Помог случай. На последнем экзамене Нил отстрелялся быстро, удачно, и в праздничном настроении заглянул в комитет комсомола, намереваясь сгоношить кого-нибудь на распитие бутылочки-другой пива. Но там он застал только Карину Амирджанян из факультетского бюро. Вид у комсомольской богини был озабоченный.
- Спихнул? - спросила Карина.
- А как же! Четыре шара по общему языкознанию - это вам не хухры-мухры!
- Поздравляю… Слушай, Баренцев, ты-то мне и нужен!
- А что такое?
- Новая разнарядка прямо из горкома. Агитколлектив при городском штабе ССО. Позарез нужны классные музыканты в молодежном стиле. Пуша я уже подписала, дело за тобой. Заработков не обещают, зато поездишь за бесплатно, страну посмотришь, с новыми людьми пообщаешься. Ты, конечно, имеешь право отказаться, у тебя освобождение… Только ты ведь не хочешь испортить отношения с комитетом? А я в долгу не останусь. Ну как, согласен?
Нил улыбнулся.
- Как говорил некто Мечников, согласие есть-продукт при полном непротивлении сторон. Карина ответила недоуменным взглядом.
- Утром деньги - вечером стулья, - подсказал он цитату из классиков.
- Баренцев, ты же умный парень. Это же официально заработков не будет, а в принципе… Она многозначительно замолчала.
- Так ничего нет, а в принципе есть все, да? - Карина хихикнула. Этот анекдот она знала. - Давай поторгуемся, принципиальная моя. Мне нужна не денежная халтура, а чтобы вместе со мной взяли и Линду. Если нет - мы оба подаемся в "мичуринцы". Устроишь?
- Кем, интересно?
- Допустим, солисткой.
- Издеваешься?! Я ж говорю - заявка пришла на классных музыкантов. Городской уровень, будет профессиональное прослушивание. А твоя Линда, извини…
- Я все сказал. Будешь у нас в "Борее" - заходи в гости.
Карина позвонила на другое утро. Линду берут в секретариат городского штаба. В паузах между выездами агитбригады они смогут быть вместе, к тому же твердо обещано, что в некоторые поездки он сможет брать ее с собой. Вопрос был решен.
III
(Ильинка - Ленинград - Новгород, 1974)
- Ну что, комиссар, ужин у вас в семь, концерт в половину восьмого. Получается, у нас есть… - Вова Слонов, представитель горкома ВЛКСМ, посмотрел на свои японские часы в хромированном корпусе, - еще шесть часов. Колись давай, какая в вашей глуши развлекуха имеется, окромя самогона?
- Самогон, Вова, предлагаю отложить на после выступления, - вмешался Олег Иванович, директор студенческого клуба, ныне исполняющий обязанности художественного руководителя агитбригады. Неровен час, нажрутся господа актеры, сорвут мероприятие, кто отвечать будет?
- Пожалуй, - степенно согласился Вова. - Тогда, может, что-нибудь пасторальное? Рыбалка там, грибочки-ягодки…
- С рыбалкой напряженка, - сказал комиссар. - Снастей нет, озеро далеко. Грибы еще не пошли.
- У Ильинки малины завались, - вмешалась санинструктор отряда. - С дороги видно.
- До поворота на Ильинку километров восемь, не меньше, - проговорил комиссар задумчиво. - Обернуться не успеете.
- А мы автобус организуем. Мне так и так в Хвойное заглянуть надо. - сказал Вова. - Это ведь в ту же сторону?
- Ну да! От поворота еще километров тридцать - и Хвойное, - сказала санинструктор.
- Так и постановили. Тебе, Надюша, места эти известны, пойдешь с народом, чтобы никто не заблудился, часам к пяти обратно на дорогу выведешь. Мы с Вовой будем из райкома возвращаться - подберем вас. Годится?
Комиссар вопросительно посмотрел на Слонова и Олега Ивановича.
- Годится! - решил Вова. - Ну что, народ, кто по малинку желает?
Желающих набралось двенадцать человек - две трети агитбригады. В их числе и Линда с Нилом…
* * *
- Ау, я тут!
Нил поднял голову и невольно застонал - Линда стояла на крутом склоне у самой вершины холма, а за ее спиной виднелся острый обломок кирпичной стены.
- Зигги, ну же, иди сюда!
Это прозвище она подарила мужу за день до поездки вместе с альбомом прежде неизвестного ему английского музыканта Дэвида Боуи "Ziggy Stardust and the Spiders from Mars". Развернув бумагу, в которую была завернута пластинка, Нил обомлел: с обложки на него глядело лицо, конечно, изрядно отретушированное и подгримированное, дополненное сверкающим психоделическим нарядом и диким желтым хайром, но - его собственное! "Наконец-то я увидела твой истинный фейс, Давид Робертович, - сказала тогда Линда, утирая слезы, выступившие от безудержного смеха. - Отныне быть тебе Додиком". - "Помилосердствуй! - воскликнул Нил. - У нас и так за стенкой полна хата Додиков!" - "Тогда будешь Зигги-Звездная Пыль…"
- Да хватит уже! - крикнул Нил, задрав голову. - И так полное ведро набрали. Пойдем лучше назад!
- Ой, ну пожалуйста, пожалуйста! Тут такая красота!
Нил вздохнул, переложил потяжелевшее за какой-то час ведро в отдохнувшую руку и начал подъем.
Поравнявшись с Линдой, он поставил ведро, уселся на замшелый камень и достал погнувшуюся сигарету. Линда отошла на несколько шагов и застыла, глядя куда-то вниз. Он докурил сигарету, а она все не двигалась. Нил подошел к ней, тихо положил руку на плечо.
- Что с тобой?
- Ильинка…
Деревня под холмом опустела давно. Это было понятно и по отсутствию столбов с электропроводами, и по высоте деревьев, проросших на крышах и сквозь крыши. От деревянных домов остались закопченные трубы, сиротливо выглядывающие из буйной дикой зелени, от кирпичных - осыпающиеся красные стены с пустыми черными глазницами окошек. Дом, стоящий несколько на особицу и обнесенный чудом сохранившейся чугунной оградой, обращал на себя внимание. Это было длинное двухэтажное сооружение, на стенах которого кое-где сохранилась желтая штукатурка, с облупившимся прямоугольным фронтоном и высоким каменным крыльцом с монументальной дверью, крест-накрест заколоченной почерневшими досками. Над дверью косо свисали остатки черепичного козырька. Один столб под козырьком упал и теперь лежал поперек крыльца, расколотый на три части. Сбоку от входа Нил разглядел круглую, дырявую крышу беседки.
- Там была усадьба помещиков Ильинских, - прошептала Линда.
- Откуда ты знаешь? - спросил потрясенный Нил.
- Я не знаю. Я так думаю. Пошли. Не пройдя и пяти шагов, они наткнулись на удивительный малиновый куст, сплошь облепленный громадными, прозрачными, сочными ягодами. В лучах солнца, клонившегося к закату, ягоды отливали золотом изнутри. Мгновенно повеселевшая Линда принялась горстями сгребать золотистые ягоды и запихивать Нилу в рот. Он, недолго думая, последовал ее примеру. За считанные минуты они наелись до отвала, почти до тошноты, но остановиться никак не могли - нежная, ароматная, тающая сладость чудо-ягод была непреодолима…
- Ай! - вдруг воскликнул Нил, его голова нырнула под руку Линде и исчезла в густой поросли, следом посыпался сладкий малиновый дождь.
- Эй, ты что там делаешь?
- Лежу. Навернулся обо что-то.
- Так вставай, если можешь. - Сейчас, зажигалку обронил…
- Давай помогу.
Линда раздвинула зеленые прутики, и взгляду ее открылась ровно обтесанная поверхность. На гладком розовом камне проступала глубоко и четко высеченная изогнутая роза, а в полукруге стебля - православный крест.
- Зигги, ползи сюда! Гляди, чего я откопала.
В полуметре от камня вынырнула взъерошенная голова Нила.
- Вот он-то мне под ногу и попался… - Он вгляделся в изображение. - Э, да мы, мать, похоже, на старое кладбище попали. То-то малина такая нажористая…
- Тьфу на тебя!
- Успокойся, здешние бренные останки давно уже биологически пассивны. Даже косточки истлели задолго до нашего рождения.
- Гляди, а тут еще один камень. И крест поваленный…
Оли дружно присели на мягкую траву.
- Зажигалку нашел? - шепотом спросила Линда.
- Ага. Вот она.
- А сигарета есть?
- Держи.
Они замолчали, глядя друг на друга и пуская дым в чистое небо.
- Знаешь, мне вдруг в голову пришло… Если бы эти камни могли говорить, сколько всего они нам рассказали бы…
- Камни не говорят, - отозвалась Линда.
- Само собой…
- … но думают.
- Что-что?
- Думают. Лежат и думают. У них, видишь ли, много времени на раздумья…
- И о чем, интересно, они думают?
- Они думают о том, что люди, наверное, открыли секрет бессмертия и перестали умирать. Погост стоит, а никого не хоронят.
- Странно все это…
- Зигги, ты можешь пообещать мне одну вещь? - Какую?
- Если я… если я уйду первой, ты постарайся сделать так, чтобы меня закопали под тем камнем, с розой. Буду выращивать солнечную малину…
- Линда, прекрати, что ты несешь!
- Нет, не надо. Земля тяжела… Лучше отдай меня чистому огню, а пепел отпусти на волю, развей по ветру…
- Какая чушь!
- Без воли и ветра душа не живет… Зигги, сделаешь?
- Ты перегрелась…
Линда тряхнула головой и, резко качнувшись, встала.
- Извини, сама не понимаю, что на меня нашло, не придавай значения… Ой, побежали, наши, наверное, уже на дорогу вышли…
* * *
В конце августа все стройотряды вернулись в город, а второго сентября начались занятия в университете, однако, городской штаб работу не свернул. Линда, официально освобожденная от учебы еще на месяц, с утра до позднего вечера корпела над разного рода отчетностью и домой возвращалась усталая, голодная и злая. Она пулей пролетала через владения Яблонских, сразу за балконной дверью скидывала кроссовки или босоножки и переоблачалась в розовый халат, красноречиво вывешенный на дверях ванной комнаты. На столе ее ожидали бутылка пива, только что из холодильника, и что-нибудь вкусненькое на укрытой полотенцем сковородке. И лишь когда она, утолив первые голод и жажду, закуривала сигарету, начинала звучать негромкая восточная музыка, и словно джинн из кувшина материализовался Нил, прятавшийся доселе за высоким матрасом. На этот же матрас они обычно и заваливались после ужина, оставив мытье посуды на утро.
- Зигги, ты меня балуешь, - говорила Линда, целуя мужа.
- Не-а, проявляю элементарный эгоизм. Хочу приучить тебя к мысли, что и тебе придется именно так встречать с работы меня. Каждый вечер, много-много лет подряд. Даже когда я буду заслуженным старым пердуном, а ты…
- Заслуженной старой пердуньей, - докончила она.
- Отнюдь. Элегантной старой дамой с голубой челкой и ястребиным шнобелем.
Она выхватила из-под головы подушку и принялась охаживать ею Нила. Он уворачивался, хохоча во все горло…
* * *
- В Новгород, на четыре дня. Зональный смотр агитбригад, - пояснил он, перехватив ее удивленный взгляд. Взгляд был направлен на упакованный под завязку рюкзачок, стоящий возле матраса. - Поезд завтра утром. Наших полвагона, так что если хочешь, могу и тебя вписать.
- Хочу. - Линда вздохнула. - Но не могу. Никто не отпустит. Отчет сдаем послезавтра.
- Жаль… Ладно, вернусь - тогда и погуляем. Имеем право. А пока что ты отдохни от меня.
- Хочешь, открою страшную тайну?
- Ну?
- От тебя-то я как раз и не устала… Ладно, смотри там, веди себя, ешь с аппетитом, пей с перерывами, с кем попало не трахайся…
- И вам, гражданка Баренцева, настоятельно рекомендуется воздерживаться от случайных связей, - с важным видом изрек Нил, но не удержал тона и фыркнул в кулак.
Некультурная программа началась уже в поезде но Нила не тянуло ни на портвейн, ни на хоровое исполнение популярных песен, и как только позволили приличия, он удалился в тамбур спокойного соседнего вагона, где и провел большую часть пятичасовой поездки, общаясь преимущественно с мятой пачкой "БТ". За окном было тоскливо и пасмурно, и смутные дурные предчувствия бередили душу.
Тревога не покидала его весь этот день, и следующий тоже. Все было как в тумане. Их куда-то везли, что-то они там устанавливали, что-то играли и пели, потом их чем-то кормили, потом везли обратно, потом опять кормили, а потом они где-то спали. То есть, вообще-то он знал, что иногородних участников слета с шиком разместили в гостинице "Садко", в двухместных номерах, что соседом его по комнате числился лиаповец Скрипка, во многом благодаря своей фамилии ставший классным барабанщиком. В номере Скрипка появился дважды - один раз, когда заносили вещи, а вторично в первом часу, возбужденный и крепко поддатый. Нил не спал и слышал, как тот, громко сопя, возится с сумкой и достает из нее что-то булькающее и что-то шуршащее.
От экскурсии по городу и окрестностям, устроенной наутро, у Нила остались смутные впечатления, запомнились только синие, в золотых звездах, купола Юрьева монастыря, да всеобщее оживление, когда Олег Иванович, решивший сфотографировать группу на фоне Кремля со стороны Волхова, слишком энергично попятился и с высокого причала плюхнулся в реку вместе с фотоаппаратом, импортным плащом и фетровой шляпой. Но Нила даже это не позабавило. Меланхолию его не сбили ни выступление на послеобеденном конкурсном концерте, где сводный вокально-инструментальный ансамбль с его участием удостоился похвалы авторитетного жюри, в составе которого заседал какой-то хрен из ЦК ВЛКСМ, ни последовавший за концертом роскошный ужин с обильными возлияниями. Под высокими темными сводами детинца средневековые братины и ендовы соседствовали на длинных столах с современными салатницами, графинчиками, литровками и поллитровками, а среди многочисленных блюд предлагались и вовсе невероятные: типа стерляжьей ухи из судака и картофеля по-древнерусски. Их-то Нил из мрачного любопытства и заказал. Как известно, на халяву и уксус сладок. Но оказалось действительно вкусно, а черный квас, которым он запивал трапезу, отдавал медом, луговыми цветами и чуть-чуть мятой. Хотелось бы, конечно, чего-нибудь покрепче, тем более что выбор был богат. Но Нил предпочел не рисковать - нынешнее сумеречное состояние пугало его своей интенсивностью и полной беспричинностью, и алкоголь мог подействовать самым непредсказуемым образом.
Между тем, физиономии набившихся в банкетный зал молодых талантов с каждым новым стаканом делались все румяней и веселей, вместе с несвязностью речей нарастала их развязность, от гама, дыма и недосыпа разболелась голова. Когда же с противоположного конца стола покатилась, множась и крепчая на ходу, сильная идея всей гурьбой двинуть в общий зал, шугануть с площадки местных музыкантов и врезать несколько зажигательных комсомольско-стройотрядовских номеров, Нил окончательно понял, что отсюда пора делать ноги, иначе и его вытянут на сцену на чужом инструменте шибать идейно выдержанной романтикой по подгулявшим душенькам.
Стараясь не привлекать к себе внимания, он поднялся, медленно вышел и по крутой лестнице спустился в общий зал, на ходу полюбовался на эстраду, откуда облезлые молодцы в розовых пиджаках пропитыми голосами призывали город Одессу цвести и процветать, глянул на самозабвенно выплясывающую потную публику, и поспешил дальше - звуки из мерзко хрипящих динамиков молоточками долбили мозг.
Дорогу сюда Нил не запомнил, поэтому дороги отсюда не знал. Вывернув из короткого коридора в узкое помещение, где вдоль одной стены тянулась деревянная стойка бара с высокими табуретками, а вдоль другой расположились столики на двоих, отделенные друг от друга невысокими барьерами, он решил, что забрел не туда, и хотел уже вернуться в коридор…
- Нил?
Растерянно щурясь, Нил завертел головой, но свет в узком зальчике был тусклым, и он не сразу разобрал, что за женщина машет ему рукой с дальнего столика, а, разобрав, обрадовался несказанно.
- Катя! Как ты здесь оказалась?
- На работе путевки в Новгород были. В "Детинец" поужинать зашла. А тебя каким ветром? Да ты садись…
И интерьер, и меню, и публика здесь были попроще, чем наверху. На тарелке перед Катей лежали три бутерброда - один с килькой и яйцом, два с докторской колбасой, - рядом стоял стеклянный кувшин с чем-то темным и пенным.
- Пиво? - поинтересовался Нил, присаживаясь.
- Круче. Медовуха. Попробуй, зашибенная вещь.
- А вот зашибать мне сегодня не хочется. И так башка болит.
- Как раз и пройдет. Ты не бойся, она мяконькая, почти квас.
Не слушая его возражений, Катя направилась к стойке и вернулась оттуда с чистым стаканом для Нила. Честно говоря, возражал он не сильно. Катя была частицей того мира, в котором ему было хорошо, весело, уютно: Мира Линды. Тревожная тоска отступила, и теперь можно было слегка расслабиться не опасаясь за последствия.
- Вкусно, - сказал он, осушив первый стакан. - Мы же с самой весны не виделись. Куда вы запропали?
- Соскучился? Сами вы запропали. После свадьбы к нам вообще не заглядывали, будто дорожку забыли. А потом пошли дела всякие, командировки. Ты же знаешь Ринго, он всегда найдет занятие… Лучше расскажи, как вы с Линдой лето провели.
И он начал рассказывать. Сначала сдержанно, больше отвечая на Катины вопросы, потом все обстоятельнее, откровеннее. Катя несколько раз поднималась, приносила новые кувшины, разливала, чокалась с ним, смеялась своим неподражаемым смехом, на который невольно оборачивались едва ли не все посетители. А Нил этого уже не замечал…
Первое, что он ощутил, еще не разлепив глаз, - трусы. Сползшие на колени, совершенно мокрые трусы.
- Это что же, это я же… - пролепетал он, чувствуя при этом, что пересохли и потрескались губы, а вместо языка во рту - кусок разогретого наждака.
На всякий случай он пощупал голову. И не совсем напрасно - волосы оказались не суше трусов, стало быть, не осрамился, а всего-то искупался где-то, а вытереться забыл. Интересно, кстати, что еще забыл? А вот все забыл! Между встречей с Катей и мокрым пробуждением у себя в номере (а номер точно его - голубые занавески, на стене "Жнецы" кисти Венецианова) зияет черный провал. Как наркоз…
- Который, однако, час? - вслух произнес он, радуясь членораздельности собственной речи. - Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?
Не дослушав себя, Нил рывком поднялся и даже сделал два четких шага.
- Тысячелетье не из лучших, а времени десятый час… Гляди-ка, тоже почти стихи получились. Здравствуй, Нил.
- При… Я сейчас!
Нил едва успел добежать до туалета. Вышел он оттуда не скоро, но с приятной улыбкой на зеленоватом лице.
- Извини, я вчера…
- Знаю. Медовуха коварна, как сердце женщины. А пиво, как верный друг, никогда не подведет и никогда не обманет.
Стол был уставлен бутылками пива. Их было не меньше десяти. И две немаленьких воблины.
- Садись, - сказал Ринго. - Будем тебя лечить…
- Эт-то я тебе только как др-ругу… Я гор-ржусь, что у меня есть такой друг, как ты, - втолковывал Нил полчаса спустя. - Ты ведь мне др-руг? Я тебя уважаю, я тебе как другу говорю…
- Ты лучше мне вот что как другу скажи - как оно с Катькой, хорошо было?
- Хорошо… То есть, в каком смысле?