Глава XII
У БАБКИ СЕРАФИМЫ
Примерно за десять минут до этого момента Николай Андреевич и Геннадий Петрович, сопровождаемые Найдой, постучались в дверь старой, скособочившейся избушки.
- Удобно ли беспокоить старушку? - засомневался учитель. - Без десяти двенадцать ночи…
- Ты, парень, если кто, не дай бог, заболеет, в "Скорую" звонишь? И в полночь, и за полночь - потому что жизнь от этого зависит.
- Так это в "Скорую", - заметил Геннадий Петрович, - они там обязаны помощь оказывать, им деньги за это платят.
- То-то и оно, - проворчал старик, - неважно получается, когда добро за деньги делают. В том году моя старуха едва не померла, пока "Скорую" дожидалась. И если б не Серафима…
- Так она у вас что, на манер народной целительницы? - поинтересовался Геннадий Петрович.
- Вроде того, - кивнул Николай Андреевич, - и вообще на все руки от скуки.
Учитель хотел спросить, чем может помочь бабка Серафима в розыске потерявшихся ребят, но тут на крыльце лязгнул засов, и открылась дверь. Из избы выглянула старуха, замотанная в толстый пуховой платок, и мрачно буркнула:
- Чего встали? Заходите, не студите избу-то…
Геннадий Петрович про себя отметил, что на добрую целительницу бабка Серафима не сильно похожа, а вот на Бабу Ягу - очень даже.
- Дело у нас к тебе, Серафима Матвеевна, - виновато произнес старик. - Вот учитель из Москвы, так у него два паренька потерялись… На полянке, за Паучихиным оврагом.
- Вовремя прибежали, - мрачно сказала Серафима Матвеевна. - Еще бы пять минут - и не смогла бы я вам помочь… Да и сейчас, пожалуй, все вилами по воде писано. Разувайтесь, грейтесь, самовар у меня не остыл еще.
Проводив гостей в кухню, старуха усадила их за стол и налила чаю. Геннадий Петрович чувствовал себя неловко. Мало того, что среди ночи пришли в чужой дом, да еще и чай пить собрались. Опять же неуютно как-то, когда знаешь, что с ребятами какая-то беда случилась, а он, их учитель, вместо того, чтоб вместе с родителями лес обшаривать, сидит тут, греется в тепле.
- Андреич, - велела Серафима, словно прочитав мысли Геннадия Петровича, - ты объясни парню, как и что, а то он места себе не находит, нервничает. А я пошла. Покуда мои ходики час не покажут - не тревожьте.
Бабка вышла в другую комнату и плотно закрыла за собой дверь. А потом, через пару минут, из-за двери донесся… храп!
- Ничего не понимаю! - развел руками учитель. - Торопились сюда как на пожар, а ваша Серафима просто спать завалилась!
- Не кипятись, не кипятись, Геннадий! - успокаивающим тоном произнес Николай Андреевич. - Ты лучше послушай, что я тебе расскажу. Можешь, конечно, не верить - твое право, но других объяснений нынешней истории у меня нет. А про то, что в этом деле колдовство замешано, я подумал, когда ты рассказал, будто одна из ваших девчонок видела, как бабка в ворону превратилась…
- Это вы про Пирожкову? Неужели вы это всерьез восприняли? - удивился Геннадий Петрович. - Она, помнится, когда-то рассказывала, что у нее есть богатый родственник в Америке, который обещал прислать ей восьмиместный лимузин. Причем даже сама в это верила, кажется.
- Насчет Америки судить не берусь, - сказал Николай Андреевич, - а вот насчет того, что у нас в лесу поганое место есть, - это точно.
- Это то, что вы назвали Паучихиным оврагом? - спросил учитель. - Любопытно, почему его так наименовали?
- Говорят, будто в старину, чуть ли не при царице Екатерине Первой или Второй, врать не буду, запамятовал, земли здешние принадлежали одной барыне. Опять же фамилию не помню. Одно прозвание осталось, которое ей крепостные дали, - Паучиха. Особым богатством она не отличалась, но жадна была до ужаса. Тянула с мужиков столько оброку, что те осилить никак не могли. Ну и работать их заставляла - пять дней на барщине, а только два дня на себя. В общем, чистой воды феодальная эксплуатация. Мужа у нее вроде бы убили на какой-то войне - то ли с турками, то ли со шведами, тоже уже позабыл народ. Но имелся сын взрослый, который жил в Питере и служил там в царской гвардии. Вот этот-то сын мамочке и преподнес сюрприз. В карты продулся да расплатился не деньгами, а расписками, и получилось, будто мамаша его, то есть Паучиха, - в долгу как в шелку. Короче говоря, у Паучихи по суду имение забрали, а она от такого горя заболела и померла. Но перед смертью, говорят, вместо того, чтоб исповедаться перед попом и покаяться, в чем грешна, одни проклятия изрыгала. Вот так и померла с руганью. И вроде бы кто-то из служанок, которые при ней находились, видели, что в тот момент, когда Паучиха дышать перестала, у нее из ноздри паук выполз и куда-то убежал… Вот с тех пор у нас и появилось это самое поганое место.
- Ну допустим, - недоверчиво произнес Геннадий Петрович. - А в чем же, так сказать, поганость этого места проявляется?
- В разном, - нахмурился Николай Андреевич. - К примеру, на полянке, где мы были, очень часто что-нибудь этакое происходило. И до революции, и после, и в войну, и после войны. Что совсем давно было, я сам, конечно, не помню. В сорок первом мне только пять лет сравнялось, опять же мы с матерью тогда от немца аж за Москву убежали, так что какие тут дела творились, не видели. А вот после войны - тут уж все на моих глазах… Полянка эта, что за оврагом, тогда побольше была, чем сейчас, и на ней хорошая трава росла. Верные двадцать пять центнеров сена брали - корове на год хватит. А только все, кто там косил, после плакали. Один большущую копну выставил, все лето в сушь, в самый что ни на есть пожароопасный период, простояла - и ничего. А зимой, когда он ее к себе на двор собрался перевозить, ни с того ни с сего сгорела.
- Но может, ее какие-нибудь бомжи или туристы подпалили? - предположил учитель.
- Бомжей тогда у нас еще не водилось, - хмыкнул старик. - В те времена строго было - за бродяжничество срок давали. Туристы были, и даже больше, чем сейчас, но только и они ни при чем. Зимой ведь все случилось, если б кто-то к копне подходил, следы оставил бы. А тут снег нетронутый, только посреди полянки - черная яма вместо копны. Милиция предположила, правда, будто кто-то из лесу в копну из ракетницы выстрелил. Только наши мужики и вокруг поляны никаких следов не нашарили.
- Тем не менее версия насчет ракетницы не такая уж нереальная, - заметил Геннадий Петрович.
- Возможно, - кивнул Николай Андреевич. - О том, что в Паучихином овраге каждое лето по одной-две коровы пропадало, я распространяться не стану - это вовсе ерунда…
- Тем более что их волки съесть могли, - предположил учитель.
- Ну во-первых, мы все-таки под Москвой живем, - улыбнулся старик. - В наших местах последнего волка где-то в сорок седьмом или сорок восьмом году убили. А медведя последнего, говорят, видели аж еще до Гражданской войны. Во-вторых, летом все зверье обычно сытое, на скот не зарится. Ну а в-третьих, ни волку, ни даже медведю за один раз корову не съесть. И уж тем более так, чтоб никаких следов не оставить.
- А может, все проще было? - прищурился Геннадий Петрович. - Подъехали на грузовике какие-нибудь, договорились с пастухом - и "бесследно" увезли буренку.
- Может быть, - опять кивнул Николай Андреевич, - теперь бы так и подумали. Только вот в те времена, когда коровы пропадали, дороги на песчаный карьер еще не имелось. Просека была узенькая до полянки, чтоб зимой за сеном ездить на санях. И насыпи никакой через речку не было. Летом два бревнышка лежали - чтоб косари пехом переходили, а зимой сани по льду перебирались. Так что если б кто на грузовике в овраг заехал, то без трактора его не вытащить… Но насчет коров - это ерунда. Там и люди пропадали.
- И что, совсем не находились? - спросил учитель.
- Когда как, - вздохнул старожил, - некоторые вообще исчезали, других неживыми находили. А третьи сами домой приходили, только малость не в себе. С ума свихивались.
- И что, так и неизвестно, что с ними происходило?
- Понимаешь, Гена, люди всему хотят объяснение попроще придумать. Опять же в те времена на всякие разговоры про чертовщину косо смотрели. Не может такого быть при социализме - и все! Году эдак в семьдесят пятом, когда уже дорогу на карьер соорудили, приглянулась полянка одному небольшому начальнику. Все равно к этому времени косить там уже перестали, да и коров в личном хозяйстве не осталось - зачем маяться, когда молоко в магазине купить можно? Вот и решил этот начальник себе дачку построить. Даже, кажется, намечали целый поселок там поставить. Насчет того, что это место поганое, может, и слышали, но не поверили. Дачку соорудили, застеклили, забором обнесли. Но только собрались электричество подводить - она и сгорела. На грозу, конечно, списали, да только грозы в тот день не было. Никто, слава богу, не сгорел, но начальник, как видно, больше рисковать не стал. Мужики, конечно, все, что там уцелело, растащили - ровное место осталось, и трава выросла заново…
- Ну и что же тут необычного? - недоуменно спросил Геннадий Петрович.
- А то, что дачка эта время от времени кому-то мерещится, - понизив голос, будто кто-то мог подслушать их разговор, произнес Николай Андреевич.
- Как это?
- Да так. Первый случай такой был через несколько лет после пожара - где-то перед Олимпиадой. Тогда в Москве стадионы строили, песок требовался, водители даже по ночам на карьер ездили. И вот где-то около полуночи ехали двое на самосвалах, один метров на сто впереди другого. Тот, что сзади, переехал речку и видит, что машина того, что спереди ехал, стоит у начала просеки, что ведет на лужайку. Ну мало ли, за какой нуждой товарищ остановился? Проехал мимо, покатил на карьер, там ему песку в кузов насыпали. Едет обратно, уже с несколькими встречными разминулся. Доехал до просеки и видит, что самосвал его товарища на прежнем месте стоит. Подумал, что, мол, у того поломка либо еще что случилось, решил помочь. Остановился, смотрит: машина-то с работающим мотором стоит! А водителя нет. Покричал, а тот не отзывается. Зато увидел, что где-то в конце просеки огонек горит. Шофер-то был нездешний, городской, не знал, что никакого жилья тут давно нет, решил пойти в ту сторону. Дошел до полянки - и увидел там ту самую дачу. Целехонькую, даже с забором! И свет в мансарде горит. Походил вокруг, покричал, но друг его не отозвался. Из-за забора - тоже молчок. В общем, мужик струхнул, побежал к машинам, сел на свой самосвал и уехал. Но в дороге немного успокоился и решил пока не говорить никому. Сгрузил песок, поехал на следующую ходку, а там уже несколько машин стоит, другие шоферы заволновались, ищут. Он им про огонек и про дачу рассказал, пошли в ту сторону. А там - голая поляна! Ни дома, ни забора! Шофер клянется и божится - видел дачу! Ну а кто поверит?! Милицию вызвали, с собакой, она вроде бы след взяла, привела на поляну, а дальше - стоп! Ну прямо как у нас сегодня. Только тогда лето было, на траве след хуже видно, чем на снегу. Так и не нашли того водителя. А второго, который дачу видел, вроде бы психом признали…
- Вы знаете, - заметил Геннадий Петрович, - я готов во все это поверить, только вот никак не пойму, какая тут связь с этой самой Паучихой? Может, это просто аномальная зона какая-нибудь или вообще тут инопланетяне орудуют?!
- НЛО у нас тут, слава богу, еще не появлялись, - усмехнулся старик, - а вот какая-то бабка неизвестная кое-кому показывалась. И между прочим, некоторые говорили, будто она и появлялась неведомо откуда, и исчезала неведомо куда. Ну вроде того, как твоя школьница рассказывала…
- То есть эта старуха в птицу превращалась? - пробормотал учитель.
- Именно так. Сам не видел, врать не буду. Но людям, от которых слыхал про это, доверяю.
- Но как же такое может быть? - почесал подбородок Геннадий Петрович. - Это ведь, извините, уже из области сказок или ненаучной фантастики… Да и потом, Паучиха, если ваши предания более-менее точны, умерла почти триста лет назад! Если же допустить, что она каким-то образом приходит сюда из потустороннего мира и творит всякие пакости, то у нее ведь какая-то цель должна быть!
- Этого тебе, Геннадий, объяснить не сумею. Во всех этих Паучихиных делах, кроме нашей Серафимы Матвеевны, никто ничего не понимает. Она у нас главный спец по этой части. И если она не сумеет твоих ребят выручить, то уже никто не поможет…
- Как же она поможет, если она сейчас в обе ноздри храпит?! - проворчал учитель.
- Как она поможет - не знаю, - вздохнул Николай Андреевич, - но то, что Серафима времени зря не тратит, - это точно.
Глава XIII
ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ
Когда Тягунов открыл глаза, то оказалось, что он находится уже не в подземелье, а наверху, в комнате. Змея с его шеи куда-то исчезла, корзинки тоже не было, хотя Жорка вроде бы ее не выпускал из рук. Кроме того, Тягунов пришел в себя, стоя на ногах, и стоял он точно на том месте, где прежде в полу находился люк. Сейчас от этого люка и следов не осталось. Часа два назад Жора несказанно удивился бы всему этому, но теперь воспринял спокойно - колдовство есть колдовство, чего удивительного?!
Витька Мышкин по-прежнему висел в паутине под потолком и почти не подавал признаков жизни - только дышал чуть-чуть. А ведьма-паучиха возилась у стола, рядом с печкой. На столе Жорка заметил знакомые предметы: бутылку со стеклянной пробкой, банку с желтым порошком и бидон, в котором сидела огромная многоножка.
- Подойди сюда! - проскрипела паучиха, тараща на Тягунова свои оранжевые глазищи. - Будешь мне помогать. Сделаешь все, что велю, - еще до утра дома окажешься, и даже на поезде ехать не придется. Прямо к себе в кровать перелетишь, а как проснешься - никто тебя ни в чем не попрекнет. Ни родители, ни учителя. А ежели не хочешь помогать - вольному воля. Дорогу укажу - сам пешком иди. Отсюда до станции - два часа топать надо. На последнюю электричку не успеешь, будешь до утра куковать на платформе. А тут у нас всякий народ ходит, и бомжи, и шпана всякая, и даже маньяки, бывает, появляются… Да и просто так замерзнуть сможешь. Ну а ежели ничего этого не случится и утром в Москву доберешься, то уж точно с отцовским ремнем познакомишься. А у него рука, поди-ка, тяжелая!
Нет, никаких подобных приключений Жорка не хотел. Ему вполне достаточно только что пережитых в подвале. И как он там, со змеей на шее, умом не рехнулся?!
- Умен, рассудителен не по годам! - одобрительно покачивала лысой головой паучиха. - Ну коли собрался помогать, то для начала взберись на чердак и принеси оттуда кресло. Да поживей, поторапливайся - остался всего час!
Тягунов хотел спросить, до чего этот час остался, но решил, что лучше не интересоваться, а то ведьма рассердится. В общем, он полез по приставной лестнице в мансарду, где уже не было фонаря, его паучиха унесла в комнату, и там царила почти полная тьма. Слабый свет проникал только снизу, из люка.
Тем не менее Жорка благополучно нашел старое кресло, придвинул его поближе к люку, спустился на лестницу, а затем, ухватившись за ножки кресла, стащил его в люк и осторожно спустился в комнату.
- Вот, - сказал Тягунов, поставив кресло рядом со столом паучихи. Оказалось, что, покамест Жорка доставал кресло, ведьма тоже не теряла даром времени.
На столе появилась большая медная ступка с тяжелым пестиком. Примерно такую штуку Тягунов видел в одной книжке, где изображалась лаборатория средневекового алхимика. Эти самые алхимики пытались найти способ получения золота из свинца, но так у них ничего и не получилось.
- Молодец, помощничек, - кивнула паучиха, устраиваясь в принесенном Жоркой кресле. Заднюю пару лап она свесила с кресла, а тремя остальными парами стала действовать как руками. И хотя пальцев на лапах у нее не было, ведьма этими лапами очень ловко орудовала. Только тут Тягунов заметил, что на печном шестке стоят еще какие-то банки-склянки и в самой печи уже не угольки тлеют, а полыхает несколько поленьев и стоит огромный чугунок, в котором кипит и клокочет какое-то варево.
Сначала ведьма взяла двумя лапами какую-то штуковину, напоминающую по виду небольшой половник - у Тягуновых мама примерно таким, только не медным, а из нержавейки, компот разливала из трехлитровых банок. Паучиха тоже этим половником полезла в трехлитровую банку - он свободно проходил через горловину, - но, конечно, не за компотом, а за желтым порошком. Чтоб достать порошок, ей пришлось все шесть лап задействовать, потому что одной парой паучиха банку придерживала, другой крышку с банки снимала, а третьей зачерпывала порошок и пересыпала половником в ступку. Отсыпав в ступку три половника желтого порошка, ведьма закрыла банку крышкой, отодвинула ее, чтоб не мешала, и взялась за бидон. Только в ту пару лап, какой прежде держала половник, она взяла какую-то штуковину, похожую одновременно на ножницы и на щипцы. Открыв другой парой лап крышку бидона и придерживая его третьей парой, паучиха сунула щипцы в бидон и, повозившись немного, вытянула оттуда извивающуюся черную многоножку. Эта самая сколопендра, или как ее там, явно догадывалась, что ее ничего хорошего не ждет, и изо всех сил пыталась вырваться из щипцов. Жорка даже побаивался, чтоб эта пакость не выскользнула и не шлепнулась на пол поблизости от него. Но паучиха свое дело знала. Едва она опустила жуткую многоножку в ступку и поваляла там немного, будто рыбешку в муке, как сколопендра тут же перестала дрыгаться и застыла, свернувшись спиралью. Отпустив щипцы, ведьма тут же, не вставая с места, дотянулась ими до пылающей печи, выдернула раскаленный уголек и бросила в ступку… Пш-ш! Зашипело, пошел очень противный запах, а паучиха один за другим зашвырнула в ступку еще двенадцать угольков.
- Теперь бери пестик и перетолки в порошок что в ступу положено! - велела она Жорке. - И перемешай хорошо, чтобы порошок получился одного красно-бурого цвета и ни желтого, ни черного не просвечивало.