Он поднялся на второй этаж и три раза стукнул в дверь, обтянутую рваным черным дерматином, что-то отрывисто сказал и вошел в открывшуюся дверь. Потом высунулся и жестом подозвал Таню, приложив указательный палец другой руки к губам.
Таня поднялась.
- На цыпочках, - шепнул он, пропуская ее в темный коридор.
Если бы она сейчас увидела груду костей, черепа и сверкающие драгоценности под вековой паутиной - не удивилась бы. Ее золотые глазки горели восторгом, жадно вглядываясь в разбойничий лабиринт.
В комнате, которую занимал Генерал, было, несмотря на всю обшарпанность, довольно чисто - возможно, прибрался на случай ее прихода. И просторно - из мебели в ней имелся только широкий пружинный матрац, положенный на кирпичи и накрытый полосатым покрывалом, в головах больничная тумбочка, на которой стоит магнитофон, сундук и табуретка возле окна. На подоконнике ваза с тремя свежими алыми розами - уж не для нее ли? Чуть дальше, в самом углу, прямо на полу стоял красивый черный телевизор неизвестной Тане марки с большим экраном и еще какой-то металлический прибор. Все прочее хозяйство размещалось на полках, которые тянулись вдоль всей дальней от двери стены - кое-какая посуда, несколько затрепанных книжек, множество ящиков и коробок - фанерных, картонных, больших и маленьких. Одни были разноцветные, красивые, явно заграничные, другие совсем обыкновенные, ничем не примечательные, попадались и старые - рваные, мятые. Однако большую часть пространства на полках занимали штабеля новеньких автомобильных покрышек. Стараясь незаметно изучать взглядом логово, Таня дышала свободно и легко, словно попала в свой дом, такой непохожий на родительский. Ни тебе старинного комода, воняющего нафталином, ни пыльных портьер, ни тусклой бронзовой люстры с висюльками хрусталя, мутными как сопля.
- Ты… посиди пока, отдохни, - сказал Генерал, помогая ей снять пальто. - А я сейчас… Чайку вот…
Его голос был напряженным. То, что паренек мог стесняться убогости своего жилища, Тане было невдомек.
Он взял с полки алюминиевый чайник и вышел.
Таня подошла к окну, взяла из раскрытой пачки, лежащей рядом с розами, "беломорину", достала из сумочки флакончик "Эола" - польского освежителя для рта - и прыснула в мундштук папиросы. Так она поступала всякий раз, когда под рукой не было приличных сигарет. Закурив, она посмотрела в окно на переполненные мусорные бачки.
Нет, обитель Генерала ничуть ее не покоробила. Ленинград есть Ленинград. Даже среди учеников элитарной, в общем-то, школы многие жили так - коммуналки, страшные вонючие лестницы, аварийные дома. Все это ей не в новинку. Однако странно, что так живет именно Генерал. Ведь, если верить рассказам, на него работает большая шайка малолетних, далеко не всегда занимающаяся такой мелочевкой, как тогда, со спортсменом. И едва ли Генерал этим ограничивается.
От ее внимания не ускользнуло одно странное обстоятельство. И по пути сюда, и особенно здесь Генерал был какой-то сам не свой - растерянный, суетливый. Неужели она на него так действует? Но ведь и при знакомстве, и потом, в кино, он был совсем не такой. Разберемся…
Таня нагнулась и включила телевизор, поставив звук (кнопочка с нотным знаком) на минимум. Показывали праздничную демонстрацию на Красной площади. Она стала смотреть. Естественно, ее привлекло не само зрелище, а качество изображения - чистые, насыщенные цвета, ничего не мигает, никакой зернистости. Под экраном она прочла название марки - "Panasonic". Любопытно…
Вошел Генерал со вскипевшим чайником.
- Соскучилась, красивая? Правильно, посмотри пока, а я накрою.
Он стал снимать с полок стаканы, ложки, заварной чайник, блюдца, выставлять их на широкий подоконник. Потом полез в тумбочку и извлек оттуда пузатую бутылку темного стекла, лимонад и большую коробку с тортом.
Коньяк "Камю". Торт "Прага". Первое видела, но не пробовала, второе ела, и не раз. Тоже любопытно - в этакой халупе…
- Прошу, так сказать, к столу, - сказал Генерал, пытаясь держать игриво-светский тон.
На авантюрной волне Таня приняла это как выражение мужественной удали. Пододвинулась доверительно поближе. Он положил на два блюдца по куску торта.
- Удобно, а? Готовенькие порцайки, и резать не надо. - Генерал плеснул в стакан коньяку. - Ты как, вмажешь? Или лимонадику?
- Мне чуть-чуть, на один пальчик… А сверху лимонаду.
- О-о, коктейль… Ну, как говорится, вздрогнули. Со знакомством!
Таня усмехнулась.
- А ты так стоя и будешь?
Генерал хлопнул себя по лбу и выскочил из комнаты.
- И что он такой дерганый?
Он вернулся со второй табуреткой, поставил ее у подоконника, сел, чокнулся с Таней и залпом заглотил полстакана. Таня отхлебнула "коктейль". Очень даже ничего.
- У-х, хорошо пошла! - крякнул Генерал. - Меня, кстати, Володя зовут.
- А меня Таня.
- Ну вот и познакомились. А то, понимаешь, третий день все "генерал", да "красивая"!
- А разве я не красивая?
- Ты-то? Ух! - Генерал облизнул кончики пальцев.
- А ты чем не генерал?
- Генерал-то генерал, только по другому ведомству… - Голос его скис. Он задумался и скоро ожил: - А вообще мне по фамилии кликуху дали. Из Генераловых мы.
- Мне нравится. Я буду звать тебя "мой генерал", можно? А ты зови меня "красивая", это так приятно…
Генерал закурил и задумчиво свел глаза к переносице, глядя на огонек папиросы.
- Знаешь, - проговорил он, - когда ты меня поцеловала тогда, я сначала решил, что ты бл… ну, дворовая, понимаешь?
- Ты хотел сказать блядь? - со спокойной улыбкой спросила Таня. - Так не стесняйся. Я не терплю только, когда матом дырки между словами залепляют.
Так открыто и по-простому сказануть не всякая может. А из уст гладенькой папенькиной дочки Генерал ни в коем случае не ожидал. Даже маленько подрастерялся:
- Словом, амара молодая… А потом смотрю на тебя, смотрю… нет, думаю… И все смотрю… А назавтра, когда у "Зенита" тебя ждал, ох и злился! Ну, думаю, динамистка! Ну, получила назад бим-боры свои драгоценные - и отваливай, что в гляделки-то играть было? И решил, разыщу тебя непременно, накажу… А потом думаю, стоп, что это я так раздухарился. Ну, накрутили мне хвоста, ну, потоптался по холодку, как фраер - всего делов! А как ты появилась, знаешь, я как оттаял весь. Тепло так стало… Эх, зацепила ты меня, красивая…
И дрожащей рукой налил себе еще коньяку. Лукавил он самую малость.
Таня подняла недопитый стакан.
- Теперь за тебя, мой генерал! Он вздрогнул. Капелька коньяка упала на потрескавшуюся краску подоконника.
- А я за тебя, красивая!
- Нет, сначала за тебя. До дна.
И Таня, залпом выпив, подставила ему свой стакан.
- То же самое. Теперь за меня.
Выпили и за Таню. Она придвинула табуретку к стене, привалилась к ней спиной и взяла папиросу.
- Подкинь мне сумочку, будь другом. Рядом с твоим локтем.
Она достала свой "Эол" и побрызгала в папиросу. Генерал с любопытством следил за ней. В глазах его появился блеск.
- Это ты зачем?
- Приятнее, - сказала она, выпуская дым. - И не так потом табачищем воняет. Хочешь попробовать?
И она протянула ему дымящуюся папиросу.
- Косяк по кругу? - Он усмехнулся, взял папиросу, затянулся и сморщился. - Как в аптеке.
Сделав еще две-три неглубокие затяжки, она встала и потянулась, не упустив из виду, как он впился глазами в ее рельефно обозначившуюся грудь.
- Что-то я засиделась…
Он резко вскинул голову. В его взгляде было отчаяние.
- Как?! Погоди…
- Да я не в том смысле. Просто подвигаться хочется. Вон маг на тумбочке стоит. Может, станцуем?
- Ага, - выдохнул он с явным облегчением. - Что поставим?
- Рок какой-нибудь. "Дип Пёпл" у тебя есть?
- Обижаешь, начальник.
Он встал, открыл на полке ящик с кассетами, и, не снимая его, начал перебирать. Таня следила за его движениями сквозь дым.
В школе она не курила. После школы - другое дело, а иногда и дома, только не в своей комнате. Мать сама не вынимает сигарету изо рта и запаха не учует. А если и учует, то что? Пожмет плечами и отойдет, а на другой день Таня найдет где-нибудь на видном месте пачку обалденных сигарет. Такая вот у нее Ада! Вполне можно было бы расконспирироваться, хотя бы дома, но просто не хочется, по скрытности характера.
Он перекрутил найденную пленку на магнитофоне и включил воспроизведение. Понесся мощный, изысканный рок, с потрясающим вокалом Гиллана и неповторимым органом Джона Лорда. Генерал еще не отошел от магнитофона, а Таня уже извивалась в ритмичном танце. Генерал встал напротив нее и, внимательно следя за ее движениями, начал их копировать.
"Пластичный, - подумала Таня. - Здорово у него выходит".
Когда эта песня закончилась, оба, раскрасневшиеся, плюхнулись на табуретки.
- Уф-ф! - сказал Генерал. - Ну ты даешь, красивая. Всю душу из старика вытряхнула. Таня прищурилась.
- Старика? И не стыдно тебе пенсионером прикидываться, в двадцать два-то года?
- Мне двадцать пять, вообще-то… А тебе?
- Почти шестнадцать, - чуть накинула Таня.
- Иди ты! - недоверчиво воскликнул Генерал.
- А ты думал, сколько?
- Ну, восемнадцать, девятнадцать… - Тут уж накинул он.
- Неужели так старо выгляжу?
- Нет, понимаешь… Повадка у тебя…
- Что, нахальная?
- Нет… взрослая… Ну, умная, что ли. Не шмакодявистая…
- Мерси.
- Я думал, ты работаешь уже, или в институте учишься. А ты… школьница, наверное?
- Угу. Как в песне. - И она стала напевать: - Я гимназистка восьмого класса…
- Пью самогонку заместо кваса, - подхватил Генерал приятным тенорком.
- Ах, шарабан мой, американка! А я девчонка, я шарлатанка, - закончили они хором и дружно рассмеялись.
- Давай еще подрыгаемся.
Таня встала и потянула Генерала за руку.
- Эх-ма, щас качучу отчебучу! - вздохнул он и вышел вместе с Таней на середину комнаты. Минуты через полторы быстрая вещь кончилась, и началась медленная. Таня любила эту грустную, пронзительную песню, хотя и не знала, как она называется:
- When the sun goes to bed, that's the time you raise your head… - подпевала она, положив ладони на плечи Генералу.
- Ого, и по-английски сечешь? - с восхищением спросил Генерал.
- Маненько ботаю, - весело отозвалась она.
Генерал хихикнул, думая про себя: "Эта сучка сама отчебучит".
Чарующая песня текла дальше. Они танцевали, почти не сходя с места. Таня обвила руками шею Генерала и плотно прижалась к нему. Она слышала, как учащается его дыхание, чувствовала, как упирается ей в живот набухающий твердый комок под его брюками…
Вдруг его лицо побледнело и перекосилось, и он легко, словно пушинку, поднял ее на руки и понес к матрацу.
Он медленно, бережно положил ее на полосатое покрывало к самой стенке. Она заложила руки за голову и молча, в ожидании, смотрела на него. Генерал навис над нею, оскалившись, с закрытыми глазами, цепенея. "Ну, горилла! - неожиданно пронеслось в Таниной голове. - Мне это надо?" Она поспешила отогнать непрошеную мысль.
Вдруг Генерал лицом вниз рухнул на матрац рядом с Таней. Лежал, не поднимая головы, молчал.
- Paint your face with despair… - выводил ангельский голос Яна Гиллана.
Таня ждала. Минуты тянулись. Она не понимала, что происходит. Закружилась голова - то ли от резкого эмоционального спада, то ли от облегчения. Она коснулась ладонью его затылка.
- Что, милый, что?
- Убери клешню, - прошипел он сквозь зубы.
- Что? - Краска ударила ей в лицо.
- Уйди, - сдавленно произнес он. - Прошу тебя…
Она перелезла через него, попутно выключив магнитофон, и в тишине прошла к окну. Такой пощечины не заслужила. Тут что-то не так. Бледная как стенка, она налила полстакана лимонаду, не спеша выпила, потом налила еще, подумав, добавила коньяку и, вернувшись к постели, присела на самый краешек.
Генерал по-прежнему лежал, уткнувшись лицом в подушку. Она поднесла стакан к его голове.
- Вот, миленький, выпей.
- Уйди, - глухо повторил он.
Тут она завелась. Поставила стакан на тумбочку и прилегла грудью на спину Генералу. Правой рукой она стала тихо гладить его затылок, уши, шею.
Он молчал, не поднимая головы.
- Тебе плохо? - еле сдерживая себя, чтобы сверху его не пришлепнуть, спросила Таня как можно ласковей.
- Н-нет, - еле слышно ответил он.
- Тебе плохо со мной, да?
- Нет-нет, - ответил он, уже громче.
- Тогда что?
Он молчал. Она приподнялась, сняла стакан с тумбочки и вновь поднесла к голове Генерала.
- Выпей, родной мой. Выпей, и все пройдет… - пел ее голосок елеем.
Он чуть повернул голову, покосился на Таню красным глазом, потом перевернулся, приподнялся, взял стакан из Таниной руки и жадно, запрокинув голову, выпил. Потом с силой швырнул стакан через всю комнату. Чудом не задев телевизор, стакан ударился о противоположную стену и разлетелся вдребезги.
Генерал молча, тяжело смотрел на Таню. По-звериному. Загнанным волком. Ее как обожгло. Она увидела истинное лицо, во всем совпадающее с ее ожиданиями и грезами. Вот таким он был ей желанен. Дикая, безудержная стихия рванулась из глубины ее сознания. Она порывисто обняла его и стала покрывать это скорбное лицо поцелуями. Рот с опущенными уголками, нос, лоб, скулы, открытые глаза. Через некоторое время она почувствовала, что его губы шевельнулись и он начал отвечать ей слабыми, какими-то неуверенными поцелуями. Мозг, лихорадочно выискивающий твердую почву, отметил новое движение. Мысли устаканивались. Потом он взял ее за плечи и стал отводить их назад. Она немного отодвинула лицо от его лица и посмотрела на него. Ситуация стала контролируемой.
- Налей мне, - хрипло сказал он. - Коньяку. Полный.
Она поднялась, подошла к окну, налила из пузатой бутылки в уцелевший стакан. Снова захотелось ему врезать.
Он перекинул ноги через край и резко сел. Взяв принесенный стакан, он одним глотком выпил половину и уже медленно, прихлебывая, стал допивать остальное. Таня села рядом с ним, прижавшись бедром к его бедру, и положила руку ему на плечо. Он допил, поставил стакан на пол и замер, чуть покачиваясь вперед и назад. Молчала и Таня. Она ждала.
Так прошло около минуты. Потом Генерал резко выпрямился, так что Танина рука слетела с его плеча, отодвинулся от нее и посмотрел ей прямо в глаза.
- А, ладно, - он махнул рукой и криво усмехнулся. - Все равно, в последний раз видимся. - Она кивнула, нутром чуя, что это далеко не так и никуда он теперь не денется. Если уж овладела собой, поломает и его. Что на самом деле уже случилось. - Никому не говорил, а тебе скажу. Знаю, не продашь…
Таня кивнула, ничего не говоря. Ее слова были сейчас не нужны.
- Я ведь мальцом-то шустрый был, из ранних. И Марусю имел не из дворовых каких-нибудь, а справную, взрослую, майорскую жену. А потом - первая ходка, по малолетству еще, ну и… Короче, подсел я на Дуньку Кулакову, и крепко. А что делать? Баб на зоне, считай, не было, а петухов драть как-то западло… Ну, откинулся, значит, первым делом к крале своей зарядил, чин чином, букет сирени, шампанского пузырь… И по нулям. Полная параша. Звиздец без салюта. Озверел я тогда, загулял по-черному, на взросляк по бакланству пошел, позорно. А там все по новой. - Он плеснул себе еще коньяку, выпил, закурил, посмотрел на Таню. Та, хоть почти ни слова из его рассказа не поняла, кивнула со значением. - Я потом и лечиться ходил, да без толку все. Так вот и живу на самообслуживании. Иногда от тоски на бан сгоняешь, снимешь сусанну позабубенней, в парадняке оприходуешь - и вся любовь.
Красочный язык Генерала окатил своей новизной, а потому в суть проблемы Таня въехала не сразу, а лишь тогда, когда он упомянул о лечении. Читала она об этом брошюрку, тайком подцепленную на Никитиной полочке, "Мы мужчины" называется… Что ж, дело житейское, хотя больше по части прыщавых подростков. Ой, темнит что-то волчара, только вот зачем? Ладно, родной, хочешь поиграть, я согласна. Поглядим, надолго ли тебя хватит.
А Генерал поднял голову и, не глядя на Таню, тусклым, бесцветным голосом сказал:
- Все. Это все. Иди. Кому расскажешь - убью. Но она не ушла. Ведь слова его не на это же рассчитаны. Она вновь ощутила себя опытной, мудрой женщиной - и не беда, что опыт этот не наработан ею, а словно подарен свыше. Свыше ли? Взяв в ладони его лицо, она стала покачивать его, как младенца, приговаривая:.
- Бедный-бедный Генерал… глупый-глупый Генерал…
Он опешил.
- Чего?
Она перестала покачивать, но руки с его лица не сняла.
- Послушай меня, глупенький мой, только не перебивай. Смотри мне в глаза, отвечай на вопросы и думай, прежде чем говорить.
Он криво усмехнулся.
- Ну ты наглая! Прямо опер! Смотреть в глаза! Отвечать на вопросы!
- Опер так опер. По-твоему, все твои беды от того, что ты не можешь нормально впердолить?
И опять она его срезала! На этот раз словцом, которого он никогда не слышал, но смысл которого был ясен предельно. Вот это девчонка!
- Д-да…
- Ну и дурак!
Он вскинулся, но увидев в больших золотистых глазах лишь нежность, присмирел.
- Так вот, все твои беды от того, что ты никого не любил и тебя никто не любил. Потому что если любишь человека, то хочешь дать ему такое счастье, которое будет счастьем для него, а не для тебя… А он, если любит, даст тебе твое счастье… А изъяны исправит только любовь. Согласен?
- Ну?..
Он не понимал, куда она клонит, и затаился.
- И если, приходя ко мне, ты будешь думать только обо мне, а не о том, получится впердолить или нет, то все будет хорошо. Согласен?
- Ну…
Он натужно соображал, чё ей надо.
- И если я, приходя к тебе, буду думать не о том, хорошо ты мне вставишь или нет, а о том, хорошо ли тебе со мной, то тебе действительно будет хорошо… Согласен?
- Ну.
Таня как-то резко помягчела и отвела взгляд.
- И ты, мой генерал, нужен мне таким, какой ты есть, - сказала она и положила голову ему на колени.
Он стал молча, рассеянно гладить ее медные кудри. Она лежала и тихо-тихо мурлыкала. Так прошло минуты три.
И тут Таня поднялась.
- Вот что, генерал, поставь-ка музыку. Только поспокойнее.
Он вскочил с матраца и принялся рыться в пленках. Таня подошла к окну и налила полстакана коньяка, дополнив доверху лимонадом. Она на ходу выпила половину, а другую поставила у магнитофона и отошла в центр комнаты.
Генерал отыскал нужную кассету и установил ее на магнитофон. За спиной он услышал какие-то движения, но не придал им значения. Когда он включил магнитофон и повернулся к Тане, она стояла посреди комнаты, покачиваясь и сжимая что-то в кулаке. Он хотел подойти к ней, но она сказала:
- Стой. Он встал.
- Возьми стакан. Он взял.
- Выпей. Он выпил.
- Поставь стакан. Он поставил.
- Сделай погромче.
Он сделал. Полились звуки "Джейн Би", прославившей несколько лет назад молодую певицу Джейн Биркин.
- Сядь.
Он сел.
- А теперь смотри на меня и только на меня.