- А как же! - ответила Лидия Викторовна. - Самая горячая пора. Хочешь - помогай!
- Лидочка у нас молодец. Доброволка! - похвалила учительницу одна из женщин.
Женщины срезали раннюю капусту. Даже шофер не сидел без дела - подтаскивал тяжелые корзины к машине.
- Вот только козу отведу, - сказал Сенька.
- А пусть твоя Катька капустой полакомится, - предложила учительница. - Привязывай ее здесь. Смотри, листьев-то сколько!
Сенька обрадовался:
- И верно!
Он привязал Катьку на краю поля, где уже сняли капусту, а сам подошел к Лидии Викторовне.
- На! Нож возьми! - крикнул ему шофер, бросив к ногам Сеньки большой ножик. - С возвратом!
Катька с жадностью набросилась на капустные листья. Она моталась по полю, словно ее вот-вот могут лишить такого счастья.
Но Катьку никто не гнал, и она, быстро наевшись, улеглась в полной растерянности между грядками, вяло обнюхивая торчащую перед ней кочерыжку.
А Сенька тем временем вовсю разделывался с кочанами. Срезав два кочана, он не складывал их, как все, в корзинку, а бегом относил к машине и клал прямо в кузов.
- Так-то быстрее! Новый метод! - пошутил шофер.
Повеял ветерок. Небо посветлело, и вскоре сквозь дымку облаков выглянуло мутное солнце. На поле запахло зеленым капустным листом. Закружились над капустой белые бабочки. Сенькина одежда стала просыхать - он один был без сапог и промок с первых же минут работы.
Погода повеселела, и дела пошли веселее. Вот уже ушла одна нагруженная машина, а на поле собралось с десяток наполненных корзин.
- Перекур? - крикнула одна из женщин.
И все поддержали ее:
- Перекур! Перекур!
- Ну как? К занятиям готов? - спросила Сеньку учительница, когда они сели на корзину передохнуть.
- Готов, - сказал Сенька. - Только книжки не все купил и тетрадки. Вот в город поеду…
- Торопись! Недолго осталось.
Вспомнив про город, Сенька помялся и как бы ненароком спросил:
- Лидия Викторовна! Вот слово есть одно непонятное! Что это такое - спекулянты?
Учительница удивилась:
- Спекулянты, говоришь? Ну, это… такие люди, которые обманывают и страну свою и покупателей. Продают разные товары по дорогим ценам…
- А почему они несчастные? - поинтересовался Сенька.
- Несчастные? - переспросила Лидия Викторовна. - Да, наверное, потому, что не все они понимают, что делают. А где ты об этом слышал?
- Да так, случайно, - сказал Сенька, чтобы не вдаваться в подробности. - Спасибо!
Приехала машина. Общими усилиями загрузили в кузов снятую капусту и опять принялись наполнять корзины. А Сенька снова работал по своему методу: два кочана - и в кузов, два кочана - и в кузов!
Время летело быстро, и Сенька искренне удивился, когда вдруг услышал голос матери:
- Се-е-ньк! Ты почему, сынок, здесь?
- Работал вот, - сказал Сенька, подходя к матери и отвязывая Катьку. - А что?
- Ты ж домой собирался. И Катька у тебя здесь…
- Мне позволили, - буркнул Сенька. Он, сам того не понимая, почему-то стал ершиться и готов был вот-вот вступить в спор.
Но мать не почувствовала этого и миролюбиво продолжала:
- Я ведь почему за тобой? Катьку подоить надо - да и в город. Скоро час! Яблочки я уже приготовила. Возьмем опять две корзиночки, чтоб не тяжело.
И мать потрепала Сеньку по мокрой голове.
Сенька помолчал, собрался с духом и тихо сказал:
- Я не поеду.
Мать даже не поняла:
- Как? Почему?
- Не поеду, и все тут! - настойчиво повторил Сенька.
Теперь ему стало легче. Он осмелел и на все вопросы продолжал упрямо отвечать одно:
- Не поеду!
Мать начала сердиться:
- Вот я отцу скажу! Никогда не трогала, а тут выпорю. Так и знай, выпорю. Что это еще!
- И говори! И пори! Пожалуйста! - продолжал Сенька. - И сейчас не поеду! И - никогда!
Мать не узнавала Сеньку. Да и сам Сенька себя не узнавал. От твердил свое:
- Не поеду!
8
- Ты что же это мать не слушаешься? - спросил вечером отец.
Сенька, как бычок, низко опустив голову, стоял около стола.
- Я слушаюсь, - пробормотал он. - А в город все равно не поеду. Не поеду торговать. Ничем!
Видно, тут бы должен начаться серьезный разговор, но вмешался Митя.
- Рухнула торговая фирма, все, аминь! - сказал он весело, и даже отец не выдержал - улыбнулся.
Ничего не понявший поначалу Сенька подумал, что это камушек в его огород, и с обидой сказал:
- Спекулянты мы несчастные! Вот кто мы! Не хочу!
Тут уж и Митя вытаращил глаза:
- Вот это выдал!
- А ты знаешь, Лена, он прав, - произнес вдруг отец. - Обижайся не обижайся, прав. Пора кончать это дело! Сколько говорили…
У матери совсем опустились руки. Может, она и не ожидала такого поворота разговора, а может, и ожидала.
Мать стояла поодаль от Сеньки и быстро перебирала кончик головного платка.
- Верно, маманя, - поддержал отца Митя. - Смотрите, что о Сушковых говорят! И о нас, видно, не лучше…
- А я что? Разве говорю что-нибудь? - наконец отозвалась мать. - И так уж у меня ум за разум заходит. Мечусь и сама не знаю зачем… Видно, правые вы! И Сенька правый…
9
Все лето погода делала самые невероятные скачки и повороты. Ненужные затяжные дожди резко сменялись долгой удушающей жарой, и вдруг неожиданно становилось по-осеннему прохладно и промозгло. Ночью на земле выступала ледяная роса, и опять нежданно выдавались два-три солнечных дня, которые уступали место ливням и грозам. И вдруг снова - дожди с утра до вечера и заморозки по ночам. В одну из таких ночей вдруг опали орехи… Появилось видимо-невидимо клюквы. Вовсю полезли грибы. А наутро оказалось, что на огородах почернели и пали наземь не успевшие созреть помидоры, а пухлые семенные огурцы почему-то вытянули корявые бородавчатые шейки.
И вот после всей этой природной кутерьмы настало на редкость чудесное воскресное утро. Утро, похожее не на середину августа, а скорей на середину сентября - по-осеннему прохладное, но солнечное, с бесконечно голубым небом и чистым воздухом. И только в покрове лесов и полей почти ничего не виделось осеннего - молодо зеленела трава на лугах и листва деревьев, а если и попадался желтый лист, то он казался украшением, а не признаком увядания. Красовались первыми желтыми красками клены и дубы, а кусты акаций - бурые издали - на самом деле оставались зелеными, и только бесчисленные гроздья созревших стручков на них чернели, словно от загара. И пусть меньше стало лесных и полевых цветов - краски земли не потускнели. Буйно цвели вдоль дорог разросшиеся до размеров маленьких деревцев сорняки, краснели шиповник и волчьи ягоды, цветом заходящего солнца сверкала рябина, а в лесу на каждой полянке да и просто между деревьями, словно древние воины, хвастались своими парадными мундирами мощные мухоморы. И сороки, которых развелось за это лето видимо-невидимо, тоже украсили лес мельканием хвостов и крыльев.
Вновь ожили берега Гремянки. Правда, теперь здесь почти не увидишь купающихся мальчишек, зато на смену им пришла целая армия женщин с тазами и ведрами, наполненными бельем. Они полоскали, стучали вальками, переговаривались, словно хотели заглушить крик гусей и уток.
Настроение у Сеньки стало совсем радостным и счастливым. Он ехал с отцом в город, в котором, по существу, никогда не был раньше. Ведь прежние поездки не в счет! Впервые он ехал по настоящим делам - за книжками и тетрадками, за школьной формой, которую ему так и не купили в первом классе. Наконец, он ехал просто так.
Город их встретил не меньшим шумом, чем встречает всех приезжающих. Но сегодня это был шум праздника и добрых настроений. Мимо Сеньки мчались машины, и он впервые видел, как они быстры и красивы. Мимо Сеньки шли тысячи людей, и он впервые видел их лица - светлые и темные, веселые и серьезные, беззаботные и озабоченные. Сенька шагал с отцом по улицам и площадям, мимо старых и новых домов и впервые не думал о том, какой ему выбрать угол или подъезд, чтобы начать немудреную торговлю. Они спускались в метро и садились в поезд, и Сенька ехал в нем, как все, не боясь, что кто-то посмотрит на него недобрым взглядом или назовет обидными словами.
Они заходили в магазины, заглядывали в ларьки и палатки, и Сенька вовсе не огорчался, а радовался, что в них все есть.
Но самое большое удовольствие Сенька испытывал от встреч с милиционерами. На каждого из них он смотрел такими откровенно восторженными глазами, что многие отвечали ему улыбкой, кивком головы, а иногда и просто так:
- Привет, герой!
- У тебя с милицией прямо особая дружба! - шутил отец. - Что ни милиционер, так обязательно здоровается с тобой.
- Они хорошие! - отвечал Сенька.
О чем только не думал он в этот день, вышагивая рядом с отцом по городу! Но о чем бы он ни думал - он думал о хорошем.
- Папк! А если похлопотать, то сменят нам название? Как? - спросил Сенька у отца, когда они, уставшие, нагруженные покупками, сели в поезд, чтобы ехать обратно.
- Какое название, сынок? - переспросил отец.
- Да наше! Старые Дворики. Почему они старые? Новые куда лучше, - объяснил Сенька.
- А что ж, если похлопотать, то, пожалуй, и сменят, - сказал отец. - Пора уже!
Тут можно было бы поставить точку да и закончить эту маленькую повесть. Можно - и никак нельзя. Ведь у Сеньки вся жизнь впереди!
ТОЛЬКО НЕ ЗАВТРА
1
Погода в это лето не ладилась. Солнечные дни постояли с неделю и теперь уже совсем забылись. Небо хмурилось, поливало землю мелкими и крупными дождями, а если и выпадали просветы, то ненадолго. Температура не поднималась выше восемнадцати, а по ночам и совсем падала. В одних трусах на крыльцо не выбежишь!
Более теплые дни кончались грозами, порой с градом, и опять начинались длинные, нудные дожди.
"В общем, не то весна, не то осень", - говорили приезжие горожане. А их в Залужье бывало много. И правильно говорили. Горожанам известно, что нужно: позагорать да покупаться. А тут какое купанье! У местных мальчишек и то, как вылезут из Быстрицы, вся кожа в мурашках. Да и подождать мальчишки могут хорошей погоды. А у приезжих - отпуск. Не подождешь. Месяц не покупался, не позагорал - возвращайся домой ни с чем. И не поверят, что отдыхал!
И еще. На беду приезжим, комарья в этом году развелось видимо-невидимо. Ох уж и доводило оно отдыхающих! Своих, залужских, комарье как-то не трогало. Может, надоели комарам свои? Зато приезжие ходили искусанные и расчесанные до крови. Идут по селу и чешутся. Особенно женщины. Даже стесняться перестали. Ни днем, ни ночью нет от комаров спасу. В доме форточку боятся открыть, не то что окно: "Налетят проклятущие - всю ночь не уснешь!"
Павка даже жалел отдыхающих. Только самому-то ему что до этой погоды. Комары Павку не кусали. Купаться и так можно. Ну, а о загаре он и подавно не думал. И зачем ему особо загорать, когда он и так весь год сам по себе загорелый. Мать каждую неделю моет Павку, а то и отец поможет - все одно загар не отмывается.
- Чернявый, чисто цыган! - вздыхает мать и добавляет: - В твою родню пошел.
Отец соглашается:
- Видно, так. Моя прабабка чистокровной цыганкой была…
Павке нет дела до своей родословной. Лишь бы за грязь не ругали зазря. А вот в натуре у него и верно, может, есть что-то цыганское. Бродить любит, особенно по лесам. На уроках сидеть долго не любит. Сорок пять школьных минут для него - сущая мука! А сколько их, таких сидячих уроков, набралось за два года!
Правда, уроки не только сидячие бывают. И физкультура, например, и всякие другие, когда ребята что-то делают. В поле работают на прополке, или на уборке на пришкольном участке, или - еще лучше - в мастерской. Мастерить Павка любит.
А летом Павке совсем хорошо. И уроков никаких, и броди целыми днями где захочешь. По лесам бродить - это здорово!
Леса вокруг Залужья не перевелись, хотя с севера и подступал к ним вплотную город. Но город рос разумно - без вырубки. Улицы и дома вписывались в лесные просеки, и даже асфальтовые тротуары ловко обходили стволы сосен.
Залужские леса почти сплошь сосновые. Редко попадались в них ель и береза, еще реже - кустарник. Говаривали, что в древние времена шумело здесь море. А сейчас от моря один песок остался. Песчаные почвы поросли бескрайними зарослями черники. Там же, где остались низинки и впадины, росла и брусника и даже клюква. Только клюква - уже у самых болот.
Павка любил свои сосновые леса и, наверное, не согласился бы променять их ни на какие иные. Пусть там говорят о красоте березовых рощ и дубовых опушек. Все они, по мнению Павки, не стоили и одного ряда сосен - самых красивых и живых деревьев на свете.
Вот они стоят - высокие, ровные, словно бы одинаковые, а на самом деле вовсе не похожие друг на друга. И не только стволами и ветками, а и цветом коры. У каждой сосны, будь то большая или маленькая, своя окраска, свой узор. И солнечным утром свой, и пасмурным днем, и в осеннюю непогодь, и в зимнюю стужу. И шумит каждая сосна по-своему. А вместе все сосны собирают свои шумы в общий дружный шум, похожий на человеческое дыхание. И на шум моря, которого давно нет в этих краях и которого Павка никогда не видел.
"Сосны - как люди, - думал Павка. - Вместе собрались - вроде и похожи все, а посмотришь - каждая на свое лицо".
И еще Павка любил сосновый лес за его особый запах. Это был запах разных дел - плотничьих, сапожных, малярных… Да что там говорить - всех на свете.
Так пахло в их школьной мастерской. Так пахло в домике Егора Спиридоновича, где Павка мог пропадать часами…
2
Большое село Залужье, дворов двести с лишним. И стоит удобно - на скрещении двух шоссейных дорог, по которым ходят большие междугородные автобусы и много машин. И город от Залужья рядом, рукой подать. Но он все время как бы проезжает мимо их села, а если и останавливается, то на минутку - заправить машину бензином, попить воды, перекусить.
В Залужье есть бензоколонка, буфет и элеватор. Павкина мать работает на бензоколонке, а отец - на элеваторе. И, наверное, поэтому их дом пахнет бензином и хлебом.
Павка привык к этим запахам, как к родным. Недаром отец шутил:
- В нашем доме все перемешалось - и старое и новое.
- Разве хлеб - старое? - говорила мать.
- Да нет, не старое. Исконное - хлеб…
Они никогда не сдавали свой дом на лето. Хотя были две комнатки как бы не обязательные и можно было потесниться. Правда, к ним приезжали иногда дальние родственники. Тетка матери из Москвы со взрослыми ребятами. Двоюродный брат отца из города с женой. Но это редко.
- Пусть другие сдают, - говорил отец. - Что, дача у нас, чтоб драть за нее?
Может, мать и думала по-иному, но с отцом не спорила. Она с ним всегда соглашалась.
Но и такие дома в Залужье есть, что тебе гостиница. Для хозяев они чисто доходное дело. Порой сами хозяева хоть и на улицу пойдут ночевать, а дачников впустят. Весь дом сдадут и цену подороже спросят.
В общем, в Залужье много приезжих. Даже два детских сада постоянно приезжали сюда на лето. Отдыхать здесь можно: места всюду хорошие и речка Быстрица, какой в городе нет.
Короче, народу в селе жило много разного: своего и приезжего. Павка всех их по фамилиям не знал, не только по именам, отчествам. И другие так.
А вот Егора Спиридоновича знали все: и приезжие и, конечно, свои.
И не потому, что он сдавал на лето свой домик отдыхающим, а сам переезжал с женой в сарай, что стоял на огороде, - так и другие жили летом, - а потому, что был Егор Спиридонович мастером на все руки и умельцем необыкновенным. И слава эта шла не от службы Егора Спиридоновича - трудился-то он простым сторожем при сельмаге, - а оттого, что мог он и запаять что нужно, и побелить, и сапоги починить, и комнату обоями оклеить, и разную плотничью или слесарную работу выполнить.
Как у кого нужда - все к нему обращались.
Так и говорили:
- Пойду к Спиридонычу, он сделает.
- Не обойтись, видно, без Спиридоныча! Схожу-ка к нему.
И другим советовали:
- Иди, голубушка, к Спиридонычу. Он вмиг смастерит.
Называли многие Егора Спиридоновича именно так: "Спиридоныч" - ласково и вместе с тем уважительно. Так обычно величают людей, умению которых завидуют.
И правда, Егор Спиридонович никогда никому не отказывал. Выполнял все, что попросят, и, надо сказать, выполнял на совесть, без всякой халтуры. Уж ежели сапоги подобьет, так по любой слякоти шлепай - ноги не промочишь. Табуретку или кухонный столик сколотит - век не развалится и стоит ровно. Таз или ведро какое запаяет - не потечет. Потолок побелит или стены оклеит обоями - глаз радуется.
Частенько Егор Спиридонович и сам на помощь приходил, без всяких просьб.
Увидит, что у кого-то крыльцо покосилось или забор погнил, скажет:
- Вечером загляну, поправлю.
Или мальчишку какого встретит - пристыдит:
- Смотри, брат, щиблеты-то у тебя каши просят. Скажи мамке. Да приноси - починю.
А порой прямо в дом заглянет:
- Давно уж, Пелагея Семеновна, топор точил тебе и ножи. Затупились небось. Давай-ка их. А завтра занесу точеные.
Обрадуется Пелагея Семеновна, захлопочет:
- И верно, Спиридоныч, пора поточить. Я сейчас…
Слава о золотых руках Егора Спиридоновича давно уже прошла по всем дворам Залужья и год от года крепла.
Да что там! Многие женщины его именем своих мужей не раз стыдили:
- Гляди ж ты! Не пьет человек, не курит. И руки какие! И людям подспорье, и себе выгода! А у тебя все одно: "Некогда! Работа!.."
3
Павка, конечно, знал Егора Спиридоновича давно, с малых лет. Но подружился с ним недавно, с весны. И хорошо подружился. Даже сам Егор Спиридонович теперь Павку дружком называет:
- А, пришел, дружок! Садись. Или дело у тебя какое ко мне?
Ведь бывает так на свете, что дружат ребята и взрослые. Павке скоро десять, а Егору Спиридоновичу на будущий год пятьдесят стукнет. И дружат. Хоть бы что!
А началась их дружба вот с чего.
Весной мать как-то попросила Павку снести Егору Спиридоновичу ведро.
- Вот, уронила, - сказала она. - Теперь течет.
Дома Егора Спиридоновича не оказалось.
- Он у себя в сарайчике, - сказала его жена. - Трудится.
Павка свернул за угол избы и подошел к открытой дверце сарая. Вернее, даже не сарая, а маленького домика с двумя широкими окошками и крышей, покрытой толем. В домике слышался шум точильного колеса.
- Можно? - спросил Павка.
Егор Спиридонович, в рабочем переднике и кепке, повернутой козырьком назад, остановил колесо.
- Заходи, браток! От Пелагеи Семенны? - И он весело потрепал Павку по голове.
- Да, - подтвердил Павка. - Принес вот…
Пока Егор Спиридонович крутил ведро, Павка с любопытством смотрел вокруг.
Чего тут только не было!