Квартира произвела на Нила двойственное впечатление. Просторная, обставленная добротной импортной мебелью, оклеенная рельефными импортными обоями под рогожку, на кухне изразцовый сине-белый кафель ("Голландский", - небрежно бросила Марина, уловив его заинтересованный взгляд), в ванной множество флакончиков и баночек с иностранными этикетками, белая плоская стиральная машина с металлической плашкой "Electrolux". Однако во всем этом благоустройстве Нил ощутил некоторый несимпатичный подтекст: оно призвано было не столько создать комфорт, сколько напомнить обитателям квартиры об их избранности, а посетителю указать его истинное место, прочертить границу между ним и хозяевами. Мол, сколько ты, дорогой совок, ни вкалывай, ни воруй, ни ловчи, ни выслуживайся, все равно не сравняться тебе с ними, с номенклатурно-выездными, рылом не вышел. Такая спесь неодушевленных вещей была Нилу немного досадна, но больше смешна. Он весело плюхнулся прямо в уличных ботинках на обитый желтым плюшем длинный диван, потом решил, что это будет уже слишком, и быстренько, пока Задонская еще прихорашивалась в своей комнате, скинул ботинки и остался в одних носках. Марина выплыла в обличий тоже весьма неформальном - на ней было надето нечто пенистое, волнистое, на громадных перламутровых пуговицах, не то торжественно-интимный халат, не то парадно-будуарный пеньюар. Во всяком случае, Нил оценил это, хотя постарался виду не подать.
Для разгона перед телятиной был подан копченый угорь. Прихлебывая шабли молдавского разлива, Нил с улыбкой наблюдал, как старательно Марина орудует серебряным ножом и вилкой, отсекая от змееподобной тушки микроскопические кусочки, обмакивает в розовый хрен, деликатно подносит к напомаженному ротику. Ее движения были столь же откровенно чувственны, как и ее наряд.
"Однако! - подумал Нил. - Да ты нарасхват, Баренцев. С одной Линдой разобраться не успел, а тут как тут другая, похоже, на все готовая… А что, имеет ли смысл тушеваться?"
Мысль была чужая и неуютная.
- Предки когда явятся? - поинтересовался он.
- Примерно через полгодика. В отпуск. А что? - Она одарила его лукавым взглядом.
- В таком случае, я покурю прямо здесь. Можно?
- Кури. - Она вздохнула, красиво колыхнув грудью. - А я покамест телятину поставлю разогреть…
После горячего они танцевали под "Аббу", и она прижималась к нему, пыталась снизу заглянуть в глаза, но он плотно их зажмуривал. Потом пили чай с тортом, а потом рассматривали изданный во Франции альбом Сальвадора Дали. От перевернутых радуг, ржавых рыцарей, разжиженных циферблатов, любовно вырисованных какашек жаркого дыхания Задонской у Нила заболела голова, и очень захотелось домой. Он потянулся и встал.
- Мариночка, у тебя было очень мило. И вкусно. Даже не знаю, как тебя благодарить. Она молчала.
- Давай хоть посуду помою, что ли?
- Как хочешь… - умирающим голосом проговорила Задонская.
В этом доме не было проблем ни с моющими средствами, ни с горячей водой, так что с посудой Нил справился оперативно, попутно приговорив недопитую бутылку сухого. Больше здесь делать было нечего, однако приличия требовали попрощаться с хозяйкой, и Нил заглянул в гостиную. Но там было пусто.
- Марина! - громко позвал он. - Марина, я ухожу. Из ее комнаты донесся жалобный стон.
- Марина, что с тобой?
- Мне плохо…
Он вбежал в комнату и увидел ее разметавшейся на кровати. Глаза ее были закрыты, халат-пеньюар некрасиво задрался, дыхание было прерывистым, судорожным.
- Марина, что с тобой?
- Не знаю… Все горит внутри…
- Желудок? У вас фестал есть? Или уголь активированный?
- Ниже…
- Печень? Тогда надо аллахол или но-шпу…
- Еще ниже. - Она раскрыла глаза и подмигнула ему. - Прямо так и пылает.
Он рассмеялся.
- Диагноз ясен. Это неизлечимо. Но есть средство, способное принести временное облегчение.
- Какое же?
- Суппозиторий доктора Баренцева. Глубинный массаж.
Он вздохнул и принялся расстегивать штаны. С раздвинутыми ногами она походила на лягушку, подготовленную к препарации…
- Теперь действительно пора… Нил раздавил окурок в пепельнице. Она обняла его сзади, прижавшись теплой грудью к его голой спине. Он вздрогнул.
- А то остался бы. Утром вместе бы в универ поехали. Трамваи все равно не ходят.
- Частника поймаю… Я бы с радостью, только дома беспокоиться будут…
- Понятно… Кофе на дорожку сварить? - Будь добра. Кстати, чья это мужественная образина на той фотографии?
- Где? А, это Саша Александров, мой жених. Старший лейтенант, учится в Военно-дипломатической академии. Заканчивает через два года.
- А сейчас вроде как наблюдает за нами и оценивает твои успехи?
- Не хами… Если хочешь знать, я люблю смотреть на его лицо, когда трахаюсь.
И она удалилась варить кофе, а Нил не спеша натянул штаны, вышел в гостиную, раскрыл стоящее у окна пианино, рассеянно нажал несколько клавиш.
- Сыграл бы что-нибудь, - крикнула из кухни Задонская.
- Изволь. - Он придвинул обитую кожей круглую табуретку, сел. - Прощальный романс.
Что спрашивать - меж нами
Все беспредельно ясно,
Тщету любовной драмы
Мы поняли давно.
К чему теперь терзаться
Томлением напрасным,
Не лучше ль улыбаться
И молча пить вино?
Любовь была красива,
Познали мы немало
И пламенных порывов
Вкусили сладкий тлен.
И я не знал сомнений,
Но ты сама порвала
Взаимных упоений
Ажурный гобелен.
- Сволочь ты, Баренцев, - восхищенно сказала Марина, разливая по чашечкам крепкий, ароматный кофе. - Другой бы на твоем месте спасибо сказал…
- А это и есть спасибо. Хочешь, я исполню этот номер на Дне филолога со специальным посвящением Марине Задонской, второй курс, сербохорватское отделение?
- Кхе-кхе… Пожалуй, тебе действительно пора…
Он не стал ловить частника, а двинулся пешком. Падал крупный теплый снег, обманчиво пахло весной, и с каждым шагом Нилу дышалось все свободнее… Чужие руки, обвивающие шею, чужие ногти, впивающиеся в спину, чужой тембр придыханий, трение чужих волос, жестких, будто проволока, несильный, но навязчивый запах разогретой женщины… Не той женщины…
"Хочу под горячий душ и в койку…" - бормотал он, топая по свежему снегу…
За следующие три недели они обменялись едва ли двумя десятками слов, главным образом приветами при неизбежных встречах - учились все-таки на одном факультете, а то бы и вообще… И тем удивительнее было, когда Задонская на перемене подошла к нему, при всех взяла за руку и довольно громко спросила:
- Где встречаешь Новый год?
- Пока не знаю.
- Есть предложение. - Она отвела его в уголок и понизила голос: - Ты Лялю Александрову с французского знаешь?
- В общих чертах. Мы не представлены.
- Лялька приглашает нас к себе на дачу.
- Нас с тобой?
- Да… То есть, будем мы с Сашей…
- С каким еще Сашей?
- Ну, ты его знаешь… по фотографии.
- Замечательно, только при чем здесь я?
- Понимаешь, мы будем праздновать в узком кругу. Я, Саша и Ляля. Она давно хотела пригласить тебя, только стеснялась, а когда узнала, что мы знакомы, попросила меня…
- А она знает… меру нашего знакомства?
- Ну что ты, нет, конечно, она же Сашина родная сестра!.. Ты соглашайся, не пожалеешь. У них дача - ты таких и не видел, наверное.
- На уровне твоей квартиры?
- Ну что ты, круче! Ее папа знаешь кто?!
- Твой будущий свекор, полагаю.
- Да, и еще…
- От души поздравляю тебя!
- Так придешь?
- Подумаю.
Честно говоря, он сказал так, чтобы отвязаться. Не было у него желания оттягиваться в кругу детишек чиновничьей элиты, в обществе случайной постельной подруги, ее едва ли приятного жениха и знакомой только в лицо Ляли Александровой", более всего напоминавшей ему белобрысого окосевшего воробушка. Смешно даже и думать, что там он сумел бы хоть на мгновение, хоть чем-то заполнить черную дыру, пробитую в душе уходом… Нет, в такой тональности он это имя не произнесет даже про себя. Отрезанный ломоть… А Новый год будет встречать дома, у постели бабушки, будет читать ей Флобера или Библию, посмотрит с ней "Голубой огонек" и ляжет спать в половине второго. За день до этого купит на базаре маленькую, но пушистую елочку и положит под нее толстые шерстяные носки, чтобы у бабушки не так мерзли ноги…
Однако вышло совсем не так, как он планировал. Двадцать первого декабря у Александры Павловны случился повторный приступ, и "скорая" не успела… Отпевали бабушку в Спасо-Преображенском соборе, хоронили на Серафимовском. Явилось множество людей, большинство из которых было Нилу незнакомо, из речей и разговоров на кладбище, а потом и дома, на поминках, он узнал, каким, оказывается, добрым и чутким человеком была его бабушка, скольким замечательным музыкантам дала путевку в жизнь. Нил, нахохлившись, сидел в черном костюме среди цветов, сжимал в руке забытый поминальный пирожок и думал о том, что вот теперь-то он точно остался один, даже горшка не за кем вынести. Когда все ушли, он позвонил Марине и сказал: "Я буду".
XII
(Солнечное, 1975)
Саша Александров оказался именно таким, каким Нил представлял его - суперменистый дядечка с квадратным подбородком, лет под тридцать, демонстрирующий отменное владение застольной беседой на пяти языках, знание вин и манер, танцующий с отточенным автоматизмом. Нил ни капли не сомневался, что Александров способен с такой же легкостью проехать на мотоцикле по канату, натянутому над пропастью, с беглого взгляда запомнить список из шестисот фамилий, со ста шагов попасть из пистолета вороне в глаз, лишить человека жизни посредством сложенной газеты. В общем, за интересы родины на международной арене можно было не переживать, а склонность Марины иметь перед глазами фотографию жениха во время совокупления с другими стала для Нила вполне объяснимой и оправданной. Единственное, чем Александров не дотягивал до джеймс-бондовского идеала, был росточек - макушкой едва доставал долговязому Нилу до мочки уха.
А вот сестра супермена, косоглазая воробьишка, оказалась на удивление шустра и щебетлива. Язычок ее трещал со скоростью четырехсот слов в минуту, а темы менялись со скоростью воистину головокружительной - от перипетий брака Джекки Кеннеди и Аристотеля Онассиса до дешевых отечественных париков, которые таскает Федорова с третьего курса, от детских хворей Карлетино Понти до строительства новой линии метро, от творчества Бориса Виана до тройки за семестровую контрольную по грамматике… По койкам отвалились в пятом часу утра, уболтанные, наетые и затанцованные настолько, что все ночные грехи пришлось отложить на завтра. Нил целомудренно закемарил на кожаном диванчике и проснулся далеко за полдень от неподражаемых запахов жареного бекона и кофе. Это супермен, успевший уже совершить пятнадцатикилометровый лыжный марш-бросок и принять водные процедуры, занимался приготовлением завтрака. Нил тоже занялся процедурами - то есть, тщательно промыл заспанные глаза в одной из трех ванных комнат, - после чего вышел к столу.
- Девочки, вы не забыли, что нам сегодня к Казаковым? - спросил Александров, отодвигая пустую тарелку.
- У-у-у! - разочарованно заголосили обе. - Такая скукотища!
- Надеюсь, мне не нужно объяснять, насколько важно для нас сохранение хороших отношений с этой семьей, - с металлом в голосе проговорил супермен. - Дискуссии неуместны. Я сказал, что мы с невестой прибудем в семнадцать тридцать… - Тут Нил сделал вид, что закашлялся. - Значит, мы прибудем ровно к обозначенному времени. Собирайтесь.
- А про меня, между прочим, ты не договаривался! - Ляля показала брату розовый язычок. - Так что катитесь к своим старым занудам, а мы с Нилом останемся и будем веселиться вовсю! Верно, Нил? - Она накрыла его ладонь своей и посмотрела в глаза щенячьим взглядом. Устоять было невозможно. - Музон врубим, Павла с Елкой позовем…
- У Черновых нет никого, - сообщил Александров. - И дорожка заметена.
- Тогда в пансионат на дискотеку смотаемся. Все веселее.
Будущий атташе вздохнул. Имеешь право… Марина, а ты собирайся.
Задонская жалобно глянула на Лялю. - Счастливчики! Хоть до станции проводите. - Это всегда пожалуйста! Нил, ты готов?..
Прогулка по свежему, морозному воздуху изрядно взбодрила, они кидались снежками, пересмеиваясь, помогли детишкам из санатория лепить бабу. На дачу возвратились румяные, изгвазданные в снегу, веселые и голодные. Остатки вчерашнего пиршества пришлись очень кстати, шампанское тоже нашло себе применение, так что от стола Нил отвалился сытым удавом.
- Надо бы протрястись, - заметил он, затянувшись Лялиным "Мальборо". - Отдышимся минут двадцать и двинем в пансионат на плясы.
- Еще чего! - Ляля надула губки. - Растрястись можно и по-другому.
- Как именно? - с усмешкой поинтересовался он.
- Пойдем наверх - покажу…
* * *
Ляля Александрова поостереглась вписывать своего нового бойфренда на родительскую дачу на все зимние каникулы - лишние сплетни были ей ни к чему, во всем нужна мера. С другой стороны, государство подарило студенчеству почти три недели законного безделья, и не использовать их по максимуму было глупо. Над этой проблемой она думала недолго, и за интересную сумму в пять рублей восемьдесят копеек Нил получил в полное свое распоряжение двухместный номер в непростом пансионате, расположенном в десяти минутах ленивой ходьбы от казенной дачи Александровых.
Однако обстоятельства оказываются сильнее самых хитроумных планов. Ни на первый, ни на второй, ни на третий день Ляля в окрестностях пансионата не появилась. По три-четыре раза на дню Нил проходил мимо дачи, но окна ее были темны, а тропка, ведущая к воротцам, занесена снегом. Городского же Лялиного телефона Нил не знал - как-то не удосужился спросить.
Между тем, вокруг бурлила молодая каникулярная жизнь с ее увеселительными прогулками, танцульками, попойками и мимолетными романами.
Оными последними Нил был сыт по горло и предпочитал коротать время в сугубо мужской компании, за картишками или бильярдом. Но и там все разговоры крутились вокруг баб. Оценивали стати, хвастали победами, делились наблюдениями, заключали пари. Нил отмалчивался, отмечая про себя, что практический опыт его прыщавых собеседников едва ли превосходят их осведомленность в тонкостях китайской каллиграфии. А девы, будто сговорившись, выделяли из круга молодых людей именно Нила, и взгляды их были весьма недвусмысленны…
У нее было редкое, мифологическое имя - Мойра. Ее густые кудри отливали ненатуральным фиолетовым цветом, зубы и ноги отличались неправдоподобной длиной, величина выкаченных зеленых глазищ раза в два с половиной превышала среднестатистическую, а амплитуда и тембр голосовых модуляций были вовсе нечеловеческими. Возможно, ничего бы между ними и не случилось, если бы у Нила не закончились вечером сигареты, а дорога в буфет не лежала бы через холл, где разворачивалось очередное цветомузыкальное действо и как раз объявили белый танец. Первой к вжавшемуся в стенку Нилу подлетело это двухметровое чудо в обтягивающем брючном костюме, алом и пупырчатом. Дама была настолько экзотична, что Нил проникся, протанцевал с ней четыре танца подряд, потом увел в буфет и угостил мороженым. Потом был его номер, шампанское при свечах и ночка, в течение которой пылкая Мойра умудрилась сломать кровать, уронить тумбочку, разбить головой стакан, визгом перебудить весь этаж и довести Нила до судорожного смеха с икотой.
Завтрак они благополучно проспали и еле-еле пробудились к обеду. В столовой Мойра всячески демонстрировала близость к Нилу - заправляла салфетку ему за воротник, дула на обжигающий рассольник, перекладывала на его тарелку свой салат и куриный шницель. Нил забавлялся, глядя на нее, а когда она уронила на себя кусок кремового торта и посадила на брюки заметное пятно, галантно сопроводил Мойру до туалета, а сам остался поджидать ее в вестибюле, сунув в рот сигарету. Но тут из женской комнаты донесся такой истошный визг, что зажженная спичка выпала у него из рук. Он едва успел развернуться и поймать в свои объятия растрепанную Лялю, сжимавшую в руке туфлю на толстой платформе. За ней с искаженным лицом мчалась Мойра, выставив вперед острые фиолетовые коготки и свободной рукой прикрывая глаз. Нил закрыл дрожащую Лялю своим телом. Когти замерли в сантиметре от его лица.
- Опомнись! - гаркнул Нил.
- А она первая начала! - плаксиво, как детсадовка, прогундосила Мойра. - Я захожу, а она меня туфлей в глаз! Как только дотянулась, сучка мелкая!
- Сама ты сучка, дылда! - задорно выкрикнула Ляля из-за плеча Нила. - Я тебя отучу мужиков чужих уводить!
- Так это ты из-за меня, что ли? Это я виноват, не она. Ждал тебя почти неделю, вот и решил, что ты нашла новое увлечение…
- И полез на эту каланчу лупоглазую!
- Заткнись, насекомое! - взвизгнула Мойра и через голову Нила попыталась схватить Лялю за волосы.
- Тихо, тихо, девочки… - миролюбиво начал Нил.
- Или я, или она! - в унисон крикнули обе и сконфуженно замолчали.
- Ну, я прямо не знаю… - Нил задумался. - Ситуация, однако. Не втроем же нам отдыхать, в самом деле.
Ляля и Мойра дружно сделали по шагу в сторону и смерили друг друга долгим, изучающим взглядом.
- А что? - медленно проговорила Ляля. - Такого я еще не пробовала.
- Я тоже, - призналась Мойра. - Может, прямо сейчас и начнем? Нил вздохнул.
- Сначала надо бы тебе лед к глазу приложив, А то будешь Мойра бланшированная…
Она же первая и спеклась, не сдюжив комбинации мандаринового ликера и взрывного эротизма, а Ляля Александрова, накидывая потом на плечи халат, предложила Нилу:
- Пойдем, кофейку тяпнем, мне все равно сваливать через час, с первой электричкой.
- Зачем так рано?
- Надо было еще вчера. Я ведь попрощаться заезжала. Отца на замминистра двинули, мы переезжаем в Москву.
- Грустно, - сказал Нил, не кривя душой.
- Не надо песен. Уж ты-то безутешным не останешься.
- А как же с учебой?
- По документам я уже студентка МГУ. Жить буду рядом. Университетский, шесть.
- В гости хоть заезжать позволишь?
- А зачем, как ты думаешь, я тебе адрес оставляю?