- Перегорело… Я ведь тогда совсем девчонкой была, после медучилища второй год в травме работала, иностранцев только в кино и видела, они для меня вроде инопланетян были. Когда он к нам прибежал, я его сначала за психбольного приняла - одет в какую-то пеструю рванину, волосы длиннющие в хвостик забраны, как у девочки, глаза такие… знаешь, как у трехлетнего ребенка, которого бякой-закалякой напугали. Лопочет что-то, ничего не понять, еле разобрали, что его возле метро собака укусила, и он требует, чтобы ему сделали укол от бешенства. Раны-то толком не было, так, синячок, даже штанов псина не прокусила, но он ничего не желал слушать, и наша врачиха велела мне поставить ему укольчик… Знаешь, от чего я прибилась?
- От чего?
Хопа поднялась, подошла к холодильнику достала что-то из нижней секции.
- Специальные резиночки, чтобы носки держать, полосатые, я такие в первый раз увидела, и трусы белые, в обтяжку, с красным пояском, - ответила она, разогнувшись. - Потом он еще несколько раз приходил, штучки заграничные приносил - "кока-колу" в баночках, жвачку… Он был такой нелепый, немного жалкий. Повсюду таскал с собой складной стульчак, чтобы в русском сортире заразу не подцепить, а когда мы с ним в первый раз… Ну, ты понимаешь… два презерватива натянул. Нервничал ужасно, пришлось помогать. А утром… В общем, мы у меня в комнатушке этим занимались, а соседи, суки, милицию вызвали. То да се, связь с иностранцем, штраф, объяснительная… Примешь?
Нил вопросительно посмотрел на нее и увидел у нее в руках бутылку водки с винтовой крышкой.
- А надо ли?
- Ну, как хочешь. Я лично хочу. - Она плеснула водки в кружку, немытую после чьего-то вчерашнего чаепития, быстро выпила и со стуком поставила кружку. - Эд, лапушка, молодцом оказался, я не ожидала - заявил, что я его невеста, и он настаивает на немедленной регистрации брака. Но у нас даже заявление не приняли, сказали, что для этого нужно доказать, что мы знакомы не менее года. Через месяц его стажировка кончилась, он уехал, но обещал вернуться. А я осталась, и вся жизнь наперекосяк пошла. На работу бумага из ментовки пришла, собрание трудового коллектива организовали, разбирали основательно, врагу не пожелаешь, будто прилюдно догола раздели и оплевали с ног до головы. Строгач с занесением, исключение из комсомола… Ну, я психанула, высказала все, что о них думаю, заявление написала. Потом опомнилась, да поздно было, мне эти твари на прощание такую характеристику выписали, что ее не то, что по новому месту работы предъявлять, а и к уголовному делу подшить стыдно. Я уже подумывала к бабке в деревню удрать, да подружку старую встретила, Анджелку, та меня на путь истинный и наставила… Вот и стала я из Леночки Кольцовой Хопой-Чистоделкой, двадцать баксов за палку, сорок за ночь… Бодрюсь, хорохорюсь, а в душе-то все выгорело, иной раз той же Анджелке позавидуешь, что вовремя от передозировки гигнулась, не стала конца поганого спектакля дожидаться…
Нил подошел к ней сзади, положил руки на плечи. Хопа тихонько всхлипнула.
- А я вот дождалась. Приедет мой прекрасный принц и увезет в сказочное свое королевство… Ладно, все. Я рассиропилась, извини. Жрать сейчас будешь, или Гошу подождем?..
XI
(Ленинград, 1982, февраль)
Хопа с утра умчалась в аэропорт встречать своего Эдварда Т. Мараховски, но в седьмом часу, когда Нил явился домой, их еще и не было. Зато его ждала другая встреча, совсем уж неожиданная: у Гоши сидел, распивая с хозяином портвейн, Максим Назаров. Нил не сразу узнал бравого штурмана - Назаров сильно осунулся, отпустил бородку и сделался похож на лихого, не слишком преуспевающего пирата.
- Здорово, командир! Каким ветром?
- Здорово, амиго! Удивлен? Так уж вышло, добрые люди адресок указали, я тут немного с хозяином пообщался и вроде договорился.
Гоша медленно, со значением кивнул.
- Договорился? О чем?
- Да ты садись, прими стаканчик. Выпьем за добрососедство. - Выпить-то выпьем, только я не понял…
- Гоша предложил мне свободную комнатку занять. - Девочек водите будешь?
- Жить буду.
От удивления Нил поперхнулся портвейном и закашлялся. Пришлось Гоше похлопать его по спине.
- Тебе что, жить больше негде?
- Представь себе.
- Пожар?
- Равносильно, амиго.
- Что же может быть равносильно пожару? А, так ты жил в том флигеле на Маяковского, который рухнул посреди ночи? По радио передавали.
- Нет, я жил на Ушинского в ведомственной однокомнатной квартирке.
- И что с ней стряслось?
- С ней ничего. Стряслось со мной, камрад Баренцев. Я ведь, хоть и занимал до недавнего времени должность старшего преподавателя в Корабелке, - по существу, тот же лимитчик, а когда лимитчика увольняют, он автоматически лишается и жилья, и прописки.
- Тебя уволили?
- Пинком под зад. И из института, и из партий родимой.
- За что? За аморалку, как тогда на Кубе?
- За стратегическую ошибку в планировании собственной жизни… Наверное, после того кубинского прокола мне надо было плюнуть на амбиции, в тальманы податься или в речники. Жил бы - горюшка не ведал. Так ведь нет - а престиж, а общественное положение? Вот и сунулся в вуз, хоть и понимал, что придется прогибаться во всех измерениях сразу. Зачем же еще брать на профильную кафедру человека без ученой степени, без педагогического стажа, без ленинградской прописки, и с биографическим изъяном международного уровня, как не для затычки всех дыр? Кому лекции читать взамен заболевшего коллеге? Назарову. Кому писать доклад для международного симпозиума, на который в любом случае поедет зав кафедрой, ни ухом ни рылом в проблеме не секущий? Проводить школьные олимпиады? На овощебазе гнилой лук перебирать два раза в месяц? Донорскую кампанию проводить? Подарки к Восьмому марта покупать? Портреты товарища Суслова на демонстрациях носить? По домам с урной для голосования бегать? Рисовать графики выполнения социалистических обязательств? Каждое лето и каждый сентябрь возглавлять так называемый "трудовой фронт", будто то, чем мы занимаемся в учебном году за труд не катит? И при этом тянуть на себе половину плановой научной работы всей кафедры? Тому же Назарову, что естественно.
- Что неестественно, - возразил Нил, разливая остатки портвейна. - Как говорили мальчишки у нас во дворе, за одним не гонка, человек не пятитонка. Совесть у них есть?
- Ты, амиго, существо беспартийное, несознательное, иначе понимал бы, что совести у них нет по определению, поскольку они сами - совесть. Равно как ум и честь.
- Кажется, я начинаю догадываться, за что тебя турнули, - задумчиво проговорил Нил.
- За слова? Э нет, слова потом мне говорили. Разные слова, в том числе и нецензурные.
- Что же ты такого сделал?
- Я-то как раз ничего не сделал. Мирно спал, вместо того, чтобы в третьем часу ночи стоять под окном и ловить падающего с девятого этажа пьяного придурка по фамилии Решетило.
- Студент разбился?! Но при чем здесь ты?
- При том, что после блистательных выступлений в аграрном жанре меня удостоили высокой должности зам декана по общежитиям. А у нас за каждым ЧП, будь то хоть землетрясение, обязательно должны следовать оргвыводы: виновные наказаны, такой-то отдан под суд, такой-то уволен, такой-то понижен в должности, такому-то поставлено на вид. И кто в данной ситуации крайний? Комендант? Комендантов не бьют, они считанные, как тузы в колоде. Проректор? Тоже фигура, хоть и пожиже коменданта. Остается Назаров, оптимальный мальчик для битья.
- Ну, и как же ты теперь?
- Я? Был такой фильм "Гражданин Никто". Это про меня. Никто и звать никак. На работу не берут - нет прописки, прописки не получить - нет работы. С голоду, конечно, не пухну: три тупых дипломника, аспирант из города Ташкента, половина чужой ставки по НИРу. С жильем, правда, туговато.
- Было туговато, - поправил Гоша. - Внедряйся смело, Макс, у нас тут все такие, системой покусанные.
Вселившись в теремок, Назаров мгновенно утвердился в роли мышки-норушки. Засел в своей клети, что-то писал, считал на калькуляторе, стрекотал на машинке и пообщаться с народом выходил крайне редко. С определением амплуа других обитателей теремка, включая самого себя, Нил затруднялся. Впрочем, дня через два затруднений поубавилось - на сцену явилась очевидная лягушка-квакушка. Точнее, лягух-квакух.
Это Нил понял сразу, как только увидел его. Этому впечатлению сильно способствовали толстая стеганая куртка из зеленоватой переливчатой ткани, тонкогубый рот до ушей и пупырчатый лысый череп ядовито-розового цвета. Существо в крайней ажитации ворвалось на кухню, где Гоша, Хопа и Нил мирно пили чай с вареньем и болтали о всякой всячине.
- Я! - визгливым тенорком выкрикнуло существо. - Я наконец сделал это! - На столе возник грязный самовар из белого металла. - По-русски это устройство называют самовар! Сверху находится крышка, куда наливают воду! Но сначала крышку надо снять! Вот так… Но не в трубу, расположенную в центре, а вокруг нее! Потому что в трубу закладывают маленький лес, а потом зажигают спичком через это окошко внизу! И вода нагревается! А потом самовар вот за эти ручки ставят на стол, и открывают этот кран! Только сначала надо поставить туда стакан, иначе вода обжигающей температуры польется прямо на стол, и кожа получит ожоги! Но забудьте страх, товарищи, ибо прямо сейчас вода внутри отсутствует, и огонь внутри отсутствует также! Поэтому я смело поворачиваю кран вот в этом направлении…
Но кран, должно быть, насквозь проржавевший от векового неупотребления, поворачиваться упорно не желал, и чудак, набычившись, вцепился в него обеими руками. Нил увидел, что розовый череп не окончательно лыс - сохранившиеся на затылке волосы были собраны в хвостик, доходивший до лопаток. В данный момент хвостик, перехваченный зеленой аптечной резинкой, дрожал от напряжения.
- Знакомьтесь, пиплы, это и есть мой американский Эдик, - устало сказала Хода. - А ты, чудо, бросай свой грязный самоварище, мой руки и садись чай пить.
- Иван Иванович очень любит чай, - неожиданно спокойно произнес Эдвард Т. Мараховски, выпрямился и широко улыбнулся. - Моя первая фраза по-русски… Не беспокойся, Ленни, когда мы прилетим домой, я закажу этот самовар почищенным, и тогда мы поставим его в нашей гостиной, и он будет напоминать тебе о далекой родине. Хопа вздохнула.
- Ну хорошо, хорошо, а пока, будь добр, убери эту пакость со стола. Мы пока еще не в Вашингтоне.
Эд бережно поднял свое сокровище и понес вон из кухни. Хопа мгновенно схватила тряпку и принялась стирать со стола оставленные самоваром черные пятна.
- А твой жених большой оригинал, - заметил Нил.
- И чистюля, - добавил Гоша.
- Черт его разберет, - ворчала Хопа, остервенело орудуя тряпкой. - В гостинице перед каждым минетом мне в рот антисептиком прыскал, а тут на поди…
- Как говорит жена Моти Добкиса, иностранный муж - не роскошь, а средство передвижения, - печально сказал Гоша.
Все замолчали.
- Давайте праздновать общую встречу и мою покупку, товарищи!
На сей раз докрасна отмытые руки Эда держали не старый самовар, а бутылку экспортной "Столичной" и гроздь ярких баночек, сцепленных какой-то пластмассовой фиговиной.
- Это что? - опасливо спросил Гоша, тыкая пальцем в баночку. - У нас в таких чешский растворитель продавали.
- Это пиво баночное, - со знанием дела поправила Хопа.
- У нас тоже есть баночное пиво, - сказал уязвленный Гоша, обращаясь к Эду. - В любом ларьке. Только надо со своей банкой прийти.
- Красиво, - заметил Нил, разглядывая банку. - Но, по-моему, это не пиво.
- Конечно, не пиво! - радостно подхватил Эд.
- У них водку с пивом не мешают, - согласился Гоша. - Кишка тонка.
- У нас с пивом смешивают виски. Но еще надо добавить горький лимон и жженый сахар. Этот напиток подается в лучших барах Нью-Йорка, он называется "Старомодный". - Присутствующие невольно поморщились, а Эд продолжил объяснения: - Однако здесь отсутствует утварь для жжения сахара, а поэтому мы будем делать себе напитки из водки и воды "Зельцер". Ленни, стаканы, пожалуйста…
Из вежливости, из любопытства, и чтобы добру зря не пропадать, приготовленные Эдом напитки допили до дна, после чего перешли на чистый продукт. Вскоре все заметно разрумянились, а Нил, понятное дело, был отправлен за гитарой. На звуки песен выбрался из своей конуры Назаров. Вписался удачно, и минут через десять уже сидел с Эдом в обнимку и объяснял американцу, что такое брудершафт.
- Русские - удивительный народ! - с чувством говорил Эд. - Сегодня я ехал на железнодорожном поезде, и через проход от меня несколько очень пьяных человек в рабочих куртках по очереди декламировали японскую поэзию, а девушка напротив читала Фолкнера в оригинале.
- Духовность! - с важным видом произнес Гоша. - У нас высокая духовность!
- Но духовность - это синоним религиозности. А у вас в церкви стоят одни старушки в платках, а в религию коммунизма никто давно не верит, а только делает вид, чтобы не попасть в тюрьму или психиатрический дом…
- Духовность - это не синоним религиозности, а антоним материальности, и в этом отношении Советский Союз является безусловным духовным лидером всего мира, - неожиданно вставил Назаров.
Эд тут же встрепенулся.
- О, интересно! Чем ты можешь доказать эти слова?
- Тем, что именно Советский Союз выбьет человечество из мира материального в мир нематериальный, то есть духовный. Проще говоря, если бомбой не расфигачим, то экологией придушим. Усек?
- О, парадоксальность русского менталитета! Ты не мог бы повторить эту мысль завтра? Я хотел бы записать ее.
- Для тебя, амиго, - все, что пожелаешь.
- Тогда не мог бы я привести с собой одну мою соотечественницу? Думаю, ей захочется подробно поговорить с тобой, узнать твое мнение по актуальным вопросам.
Незаметно для остальных Нил ощутимо пнул Назарова под столом, но тот будто и не заметил.
- Разумеется, Эд, приводи соотечественницу. С удовольствием поделюсь своим видением судеб России. А если еще и гонорар дадите…
- Ты имеешь правильный подход к делу. Я обсужу с ней этот вопрос. Некоторая сумма вполне реальна…
- Опомнись! - прошептал Нил на ухо Назарову, улучив момент, когда Эд полностью переключился на Хопу. - Мало тебе неприятностей?
- Суайе транкиль, мон фрер!<Будь спокоен, братец! (фр.)> - с жутким акцентом успокоил Назаров. - Просто я начинаю делать карьеру с другого конца. А твои затруднения я понимаю и потому на твоем присутствии во время интервью не настаиваю.
- Я не понял. Ты считаешь, что я могу тебя заложить?!
- Не надо писать кипятком. Дело не в тебе лично, а в том, что ты единственный из всех присутствующих остаешься человеком системы. И я не хочу тебя ставить в двусмысленное положение.
- Статья о недоносительстве? Спасибо за чуткость, Макс…
- О, тебе знакомы такие материи? Я и не предполагал.
- А ты не находишь, что мы поразительно мало знаем друг о друге.
- Мы с тобой, или вообще все?
* * *
"Побег из одиночки собственной души иллюзорен, - рассуждал на следующее утро. Нил, давясь вместе с прочими человеками системы в душном вагоне метро. - Но короткий выход из одиночки собственною тела вполне реализуем в момент слияния с другим телом…" Толпа притиснула его к девушке в кожаном пальто Лица ее он не видел, но кудрявый темно-русый затылок был вполне ничего себе. Удивительно, но в такой толчее она еще умудрялась читать, пристроив сложенный журнал над головой сидящего с краю пассажира. Чтобы не заглядывать ей через плечо, пришлось бы неудобно поворачивать голову или закрывать глаза, поэтому Нил не стал сопротивляться естественному ходу вещей и уставился в мелкие строчки: "- Это наш новый первый, - слышал я шепот за моей спиной. - Какой молодой, какой красивый…" Нил взглянул на колонтитул и едва удержался, чтобы не плюнуть на страницу.
Действительно, почему нашему дорогому и любимому Бормотухе - Пять Звездочек, величайшему классику современности, до сих пор не вручена Большая золотая медаль за красоту? За что только его челядь оклады и пайки получает? Ведь с ног до головы увешали деда орденами и медалями, будто елку новогоднюю, каких только новых наград не напридумывали - а до такой очевидной вещи не дотумкали, самому намекать приходится. Почему какой-то полусумасшедшей старухе можно с такой медалью разгуливать, отобрав ее у собственной собаки колли, а величайшему гению всех времен и народов нельзя? Отлить бы из чистого золота, пудика этак два - и на шею. А сзади, для равновесия - особо учрежденный орден "Отец-Героин", и чтобы бриллиантиков в этом ордене было по числу благодарных детушек, обитателей мирового социалистического лагеря…
"Ох, хочу бабу!" - подумал вдруг Нил. Его желание было услышано наверху, однако поскольку земными делами там ведает не самый толковый И.О., обратная связь, как всегда, сработала со сбоем. В тот день ею общества страстно возжелали сразу три женщины. Но - это были заведующая кафедрой, парторг и профорг. Малый треугольник макбетовских ведьм.
- Неправильно заполнен индивидуальный план, - стучала зубными протезами заведующая. - Вертикаль не сходится с горизонталью. Пересчитать и сдать в недельный срок. А в десятидневный срок жду от вас восемнадцать страниц методических указаний согласно плану учебно-методической работы.
- Общественная работа совсем запущена, - завывала парторг. - Вы у нас военно-патриотический сектор. А где стенгазета ко Дню советской армии? Где встречи с ветеранами? Почему никто не охвачен военно-техническими секциями?
- С вас три рубля на юбилей кафедры, рубль пятьдесят в Фонд мира, пять рублей на Восьмое марта и тридцать копеек на орграсходы, - хрюкала профорг. - И еще, от кафедры требуется номер на институтский праздничный вечер.
"История моей жизни, - подумал Нил. - Нет таких подмостков, куда бы не вытащила меня энергия активисток. Хочешь жить спокойно - ничего не умей".
- Ничем не могу помочь, - сказал он профоргу. - У меня, видите ли, методические указания.
Не говоря уж о военно-технических ветеранах. К тому же по весне левая кисть отнимается - спасу нет.
В доказательство он слабо пошевелил пальцами.
- А вокал? - спросила профорг. - Голосовые связки не отнимаются? Петь сможете?
- Хором?
- Зачем хором? Хором не надо. Дуэтом. - Если только с вами. Со сцены мы будем классно смотреться вдвоем.
- Скажете тоже! - Профсоюзная кикимора смущенно поправила тугой синтетический парик. - У нас есть другая кандидатура.
- Кто же?
- Стажер-исследователь, - подхватила эстафету партийная баба-яга. - Занимается биомедицинской электроникой, но закреплена за нашей кафедрой.
- Почему?
- Потому что иностранка. Француженка, между прочим. Как узнала, что в нашей стране отмечается Международный женский день, сама вызвалась выступить. Не то, что некоторые, которых тридцать раз упрашивать надо.
Баба-яга выразительно посмотрела на Нила. Он пожал плечами.
- Так а я разве возражаю? Пусть выступает. Заодно и кафедру прикроет.