- Надо встать в поток дрожащих лучей и ждать удара, - сказал Валерка.
Раздался перезвон. Негромкий, но очень настойчивый. Сразу стало ясно, что его слышно во всем Городе. Медные рычаги и зубчатые колеса пришли в движение, цилиндр перевернулся пустым шаром вниз. В этот шар ударила искрящаяся струйка. На миг пришло ко мне ясное ощущение, что я лежу на дощатом плотике и жду Володьку. Но тут же оно исчезло. Видимо, я не стоял в пучке дрожащих лучей.
- В такие ночи самый большой прилив, - сказал Валерка.
- У нас такие дела называются фантастикой, - сказал я.
Валерка улыбнулся, но тут же нахмурился и совсем другим голосом произнес:
- Фантастика будет, если пробьемся к дому. А пробиться надо, Василек ждет.
Мы пробились. Заранее договорившись, мы взяли на изготовку шпаги и пошли прямо на гвардейцев. Те, кто оказался позади, широкой дугой двинулись за нами. А мы прошли Двадцать шагов и, развернувшись, бросились на преследователей. Ух как бросились! Встречный воздух ударил меня по лицу и по ногам, словно лохматым полотенцем! Башни, казалось, падают навстречу!
Круг, в который нас замыкали гвардейцы, был широким. Враги не могли броситься на нас все сразу. К тому же те, кто оказались перед нами, стояли теперь на площади. Обычай запрещал им здесь драться.
Валерка на бегу сбил бородатого вояку. Я вытянул клинком по чьей-то медной кирасе, и рапира долго звенела, как камертон. Мы прыгнули в тень деревьев, потом промчались сквозь хрупкие кусты, проскочили две галереи и разрушенную лестницу, перелезли через кирпичную изгородь. Остановились мы на заросшем пустыре, где валялся вверх лапами каменный зверь, сбитый с постамента. У него была добродушная морда и поломанные перепончатые крылья. Я сел на мраморное брюхо зверя и отдышался.
Рубашка на плече была порвана. Болел ушибленный локоть. К тому же на краю пустыря я влетел в крапиву, а она, подлая, в здешнем сказочном лунном мире жалилась в точности как у нас дома.
Я сказал об этом Валерке. Он весело заметил, что если это самая большая неприятность, то жить можно. И добавил:
- Зато мы почти пришли.
12
Их дом прилепился к развалинам громадного здания, похожего на храм. В светлом небе чернели разрушенные арки и обломки колонн, а домик прятался в тени. Он был сложен из камней, взятых здесь же, на развалинах, и почти сливался со стеной храма. Только два полукруглых окошка светились, как два больших глаза.
"Небогато для Светлого Рыцаря и Спасителя Города", - подумал я.
Валерка особым образом постучал в сбитую из грубых досок дверь: раз, три раза, потом еще три…
Что-то лязгнуло, дверь, помедлив, со стоном отошла внутрь. Я увидел Братика. Он стоял у порога и держал в опущенной руке тяжелый взведенный самострел. С мягким упреком Братик взглянул на Валерку.
- Что вы так долго? Я жду, жду…
Валерка обнял его за плечи, и мы молча вошли в дом.
В глиняных плошках горело у стен яркое пламя.
Валерка взял у Братика его оружие, вынул из желоба железную стрелу с шариком вместо острия, нажал на спуск. Тетива сорвалась с тяжелым звоном, гул заполнил комнату.
Я попросил у Валерки самострел. Это был окованный медью приклад со стальным луком, зубчатым колесом и рычагом для взвода. Крученная из жил тетива толщиной была с мой мизинец.
- Как ты заряжаешь эту штуку? - спросил я у Братика.
Он в это время запирал дверь на звякающие засовы. Оглянулся и, смутившись отчего-то, объяснил:
- Мы каждый самострел впятером натягиваем, а потом уже берем себе.
Затем он поманил Валерку, поднялся на цыпочки и что-то зашептал ему на ухо. Валерка рассмеялся:
- Он стесняется. Говорит, что не знает, чем кормить гостя… Это не гость, Василек.
- У… - тихонько сказал Братик и слегка толкнул Валерку в бок. Потом с лукавинкой глянул на меня и убежал за серую дерюжную занавеску. Сначала он притащил и бухнул на стол чугунный горшок - по стенкам посудины стекали капли молока. После этого принес громадный поджаристый каравай. Прижимая хлеб к майке, Братик широким Валеркиным ножом стал отрезать большие ломти. Ух как я захотел есть!
Мы поужинали за круглым столом, неизвестно как попавшим в эту лачугу (богатый был стол - с инкрустацией и витыми ножками, - только очень старый и скрипучий).
Когда ужин подходил к концу, из окна в комнату бесшумно прыгнул рыжий усатый зверь. Сел у стола, зажмурился и замурлыкал с громкостью включенной стиральной машины.
- Это Рыжик? - спросил я. - Такой вымахал?
- Ага… - сказал Братик. - У, бродяга. Опоздал, а теперь попрошайничаешь.
Он стал кормить нагулявшегося Рыжика, а мы с Валеркой легли на широкий топчан, застеленный белым войлоком. Таким же войлоком укрылись. Он был очень легкий и шелковистый.
Братик задул плошки и полез между нами.
- Ну-ка, раздвиньтесь. Все заняли, какие хитрые… - Он уже не стеснялся меня.
- Ты лягаешься во сне, - сказал Валерка. - Ложись у стенки. Тогда хоть я один буду страдать.
- Ага, у стенки… Там пауки-косиножки ходят, я их боюсь.
- Наш храбрый барабанщик…
- Подумаешь… А ты боишься с большого моста нырять.
- Ябеда, - ласково сказал Валерка.
На лежак прыгнул Рыжик, долго возился у нас в ногах, наконец устроился и заурчал.
Я зажмурился, и на миг показалось, что я в деревне у бабушки и ночую на сеновале с Алькой Головкиным и Мишкой Масловым - одноклассниками и друзьями детства. А в ногах - беспризорный, но любимый кот Жорка.
Я опять открыл глаза. И только сейчас в яркой полосе лунного света заметил на стене два рисунка. Их сделали углем на штукатурке. Слева был портрет усатого Рыжика - смешной и очень похожий. Справа и повыше - парусное судно. Хорошо нарисованный корабль, вроде испанского галеона, только с более низким корпусом. Паруса были надуты пузырями, а из-под форштевня крыльями разлетались волны.
- Кто это рисовал? - спросил я.
- Василек, - сказал Валерка. - Хорошо, да?
- Ладно тебе… - шепотом сказал Братик.
- Здорово нарисовано, - сказал я. - А я и не думал, что у вас есть такие корабли.
- Были, - со вздохом сказал Валерка. - А сейчас порт опустел, корабли гниют у причалов.
- Почему?
- Все боятся, что волны разобьют дамбы и весь берег будет затоплен…
Братик вдруг зашевелился и сказал мне тихонько:
- Знаешь, мы когда вернулись, хотели пойти в моряки. А кораблей нет.
- Но почему? Почему не чинят дамбы, зачем все бросили?
Валерка ответил с сердитой усмешкой:
- Некогда. Эра Багровых Облаков. Все воюют…
Я не помню, долго ли шел ночной разговор. Но утром я уже многое понимал. Знал, что население Города разбилось на две враждующие группы и каждая обвиняет противника в неумеренной жажде власти и нежелании работать. Вожаки хотят получить важные посты, а простые горожане бьются кто за что: за право торговать без налогов, за право строить дома на месте развалин, за какие-то почетные звания и еще - для того, чтобы отомстить за полузабытые старинные обиды. А многие - видимо, просто по привычке и чтобы не осудили сограждане. Что поделаешь, сражения предсказаны Книгами, и даже Великий Канцлер не в силах их предотвратить.
Разбились на две партии и мальчишки. Пошли в барабанщики к старому герцогу по прозвищу Большой Зверь и в факельщики к вожакам цеха оружейников. Для них это было вроде игры - опасной и увлекательной. Сначала… Но пришлось хоронить отцов, а потом факельщики и барабанщики встречались в одной школе. Когда горе, то не до игры. А для серьезной вражды не было уже сил. Случались, конечно, бои и даже кровь, но никто не знал толком, за что дерется. А Утренняя площадь, где когда-то стояли кукольные театры и карусели, зарастала сорняками. А факелы и барабаны были слишком тяжелы… Потом случилась Стена, и кто-то из факельщиков вдруг спросил: "А наша очередь - когда?"
Их учили в школе слушаться Книг, но не все мальчишки прилежные ученики. И кто-то в первый раз начертил на доске угловатую спираль, рассеченную прямым ударом: старинный знак "преодоленного времени". Теперь этот знак приобрел другой смысл: "Разбить предсказание Белого Кристалла". Взрослые - те, кто о чем-то догадывался, - грустно смеялись: разве можно изменить законы Книг?
Но дети часто не верят взрослым…
Я узнал, что есть заговор. Вернее, план. Армии всегда идут за барабанщиками и факельщиками, и ребята решили свести оба войска на старинной улице, у крепостных ворот. Эта улица в давние времена перегораживалась железными решетками для защиты от врагов. Мальчишки задумали пробраться в Цепную башню, где механизмы, и опустить решетки, рассечь армии на мелкие группы.
- А потом? - спросил я.
- Они не смогут драться, - сказал Братик. - И мы потребуем от всех Клятву Огня, что больше не будет боев.
- А если не дадут они клятву?
- Пусть попробуют… - сумрачно сказал Братик. И я услышал, как тревожно вздохнул Валерка.
Утром Братик убежал к барабанщикам, а мы с Валеркой прошлись по Городу. Было солнечно и мирно. Торговали лавки с овощами и рыбой. Женщины в длинных платьях тащили к речке корзины с бельем. Усатые мужчины в разноцветных рубашках и клеенчатых шляпах чинили каменную изгородь. Две крошечные девочки в клетчатых сарафанах везли на тележке бочонок с водой. Мы помогли им…
Нигде не было гвардейцев.
- Все-таки что нужно было патрулю от барабанщиков? - вспомнил я. - Может быть, узнали про заговор?
- Может быть, - хмуро сказал Валерка. - Хотя какое их дело? Они не должны вмешиваться… А в эту затею с решетками я не верю. Об одном думаю: лишь бы ничего не случилось… с ребятами, с Васильком… Ты знаешь что? Поучи меня сегодня на шпагах…
Мы вернулись домой. Почти весь день, с небольшими перерывами, среди развалин храма я учил Валерку приемам спортивного фехтования - скупым и стремительным движениям. Он здорово устал, но зато многое усвоил.
Два раза прибегал Братик. Последний раз он ушел от нас под вечер, и мы проводили его с молчаливой тревогой. Мы знали, что бой будет сегодня.
- А почему нам не пойти с барабанщиками? - спросил я.
- Мы подождем их у башни. Так будет лучше.
13
К Цепной башне мы пробрались через пустыри и болотистые проходы под мостами. Башня была квадратная, двухъярусная, с темно-серыми стенами. К верхнему ярусу вела наклонная галерея со ступенями. Мы взбежали по ней, встали за гранитными столбами навеса.
Под нами лежала пустая неширокая улица. Ее плоские трехэтажные дома через каждые двадцать шагов соединялись поперек мостовой воротами. Вернее, это были не ворота, а высокие стены, прорезанные внизу широкими арками. Я знал теперь, что в толще этих стен притаились тяжелые ржавые решетки.
Солнце садилось. Оно светило вдоль улицы длинными лучами. Стены и мостовая казались красноватыми. И тихо было так, словно все в городе уже погибли.
Потом вдали ухнули барабаны.
…Вначале все шло, как было задумано. Правда, походило это не на завязку битвы, а, скорей, напоминало начало какого-то праздника.
Пестрые ряды барабанщиков появились справа от нас. За ними колыхались разноцветные знамена, красными бликами горели наконечники копий и медные шлемы.
Слева вышли шеренги мальчишек в одинаковых алых рубашках. Факельщики. Было светло, и факелы не горели.
Ребята несли их на плечах, как солдаты носят карабины.
За факельщиками тоже мерцали каски и щетинилось оружие.
Барабаны смолкли. Армии сходились в молчании. Оба войска выглядели пестро, но люди шли слаженно. Ритмичные удары шагов заполнили каменный коридор улицы.
Мне стало страшно. Показалось, что сейчас шеренги столкнутся и начнется неудержимый бой. Мельком я взглянул на Валерку. Он стоял, стиснув себе пальцами плечи, прямой, со сжатыми губами. Неотрывно смотрел вниз, на улицу. Видимо, он тоже боялся.
Но боялись мы зря. Четко, как на параде, шеренги факельщиков и барабанщиков прошли друг сквозь друга. Затем факельщики сделали поворот направо, барабанщики - налево, и все разом кинулись к башне. Лишь несколько ребят остались между армиями и отчаянно вскинули руки, словно хотели удержать взрослых воинов. Оба войска действительно остановились.
Мальчишки действовали слаженно. Большинство из них ухватились за руки и встали перед башней живыми цепями, в несколько рядов. А человек двадцать кинулись вверх по галерее. На ступенях загудели брошенные барабаны.
На улице нарастал шум взрослых и ребячьих голосов. Один мальчишечий голос - тонкий и отчаянно-яростный - все время повторял:
- Стойте! Не смейте! Не смейте!
Те, кто ворвался на галерею, поравнялись с нами. Все происходило так быстро! Мы с Валеркой увидели Братика, рванулись к нему и вместе вбежали в сводчатый коридор.
Сначала была полная мгла, но очень скоро зажглись факелы. Двое мальчиков в алых рубашках проскочили вперед и освещали дорогу.
Коридор вывел на квадратную площадку, а от нее кругами уходила вверх широкая лестница. Наш бег был молчалив и стремителен. Только гулкий топот разносился среди стен. Один из факельщиков поскользнулся и упал. Толпа могла налететь сзади, но Валерка успел подхватить и поставить мальчишку. Тот благодарно улыбнулся и, сильно хромая, побежал дальше. Он не выпустил горящий факел.
Лестница кончилась, и мы высыпали в просторную сводчатую комнату, где было очень светло.
Горели развешанные по стенам фонари (кто их зажег?). Я увидел зубчатые барабаны и громадные деревянные катушки с намотанными цепями.
И тут же я увидел гвардейцев.
Они стояли всюду, у каждого барабана, в глубоких оконных нишах, на каменных выступах и бревенчатых балках. Поверх малиновых мундиров на гвардейцах красовались золоченые наплечники и желтые панцири из тисненой кожи. А на головах - клеенчатые шапочки с черными перьями. Каждый держал легкую трехгранную рапиру…
Стало тихо-тихо. Я вдруг почувствовал, что здесь очень холодно и пахнет гнилым деревом. И услышал частое дыхание ребят. Никто не ждал, что здесь будет охрана: мы натолкнулись на засаду, как волна на стенку. Никто, наверно, не испугался, просто растерялись.
Просто никто не знал, что теперь делать.
Темноволосый курчавый мальчик, которому только что помог Валерка, вдруг подскочил к барабану с цепями и рукоятью факела ударил деревянный клин, торчавший между зубьями шестерни. Клин не шевельнулся. Стоявший рядом гвардеец как-то механически поднял кулак в желтой очень короткой перчатке и опустил на голову мальчишки. Факельщик беззвучно упал, скорчился на кирпичном полу, подтянув к подбородку ободранные коленки.
Я прыгнул и как бы со стороны услышал свист своей рапиры. Удар пришелся по запястью гвардейца. Тот молча открыл рот и, сгибаясь, прижал к животу раненую кисть.
В это время по другому ходу ворвался отряд: ребята лет шестнадцати с тонкими, словно удочки, копьями. Впереди был паренек - смуглый, с длинными желтыми волосами, в медной кирасе на кожаной куртке.
Он крикнул очень звонко:
- Прочь от машин, солдаты!
Бородатый гвардеец с лиловым шарфом поверх нагрудника неторопливо взял с кирпичного уступа взведенный самострел и нажал спуск. Стальной стержень гулко ударил по кирасе и остался торчать в ней. Паренек стал падать - очень медленно, - и все в тишине смотрели, как он падает. Потом рванулся яростный крик, копья полетели в гвардейцев. Люди смешались, и тонкие рапиры замелькали в свете фонарей, как большие вязальные спицы.
Нечего было и думать о решетках. Гвардейцы вмиг оттеснили нас к выходу. Мы с Валеркой встали рядом и отчаянно крестили воздух клинками, пока ребята уходили на лестницу и в коридор. Братик держался за нами. Рубашку с него сорвали в схватке, и теперь он, щуплый, тонкорукий, в своей выцветшей маечке, казался особенно маленьким и беззащитным.
- Уходи! - крикнул Валерка.
Братик прикусил губу и помотал головой. Он сжимал Валеркин нож, совершенно бесполезный в таком бою.
Два барабанщика подхватили и унесли мальчика-факельщика, которого сбил гвардеец.
Я думал, что охрана отгонит нас от механизмов и не будет преследовать. Однако гвардейцы наседали и пытались схватить ребят. У двоих я вышиб клинки, троим основательно поцарапал рожи. Валерка держался рядом, не отходил ни на полшага. Он был молодец. Я видел, как он заставил отступить рослого пузатого гвардейца. Тот откинулся и сбил еще одного.
Тогда вперед протолкался бородатый с шарфом. Он криво улыбался черным открытым ртом и крутил рапирой хитрые финты. Из-за него тупо лез другой - белобрысый и прыщеватый.
Валерка ткнул прыщеватого в плечо, но клинок скользнул по металлу.
- Отходите! - крикнул я и махнул левой рукой: "Туда, назад!" Неосторожно повернулся - и клинок бородатого чиркнул меня по ребрам.
Боли почти не было, но я сразу ощутил, как намокла рубашка. Прижал к ране левый локоть. Бородатый замахнулся. Ударом снизу я рассек ему на локте рукав. Гвардеец качнулся и отступил.
В этот миг я услышал, что Братик негромко вскрикнул.
Я оглянулся. Братик жалобно улыбался. Под ключицей у него, рядом с перекрученной лямочкой майки было треугольное черное отверстие. Сначала - черное. Но тут же оно налилось словно ярко-красным соком. Тяжелый шарик крови выкатился из него и побежал под майку, потянув за собой алую полоску. Братик растерянно посмотрел на Валерку и прислонился к нему. Валерка заплакал и подхватил его на руки, уронив шпагу.
- Сволочи, - сказал он.
Видимо, прошло всего две-три секунды. Когда я повернулся к гвардейцам, они стояли на тех же местах, и бородатый держался за локоть. Я схватил Валеркину шпагу и с двумя клинками рванулся по ступеням. Я что-то кричал от ярости и отчаянья.
Не знаю, может ли быть страшным встрепанный двенадцатилетний мальчишка, даже со шпагами в руках. Но гвардейцы отступили, откатились вниз по лестнице. Я, пятясь, вернулся к Валерке и Братику. Сердце колотилось сильно, беспорядочно и словно не в груди, а где-то в горле. Я переглатывал и кашлял.
- Уходим, быстро…
Мы оказались в темном коридоре. Нас не преследовали. Мы не стали спускаться по галерее. Валерка с Братиком на руках свернул в незаметную боковую дверь, и мы вышли на висячий мостик.
Теплый воздух сразу охватил нас. Были синие сумерки: солнце уже село. Из-за крыши торчала половинка розовой чудовищно большой луны. С улицы не доносилось ни звука. Но все это я отметил мельком, между прочим. Одна мысль, одна тревога была сейчас: что с Братиком?
Он висел на руках у Валерки, расслабив руки и ноги. Только голову старался не ронять, прислонил ее к плечу брата. Он по-прежнему слабо улыбался, но глаза его были закрыты.
- Очень больно, Василек? - спросил Валерка и коротко всхлипнул.
Не открывая глаз, Братик сказал:
- Не очень… Только жжет.
Мне показалось, что губы у него сухие, и он их с трудом расклеивает.
Кровь, кажется, больше не текла. Ее подсохший след на плече казался очень черным.
- Надо… перевязать… - сказал я.
Говорил я отрывисто, в промежутках между прыгающими ударами сердца.
- Здесь негде. Спустимся, - ответил Валерка.
Мы сошли по железным ступеням и оказались у знакомого фонтана с каменными рыбами, рядом с крепостной стеной. Положили Братика на край бассейна. Бассейн был сух, нечем промыть рану.