На этот раз не пели и не играли в массовые игры. Ютка сдержала слово: сбор был действительно посвящен важному вопросу и быстро закончился. Ютка сообщила, что их шефы спрашивают, не хотят ли пионерки поработать летом в садоводстве, посадить цветы и кустарники вдоль одного участка Зеленого шоссе. Нужно наметить, где рыть ямки, готовить почву, делать грядки, поливать, выпалывать сорняки - словом, помогать садовникам. На производственной практике их звено работало лучше других, поэтому шефы и позвонили прежде всего им. Из параллельного мужского класса тоже приглашают лучшее звено. Работать придется недолго, а оплата почасовая, вечера у всех будут свободными.
Ютка сказала, что она никому не хочет навязывать свое мнение, но лично ей нравится эта идея - они же все с удовольствием работали в садоводстве, а тут им еще и деньги заплатят. К тому же они окрепнут на этой работе и наверняка загорят.
- Короче говоря, - закончила Ютка, - решайте как хотите. Если звено откажется, я одна запишусь на работу - дядя Чуха сказал, что можно и в индивидуальном порядке.
Фалуш посмотрела на Варкони, та - на Фалуш. Козма и Элек тут же покачали головами. Ютке это было понятно: у них у обеих в деревне жили родственники, у которых они всегда проводили летние каникулы. "Что ж, остается восемь. Надо решать".
Ютке казалось, что этот вопрос не вызовет больших споров и звено согласится на предложение шефов - ведь девочкам нравилось вместе работать. Разве что только Борбала Иллеш откажется - она вообще не любит работать и готова хоть целый день просидеть перед зеркалом. "А жаль, - думала Ютка, - можно только пожалеть ее. Ведь, в общем, эта Иллеш очень хорошая девочка. Но она совсем еще ребенок. Ну да не беда, если Бори сначала и откажется: ее-то я сумею уговорить; хоть она и любительница пошуметь, но, в общем, меня слушается. Садоводство ждет ответа завтра к утру, до тех пор я уломаю Иллеш, и мы, ввосьмером, пойдем к дяде Чухе". Ютка взглянула на Боришку.
Бори молчала и смотрела куда-то в сторону отсутствующим взглядом. Наверняка у нее Рудольф на уме, а не разбивка грядок и не рыхление почвы… "Ладно, - решила Ютка, - до завтра еще много времени".
- Ну что ж, голосуйте, - промолвила она усталым голосом. Утром ей запломбировали зуб, а днем с бабушкой опять стало плохо, и Ютке пришлось бежать за врачом и варить обед. А к трем часам нужно было в школу, на сбор.
Иллеш встрепенулась. "Сейчас она начнет выступать против, - подумала Ютка. - Ну да ничего. Я люблю Боришку, так как верю, что она станет иной. Лишь бы она только не затеяла долгий спор! Ведь мне еще нужно сбегать в магазин и приготовить уроки на завтра".
- Я согласна, - сказала Бори. - Я готова хоть все лето работать. С удовольствием. Подумаешь, один год не поеду на лето к сестре.
Все, ошеломленные, смотрели на Боришку. Николлет Ковач толкнула в бок Тимар. "Наверное, Ютка заранее договорилась об этом с Иллеш, но когда?.. Может, в поликлинике? Бори палец о палец не ударит по доброй воле, не то что землю рыхлить или сорняки полоть…"
В три двадцать все, как одна, проголосовали, и на этом сбор закончился. Тимар побежала на свое фехтование, а остальные вместе не спеша спускались вниз по лестнице. Ютка шла рядом с Боришкой. Все они жили здесь, на улице Беньямина Эперьеша, все знали, что Рудольф переехал в Боришкин дом, но сейчас разговор все равно шел только о летней работе. И, пожалуй, лишь Ютка, говоря о планах, не забывала и о Рудольфе с Боришкой. "Что за детская игра! Какие глупости!" Ютка вовсе не была пай-девочкой из рождественской сказки, просто она была намного отзывчивее других. Как и у всех остальных девочек в звене, у Ютки тоже были свои мечты, но она умела как-то держаться в границах реального, не давала разыграться своей фантазии и отказывала себе во многом. Рудольф и все тому подобное - как далеко это от нее! Нужно прежде хорошо закончить среднюю школу, чтобы получить право на стипендию в гимназии.
- Глядите-ка, Варьяш! - зашептала Варкони. - Низвергнутый король, развенчанный сердцеед!
И действительно, навстречу им шел Варьяш; он даже поздоровался с ними, что-то буркнул на ходу и поспешил дальше своей дорогой. Девочки прыснули.
- Нечего хихикать! - шепотом оборвала их Ютка. - Ему и так обидно!
Она посмотрела вслед парню серьезным, печальным взглядом: "Вот провалится опять на экзаменах, забросит учебу и пойдет работать в садоводство, к дяде Чухе, - подумала Ютка. - Да… Упустили мы его. В прошлом году Куллер не подтянул его - следовало бы в этом году…"
- Бывший Варьяш! - снова проговорила Варкони. - Ты слышишь, Бори?
Бори не слышала. Она думала в этот момент совсем о другом - два слова стучали в ее мозгу: "Почасовая оплата". Почасовая оплата в течение шести недель. Рудольф до рождества будет за границей, а к тому времени, когда он вернется, она заработает себе на нейлоновое платье и на туфли на высоких каблуках.
Вообще-то работать ей не хочется. И она ни за что не будет работать, когда станет взрослой, что бы там ей ни говорили. Уборкой в квартире пусть занимается кто-то еще, может быть мать. А она будет наслаждаться жизнью с Рудольфом…
V. День Анны
"Сегодня мой день рождения, - думала Анна Фалуш, лежа в тени на траве. - Как странно… Таких именин у меня еще никогда не было… Вот уже третью неделю мы - нас восемь девочек, звено "Сокол" 7-го мужского класса и Варьяш - работаем здесь… Эти чудаки купили мне в складчину капроновый шарф… и церемонно поднесли. Правда, потом норовили потянуть меня за уши, мальчишки конечно. Они противные!.. А дядя Чуха подарил букет цветов… Я еще ни от кого не получала такого красивого букета… И все-таки как странно здесь!..
Теперь, уже гуляя по этому шоссе, я невольно буду вспоминать, что и моим трудом создана эта красота. А когда-нибудь, через много лет, приду сюда с ребенком и скажу: "Здесь, сынок, я полола сорняки, рыхлила землю, таскала камни. Правда, камни за нас возили обычно мальчишки на тачках. Но копали мы сами… А какие руки у нас стали! Бори Иллеш иногда даже ныла, что обломала все ногти на этой каторге, но мы не жалели ее: зачем было приходить на работу с такими длинными ногтями! Конечно, и наши руки после такой работки не приведи господь, но зато как было все хорошо, как было хорошо!"
Короткая передышка кончается, но никто не хочет подняться первым: такая жара, что и пальцем пошевелить трудно. Двадцать шестое июля - день Анны. Еженедельно они получают зарплату, как заправские рабочие. Дядя Чуха говорит, что со временем здесь будет открыто кафе-мороженое. "Я специально сюда как-нибудь приеду, - думает Фалуш, - и всласть наемся мороженого!.."
С мальчишками хорошо работать.
Конечно, они любят говорить гадости, и вообще у них недостатков хоть отбавляй, а все же с ними хорошо! Да и работа спорится… Даже Бори Иллеш, которая терпеть не могла копаться в земле, и то ишь как вкалывает!
А Боришка Иллеш столько пережила здесь, что и в пяти кинофильмах не вместишь. Когда они на сборе решали, браться ли за эту работу, еще и речи не было о том, что и Варьяш будет работать с ними. Варьяш больше не учится в их школе, теперь он ученик при садоводстве, кандидат в подсобные рабочие…
Сейчас он может запросто работать вместе с Боришкой Иллеш… И - вот потеха! - если бы во время отдыха не лежала распластавшись, как лягушка, на земле, и не поленилась добрести до Рыночной площади, она могла бы увидеть там своего "без пяти минут свекра" - старого Варьяша, инвалида, торгующего сладостями под сенью платановых деревьев. У дядюшки Варьяша есть коляска, к которой приспособлен небольшой стеклянный ящик - в нем он держит конфеты. Разъезжая меж палаток на коляске, Варьяш предлагает свой товар.
Фалуш представила себе, как старый Варьяш, узнав Борбалу Иллеш, бросившую его сына, швырнула бы ей в лицо палочку постного сахара. Анна потянулась. За это лето они все и выросли, и окрепли, и даже немного растолстели. Теперь они уже не чувствуют ломоту во всем теле, как в первую неделю. Оказывается, и к этим тяжелым работам можно прекрасно привыкнуть, стоит только втянуться. Зимой, возможно, им будет даже недоставать этой постоянной физической нагрузки. А до чего приятно сознавать, что там, где несколько дней назад были лишь камни да ямы, сейчас проходит шоссе и вдоль него тянутся цветочные клумбы. И это - результат их труда!
"Я и на будущий год пойду работать, - думает Фалуш. - Перед гимназией. И лучше бы всего - снова здесь. Раньше я мечтала стать адвокатом. А не стать ли мне агрономом-садоводом? Надо будет подумать над этим…"
Облака. Плотные, низкие и тяжелые, они, подсвеченные солнцем, становятся желтыми, как накипь; июльское солнце яростно печет, но ленивые облака не желают дать земле дождя, хотя сейчас он так нужен: земля вся пересохла, растрескалась… "Вода… Откуда взять воду? Как разрешить эту проблему? - думает Кучеш. - Мы так измучились, пока вскопали этот участок. Полоть его - просто наказание! Вместе с сорняками вытаскиваются целые куски пересохшего, затвердевшего грунта. Надо будет спросить у учительницы, люди какой профессии по-настоящему занимаются этими вопросами…"
"До чего же я полюбил вас, мои девчушки! - думает Чуха. - Бедняжки, как вы намучились за это ужасное лето! Все обгорели - ишь как кожа лупится! Ваши маленькие ладони покрылись пузырями мозолей. Помню, какие кислые у вас были вначале мордашки, зато сейчас вы весело смеетесь. Когда в будущем им придется бывать здесь, у каждого дерева, у каждого кустика меня будет встречать ваша улыбка. А больше всех мне полюбилась эта худощавая Ютка Микеш!"
"Сказать ему? - терзала себя думами Ютка Микеш. - Нет, наверное, не я, а Боришка должна убедить его сдать переэкзаменовку за восьмой класс… Почему она так легко примирилась с тем, что парень останется, по сути дела, недоучкой? Почему она не заботится о нем?
У нее теперь только Рудольф на уме. Рудольф и Рудольф. А тот, как уехал за границу, так всего одну - единственную открытку прислал, и то всему дому: "С уважением шлю привет издалека всем жильцам нашего дома. Тибор Шош". Этот Рудольф совсем и не думает о ней… А Сильвия Ауэр! И как не стыдно Боришке даже рассказывать, на что подбила ее Сильвия?! Оказывается, они как-то подобрали ключ к ящику его письменного стола и стали там шарить - нет ли писем или каких-либо фотографий…
Разумеется, они ничего в столе не нашли, ничего такого, что свидетельствовало бы, что у него есть девушка-невеста. Впрочем, это еще ни о чем не говорит. Ведь он, например, мог взять с собой за границу памятную фотокарточку или другой сувенир, чтобы не чувствовать себя там одиноким…
Но хороша Сильвия! Взломщица! Я так и сказала Боришке свое мнение. Теперь, конечно, Бори не будет со мною так откровенна, как раньше…
Но что интересно: она работает, как машина, а когда выдают получку, то она с какой-то странной, непонятной жадностью смотрит на деньги. Остальные, получив зарплату, тотчас же бегут на рынок и опустошают запасы дядюшки Варьяша или мороженщика. А Иллеш - нет. Она копит деньги. Что-то хочет купить себе на них. Но что?
Дядюшка Варьяш…
Что будет с вашим сыном?
Что будет со всеми? Ведь Варьяш, как и они все, - дитя улицы Беньямина Эперьеша. Мать Варьяша бросила семью, не пожелала жить с инвалидом. Кто же заботится о Миклоше? Разве отец заботится о нем? Конечно, нет! Он только ругается, пьет и горланит песни…"
"Будущие господа восьмиклассники! - думал Миклош Варьяш. - Будущие барышни восьмиклассницы! Еще год, и вы получите аттестат зрелости. Скорее бы вы уже отчалили отсюда! За несколько недель вы едва научились держать в руках лопаты. А эта Иллеш только и делает, что смотрит на свои лапы. Странная все-таки девица!
Зато работать - отличная штука. Ни о чем ты не думаешь, настроение хорошее, знай себе посвистывай! И зачем только все так стремятся закончить школу? Как приятно, что дядя Чуха любит меня, только бы он не посылал меня каждую субботу в магазин "Резеда" разносчиком цветов! Все мне нравится в работе по садоводству, не по душе только быть на побегушках в "Резеде", разносить заказы - букеты цветов, цветы в корзинах и горшках, - звонить в чужие квартиры - фу, противно! Совсем другое дело готовить почву для посадки, отбирать семена, окапывать и рыхлить…
А тут еще эта Микеш! И чего она пялит все время на меня глаза. Терпеть этого не могу! Стоило мне недавно порезать руку, так она тут как тут - лезет с аптечкой, тоже мне сестра милосердия! Просто психованная! Ну, порезался - ей-то что? Зачем перевязка?! А она еще спрашивает: "Больно, Миклош? Очень?" Пришлось снять повязку: мол, не беспокойся, все прошло, и оставь меня в покое, нечего за мной бегать! Хватит с меня этих девчонок, и Боришки Иллеш, и всех остальных!
Как-нибудь при случае я выскажу этой Иллеш свое мнение о ней, что мне на нее начхать. К тому же я не люблю блондинок; мне всегда нравились смуглые… вроде этой противной Ютки Микеш… А эта Иллеш - как она сначала увивалась за мной! Может, она вообразила, что я оттого переживал в тот день, что она мне торжественно объявила, чтобы я больше не провожал ее. Просто накануне на Рыбной площади я увидел мать; она шла с каким-то мужчиной от кинотеатра "Дерине". Мужчина держал мать под руку, а она весело смеялась, ничего не замечая вокруг. Я спрятался в ближайший подъезд и долго смотрел ей вслед… Какая она у меня все-таки красивая!..
А что касается Боришки Иллеш, так я даже рад, что наконец-то освободился от нее, от школы и вообще от всего!.. Дядюшка Чуха говорит, что садоводство запишет меня в спортклуб. Я снова начну ходить на тренировки, участвовать в соревнованиях…
Куда это направилась Ютка Микеш?! Кажется, в сторону рынка…"
На шоссе, что вело под сенью старых деревьев к рынку, были уже хорошо видны следы работы, которой в течение трех недель прилежно занимались ребята.
Чтобы поливать только что посаженные цветы, они воровали воду. Дядя Чуха сердился и грозил, что отстранит их от работы в садоводстве, если они не перестанут это делать. Его угрозы, разумеется, никто не принимал всерьез, потому что и сам дядя Чуха поступал так же, жалея жаждущую влаги землю.
Ютка бежала вдоль посадок на рынок. Она сама не знала точно, зачем ей понадобилось, и в то же время чувствовала, что должна идти туда.
Рынок был виден издалека; он пестрел своими палатками и киосками, как пригородные цветочные сады, которые даже из-за изгородей и заборов поражают глаз яркостью красок… Что за лето! Как наливаются и как зреют под солнцем фрукты и овощи - пламенеют помидоры, алеет багрянцем паприка, а этот дурманящий медовый запах и неумолчное жужжание… Пчелы, словно опьянев, ошалело мечутся по садам…
Неожиданно на лоток дядюшки Варьяша упала тень. Он вскинул голову и машинально спросил:
- Постного сахару?
Лицо Ютки показалось знакомым - эти девчушки частенько прибегают сюда за постным сахаром.
- Да, - ответила Ютка и протянула один форинт. Ей было очень жалко денег, но даром дядюшка Варьяш едва ли пожелает разговаривать с нею.
- Одну палочку?
- Одну.
Она заплатила. Нет, Миклош совсем не похож на своего отца. Дядюшка Варьяш был круглолицым, толстым, глаза у него были неопределенного цвета, и не серые и не карие.
- Как бежит время… - проговорила Ютка. От волнения голос у нее стал каким-то чужим, резким.
Инвалид внимательно посмотрел на нее. Стеклянная крышка конфетного ящика осталась незакрытой, и на запах конфет устремились пчелы. Они оба - старый Варьяш и Ютка - вместе принялись отгонять их, при этом их руки соприкоснулись. У Ютки были загорелые руки с короткими, обломанными ногтями - рабочие руки. Правая рука у дядюшки Варьяша была белая и ленивая.
- Время бежит, говоришь?
- Да… Вы скажите, пожалуйста, Миклошу, чтобы он готовился к переэкзаменовке. Наша учительница добьется для него разрешения. Пусть только учится и кончает школу… Ведь если не сдаст экзаменов за школу, ему и специальности хорошей не получить.
Инвалид перевел взгляд с Ютки на свои сладости, потом снова на нее; сейчас его глаза уже горели злобой.
- А тебе-то какое до этого дело, скажи, пожалуйста? Тебе-то что, будет он сдавать экзамены или нет? Или, может, ты агитаторша?
Ютка не знала, что ответить. Кто-нибудь другой на ее месте - ну, скажем, поэт какой - сумел бы ответить дядюшке Варьяшу. А как быть Ютке Микеш, где ей найти нужные слова, чтобы убедительно выразить то, что она хочет? Как высказать свои мысли о жизни?
…Все они живут на улице Эперьеша. И все отвечают друг за друга. Это и есть жизнь! Одна - единственная! У каждого - одна.
Но что же сказать дяде Варьяшу? Ведь он уже назвал ее "агитаторшей"?!
Ютка стояла потупив голову, словно разглядывая сандалии. Старый Варьяш, наверное, сейчас думает, что она суется не в свое дело. Может быть, ей и не следовало говорить с ним? А вернее, начинать разговор нужно было издалека: о самом дядюшке Варьяше. Мол, зачем и кому нужна была война, которая сделала стольких людей калеками, что теперь вот и приходится сидеть здесь с этой несчастной коляской? Дядюшка Варьяш, правда, не кончал никакой школы, и ему, разумеется, все равно… Да, но как теперь перейти к главному, к разговору о Миклоше? Что-де Миклош крепок и здоров и что для него совсем не все равно, окончит он школу или нет. Или, может, начать с того, что, дескать, и для самого дяди Варьяша это тоже не все равно? Ведь пока люди живут на земле, эти вопросы никого не могут оставлять равнодушными.
Ютка молчала. Варьяш с неприязнью смотрел на нее. "Проклятая девчонка, - думал он, - и чего только сует свой нос в наши дела? Я, кажется, знаю, чья эта девчонка, - это внучка старой Микешне. Чего она тут вертится, бесстыжая? Наверное, охотится за моим Миклошем. А только он и мне самому нужен. На кой шут ему учиться, попусту тратить время? Пусть деньги зарабатывает - вот о чем он должен заботиться. Пусть зарабатывает как можно скорее и как можно больше. А как моему сыну жить, мы и сами знаем. Каждый живет как умеет".
Момент был критическим, но тут на стеклянный ящик снова легла тень, и над ухом Ютки загремел голос Миклоша:
- Чего тебе надо? Что ты тут позабыла?!
Впервые с тех пор, как они здесь вместе работают, он заговорил с ней, до этого он подчеркнуто не замечал ее, даже не здоровался, хотя все ребята с улицы Беньямина Эперьеша всегда здороваются друг с другом.
Ютка не ответила.
- Вот пришла, говорит, совет тебе дать, чтобы ты кончил школу, сдал экзамены, она, мол, все устроит. Ишь какая добрая девушка, - криво усмехнулся дядюшка Варьяш и полез в карман за сигаретой. - Может, она за тебя хочет выйти замуж?
Миклош шумно дышал. В первое мгновение его так и подмывало ударить Ютку или обругать ее последними словами, но что-то удержало его от этого. Разве можно ударить эту худенькую и невзрачную, как хилый птенец, девчонку? Не больно-то она раздобрела на скудных харчах бабки-пенсионерки… Нет, он слабых не бьет!
- А ну убирайся отсюда!