.
И на уроках сидел - не вертелся, а глядел на доску во все глаза н слушал каждое слово.
И, странное дело, учиться стало интересно! И жить стало куда как проще. Во-первых, не нужно было напрягать все свои умственные и физические силы на изыскание способов, чтобы в школу не ходить. Во-вторых, в школе не нужно стало томиться от страха и с замиранием сердца вычислять; спросят - не спросят… В-третьих… Ну, мало ли хорошего появилось и в-третьих и в-десятых в Вовкиной жизни! Одно было худо - стюдебеккер.
Поэтому и домой-то идти не хотелось.
Правда, и боберман переменился в лучшую сторону. Он растолстел, сменил шерсть и уже не кидался с воплями на штурм холодильника. На улице он не срывался с поводка, не таскался по помойкам, а солидно и с достоинством прогуливался с Вовкой по бульварам и пустырям. Если бы не его страсть к пению, он бы был довольно сносным псом.
Но петь он хотел непрерывно. Иногда даже среди ночи, даже во сне он начинал утробно завывать! Может быть, ему снилось, что он принят в оперный театр?
Вовка в исследования собачьего пения не вдавался, но сильно тосковал. Он измучился от отчаянной любви Георгина, ему смертельно надоело чистить пальто от следов его лап да и самого бобермана, потому что тот успевал мгновенно извозиться, стоило выйти на улицу.
После отъезда бабули Вовке самому приходилось разогревать обед, самому пылесосить квартиру - шерсть со стюдебеккера сыпалась непрерывно.
Но все бы это ничего! Главное, что его расстраивало в бобермане, - то, что пес никогда не был и не будет выдающимся. Он не может быть пограничником, не может быть и сыщиком, даже в охотники Георгин не годился. Вовка понял, почему встречные с таким удивлением глядят на стюдебеккера, и стал стесняться своей собаки. Даже гулять он выводил пса не на бульвар, а на глухие пустыри и на задворки, где их никто не видел.
Несколько раз он с тоскою вспоминал, как хорошо ему жилось до появления бобермана в их доме. Но к чести сказать, Вовке никогда не приходило в голову от Георгина избавиться.
Можно представить, что сказал бы отец, если бы Георгин пропал! А с некоторых пор Вовка очень дорожил мнением отца. Отец-то оказался замечательным. Они теперь все свободное время проводили вместе. И у них появилась заветная мечта: купить к лету байдарку и махнуть куда-нибудь в поход на север - папа, мама, Вовка и, конечно, боберман! И Вовка понимал, что это не пустые разговоры. Что если отец что-то задумает - все именно так и будет.
А то, что боберман никогда не будет знаменитой собакой? Ну и что, в конце концов! Не всем же быть знаменитыми. Если бы все, скажем, люди стали выдающимися артистами или композиторами, или художниками, или космонавтами, кто бы землю пахал и на заводах работал? Без незнаменитых людей жизнь бы мгновенно остановилась!
Глава заключительная
В один теплый весенний день…
…Вовка отправился на воскресник. Такой воскресник проводился каждый год. Весь город выходил убирать улицы, жечь прошлогодние листья и перекапывать газоны. Вовка, правда, никогда раньше на воскресники не ходил.
- Была нужда! - говорил он. И даже еще хуже: - Дураков работа любит!
Ребята из его класса обижались на такие слова и Вовку не уважали.
А в этом году он прибежал во двор школы раньше всех.
- Однако! - сказал директор школы, не веря своим глазам. Он знал всех выдающихся учеников в лицо. И прекрасно помнил, что Вовку отклеить от дивана, да еще в воскресный день, невозможно. - Однако! - повторил он, когда увидел, как яростно Вовка принялся сгребать мусор, подметать тротуар и в отчаянном одиночестве перекапывать газон. Вовка даже пытался носилки с мусором таскать. Но в одиночку это у него не получилось.
Одним словом, когда ребята из Вовкиного класса собрались в полном составе, он уже половину приготовленной для них работы сделал один. Но ребята в Вовкином классе подобрались, оказывается, будь здоров! Вовка даже не ожидал, что в его классе все такие работящие.
Они сначала поорали на Вовку, что он их работу сделал, а потом как начали сами работать! Да как начали нормы перевыполнять.
- Однако! - сказал директор при подведении итогов. По всему выходило, что Вовкин класс завоевал переходящий вымпел воскресника. И теперь он целый год будет храниться у них в пионерском отряде.
- А на будущем воскреснике, - решили ребята, - мы еще лучше будем работать! Потому что за год мы как следует подрастем и сильно возмужаем!
Директор пожелал ребятам успехов, а вымпел вручил не старосте и не председателю совета отряда, и даже не классному руководителю, - но Вовке. И еще сказал, что Вовка проявил трудовой энтузиазм! Все, конечно, с ним согласились. Все же видели, что Вовка больше всех работал.
Счастливый возвращался Вовка домой! Первый раз его похвалили вот так, на общешкольной линейке. Он понимал, что это - слава! Пусть небольшая, пусть всего-навсего школьных размеров, но все же слава. Честно заработанная и потому самая прочная.
На улицах, по которым шагал Вовка, вовсю шла работа. Во дворах и на газонах копошился стар и млад. И у всех на лацканах рабочих курток и ватников пламенели маленькие вымпелы. Совсем такие, как тот большой, который Вовка со своим классом заработали.
От костров, где горел мусор и прошлогодние листья, шел замечательный сизый дымок, из репродукторов, установленных на стенах домов, грохотали такие марши и песни, что Вовка шел, невольно печатая шаг, как на параде. От музыки, от весеннего воздуха, оттого, что силой налились натруженные руки, он даже на минуту позабыл про бобермана. И только когда у своего дома увидел плотную толпу, привычно обмер:
- Опять Георгин что-то натворил!
И верно, причиной этого сборища был Георгин.
Он торчал в раскрытом окне Вовкиной квартиры. В том, рядом с которым был репродуктор.
Неизвестно, как боберман сумел открыть наглухо задраенные шпингалеты, но только окно было распахнуто настежь. Тюлевые занавески, будто легкие крылья театрального занавеса, взмывали над вдохновенной мордой стюдебеккера.
К своему удивлению, Вовка не услышал привычных милицейских трелей, визгливой ругани жильцов или пожарной сирены. Толпа, собравшаяся под окнами, стояла молча и внимательно слушала Георгина.
А боберман пел. Широкая мелодия народных инструментов лилась из репродуктора, а стюдебеккер так талантливо завывал, что казалось - он известный, знаменитый солист, а огромный заслуженный ансамбль только аккомпанирует ему.
"Всю-то я Вселенную проехал!
Нигде милой не нашел…"
- стройно выводили балалайки, и стюдебеккер, старательно вытягивая шею, закатив глаза, вдохновенно мотая башкой, тоже вел мелодию:
"Я в Россию возвратился!
Сердцу слышится привет!"
- Во дает! - услышал Вовка почтительный шепот за своей спиной. - Второй час исполняет!
- Это что! - поддержал другой слушатель. - С утра романсы Чайковского передавали - так он их так разуделал, почище филармонии!
- Уникальная собака!
- Феномен!
Дружные аплодисменты потрясли улицу, когда репродуктор, а с ним и Георгин замолчали.
- Да! - сказал старичок в пупырчатой кепке. - Ведь как поет, сукин сын! За душу берет! Только что слов не выговаривает.
- Действительно!
- Вот именно! - раздавались голоса.
- Чья это удивительная собака?
Вовку кинуло в жар. Он понял, что слава - огромная, о которой он мог только мечтать всего несколько месяцев назад, теперь сама идет к нему навстречу. Но сегодня ему почему-то совсем не хотелось хвастаться. Больше того, он даже смутился: ведь это Георгин пел, а не Вовка, и никакой Вовкиной заслуги в этом, на первый взгляд, не было. Поэтому он ничего не сказал, а только покраснел от удовольствия.
И тут Георгин, который тоже весь светился от радости, разглядел Вовку в толпе. Он залился, заметался на подоконнике, и, наконец, глядя на хозяина с невыразимой нежностью, сказал:
- Вво-вва! Ввво-вва!
- Разговаривает! - ахнул народ.
Все оглянулись и посмотрели на Вовку.
- Вас э… что же… действительно Вовой зовут?! - спросил профессор.
- Да! - сказал Вовка, чувствуя, что уши у него горят, как огни на Ростральных колоннах.
- Говорящая собака! - выдохнула потрясенная толпа.
- Вво-вва! Ввво-вва! - изнемогая от любви, простонал стюдебеккер.
- Да! - сказал Вовка. - Это моя собака!
Опубликовано в журнале "Костер" за июль и август 1988 года.
© 2001-2007