"Не надо было бы рассказывать это Гудрун, - подумала она. - Я выкладываю ей приемлемую, "классифицированную" версию, знать которую общественность имеет право. Эту версию принимают на веру люди вроде Эстер Крауц".
- Их и в самом деле нельзя поднять? - настаивала Гудрун.
Лиз вздохнула. Руки ее дрожали.
- Не знаю, - призналась она. - Я не принадлежу к ученому миру. Медики говорят, что не уверены, удастся ли им воссоздать специфическую атмосферу различных карманов. Более того, следовало бы построить психиатрическую больницу, в которой каждая камера представляла бы собой герметичный кессон, и подавать туда специальную смесь. Все это требует огромных расходов.
Лиз умолкла, во рту у нее пересохло. Неподвижно лежа на матрасе и сейчас еще больше напоминая бледную куклу, Гудрун злорадно посматривала на нее. Лиз догадалась: та позволила ей говорить, надеясь получить удовольствие, когда она запутается. Теперь бандерилья может вонзиться в любую секунду. И Лиз не ошиблась…
- Это - "приемлемая" официальная версия, если можно так выразиться, - тихо произнесла перепачканная девушка, - а я полагала услышать от тебя правду… настоящую, не ту, что распространяют мэр и кретины из Интернета.
- Какую правду? Другой я не знаю!
- Ты читала отчет комиссии. Вендель-Бомански о катастрофе?
- Как и все.
Гудрун наморщила носик, сделав свою любимую гримасу.
"Эту мимику она переняла у Наша, - поняла вдруг Лиз, и сердце у нее сжалось. - Боже мой! А я сначала и не сообразила, что каждый из ее жестов скопирован у Наша. Сознательно?"
- Отчет… - презрительно бросила Гудрун, - это чистая фальсификация. Так же считает и один журналист, которого я встретила два года назад. Он прятался в канализации, ему было страшно. Похоже, он разгадал трюки, крайне стеснительные для городских властей. Не понимаешь?
- Нет…
- Худшее в тебе, Лиз, милая, это искренность. Хочется спросить: как это ты, такая наивная, стала полицейским?!
- Ну и что?
Гудрун осторожно приподнялась на локте.
- Метро служило прикрытием для чего-то. - Она отчеканивала каждое слово. - За подземкой, знакомой всем, скрывалась вторая. Военная база, быть может. Пусковые шахты. В ходе неудачных маневров секретный лабиринт взорвался, отчего река проникла в галереи. Не гнилой воздух помутил разум уцелевших. Только радиация… Если поднять их на поверхность, всегда найдется умная голова, которая заметит, что на самом деле они подверглись мутации! Да, ты хорошо расслышала, Лиззи: это мутанты, а не люди, отравленные гнилым воздухом!
Лиз пожала плечами. Она наизусть знала эти мистификационные штучки баснописцев из Интернета.
- Радиация, - вздохнула Лиз, - это бред! Ее давно бы уже обнаружили. Хочешь, чтобы тебе поверили, говори лучше о боевых отравляющих веществах…
Когда она произносила эти слова, в голове зазвенел тревожный сигнал. Гудрун щелкнула пальцами, глаза ее заблестели.
- Верно! - торжествующе воскликнула она. - Нервно-паралитические газы, складированные под городом. Достаточно малейшей ошибки, и бу-ум! Утечка скопилась в знаменитых карманах, годных для дыхания, изменив психологию выживших. А ты не плохо рассуждаешь, когда постараешься!
Лиз встала. Она зря теряла время. Гудрун совсем не изменилась. Она навсегда останется инфантильной, с умом, испорченным маргинальной философией, которую впитывала в себя с четырнадцати лет. Чего ради тратить время на измышления этой маленькой камеи? И все же, застегивая плащ, Лиз констатировала у себя резкое учащение пульса.
- Уже уходишь? - огорчилась Гудрун. - Жаль, у нас есть, что сказать друг другу. Хочешь, чтобы я поговорила с тобой о Наша? Я знаю о ней такое, что тебе и в голову не приходило. Я преподала бы тебе несколько уроков по вечерам, чтобы пополнить твое образование. Это было бы проще сделать, если бы я поселилась у тебя. Здесь мне все осточертело.
- Согласна, - импульсивно бросила Лиз. - Ты знаешь, где я живу?
- Да.
- Приходи завтра вечером.
Лиз повернулась с неприятным ощущением, что ее обвели вокруг пальца. Но очень уж соблазняла ее наживка. Гудрун прожила с Наша три последние года ее жизни. Три необычных года "черной дыры", во время которых Лиз видела сестру лишь издалека… очень, очень издалека.
- Приходи завтра вечером, - повторила она, подходя к двери и осознавая, что потерпела поражение.
- Насчет жратвы не беспокойся! - крикнула вдогонку Гудрун. - Мои запросы невелики. Наша и я любили одно и то же.
Лиз проделала обратный путь в состоянии сомнамбулизма. Постоянно вспоминались мимика Гудрун, ее жесты, манера склонять голову на левое плечо, прищуривая глаза.
"Ею будто овладел фантом Наша, - сказала она себе, подавляя дрожь. - Они словно наложились друг на друга…"
Лиз заметила, что пассажиры автобуса исподтишка поглядывают на нее, и поняла: должно быть, у нее вконец потерянный вид.
"Опомнись! - приказала она себе. - Гудрун всего лишь маленькая потаскуха. Не исключено, что она постарается соблазнить тебя. Гудрун знает, что, став двойником Наша, будет иметь перед тобой преимущества… и извлечет из этого выгоду".
Повесив нос, провожаемая взглядами пассажиров, Лиз вышла из автобуса.
Придя к себе, она поспешила на кухню и попыталась овладеть собой, выпив чашку растворимого кофе. Уже наступила темная ночь, ранняя осенняя ночь, и мокрые отблески плясали на каркасах рухнувших с моста машин. Чтобы рассеять мрак на кухне, Лиз открыла холодильник. Желтый свет из угла, пахнувший холодным мясом, растекался на кафельном полу. Почему бы не включить неоновую трубку, укрепленную над мойкой? Лиз вдруг почувствовала себя виноватой. Виноватой в чем? В том, что спрячет Гудрун, предоставит жилье фантазерке? Нет, чувство это было другого рода, более смутное. Необъяснимое ощущение того, что она коснулась чего-то опасного: истины или серьезной, ужасно заразной болезни…
"Я утомилась или схожу с ума", - подумала Лиз, всматриваясь в нутро холодильника. Она встряхнулась, положила на тарелку кусочек швейцарского сыра и покусывала его, не жуя. Дом казался ей мрачным в этот вечер, наполненный невидимым, но тяжким грузом. Даже ночь не так угнетала. Она включила плафон. Брызнувший свет проник во все углы, заблестели краны.
Перекусив, Лиз налила себе кофе. Ей нужно выиграть время. При мысли, что она останется наедине с Гудрун, у нее заколотилось сердце. Лиз села, положив руки плашмя на столик. Посидев минут пять, она встала и пошла покопаться в стенном шкафу, в холле. Вернулась она, держа в руках объемистый том с загнутыми уголками. На белой обложке значилось:
"Комиссия Вендель-Бомански.
Стихийное бедствие 18 апреля 2015 года.
Заслушивание свидетелей и выводы".
Кто же дал ей это? Тропфман, быть может. Она представила себе лицо бывшего полицейского, когда она найдет его в лавочке с зубной пастой для пуделей и отдаст ему увесистую пачку плохо напечатанных листков. Лиз вздохнула. Несмотря на отяжелевшие веки, она чувствовала, что к ней возвращается бессонница. Сев на ступеньку, девушка наугад раскрыла книгу.
Прочитала: "Г-н Анджей Волански (45 лет, служащий муниципалитета). Я был на платформе, когда грязевой поток хлынул из туннеля. Казалось, будто из гигантского тюбика выдавливали крем для обуви. Все пространство между платформами было затоплено. Стены страшно вибрировали, шум был такой, как в изношенной канализации ванной комнаты. Мощный ветер дул в некоторых пролетах, опрокидывая мужчин и женщин, пытавшихся выйти в двери. Можно было подумать, что лопнула газовая труба. Запах стоял невыносимый. Удушливый. Я бросился назад, к выходу. Едва я взбежал наверх по лестнице, как коридор покрылся водой. Она пенилась, словно вырвалась из стиральной машины. Все находившиеся на эскалаторе были поражены электрическим током. Я видел снопы искр и слышал треск, это было ужасно. Я рухнул на тротуар, а вода продолжала хлестать из входа в метро. Меня накрыло волной, потом волна ушла. Дотащившись до телефонной будки, я позвонил жене…"
Лиз закрыла досье и опустила голову. 25 000 жертв. Километры коридоров, пролетов и туннелей закупорены навсегда. Официально говорили о просадке грунта. "Официально" - вот она и заговорила, как Гудрун! Тропфман собирал показания очевидцев, она вспомнила об этом.
Тропфман и кто еще?
Присвистнув, Лиз рывком встала, открыла шкаф и бросила туда отчет.
СНОВА О МЫШИ…
Сначала появляется трещина на потолке станции.
"Крик-крак-криик-криик…" За грохотом поезда метро никто, конечно, не слышит этого звука, похожего на писк мыши, которой наступили на хвостик. К тому же свод расположен очень высоко. Кому в метро придет в голову посмотреть, что происходит наверху? Кому, если не бродяге, растянувшемуся на платформе? Да и кто услышит его, издай он вдруг тревожный крик?
Трещина расширяется из-за вибрации стен туннеля. Каждый новый поезд ее увеличивает. "Крииик-криик".
На платформе Лиз хорошо видит Наша. Та прислонилась к бетонной опоре и пощипывает струны своей гитары. Наша худенькая, с белокурыми волосами норвежского типа, заплетенными в косички, с молочно белой кожей. Лиз захотелось закричать ей: "Беги! Это произойдет с минуты на минуту!" Увы, она не может. Во сне никогда не удается осмысленно крикнуть.
КАРМАННЫЙ ВОРИШКА ПУЧИН
Воздушные пузырьки кипели вокруг медного шлема, выстраиваясь в кислородный шарф, разрываемый течением. Лиз поднесла запястье с большим циферблатом глубинометра к фронтальному окошечку. Стрелка стояла на 30 метрах. Давление на этом уровне достигало 4 килограммов на квадратный сантиметр, а расход смеси превышал 80 литров в минуту. Девушка убедилась, что ничто не мешало продвижению воздуховода, и углубилась в сектор коридора, выходивший на платформу. Неподвижный косяк рыб закрывал выход из коридора подобно живой решетке. Они рассыпались, когда Лиз протянула руку, чтобы дотронуться до них, и некоторые ткнулись в ее живот и колени. Она пошла по платформе, стараясь не мутить ил подошвами галош. Станция купалась в зеленоватом свете, трепещущем от течения. Гало ламп, по странному феномену рефракции, казалось, уплотняло жидкую массу, придавая ей густоту желе.
Вдоль платформы стояли вагоны, словно ожидая сигнала к отправлению поезда до следующей станции. За исключением крыш, покрытых мхом, они были целехоньки. Стекла и железо выдержали удар наводнения. Вода просочилась внутрь через вентиляционные отверстия, преобразовав вагоны в металлические аквариумы.
Лиз помахала лампой, как оружием, будто треугольный луч, вырывавшийся из фонаря, мог защитить ее от легиона мертвецов. Привычный жест не избавил от смутного страха перед кладбищами на колесах. Всякий раз, когда Лиз собиралась осматривать их, у нее начинало щемить сердце.
Луч высветил двустворчатую дверь со сжатыми резиновыми краями, затем - прямоугольник окна из прочного стекла. Про себя Лиз отметила, что это вагон второго класса. Застывшая толпа заполняла внутренность стального гроба. Мужчины и женщины стояли, прижатые друг к другу внезапным торможением в предсмертный час. Несмотря на трехлетнее пребывание в воде, тела их не подверглись разложению. Вот только покров слегка обесцветился. Вибрация воды придавала им вид манекенов в плохо освещенной витрине большого магазина. Волосы ореолом колыхались вокруг их голов, одежда казалась сшитой из грубой холстины с разошедшимися волокнами…
Лиз приблизилась. Из-за обманчивого эффекта рефракции она плохо рассчитала расстояние, отделяющее ее от вагона, и шлем наткнулся на стекло. На этот банальный случай ее нервная система отозвалась несоразмерным эхо. Утопленники смотрели на Лиз широко открытыми мертвыми глазами. Ни на одном лице не было и следа страдания или агонии, лишь крайнее удивление выражали высоко поднятые брови. А руки застыли, судорожно вцепившись в поручни, спинки сидений или пластиковые ручки, свисавшие с потолка. Все затопленные вагоны представляли одно и то же зрелище: прекрасно сохранившиеся трупы… как мумифицированные.
Во время первого погружения, - опираясь на опыт, приобретенный в речной бригаде, - Лиз приготовилась обнаружить вызывающий ужас подводный оссуарий, забитый раздутыми телами, похожими на бурдюки из бледной шкуры, частично обглоданные рыбами. И ее поразил осмотр множества затопленных составов. Каждая коллективная могила - первого или второго класса - содержала в себе одинаковый мумифицированный батальон, чудом избежавший разложения и гурманских пристрастий водной фауны. Здесь были статуи из воска или мрамора - называйте как угодно, - невероятно реалистические манекены, совсем непохожие на трупы! Сначала это приободрило ее, затем в душу закрался непонятный страх. Иррациональность подобной консервации пугала. Лиз выловила много утопленников за время работы в речной бригаде и знала, что побывавшее в воде тело портится за несколько дней, превращаясь в чудовищную карикатуру раздутой плоти. А вот жертвы метро оставались прочными, компактными. Их мышцы, кожный покров не отличались по структуре от выделанной кожи. Не находясь в свободном плавании, не обмякшие, точно куклы, они оставались напряженными, как в вечной стойке "смирно". Когда их приходилось перемещать, поражало, что эта странная ригидность даровала им свойства мрамора, избавив от всякой гибкости. Такое отвердение служило им защитой от прожорливых рыб, зубы которых не могли нарушить цельность их плоти.
* * *
Лиз спросила об этом у Конноли, и тот ответил:
- Врачи говорят, что причина мумификации - ил, осевший в туннелях. - Ирландец скептически посмотрел на девушку. - Некоторые народы античности, кажется, тоже использовали его. Насколько я знаю, найдены целые некрополи, погруженные в ил. И трупы в них сохранились, хотя прошло столько веков. Да и гончарная глина обладает бальзамическими свойствами, это известно. Возможно, есть и другое объяснение. Во всяком случае, мы здесь не для того, чтобы задавать вопросы.
- Но рыбы, - возразила Лиз, - они плавают во взвешенной грязи и по идее должны бы поменять кожу.
- Нет, - откликнулся Дед, - это потому, что они живые. Мумификация происходит только в мертвых организмах.
Короткий ответ не избавил от опасений Лиз Унке, и ей часто снились эти странные утопленники. А в данном случае отсутствие страха само по себе устрашало, поскольку ему не было объяснения.
Положив фонарик на платформу, Лиз нащупала механизм открывания дверей.
В эту минуту ей захотелось отключить свое воображение, как компьютер.
Лиз претило то, что она собиралась делать, но у переписи - свои требования.
Створка легко скользнула по желобку, и Лиз увидела половину тел, превратившихся в статуи. Мох и водные растения выросли между ногами трупов, до пояса обвив их гибкими листьями, которые колыхались от легкого течения. Несколько рыб, устроившихся под банкетками, выплыли, как только их коснулся луч. Некоторые из них обжили сумки и приоткрытые портфели пассажиров.
На специальной грифельной доске, висевшей на поясе, Лиз записала данные объекта осмотра: "Станция "Шиллерман", направление "Багденхоф", поезд номер 453. Головной вагон А-68". Сделав это, она протянула руку к одному из трупов - пятидесятилетнему мужчине в прорезиненном, ставшем липким плаще - и просунула пальцы в отворот пиджака.
"Подводный карманный воришка" - опять глупая шуточка Конноли. Сперва Лиз рассердила эта острота, потом она смирилась с ней, признав ее частичную правдивость. Не этого ли требовали от нее городские власти? Освободить трупы от их бумажников, чтобы составить перепись жертв катастрофы, точное число и имена которых не были известны даже спустя три года после драмы. Лиз дотронулась до кожаного прямоугольника, ловко вытащила его и открыла… Это был классический бумажник с прозрачными пластиковыми вставками. Документы, находившиеся в нем, оказались в хорошем состоянии. Лиз бросила его в резиновый мешок, взятый ею для этой цели, и снова протянула руку.
На этот раз она открыла женскую сумочку, оттолкнула ржавую пудреницу, записную книжку, доведенную до состояния губки. Работая, Лиз избегала смотреть в лица, но это не всегда удавалось. Когда она проверит карманы жертв у двери, ей придется проникнуть внутрь вагона, раздвигая трупы с риском вытолкнуть их на платформу, как манекены, которые оформитель переставляет с одной витрины на другую. Маневр этот подвергал нервы Лиз жестокому испытанию, поскольку нужно было взять труп в охапку и нести его через вагон до платформы. Инвентаризация одного поезда занимала четыре часа, но Лиз трудилась до десяти часов подряд в некоторых переполненных поездах, обслуживавших деловые кварталы города. Такой труд она ненавидела больше всего на свете, ибо он ассоциировался в ее сознании с явлениями негативными: воровством, осквернением могил, грабежом, мародерством… - все эти акты вандализма показывают в сенсационных фильмах, и они вызывают у зрителей отвращение, смешанное с непреодолимым влечением к ним.
При некоторых трупах не было документов. В таких случаях Лиз фотографировала их своим подводным фотоаппаратом. Снимки пополнят картотеку безымянных утопленников, к которой имеют доступ семьи, желающие ознакомиться с ней. Уже три года мэрия обеспечивала деятельность специальной службы в рамках переписи "Пропавших лиц, либо таковыми считающимися". Еженедельно эта служба выпускала для сведения общественности дополнительный список. Холл и кулуары этого учреждения постоянно осаждало множество людей, в карманах которых лежали завещания или страховки. Они ждали подтверждения кончины родственника, чтобы получить разрешение на процедуру оформления наследства или получения денег по страховому полису.
Размах катастрофы затруднил работы по очистке метро. Сначала довольствовались расчисткой ближайших к поверхности станций, отложив на более поздний срок обработку глубоко залегавших секторов подземной сети. А по истечении нескольких месяцев муниципалитет строжайше запретил вылавливание трупов, сочтя, что для этой титанической работы придется мобилизовать легион водолазов. Они будут трудиться по 24 часа в сутки, подвергаясь невероятному риску. Поэтому решили оставить трупы на месте. Службе переписи предстояло подводить итог скончавшимся по мере их идентификации.
Лиз приладила электронную вспышку. Она снимала на черно-белую пленку, чтобы получить лучшую контрастность. Обычно Лиз пользовалась желтым фильтром для исправления синих доминант и их "подавляющего" эффекта. Настроив аппарат на нужную дистанцию, она нажала на кнопку. Краткая молния осветила вагон. Любопытные рыбы, теснившиеся у окна снаружи, взмахнув хвостами, рассеялись.
Зачем оставлять трупы на месте? Лиз часто задавала этот вопрос. Коннолд, как всегда, имел готовый ответ: