– Что за знакомый? – допытывалась Каркуша. – Как его зовут?
– Глеб, – ответила Черепашка, решив, что, назвав одно лишь имя, она вряд ли нарушит слово.
– Глеб? – в один голос протянули Каркуша, Наумлинская, Снегирева и Луиза Геранмае.
– Но ведь Светка его… – начала было Галя, но Каркуша резко оборвала ее, выкрикнув:
– Молчи! Мы же поклялись!
Наступила тишина. Все взгляды были по-прежнему устремлены на Черепашку, которая мысленно уже проклинала себя за несдержанность. Значит, на этом их ВОСе речь каким-то образом зашла о Глебе, стало быть, Тополян сама рассказала им о том, что он несколько суток держал ее под замком, в подвале… Но что еще она им наболтала? Почему девчонки так удивились, услышав его имя? Все эти вопросы не давали покоя, но Черепашка понимала, что ответов на них она не получит, во всяком случае сейчас.
– Люсь! – Лу первой удалось взять себя в руки. – Ты иди, нам тут необходимо кое-что обсудить.
– Да обсуждайте на здоровье, – хмыкнула Черепашка, пожала плечами, развернулась и зашагала к выходу.
Нет, она не станет ничего выяснять. Что бы там между ними ни произошло, она, Люся, уж точно ни в чем не виновата. Глеб попросил ее передать Тополян записку, она это сделала, вот и все! Ей не в чем было упрекнуть себя. Разве что не следовало называть имя Глеба… Но кто же мог предположить, что Тополян, которая так заботилась, чтобы информация о том злополучном ее приключении оставалась тайной, сама же и проговорится? Да еще неизвестно, как там она все повернула. От этой взбалмошной особы, явно страдающей комплексом барона Мюнхгаузена, можно чего угодно ожидать!
11
– Девочки, – с опаской оглянувшись по сторонам, прошептала Галя Снегирева. – Это что ж такое получается? Полный бред. Как же это Глеб мог передать Светке записку, если она его того… укокошила?
– Значит, не укокошила, – резонно заключила Каркуша.
– А может, это не тот Глеб? – высказала предположение Ира Наумлинская. – Имя-то не такое уж и редкое.
– Ну да! – протянула Лу. – Вон как ее, бедную, всю перекосило! Нет, это именно тот самый Глеб.
– А вдруг Тополян вообще все наврала?! – оживилась Каркуша. – Может, и не было вовсе никакого подвала, во всяком случае, никто ее там не держал взаперти? А Глеб – это просто парень, с которым у Светки роман, и Черепашка, допустим, его тоже знает. Вот бы выведать у Люськи, что там произошло на самом деле? И вообще происходило ли что-нибудь?
– Бесполезно, – махнула рукой Лу. – Черепашка не тот человек. Знаете, как я ее пытала, ну, сразу после того, как это случилось! Она даже разговаривать на эту тему не желает. Но я сразу почувствовала, что-то там все-таки произошло. И потом, помните, менты в школу приходили, про Тополян выспрашивали…
– Лу! – так и подскочила на месте Каркуша. – А ты у Алеши того спроси, ты же с ним вроде бы…
– Да спрашивала я, – вздохнула Лу. – Тогда еще. Как говорится, по горячим следам… Тоже молчит, как партизан. Ему, наверное, Люська приказала язык за зубами держать.
– Ну тогда не раскололся, может, сейчас расколется, – не теряла надежду Каркуша. – Ты попробуй, мало ли? Иначе мы никогда не узнаем, что там произошло…
– Попробую, – без всякой надежды кивнула Лу. – Сегодня же позвоню.
– Одно ясно, – авторитетно заявила Снегирева, – Глеб жив.
– Интересно, – поправила упавшую на глаза челку Наумлинская, – а что в этой записке было сказано?
– Вот блин! – Каркуша запустила в волосы пятерню. – Светка-то теперь подумает, что это мы ее Люське сдали!
– А до тебя, что, только дошло? – усмехнулась Лу. – Она уже так подумала, с первой секунды. Не случайно же она пригрозила, что мы очень сильно об этом пожалеем. О чем, спрашивается? О том, что заложили ее, не сдержали клятву и все такое… – ответила Лу на свой же вопрос.
– Ну да, – согласилась Каркуша. – И еще эта ее фраза о том, что она нас всех ненавидит. Точно, Светка решила, что мы сразу, на следующее же утро, побежали к Черепашке и все рассказали. Может, пойти к ней и все объяснить?
– И что же ты ей, интересно, объяснять собираешься? – скептически хмыкнула Лу. – Она так и так не поверит, что бы ты ни сказала.
– И все равно, – настаивала на своем Каркуша, – попытка не пытка. В конце концов, неважно, убивала она этого Глеба или нет… Даже если Тополян всю эту историю выдумала, от первого до последнего слова… Неприятно, конечно, но не в этом, в конце концов, дело! Главное, чтобы она не считала нас предательницами, понимаете? В общем, вы как хотите, а я пойду к ней и расскажу, что мы тут ни при чем!
С этими словам Каркуша встала и решительно зашагала к дверям. Через секунду все были вынуждены последовать ее примеру, потому что прозвенел звонок на урок.
Но Тополян в классе не оказалось. Не появилась она и на следующем уроке. И тогда все поняли, что Света, скорее всего, ушла домой. Однако на звонки ни по домашнему телефону, ни по мобильному никто не отвечал. Посоветовавшись, девушки решили подождать до завтра. А уж тогда, если Тополян не явится в школу, думать, как быть дальше.
12
Вот уже в тысячный, наверное, раз Тополян перечитывала эту издевательскую, уничижительную, циничную фразу. Девушка была уверена, что это вызов. Только сам Глеб, конечно, до такого ни за что на свете не додумался бы! Нет, вне всяких сомнений, кто-то из девиц придумал эту гнусную фразу и попросил Глеба ее написать. Тополян хорошо знала почерк Глеба, потому что он однажды дал ей в руки свой дневник, хотел, чтобы она посмотрела какую-то нарисованную им картинку. Бисерный, с сильным наклоном влево почерк еще тогда показался Тополян удивительным. Спутать его с другим было просто невозможно.
Девушка с хрустом заламывала свои тонкие пальцы, как загнанный зверь металась из угла в угол. Временами она останавливалась, замирала посреди комнаты и, выхватив взглядом какой-нибудь предмет, не мигая, всматривалась в него, уже в который раз пытаясь представить себе, как разворачивались события на следующее утро после вечера открытых сердец. Хотя не исключено, что они начали действовать сразу, в тот же вечер. В воображении Тополян лица четверых одноклассниц слились в одно, искаженное надменной, злорадной ухмылкой. У этого лица был птичий нос Каркуши, раскосые глаза Наумлинской, высокий лоб и бесцветные брови Снегиревой и накрашенные ярко-красной помадой пухлые губы Лу. Сейчас Тополян совершенно не интересовало, кому из девушек пришла мысль поставить под сомнение ее рассказ. Главное, они ее предали. Предали все вместе. И теперь должны поплатиться за это.
Ей так и виделось вытянувшееся от удивления лицо Черепашки и слышались едкие, саркастические интонации ее голоса, каким она уверяла подружек, что на самом деле все было совсем не так, как расписала им Светлана. Видела, как бегут они все вместе к Глебу домой, как хохочут, перебивая друг друга, как передают ему, что он-то, оказывается, уже того, давно окочурился, сраженный наповал разделочной доской. И как Глеб загибается от смеха, прямо-таки хрипит, согнувшись пополам, как растирает он по щекам грязными (непременно грязными!) руками слезы, оставляя на лице полосы, и как потом они все вместе, усевшись плотным кругом, ломают голову над текстом послания. Выкрикивают варианты, тут же сами отвергают их, и как, наконец, кому-то приходит в голову гениальная фраза. Глеб тут же хватает со стола ручку, бумагу и записывает ее. А потом несколько раз обводит ручкой слово "Света", которое по общему решению он написал с большой буквы. Так, по их мнению, будет круче. Таким образом, сразу выдается весь сарказм, издевка, заложенная в одной-единственной, но такой емкой, учитывая сложившиеся обстоятельства, фразе.
Теперь она должна их наказать. Вот тут-то и пригодится Тополян запись вечера открытых сердец! Свою исповедь девушка промотала. Сейчас ее коробило от собственного голоса. Интонации казались фальшивыми, ненатуральными. Неудивительно, что девицы сразу смекнули, что весь ее рассказ насквозь лжив. Второй была Каркуша. Но ее рассказ для мести не годился. Ведь Лу, у которой Катя в третьем классе сперла ручку, находилась тут же. История Лу тоже оказалась совершенно бесполезной. Из ее слов было понятно, что Черепашке, завистью к которой она исходила, давно уже все известно.
Впрочем, как выяснилось, не все. О том, что Алеша Лу не нравился, а она просто-напросто решила использовать его в корыстных целях, Черепашка, если верить словам самой Лу, не знала. Но что толку рассказывать ей об этом сейчас, когда все, как говорится, давно быльем поросло! Тем более и Люсе, и Лу этот Алеша нужен как собаке пятая нога. Ну, допустим, узнает Черепашка, что Лу прикинулась по уши влюбленной с единственной целью отбить у нее Алешу. И что с того? Да ничего! Все это мелко, не то, не то…
Далее шло признание Снегиревой. Ничего себе признаньице! Только вот опять же… Единственный человек, кому это могло быть интересно, и так обо всем знал. Вот, пожалуйста, на прямой вопрос, знает ли Валентин о том, что Снегирева уже не девушка, она отвечает утвердительно. Более того, оказалось, что Валентина этот факт и известие о мнимой беременности Снегиревой лишь подтолкнул к тому, чтобы предложить ей руку и сердце. Допустим, Тополян расскажет завтра всему классу, что тихоня Снегирева… Напишет об этом на доске крупными буквами. Опять же возникает вопрос: ну и что? Этим Светлана только себя поставит в неловкое, даже дикое положение, а отнюдь не Снегиреву! Подумаешь, эка невидаль! А вот писать такое про своих одноклассниц, трубить об этом на каждом углу – это уж совсем подло. Так и только так решит класс и с презрением отвернется. Только не от Снегиревой, а от Тополян.
Оставалась Наумлинская. Что ж, значит, так тому и быть. Сама судьба распорядилась так, что именно Наумлинской выпала почетная миссия ответить за подлость и предательство всех. Нет, все-таки то была счастливая минута, когда она решила спрятать под скатертью диктофон! Иначе Надыкто не поверил бы ни единому ее слову. А так, не веришь – вот тебе доказательство: голос! Голос его ненаглядной Ирочки, признающейся, что мечется между двумя стульями. Эх, жаль, что Рэм Калашников недосягаем. Так бы можно было и ему подсунуть пленочку…
А с этим шизофреником Глебом она тоже разберется! И нечего было его тогда жалеть. Написали бы родители заяву в ментовку, до сих пор парился бы в психушке за чугунной решеткой! Ну ничего, она еще придумает, как поступить с этим придурком… Будет знать, как приветы ей посылать!
Тополян разгладила листок, в тысячу первый раз прочитала вслух записку:
– "Привет с того Света!"
Слово "Света" было написано с большой буквы и несколько раз жирно обведено. Внизу стояла подпись: "Глеб".
13
Ей повезло. Надыкто подошел к телефону сам.
– Володь… – начала она, как бы борясь со смущением. – Это Света Тополян.
– Я узнал, – без особого энтузиазма отозвался Надыкто.
– Понимаешь, тут такое дело… Но это не телефонный разговор. Короче, нам необходимо встретиться.
– Завтра и встретимся, – недовольно пробурчал Надыкто. – В школе.
По собственному опыту Володя знал, что с Тополян нужно держать ухо востро. А лучше и вовсе не иметь с ней никаких дел.
– Завтра будет поздно, – не отступала Светлана. – Это касается Иры Наумлинской. – Чуть помолчав, она добавила: – И тебя.
– Давай ты не будешь вмешиваться в наши отношения, – уже не скрывая раздражения, холодно предложил Надыкто. – Тебя они ну никаким боком не касаются.
– Ошибаешься, – мягко возразила Тополян и проворковала сладеньким голоском: – Ты будешь очень, просто крайне удивлен. Учти, откажешься сейчас, потом будет поздно. Это я тебя чисто по дружески предупреждаю. Много времени я у тебя не отниму, зато незабываемые впечатления гарантирую. В общем, жду тебя через сорок минут на углу, возле магазина "Спорт". И еще, не надо звонить Наумлинской. Это ты всегда успеешь сделать.
Тополян знала наверняка, что Наумлинская еще ни в чем не призналась Надыкто. Тогда, в буфете, за минуту до появления Черепашки с этой растреклятой запиской, Наумлинская как раз делилась с подругами своими терзаниями: она так и не смогла найти в себе силы, так и не смогла рассказать Надыкто, что тайно встречается с Рэмом и любит их обоих. Что ж, Тополян готова взять эту неблагодарную миссию на себя. Кто-то же должен выполнять и черную работу!
Как она и предполагала, он пришел. С опозданием, правда, но все-таки пришел. Сухо бросив "привет", Надыкто уставился на какое-то объявление, вывешенное на двери магазина. Всем своим видом он будто бы хотел продемонстрировать, что не имеет никакого желания беседовать с Тополян и прийти сюда его вынудили какие-то крайние обстоятельства. Тополян пришлось брать инициативу в свои руки:
– Ну что, пойдем?
– Куда это? – осведомился Надыкто, по-прежнему глядя на объявление.
– Ну не здесь же ты будешь запись прослушивать!
– Какую еще запись? – наконец Надыкто посмотрел на Тополян.
Именно этого вопроса она и ожидала.
– Очень интересную, – загадочно улыбнулась Светлана. – Просто ужасно интересную.
Надыкто молчал. Казалось, все старания Тополян были напрасны. Лицо парня не выражало ровным счетом ничего.
– На этой пленочке твоя Ирочка кое в чем признается, – проворковала Светлана и добавила: – Тебя, между прочим, это непосредственно касается.
И Тополян не спеша зашагала по тротуару. Она не сомневалась, что Надыкто последует за ней. Остановившись возле стеклянных дверей небольшого кафе, Тополян обернулась. Так и есть: он, словно бы нехотя, но все же плелся следом.
– Зайдем? – предложила она, подождав, пока Володя приблизится, и толкнула рукой дверь.
От кофе Надыкто отказался наотрез, сурово пригрозив:
– Или ты сейчас же скажешь, зачем вызвала меня, или я ухожу.
– Как? – картинно вскинула брови Тополян. – Разве я еще не сказала? Я хочу предложить твоему вниманию один очень любопытный рассказ.
– Так, все, надоело! – Надыкто решительно поднялся.
– Сядь! – тихо проговорила Тополян. – Сядь и прослушай вот это.
Она заранее прокрутила пленку до нужного места. Оставалось только подождать, пока Надыкто наденет маленькие наушники, и нажать на кнопку.
Ей доставляло удовольствие следить, как меняется его лицо, как постепенно оно вытягивается, затем наливается кровью, как его взгляд из нарочито безразличного становится вначале суровым, а под конец и вовсе безумным.
Резким движением руки выдернув наушники, Надыкто, уставившись куда-то поверх ее головы, просипел:
– Откуда у тебя это?
– Мог бы и догадаться, – повела плечом Тополян. Теперь она чувствовала себя гораздо уверенней. Надыкто проглотил наживку и находился полностью в ее власти. – Помнишь, пару дней назад? Вечер открытых сердец. Ты еще позвонил в самом конце, беспокоился, что Ирочке будет страшно одной так поздно домой возвращаться.
Надыкто не ответил. Угрюмо свесив на грудь голову, он лишь издал какой-то странный звук, похожий на мычание.
– Понимаешь, – щебетала Тополян, – у меня сердце кровью обливается, на тебя глядя. Ты такой верный, преданный, настоящий рыцарь… Я таких, как ты, если честно, не встречала. А она с тобой так поступает. Теперь, когда ты все знаешь, ты, конечно, волен поступить как угодно. Решай сам. Советовать я тебе ничего не стану. В конце концов, это не мое дело. Просто я должна была открыть тебе глаза. Ну не могла я смириться с такой несправедливостью. А теперь… – Тополян ловко скрутила провод от наушников, спрятала диктофон в сумочку. – Извини, но я спешу.
Она действительно спешила. На сегодня у Тополян было запланировано еще одно, не менее важное дело – разобраться с Глебом. Светлана всегда действовала решительно, не откладывая на завтра то, что можно и даже нужно сделать сегодня.
14
– Ну наконец-то! – воскликнула Наумлинская, подбегая к телефону.
После истории с запиской в душе у Иры остался какой-то ужасно неприятный осадок. Понятно, что всех этот случай встревожил, но у Наумлинской появилось дурное предчувствие. Поэтому, когда Володя Надыкто, всегда такой обязательный и аккуратный, не позвонил в назначенный час, предчувствие это только усилилось. Но Ира не стала звонить ему сама, решила немного подождать. И вот, с опозданием на сорок минут, звонок все-таки раздался.
– Привет! – выкрикнула в трубку она, услышав знакомый голос. – А я уже волнуюсь… У тебя все в порядке, Володь?
Последовала пауза. В ушах Наумлинской отдавались удары собственного сердца. "Вот оно", – подумала она, предчувствуя беду, а вслух сказала упавшим голосом:
– Володь… Ты чего молчишь-то?
– Я все знаю, – сказал он и отключился.
Что толку было сейчас рыдать, колотить по столу до боли сжатыми кулаками? Но Ира ничего не могла с собой поделать. Напряжение требовало выхода. Прошел, наверное, час, прежде чем ей удалось успокоиться и взять себя в руки. Теперь ею овладело желание выговориться, рассказать кому-нибудь все. Конечно, о том, чтобы позвонить Надыкто, не могло быть и речи. Володя не станет с ней разговаривать. Наумлинская схватила трубку и начала лихорадочно стучать по кнопкам.
У Снегиревой никто не отвечал. Каркуши тоже не оказалось дома. Куда же они все запропастились? Ира набрала номер Лу.
– Лу! – прокричала она, чувствуя, что слезы снова подступают к горлу. – Можно, я к тебе приду?
– Приходи, конечно, – приветливо отозвалась Лу. – Все уже в сборе, только тебя и не хватает. Мы звонили, но у тебя занято было. Подходи давай. Есть новости.
Не успела Наумлинская переступить порог, как девушки накинулись на нее, перебивая друг друга.
– Лу узнала, что там произошло на самом деле! – сообщила Каркуша.
– Ну, не все… Короче, проходи, сейчас все расскажем, – пообещала Лу, заговорщически подмигивая.
– Представляешь, – Снегиревой не терпелось поделиться, – оказывается, все почти так и было, как Светка рассказывала…
– Ну уж прям! – возмутилась Каркуша. – Какой там!
Наумлинская старалась сейчас ни на кого не смотреть. Возможно, поэтому девушки и продолжали говорить, не почувствовав, что с ней творится что-то неладное.
– В общем, Глеб правда держал Тополян в подвале, – на правах хозяйки принялась втолковывать Лу. – Только никто никого и не думал убивать. Ни Глеб Тополян, ни Тополян Глеба. Все обошлось, как говорится, без кровопролития. Оказывается, Глеб запросил у родителей Светки выкуп. Аж двести баксов! – засмеялась Лу. – Ты прикинь! Деньги ему были нужны на билет.
– Девочки… – Наумлинская наконец подняла глаза, и все увидели, что они покраснели от слез. – Тополян все рассказала Володе.
– Да ты что? – выдохнула Каркуша. – Вот сволочь!
– Этого следовало ожидать, – заявила Лу. – Она-то уверена, что мы ее заложили, вот и решила отомстить. А поскольку Иркина история оказалась самой подходящей… Я, кстати, так и подумала сразу, что если она решит мстить, то выберет для этого именно Ирку, потому что…
– Ир, – вмешалась Снегирева, – но ведь ты и сама хотела все ему рассказать. Плохо, конечно, что Володя узнал об этом не от тебя.
– Что узнал-то? – перебила, заливаясь слезами, Наумлинская. – Я же все выдумала! Ни с каким Рэмом Калашниковым у меня ничего нет!
– Как нет? – уставилась на Наумлинскую Каркуша.
– Да так! – Наумлинская не успевала вытирать слезы, они так и катились из ее глаз в три ручья.