Несмотря на все отчаянье и страх, я так изумился, что повис, как мешок. Нож тихо звякнул где-то далеко внизу. Это привело меня в чувство. Я опять хотел заорать на Володьку, но почувствовал, что меня поднимают. Перед глазами появился край обрыва, потом чьи-то пальцы яростно ухватили мой плащ и потянули вверх. Я уцепился за карниз локтем, лег грудью, забросил колено. Перевалился через левое плечо на спину и от последнего толчка боли закрыл глаза.
Видимо, с полминуты я все же был без сознания. По крайней мере, не помню, как снимали у меня с запястья петлю. Я ощутил прикосновение прохладной мякоти к содранной коже. Эта прохлада всосала в себя и растворила боль. Только щекочущие мурашки бегали по левой руке, словно я ее отлежал.
Я открыл глаза и увидел Володек. Двух Володек. Они стояли надо мной рядышком. Один Володька был в своей штормовке, а другой - в светлой шелковистой рубашонке, подпоясанной тонким блестящим ремешком.
- Ну, ты чего? - жалобно сказал Володька в штормовке. - Ты живой?
А Володька в рубашке сел на корточки и поправил на моей руке накладку из влажных листьев. Под луной вспыхнули его светлые волосы. И хотя лицо осталось в тени, я все равно узнал. Сразу же. Он засмущался и спросил:
- Ну, как ваша рука? Не сильно болит?
- Василек! - сказал я почти с испугом. - Ты что? Ты почему говоришь мне "вы"?
Он улыбнулся знакомой своей улыбкой: нерешительной, но очень славной.
- Ну… ты такой большой теперь.
В самом деле! Он же никогда раньше не видел меня большим. Валерка видел, а Братик - ни разу. Я всегда приходил к нему мальчишкой. Двенадцатилетним пацаном с выгоревшими волосами и засохшими ссадинами на острых локтях…
- Ну и что же, что большой! Какая разница, Василек!
- Все равно глупый, - негромко добавил Володька. Я не рассердился. Мне стало вдруг очень стыдно, что я, такой здоровенный, раскис и валяюсь перед ребятами. Я вскочил. Боль опять прошила руку, но я сдержался.
- Не скачи, снова загремишь, - хмуро предупредил Володька. - Лучше погляди, куда ты собирался лететь.
Далеко внизу штурмовали берег длинные водяные валы, и между утесами вырастали белые деревья: это вставали громадные столбы брызг. Только сейчас я понял, что в воздухе висит шум прибоя. Он был такой ровный, что казался частью тишины.
От края обрыва до прибоя было не меньше сотни метров.
- Ну, что? - сумрачно сказал Володька.
- Как ты меня удержал? - тихо спросил я.
Володька шевельнул плечом. Потом объяснил:
- Вон видишь камень? Я на нем лежал на спине. А ноги согнул и цеплялся за край…
Значит, он лежал навзничь на этой квадратной глыбе. Острая каменная грань врезалась ему под коленки, а веревка, намотанная на руки, срывала с ладоней кожу…
- Хорошо, что он подоспел, - шепотом сказал Володька и кивнул на Братика. - Сразу как вцепился тебе в воротник…
Два таких малька - и вытянули меня.
- Покажи руки, Володька.
Он ворчливо объяснил:
- Видишь, я штаны держу. Если отпущу, свалятся.
Он и правда еще не успел подпоясаться веревочкой.
- Никуда штаны не денутся. Покажи ладони.
Володька вздохнул, надул живот, чтобы штаны и вправду не съехали, и протянул руки. На ладонях были темные полосы. Но не такие страшные, как я ожидал.
Подошел Братик и застенчиво объяснил:
- Мы сразу листья приложили. Это черепашья трава, ее здесь много. Она тут же залечивает.
Это я и сам чувствовал: боль в руке опять утихла. Володька подобрал с камней свою веревочку.
- Хорошая ты моя. Надежненькая… А этот вредный дядька тебя ножом. Тоже мне, Смок Беллью…
- Откуда ты знаешь про нож? Ты же не видел.
- "Откуда"… Догадался. Мало ли чего я не видел? Зато слышал много… Как ты там висишь и ругаешься.
- Прости, малыш, - сказал я.
- Ладно уж, - снисходительно буркнул Володька и запоздало огрызнулся: - Сам малыш!
Братик засмеялся. Тогда засмеялся и Володька, и они посмотрели друг на друга.
А я обрадовался и рассердился. Рассердился на себя - за то, что до сих пор как бы в плену у жуткого случая. Все кончилось хорошо, сколько же еще вздрагивать? А обрадовался потому, что наконец понял: вот же он, Братик! Самый настоящий!
Теперь самое время начаться главным событиям. Не зря же Валерка послал нам раковину! Не для того же мы с Володькой пришли сюда, чтобы я поболтался на веревочке!
Было уже две Сказки: одна печальная и ласковая, другая - жестокая, но с хорошим концом. Должна быть и третья. Неизвестно какая, но должна.
…А Володька и Василек все смотрели друг на друга, словно шел между ними молчаливый разговор.
- Вы хоть познакомьтесь, - сказал я.
Володька небрежно глянул на меня.
- А чего нам знакомиться? Мы и так знаем…
Он взял Братика за руку, и мы стали спускаться с камней.
На ходу Володька негромко сказал Братику:
- Он про тебя много рассказывал… Тебя Васильком зовут? А можно Васькой?
Я поморщился. Но Братик сказал весело и просто:
- Можно, конечно.
Мы пошли по тропе среди травы. Я шагал сзади и видел только ребячьи затылки, освещенные луной. Оба лохматые и порядком заросшие. Темно-русый Володькин и совсем светлый Василька. Но я представлял, какие у Володьки и Братика сейчас лица. Володька пытается скрыть стеснительность за беззаботной улыбкой, а Василек поглядывает на него сбоку - смущенно и слегка нерешительно: кажется, хочет что-то сказать.
Наконец он проговорил вполголоса:
- Я про тебя тоже слышал…
- Он рассказывал? - торопливо спросил Володька.
- Он тебя во сне звал… В тот раз, после боя… Володька перестал, кажется, улыбаться. Братик сказал:
- Я тогда и понял…
- Что?
- Ну… какой ты.
Володька помолчал и скованно спросил:
- Какой?
- Ну, такой… - Братик опять засмущался и не сразу нашел ответ. Потом серьезно сказал: - Как твоя веревочка…
Володька сбил шаг, и у них с Васильком дрогнули сомкнутые руки. Но не разорвались, а сцепились покрепче - ладонь в ладони.
Мне стало даже капельку обидно, что они идут рядом, а я один остался. Но Братик и Володька обернулись.
- Догоняй, - сказал Братик. - Ты не устал?
А Володька сурово заметил:
- Надо вместе ходить, а то опять куда-нибудь свалишься… Беда с этими взрослыми: ноги длинные, а толку никакого.
Я обрадованно догнал их, и они ухватили меня за руки с двух сторон. И пошли, крепко прижавшись ко мне. Может быть, потому, что тропа была неширокая, а по краям стояли высокие стебли с жесткими зубчатыми листьями.
- Василек, а что случилось? - спросил я. - Вы позвали…
- Ничего не случилось, - беззаботно сказал он. - Ну, ничего такого… Скоро дальнее плавание, на целый год. Брат хотел повидаться перед уходом.
- А как вы послали раковину? - вмешался Володька. Все так же беззаботно Братик объяснил:
- Их посылают по солнечным лучам, когда полуденный ветер… Брат знает, он эти хитрости изучал, а я пока не разбираюсь.
- Мы к нему идем? - спросил я.
- К нему.
5
Скоро мы вошли в поселок. Белые домики с полукруглыми окнами и множеством деревянных лестниц в беспорядке толпились на склоне холма. Склон опускался к морю. По берегу шла высокая набережная. Она была выложена бугристыми плитами. Вдоль набережной стояли шесты, и между ними тянулись развешанные сети. На сетях, как выловленные в море серебряные монетки, сверкали крупные рыбьи чешуйки.
В лицо нам дул теплый ветерок, сети медленно качались. Пахло бочками из-под рыбы, сладковатой травой и морской солью.
Володька вертел головой, и глаза у него блестели.
Изредка попадались навстречу мужчины в кожаных шляпах и полосатых фуфайках. Без удивления провожали нас взглядами.
Море шумело, и брызги иногда перелетали через парапет набережной.
У самого моря, за парапетом, поднимался еще один дом не похожий на другие. Он был темный, с тремя рядами узких решетчатых окон, с тяжелыми звериными фигурами и узорчатыми фонарями на выпуклом фасаде И я вдруг сообразил, что это высокая корма парусного корабля.
Мы подошли ближе. Округлый борт с балюстрадой навис над нами. На плиты набережной был спущен гибкий трап.
По трапу сбежал к нам Валерка.
Он без улыбки взял мои ладони и сказал:
- Здравствуй.
И Володьке сказал "здравствуй". Как давно знакомому. Володька смущенно засопел.
Валерка выглядел старше, чем в прошлый раз. Было ему на вид лет пятнадцать. Над губой темнели волоски, лицо стало худым и казалось очень смуглым. Он был в узкой черной форме. На плечах и рукавах его короткой куртки неярко блестело серебряное шитье. На боку висел тонкий палаш в черных ножнах.
- Он капитан? - шепотом спросил Володька у Братика.
Валерка услышал и улыбнулся: Штурман…
Мы поднялись по трапу, и несколько личностей пиратского вида почтительно расступились перед нами. Валерка привел нас в просторную каюту. Мягким, но сильным светом горела круглая лампа, подвешенная к выгнутой балке потолка. На широком столе были раскинуты карты. На картах спал большущий рыжий кот.
У, какой! Больше Митьки, - с завистью сказал Володька.
- Это Рыжик наш, - сказал Братик.
Он потянул Володьку на обтянутую кожей койку, а мы с Валеркой сели у стола.
Была в нас какая-то скованность.
- Ты не сердись, - проговорил Валерка. - Я не встретил… Третий день погрузка, а сегодня еще подвязывали паруса.
Братик встрепенулся:
- Уже сделали? Мы пойдем, я покажу Володе корабль!
Они вмиг исчезли из каюты. Я с тревогой посмотрел вслед.
- Да ничего, - успокоил Валерка. - Там кругом матросы…
- Значит, отстроили все же корабли, - сказал я.
- Да. Это сумели…
- И теперь в плаванье? Далеко?
- Далеко… Почти наугад. Говорят, на юге есть большой материк. А что там, никто не знает. Может быть, на нем целые страны, и люди лучше нас живут. И умнее… Ты ведь знаешь, как мы жили: все на свете провоевали. Что помнили - забыли, что умели - разучились. Теперь открываем планету заново.
- Но главное, что плывете. Ты штурман теперь… А Братик?
Валерка вздохнул и прикусил нижнюю губу. Посмотрел на меня жалобно, как маленький.
- Ему нельзя плыть.
- Опасно?
- Не то, что опасно. Смертельно.
Я, не понимая, молчал.
- Мы пойдем через полуденную черту, - сказал Валерка. - Там бешеное солнце, стальные лучи. Взрослые могут вытерпеть, а такие, как Василек… Понимаешь, у них не выдерживает кровь. Становится желтой, как лимонный сок, жидкой делается. Из любой царапинки бежит без остановки. Даже старые шрамы будто тают и начинают кровоточить. А ты ведь помнишь, у него на плече…
Еще бы не помнить! Этот жуткий треугольный глазок от рапиры гвардейца…
- Как же Братик будет без тебя? - спросил я.
- Вот так и будет, - печально сказал Валерка. - Поживет с Рыжиком у рыбаков.
Легко сказать "поживет у рыбаков". Это Василек-то, у которого старший брат - единственный свет в окошке!
Но тут я вспомнил, какой Братик сегодня. Он вовсе не казался печальным. Смеялся, прыгал. Я удивленно посмотрел на Валерку, и он понял. Он сказал:
- Все уже было. Сколько слез пролилось… Но мы собираемся давно, и он привык к мысли, что мне придется уплыть. И он твердый все-таки… А сегодня еще вы пришли, вот он и радуется.
- Мы будем его навещать. Ведь это можно, да?
У Валерки нервно дрогнули брови. Он собрался что-то ответить. Но в это время завизжала дверь, и в проеме показалась могучая фигура - в кожаных штанах, сапогах, в клетчатой рубахе и драной шляпе, из-под которой торчали концы пестрой косынки. Этакая глыба с лицом, заросшим рыжей шерстью.
Глыба стащила шляпу и сквозь косынку поскребла скрюченным пальцем затылок. И заговорила почтительно приглушенным басом.
- Прошу прощения у Светлого штурмана Иту Лариу Дэна, только матросы в полном недоумении. Капитан велел грузить сначала волокно, а сверху бочки с солониной.
- Ну и делайте, как велел капитан, - нетерпеливо откликнулся Валерка. - Ему лучше знать.
- Оно вроде бы справедливо, - прогудел рыжий великан. - Только осмелюсь заметить Светлому штурману, что бочки тяжелые. Их если погрузить высоко, на волне появится лишняя раскачка. Вам трудно будет инструментами звезды ловить.
Валерка улыбнулся:
- Ладно, поймаю…
- Опять же при такой погрузке запасные цепи придется укладывать под палубой у бизани. А там рядом компаса…
- О черт, - сказал Валерка и встал. - Извини, я сейчас.
Он выскочил из каюты, зацепив рукояткой палаша косяк. А я подумал, что мне трудно будет называть его Валеркой. Теперь это Светлый штурман Иту Лариу Дэн, знающий тайны звезд и моря. И, видимо, имеющий власть на корабле не меньше власти капитана.
Вернулся он через две минуты. Виновато проговорил:
- Капитан очень хороший человек, но в компасах и картах - во… Он постучал ногтем по большому глобусу с очертаниями незнакомых земель. Спящий Рыжик недовольно дернул хвостом.
Я опять хотел спросить, можно ли будет навещать Братика. И снова появилась в двери голова в косынке на рыжих космах.
- Осмелюсь еще раз побеспокоить Светлого штурмана и его гостя. Ваш юный брат и его друг носятся по вантам и между мачтами, как летучие обезьяны. Смотреть, конечно, полная радость, только один раз они уже скатились в рыбный трюм.
Тут уж вскочили мы оба. Но "летучие обезьяны" сами влетели в каюту. Они бухнулись на кожаную лежанку, задрав ноги, облепленные рыбьей чешуей. Я заметил, что Володька подпоясан блестящим ремешком, а рубашка Василька заправлена в коротенькие штаны, и из кармана торчит белая веревочка.
Светлый штурман Иту Лариу Дэн принял решительный вид. Он заговорил с Братиком суровым тоном, в котором я уловил, однако, беспомощную нотку:
- Сколько раз я втолковывал: не смей носиться по мачтам!
- Мы больше не будем, - кротко сказал Братик. Покосился на Володьку, и оба фыркнули.
- Достукаешься, что выставлю с судна, - пригрозил штурман.
Братик лукаво заметил:
- Ты же над парусами не начальник. Ты над приборами начальник, а над парусами боцман Вига Астик. Он разрешает.
- Выставлю с боцманом, - пообещал Валерка. Сжал губы, чтобы не засмеяться, и отвернулся, изобразив спиной возмущение. Негромко, но чтобы слышал строптивый брат, сказал мне:
- До того вредный стал. Никакого сладу…
Я выразительно посмотрел на своего Володьку и сообщил, что у этих двух пиратов начинается, видимо, знаменитый переходный возраст.
- Слушай, штурман, ваши ученые что-нибудь пишут про переходный возраст в своих мудрых книгах? Что при этом надо делать?
- Пишут, конечно, - охотно откликнулся Валерка. - За уши драть надо, чего же еще.
- И здесь не без дураков, - заметил Володька.
Они с Братиком поднялись и на цыпочках двинулись к двери.
- Куда?! - рявкнул я.
Володька обернулся.
- Мы не будем скакать. Мы посмотрим, как притягивают штуртрос.
Штурман Дэн махнул рукой. Братик и Володька дурашливо изобразили пай-мальчиков и удалились.
- Спелись голубчики, - сказал я с улыбкой. И увидел Валеркино лицо. Мне даже страшновато стало - такая безнадежность была в этом лице.
- Плохо, наверное, что спелись.
- Что случилось, Валерка?
- Видишь, они полюбили друг друга. А сегодня расстанутся. Василек еще не знает…
- Но ведь…
Он покачал головой.
- Думаешь, я из-за плаванья позвал тебя? Плаванье - что… Уплыл и вернулся… Дело не в этом. Планеты расходятся. Нам больше не увидеться, Сережа…
6
Планеты расходятся…
Мы стояли на высокой кормовой палубе, у планшира, и над нами качались громадные деревянные блоки. Над близким волноломом гавани вставали под луной белые языки пены, а в бухточке, где стоял корабль, было тихо. У борта слегка плескалась рябь, да шипел в тросах ровный ветерок.
Внизу, на средней палубе, Братик и Володька натянули между мачтами веревочку и учили ходить по ней Рыжика. Любопытно, что Рыжик слушался. Матросы толпились вокруг и сдержанно посмеивались в волосатые кулаки.
Но все это я замечал машинально, а думал о другом, о печальном. Планеты расходятся. Какая-то космическая сила разрывает наши пространства.
А меня и Володьку уносит от Валерки и Братика. Навсегда…
- А может быть, не навсегда?
Штурман Дэн покачал головой. Он знал о неизбежности движения перепутанных галактических миров и не мог ошибиться.
Он сказал:
- Ты и сам, наверно, заметил: переход сделался труднее.
- Не заметил я. Шли и шли. Сперва дождик, потом луна…
Валерка грустно улыбнулся:
- Шли и шли… Это в протяженности. А во времени? Ты же не стал, как в тот раз, мальчиком.
Да, он прав. А я как-то не подумал об этом. Наверно, потому, что рядом, со своим Володькой привык быть большим. А может быть, случай на обрыве выбил меня из колеи…
Я спросил:
- Нельзя было уже сделать, чтобы я стал… ну, как вы?
- Можно, только очень тяжело. Надо строить лабиринт. Я этого никогда не делал.
Мы помолчали.
- Когда уплываете? - спросил я.
- На рассвете… А вам надо уйти раньше, пока луна…
Я подумал, каким тягостным будет прощанье. И Валерка меня понял. Он проговорил:
- Даже не знаю, как сказать Васильку.
- Может быть, пока не говорить?
- Нельзя обманывать, - хмуро откликнулся Валерка.
Я услышал позади мягкий толчок и оглянулся. Это упал на четыре лапы Рыжик, которого выпустил из рук не то Братик, не то Володька.
Они стояли рядом и одинаково смотрели на нас отчаянными глазами. Они так сцепились руками, словно уже сию секунду их могли оторвать друг от друга. Я понял, что говорить ничего не надо. Но Валерка не выдержал. Глянул на Володьку, на меня и умоляюще сказал:
- А может, останетесь?
Я на миг забыл про все на свете и снова почувствовал себя мальчишкой. Я качнулся Валерке навстречу. Ведь это же так просто: остаться.
И тут же услышал удивленный Володькин голос:
- А как же мама?
Да. Как быть с теми, кого любишь? И Володькина мама, и Варя, и тот малыш, который должен у нас родиться. Это обязательно будет сын, и мы назовем его Валеркой. Как быть со сказкой, которую я написал для театра и которую ребята не увидят, если я не вернусь?
Как бросить все, к чему привязан с детства? Всю планету с ее горечью и радостью, жестокостью и лаской? С нашей травой и нашим солнцем? Валерка опустил глаза.
- Простите, ребята, - сказал он.
Молчаливым и печальным оказался наш обратный путь. Если люди расстаются на время, они дают друг другу наставления, мечтают о будущей встрече, а о чем было нам говорить? О том, что никогда не забудем друг друга? Это ясно и так.
Валерка и Братик проводили нас очень далеко. Уже кончились длинные дома, и затерялся в тучах лунный свет. И опять начал сеять дождик. Братик зябко передернул плечами, и Валерка торопливо накинул на него свою расшитую куртку.