Поскрипывая полозьями, обоз тронулся в обратный путь.
Глава 26
ЛЕДЯНАЯ КУПЕЛЬ
Мороз крепчал, позёмка усиливалась. Снег, как песок, с шорохом перекатывался по полю. Около каждой сухой былинки быстро вырастали маленькие острогранные сугробики и так же быстро развевались ветром. Дорогу переметало. Шерсть у лошадей на боках заиндевела.
Холод забирался под полушубки, покусывал пальцы на ногах. Ребята, спрыгнув с возов, подолгу бежали вслед за санями, оглушительно хлопали рукавицами, приплясывали или начинали бороться.
Только Витя, нахохлившись, сидел на возу, хотя мороз не щадил и его. Но после пьяной болтовни отца в чайной ему было трудно примкнуть сейчас к ребятам.
"Набрехал, наплёл - ему и горя мало!" - с раздражением думал он об отце, который, закутавшись в тулуп, дремал на последней подводе и далеко отстал от обоза.
Начинало смеркаться. Лошади устали, обоз растянулся. Продрогший Витя то и дело покрикивал на Гордого, торопясь скорее добраться до дому. Его подвода далеко ушла вперёд.
Умный конь хорошо помнил дорогу, и, когда она раздвоилась - вправо путь шёл в объезд на мост, влево - прямо через реку, - он уверенно повернул влево.
Витя вспомнил наказ отца ехать через мост и потянул за правую вожжу. Но за рекой приветливо светились окна в домах, оттуда потянуло дымом печей, донёсся дружный лай собак, и мальчику поскорее захотелось к теплу, к свету.
"Ничего, проскочим", - вяло подумал он и опустил вожжу.
Разбежавшись с заснеженного берега, лошадь вынесла сани на лёд. За день ветер сдул с замёрзшей реки снег, перемёл дорогу, и Гордый брёл наугад, испуганно кося глазом на тёмные полыньи. Но сумерки сгущались, и трудно было отличить, где находилась полынья, где просто лёд.
Неожиданно под полозьями раздался подозрительный треск. Витя вскочил с сиденья и хлестнул лошадь вожжами. Она резко рванула в сторону, сани раскатились и оказались около полыньи. Кромка льда обломилась, заплескалась вода, и воз начал погружаться в реку.
Вите сразу стало жарко. Он выпрыгнул из саней и, дёргая вожжи, заорал на Гордого.
Конь, весь устремившись вперёд, делал отчаянные усилия, чтобы вытянуть воз из воды. Но копыта Гордого скользили, тяжёлые сани тянули его назад, и задние ноги лошади сорвались в воду…
Витя выронил вожжи и кинулся к берегу. Навстречу ему спешили ребята.
- Тонет!.. Лошадь тонет! - хрипло бормотал он.
- Зачем ты через лёд поехал? - сердито спросил Костя. - Мы же кричали тебе!
Ребята подбежали к лошади, ухватились за оглобли, пытаясь помочь ей выбраться на лёд. Но тяжёлые сани глубоко погрузились в воду, хомут сдавливал шею Гордого, и он начал хрипеть.
- Мешки надо сбросить! Лошади легче будет, - сказал Паша Кивачёв.
- Не до мешков тут! - отмахнулся Костя. - Гужи надо рубить.
Но топора не было, и Костя принялся быстро развязывать супонь, потом чересседельник. Лошадь, освобождённая от оглоблей, с силой рванулась вперёд. Лёд под её передними ногами обломился, и она очутилась по горло в воде. Вместе с ней полетел в ледяную купель и Костя.
Не помня себя Варя пронзительно закричала и бросилась к полынье. Но Паша с Митей успели вовремя схватить её за полы шубейки и оттащили назад. Сами же они плашмя легли на лёд и подползли к краю полыньи. Костя, хватаясь за кромку льда, барахтался в воде. Ребята протянули ему руки и помогли выбраться из полыньи.
Между тем лошадь, ломая лёд, добралась до мелкого места, выскочила на берег и побежала к конюшне.
Костя стучал зубами и не мог вымолвить ни слова. Мокрый полушубок покрылся ледяной коркой, стал жёстким, точно был сшит из луба.
Паша с Митей сняли с Кости валенки, вылили из них ледяную воду, насовали внутрь валенок сена и вновь обули приятеля. Варя сняла с него мокрую шапку и завязала ему голову своим платком.
- Замёрз? Да? - растерянно спрашивал Витя.
С той самой минуты, когда сани провалились в полынью, он, казалось, потерял голову: то бросался бежать в колхоз, то звал на помощь отца. Сейчас Витя предложил собрать из всех саней сено, развести костёр и отогреть Костю.
- Совсем рехнулся! - чуть не плача, прикрикнула на него Варя. - Есть время ждать! Человек и так окоченел… - И она распорядилась: - Ребята, гоните подводы через мост, а мы с Витькой Костю домой поведём.
Витя подхватил Костю под руку и потянул к колхозу.
Но тот вырвался и сам побежал на огоньки. Застывшие ноги слушались плохо, и мальчик то и дело спотыкался. Варя подталкивала его в спину и торопила:
- Да ну же, Костя! Быстрее! Не поддавайся морозу! Шевели ногами-руками…
Наконец добрались до околицы деревни.
- Далеко ещё до Ручьёвых. Замёрзнет Костя! - сказала Варя.
Витя потянул Костю к своему дому, который уже был виден сквозь деревья:
- Давай к нам! У нас тепло… отогреешься!
У Кораблёвых Галина Никитична с матерью переодели Костю во всё сухое, растёрли водкой и, уложив в Витину постель, напоили его липовым цветом.
Мальчик забылся беспокойным сном.
Вскоре явился Никита Кузьмич. Он был мрачен, хмель его прошёл. Заметив спящего в Витиной постели Костю, встревоженных дочь и жену и прикорнувших у тёплой печки сына и Варю, он помрачнел ещё больше.
- Эх, отец, отец! - укорила его Анна Денисовна. - За ребятами не мог уследить!
Никита Кузьмич ничего не ответил и подошёл к Косте:
- Липовым цветом напоили?
- А как же!.. И водкой растёрли, - ответила жена.
- Надо бы ещё малины сушёной достать! - Никита Кузьмич снял со стены тяжёлую шубу и накрыл закутанного одеялами Костю. - Главное, чтоб пропотеть… Пот, он всю простуду выгонит.
В сенях затопали, зашаркали веником. Вскоре в избу вошли Сергей с Фёдором Семёновичем, а вслед за ними Паша и Митя.
Сергей наклонился над Костей. Учитель потрогал лоб мальчика и вполголоса сказал:
- Надо за врачом послать.
- Уже послали, - ответила Галина Никитична.
Никита Кузьмич пригласил Сергея и учителя присесть и немного растерянно признался:
- Вот ведь какая оказия!
- Как же вы, Никита Кузьмич, допустили такое? - покачал головой Сергей. - Парень ледяной воды хлебнул, да и воз с добром потопили… Не похоже это на вас!
- Так говорил же я… знай, школяры, свой шесток, не вяжись за мной. Не послушались!
Паша, думая, что Никита Кузьмич сейчас начнёт бранить Костю, решил не давать его в обиду:
- Никита Кузьмич… так мы же кричали вашему сыну. Зачем он через лёд поехал?
- Ну-ка, Паша, доложи всё по порядку, - сказал Фёдор Семёнович.
Переглянувшись с Митей, Паша начал рассказывать. С каждым его словом Витя всё ниже опускал голову.
Анна Денисовна ахала, с жалостью посматривая на сына. Никита Кузьмич беспокойно мял бороду.
Сколько раз выручал он своего любимца, покрывал перед мальчишками, учителями и соседями все его проделки и шалости! Сколько раз рассудок подсказывал ему, что с сыном надо быть построже, посуровее, но всегда его мягкое сердце брало верх, и он кривил душой, говорил заведомую неправду, делал всё, чтобы только Вите не переживать горьких минут! Неужели же сейчас он не прикроет сына своей широкой спиной, не спрячет его под крыло?..
Никита Кузьмич прошёлся по избе, словно что-то обдумывая, и неожиданно перебил Пашу:
- Моя вина, граждане! Поблажку себе дал, выпил лишку. А Витю в дорогу передом пустил. И что с грузом через лёд ехать опасно - не предупредил, запамятовал. А он ещё дитё, где же ему уразуметь, что беда подстерегает. Так что сына не судите… Все убытки на себя беру…
- Так ли это, Никита Кузьмич? - недоверчиво переспросил учитель и пристально посмотрел на Витю.
И тот, точно покоряясь этому взгляду, медленно оторвался от печки и шагнул к отцу:
- Не надо меня выгораживать!.. Не надо! Натворил беды - сам и отвечу.
- Да ты… ты чего сорвался? - опешил Никита Кузьмич. - Зачем наговариваешь на себя, зачем на рожон лезешь?
- Фёдор Семёнович! Товарищ Ручьёв! - не слушая отца, продолжал Витя. - Я знал, что через лёд ехать нельзя, знал! Отец предупреждал меня. Только я думал, что проскочу… домой скорее захотелось… А вот и зарвался… И Костя из-за меня в воду попал… и воз утонул из-за меня… - Голос у мальчика задрожал, и он бросился в соседнюю комнату.
В избе долго все молчали. Наконец Никита Кузьмич тяжело опустился на лавку:
- Вот и пойми их, сыновей да дочек! Растишь, пестуешь, при случае и душой покривишь, чтобы им только хорошо было, а они вдруг своё: "Не желаю, не надо…"
- Ещё вам урок, Никита Кузьмич! - тихо сказал учитель. - Всё сына от жизни прячете, от товарищей, помягче стелете, стараетесь, чтоб не ушибся. А ведь от жизни не отгородишься. Дверь на запоре - так жизнь, она в окно ворвётся. И одной любовью да жалостью из сына человека не вырастишь…
- Может, ваша-то правда и посильней моей, Фёдор Семёнович, - наконец, невесело усмехнувшись, признался Никита Кузьмич.
Фёдор Семёнович кивнул Сергею и поднялся из-за стола:
- Час поздний… пора людям и покой дать!
Сергей вышел вслед за учителем. Поднялись и Паша с Митей. Только Варя продолжала сидеть у печки. Галина Никитична тронула её за плечо. Девочка умоляюще посмотрела на учительницу:
- Я здесь побуду… Может, Косте потребуется что…
- Иди домой, Варенька… Мы всё сделаем.
Галина Никитична проводила ребят до крыльца. Когда она вернулась в избу, отец по-прежнему в глубоком раздумье сидел на лавке. Мать бесшумно расставляла на столе тарелки, резала хлеб и с тревожным любопытством поглядывала на мужа.
- И чего ты, отец, закручинился? Сынок в года входит, не век же ему за твоей широкой спиной хорониться. По всему видно, парень на свои ноги встаёт. Садись-ка ты ужинать.
- Нет уж… без меня вечеруйте.
Никита Кузьмич постоял около спящего Кости, вздохнул и вышел в соседнюю комнату.
Глава 27
НЕОПЛАТНЫЙ ДОЛГ
Купание в ледяной воде даром не прошло: Костя заболел. К утру у него поднялась температура, и Сергей, закутав брата в тулуп, повёз его в больницу.
Проводить Костю прибежала Варя.
- Плохо с ним? Да? - спросила она у Сергея.
- Бредил всю ночь… Топор требовал. "Руби гужи!" - кричал.
Возок был маленький, и девочке негде было сесть. Она встала на запятки и всю дорогу поглядывала на Костю, надеясь перехватить его взгляд. Но воротник тулупа плотно закрывал лицо мальчика.
Пурга за ночь утихла, дали прояснились, деревья, опушённые инеем, стояли недвижимо и казались хрупкими, точно отлитыми из фарфора. Сухой снег визжал под полозьями.
С наветренной стороны изб, амбаров и сараев намело огромные сугробы с искусно обточенными гранями, с причудливо нависающими козырьками. В поле на буграх снег снесло, и обнажилась мёрзлая рыжая земля.
Подвода остановилась у крыльца больницы. Сергей, как маленького, взяв брата на руки, понёс его в помещение.
Костя заметил Варю и поманил её к себе:
- Бригадиром пусть Митя пока будет… А ты за теплицу отвечаешь. Понятно?
- Не беспокойся, всё сделаем. Ты лечись.
- Я долго не залежусь. Грипп у меня, наверное.
А на другой день Варя вновь бегала в больницу и узнала от санитарки, что у Кости Ручьёва воспаление лёгких.
На уроке девочка сидела, повернув голову к окну, и ей всё представлялись заснеженная Чернушка, полынья во льду, тонущий воз и Костя, бросившийся спасать коня.
- Ты совсем не слушаешь! - шепнула ей Катя. - Клавдия Львовна заметить может…
В перемену Варя рассказала восьмиклассникам, что Косте придётся пролежать в больнице не менее трёх недель.
Ребята приуныли. Это было совсем некстати. Приближались зимние каникулы, школьников ждали новогодняя ёлка, катание с гор, лыжные состязания, к которым Костя уже начал готовиться.
- Вот это хлебнул водички! - огорчённо сказал Паша. - Дорогонько ему купание обойдётся…
- Что говорить! - отозвался Вася. - Будоражил нас, подгонял, а теперь сам застрянет, как воз в распутицу… А всё через кого? Через одного недотёпу… - И он покосился на Витю, который, не решаясь подойти к ребятам, медленно собирал учебники и тетради.
- Тихо, ты! - одёрнул его Митя. - Не знаешь разве, что Витя во всём повинился, от отцовского заступничества отказался? Думаешь, легко это?..
- Ты, Новосёл, помолчи! - сказал Паша. - Я тебе потом всё растолкую…
И хотя ребята ничего обидного Вите не говорили, но мальчику казалось, что в душе они негодуют на него и никогда не простят Костиной болезни. Он ходил подавленный, молчаливый.
- Вы Вити Кораблёва сейчас не сторонитесь, - сказал Фёдор Семёнович школьникам. - Помягче с ним будьте. Поддержите его…
Дома Никита Кузьмич с досадой посматривал на приунывшего сына:
- Что, брат, достаётся тебе? Не принял моей подмоги, так уж пеняй на себя… выкручивайся теперь как знаешь.
Но потом, не выдержав, он начинал собираться в школу:
- Так уж и быть, поговорю я с директором. А то ведь заклюют тебя, на ногах не устоишь.
- Совсем это не нужно, - сдерживала его Галина Никитична. - Ты лучше Витю спроси, как к нему в классе относятся. Не похоже, чтобы его заклевали…
И Витя всё чаще и чаще становился на сторону матери и сестры. Он стал мягче с ними, предупредительнее. Часто Витя и Галина Никитична вместе шли в школу, и между ними завязывались откровенные разговоры.
Когда же в сумерки сестра собиралась за водой, мальчик отбирал у неё вёдра и сам отправлялся к колодцу. Возвращался он обычно не скоро, так как пережидал, чтобы от колодца все разошлись, ставил на лавку в кухне тяжёлые вёдра и жадно пил холодную воду.
Как-то раз, возвращаясь вместе с ребятами из школы, Витя заметил мать. Она тянула к речке маленькие круторогие санки с плетёной корзиной, наполненной бельём. На повороте санки раскатились, и корзина опрокинулась в снег.
Варя с Катей первыми кинулись к Анне Денисовне, помогли поднять корзину, собрали мокрое бельё.
- Тётя Нюша, давайте мы повезём, - предложила Варя, хватаясь за верёвку. - А вы сзади придерживайте.
Подбежал запыхавшийся Витя:
- Это вас не касается… Идите своей дорогой!
Он отобрал у девочек верёвку, впрягся в санки и потянул их к речке.
- Не иначе, где-нибудь медведь издох! - ахнула Катя. - Витька Кораблёв бельё повёз полоскать! Чудо из чудес!
- Да-а… событие! - улыбнулась Варя.
Витя спустился на лёд и остановился у края проруби.
- Вот спасибо, сынок!.. Иди теперь. Я одна управлюсь, - сказала Анна Денисовна.
Витя оглянулся: девочки всё ещё стояли на высоком берегу.
- Нет… Я с тобой побуду, - тихо сказал он. - Давай пополощу! - и потянулся к корзине с бельём. Мать с удивлением покосилась на сына:
- Тогда уж лучше вальком постучи…
Витя взял тяжёлый, слегка изогнутый валёк и, присев на корточки, принялся изо всех сил колотить им по белью. Колючие брызги, как мелкий песок, летели в лицо, звучные удары валька далеко разносились по реке, и им отвечало такое же звучное эхо.
От ветра и ледяной воды пальцы на руках вскоре зашлись, стали неповоротливыми, чужими.
Вите очень хотелось сунуть их за пазуху или в варежки, но было неловко перед матерью, которая то и дело погружала руки в прорубь и, казалось, не чувствовала холода.
- Ты не храбрись, погрей пальцы-то, закоченеют! - посоветовала мать. - А на меня не смотри - у меня руки дублёные.
Витя немного подышал на пальцы и, раззадорившись, решил всё же пополоскать бельё. Выхватил из корзины рубашку и окунул её в прорубь. Ледяная вода, как кипяток, обожгла пальцы. Витя отдёрнул их, и течение утянуло рубашку под лёд.
- Мама… я рубаху утопил, - растерянно признался мальчик.
Мать покачала головой, потом рассмеялась и махнула рукой:
- А туда ей и дорога!.. Она латаная и не по плечу тебе. А старое, что ж его жалеть… - Анна Денисовна распрямила поясницу и пытливо посмотрела на сына: - Как в школе-то? Очень ребята косятся на тебя?
- Да нет, не особо. Может, что и думают про себя, только молчат…
- Ничего, ничего… Переболеешь - сладитесь, слюбитесь… Ребята у нас добрые. Ты бы Костю-то проведал. Как он там?..
Витя замялся. Он не раз подумывал о том, чтобы сходить к Ручьёву в больницу, поговорить с ним с глазу на глаз, но никто его не приглашал туда, а пойти одному у мальчика не хватало решимости.
- Схожу как-нибудь, - пообещал он матери.
Но вот дня через два Варя после уроков объявила, что сегодня восьмиклассники могут навестить Костю.
Ребята сбежали вниз, разобрали стоявшие за крыльцом лыжи и через школьный сад заскользили с холма вниз, к больнице.
Задержался лишь Витя Кораблёв.
- У тебя что? Крепление не держит? - спросила у него Варя. - У меня запасной ремешок есть. Возьми!
- Да нет… Уже исправил… - Витя вдел ногу в крепление и, помявшись, спросил: - А он что, Ручьёв… и меня звал?
- Понятное дело, всех!
- Тогда пошли! Догоняй! - обрадовался Витя и, с силой оттолкнувшись палками, покатился со "школьной горы".
Он мчался напрямик, ловко объезжая заснеженные кусты и стволы деревьев, взвихривая на поворотах веера снежной пыли. Вскоре школьники подъехали к больнице. Но к Косте сегодня их не пустили. Пробравшись к окну, они пытались посмотреть в палату сквозь оттаянные кем-то "глазки" в замёрзшем стекле, но увидеть ничего не успели: из-за угла вышел больничный сторож и разогнал школьников.
Кораблёв в эти дни жил неспокойно. Восьмиклассники как будто не сторонились его, и всё же на сердце было нелегко. Мальчику всё казалось, что он перед ребятами, особенно перед Костей, в неоплатном долгу.
- Что ты как в воду опущенный ходишь? - как-то спросила его Варя. - Встряхнись! Можно подумать - обижают тебя в школе.
- Я на ребят не жалуюсь… - Витя помолчал, потом смущённо признался: - Только мне для вас такое сделать хочется… что-нибудь особенное!
Что особенное - он и сам хорошо не знал. Может быть, случится пожар или кто-нибудь будет тонуть, и Витя первый бросится на помощь. Или Костя Ручьёв из-за болезни сильно отстанет в учёбе, и он возьмётся подготовить его к экзаменам…
- Зачем же особенное? - точно угадав его мысли, сказала девочка. - Никто пока не горит, не тонет. Просто будь с нами вместе, заодно.
- Это так, - согласился Витя и спросил, удалось ли Варе увидеть Костю.
- Сегодня пропустили… Ему легче стало. Книги отнесла, про ребят рассказала, про теплицу.
- А он что?
- Беспокоится, конечно… - Варя внимательно посмотрела на мальчика. - Костя просил, пока он в больнице лежит, чтобы ты с Праховым позанимался…
- Это правда? - встрепенулся Витя.
- Прикажешь ещё клятву дать? - рассердилась Варя. - Конечно, просил! И сказал, чтобы ты построже с Праховым, потачки ему не давал…
- Будьте покойны, я его возьму в оборот!
В тот же вечер Кораблёв явился к Алёше Прахову и сказал, что будет заниматься с ним по математике.
- А ты это как? - удивился Алёша. - Сам надумал? Или прислал кто?
- Костя велел… пока он болен. Нельзя тебя из рук выпускать.
- Ну, если Костя, то давай… - согласился Алёша.