- Из тебя. В момент возникновения пожара ты находился в здании - а может быть, ты должен был обеспечить Вашингтон алиби? А сейчас ты слоняешься по району, задаешь вопросы, сбиваешь с толку свидетелей своей долбанной камерой. У тебя уже было тесное знакомство с полицией - я это нутром чую. И если хочешь знать мое мнение, тебе это знакомство совсем не понравилось. Так что перед тем, как начать вытрясать душу из Вашингтон и из тебя, я хочу задать тебе прямой вопрос: каков твой интерес во всем этом деле?
- Очень простой. Вы арестовали невиновного. Заставить вас как можно скорее это понять - вот мой интерес.
- И ты хочешь добиться этого, уничтожая улики? Запугивая свидетелей? Мешая следствию, твою мать?
Пеллэм взглянул на тощего полицейского, который сидел рядом с ним. Тусклая, бесцветная личность. Такого можно было бы принять за бухгалтера. Или, если уж он обязательно должен был быть полицейским, за сотрудника отдела собственной безопасности.
- Позвольте и мне, в свою очередь, задать вам несколько вопросов, - сказал Пеллэм. Брандмейстер поморщился, но Пеллэм продолжал: - Зачем Этти Вашингтон было поджигать весь дом, если у нее страховка только на собственную квартиру?
- Потому что она наняла долбанного психопата, который не может держать себя в руках.
- Да, кстати, а зачем ей вообще кого бы то ни было нанимать? Разве она не могла устроить у себя в квартире пожар?
- Слишком подозрительно.
- Но у вас ведь все равно возникли подозрения.
- Все равно это не так подозрительно, как если бы она просто сожгла свою квартиру. К тому же, Вашингтон не знала о базе данных мошенничеств со страховками.
- Во время пожара Этти лишилась всего своего имущества.
- Какого всего имущества? Старой мебели и прочей рухляди на общую сумму тысяча долларов?
Пеллэм не сдавался.
- Ну а ее отпечатки пальцев? Это вы как объясните? Вы хотите сказать, Этти наняла сумасшедшего поджигателя и вручила ему бутылку со своими отпечатками пальцев? И вам не кажется странным, что именно этот осколок с ее отпечатками при пожаре не расплавился, превратившись в лужицу стекла?
- Томми, какой вопрос я должен задать сейчас этому типу? - устало спросил своего помощника Ломакс.
Тот, задумавшись, ответил:
- Лично мне захотелось бы узнать, откуда он узнал про отпечатки Вашингтон на осколках бутылки.
- Ну? - вопросительно поднял бровь Ломакс.
- Удачная догадка, - ответил Пеллэм. - Под стать прозвищу, которое вы мне дали.
- Сверни здесь, - обратился к водителю Ломакс.
Машина сделала резкий поворот. И остановилась.
- Томми, - многозначительно произнес брандмейстер.
Помощник обернулся, и Пеллэм внезапно обнаружил у своего виска дуло огромного пистолета.
- Господи…
- Пеллэм, придется объяснить тебе парочку прописных истин. Мы, брандмейстеры, не имеем никакого отношения к полиции. Следовательно, нас не волнуют порядки и правила, установленные для департамента полиции. Мы можем носить любое оружие, какое нам только вздумается. Томми, что за пистолет у тебя в руке?
- Тридцать восьмого калибра, под патрон "магнум". Я предпочитаю с более тяжелой пулей.
- Для того, чтобы более эффективно запугивать невиновных, так? - уточнил Пеллэм. - Вы к этому ведете?
Помощник убрал пистолет. Рассмеявшись, Пеллэм покачал головой. Он знал, что бить его никто не будет. Этим ребятам меньше всего на свете были нужны наглядные свидетельства нанесения телесных повреждений. Томми посмотрел на Ломакса; тот пожал плечами.
Пистолет исчез в кармане верзилы. Ломакс и его помощник выбрались из машины. Огляделись по сторонам.
Пеллэм уже начал думать о том, чтобы высмеять вслух их неуклюжую попытку блефа, но тут его тощий сосед вонзил ему за ухо свой костлявый кулак с зажатой стопкой десятицентовых монет. У Пеллэма в голове взорвалась вспышка боли.
- Господи… боже мой…
Еще один удар. Пеллэм налетел лицом на стекло. Ломакс и Томми сосредоточенно рассматривали мусорные баки, задумчиво кивая.
Прежде чем Пеллэм успел поднять руки, защищаясь, тощий полицейский нанес ему еще один жестокий удар. Вспышка желтоватого света перед глазами, оглушающая боль. У Пеллэма мелькнула мысль, что рассмотреть ссадину и опухоль под волосами будет практически невозможно.
О наглядных свидетельствах можно забыть.
Бросив завернутую в бумагу стопку монет в карман, тощий полицейский откинулся назад. Вытерев слезы боли, Пеллэм повернулся к нему, но прежде чем он успел что-либо сказать - или замахнуться и сломать ему челюсть, - дверь открылась, и Ломакс вместе с Томми вытащили его из машины и швырнули на мостовую.
Пеллэм ощупал голову. Крови не было.
- Я это не забуду, Ломакс.
- Что не забудешь?
Томми потащил Пеллэма в пустынный переулок.
"И никаких свидетелей", - только и успел подумать Пеллэм.
Ломакс прошел следом за ними футов тридцать. Подал знак Томми, и тот прижал Пеллэма к стене, в точности так же, как уже делал это в больнице у палаты Этти.
Пеллэм пытался вырваться, но тщетно. Ломакс сунул руки в карманы и произнес тихим голосом:
- Я уже десять лет работаю старшим брандмейстером. Мне довелось повидать много поджигателей, но я никогда не встречал никого похожего на этого ублюдка. Он просто сумасшедший. Совершенно неуправляемый, и дальше становится только хуже. Мы должны его поймать. Итак, ты будешь нам помогать?
- Этти его не нанимала.
- Хорошо. Раз ты так хочешь.
Пеллэм стиснул кулаки. Без драки он не сдастся. В этом случае его арестуют за сопротивление сотрудникам правоохранительных органов, но, похоже, арестуют его в любом случае. Сначала Томми, надо будет попытаться сломать ему нос.
Но тут Ломакс кивнул Томми, и тот отпустил Пеллэма. Верзила вернулся к машине, где тощий полицейский со стопкой монет читал "Пост".
Ломакс повернулся к Пеллэму. Тот переминался с ноги на ногу, готовый к схватке.
Но брандмейстер лишь указал на серую дверь без вывески.
- Войдешь в эту дверь и поднимешься на третий этаж. Комната триста тринадцать. Понял?
- Что все это значит?
- Войдешь в эту дверь. - Ломакс кивнул на дверь. - Комната триста тринадцать. Поднимись, загляни. А теперь убирайся с глаз моих. Меня тошнит от одного твоего вида.
Войдя в кабину лифта, Пеллэм нажал белый пластмассовый кружочек с цифрой "3".
Это здание принадлежало больнице, той самой, где лечили после пожара его самого и где арестовали Этти Вашингтон.
Пройдя по длинному коридору, Пеллэм нашел маленькую палату, про которую ему говорил Ломакс.
Остановившись в дверях, он даже не посмотрел на супружескую пару, стоявшую в палате. Не заметил сложное медицинское оборудование. Не взглянул на медсестру в белом халате, которая мельком оглядела его. Нет, Джон Пеллэм видел лишь сплошные бинты, покрывавшие двенадцатилетнего мальчика. Маленького Хуана Торреса, больше всех пострадавшего при пожаре дома 458 по Тридцать шестой западной улице.
Сына человека, который лично знаком с Хосе Кансеко.
Пеллэм обвел взглядом палату, гадая, зачем Ломакс направил его сюда.
Он ничего не понимал.
Сердце Пеллэма наполняла уравновешенная жалость - которую он в равных количествах испытывал к ребенку и к Этти Вашингтон. (Впрочем, мелькнула у него мысль, почему эти чувства должны быть взаимоисключающими? Пеллэму пришлось пережить тяжелый момент. Да, если Этти Вашингтон виновна, одно исключает другое.)
"Даже не думай об этом, - строго одернул он себя. - Она невиновна. Я уверен в этом."
И снова недоумение: зачем Ломакс направил его сюда?
- La iglesia, - безучастным тоном произнесла медсестра. - El cura.
В комнату быстро вошла вторая медсестра. Довольно резко оттолкнув Пеллэма, она даже не извинилась. Медсестра предложила матери маленький белый стаканчик. Судя по всему, той тоже было плохо. Сначала Пеллэм подумал было, что мать также пострадала во время пожара. Но затем он вспомнил, как сам выводил ее из горящего дома, следом за пожарным, который нес на руках ее сына. Тогда с ней все было в порядке, однако сейчас у нее дрожали руки. Две маленькие желтые таблетки, вывалившись из стаканчика, упали на пол. Только сейчас до Пеллэма дошло, что эта палата чем-то отличается от остальных, мимо которых он только что прошел.
Чем же?
Здесь явно происходило что-то странное.
Да, вот в чем дело…
Закрепленный над кроватью монитор был отключен. От руки мальчика отсоединили капельницы. С крючка, приваренного к спинке, исчезла история болезни.
El cura. Достаточно пожив в Южной Калифорнии, Пеллэм нахватался испанского. Он вспомнил, что это слово означает священника.
Ребенок умер.
Вот что хотел показать ему Ломакс.
Мать мальчика, не замечая упавшие таблетки, беспомощно прижалась к своему спутнику. Тот, высокий мужчина с коротко остриженными мелкими кудрями на голове, обернулся и молча посмотрел на Пеллэма.
"Мой папа, так вот, он знаком с самим Хосе Кансеко. Нет-нет, честное слово, правда, знаком!"
Медсестра снова прошла мимо Пеллэма, на этот раз тихо пробормотав: "Прошу прощения."
В палате наступила полная тишина, нарушаемая лишь белым шумом, неразборчивым шипением, напоминающим звуковую дорожку ленты с запечатленными последними мгновениями жизни Отиса Балма или с пустым креслом Этти после того, как она пошла открывать входную дверь - этими кадрами закончился последний сеанс съемки. Пеллэм стоял оцепенев посреди палаты, не в силах выдавить слова соболезнования, не в силах думать и анализировать.
Прошло какое-то время, прежде чем до него наконец дошло другое следствие этого скорбного события: теперь Этти Вашингтон будет предъявлено обвинение в убийстве.
12
Уголовная коллегия Верховного суда штата Нью-Йорк разбирала дела быстро.
Джон Пеллэм сидел на последних рядах грязного, битком набитого зала заседаний рядом с Ником Фланаганом, поручителем, которого нанял Луис Бейли, круглолицым, пресыщенным жизнью мужчиной с черными дужками под ногтями, который просчитывал различные проценты залогов в уме быстрее, чем Пеллэм с помощью калькулятора.
Узнав о смерти маленького Хуана Торреса, Луис Бейли пересмотрел свои прикидки относительно суммы залога в сторону увеличения - до ста тысяч долларов. В соответствии с обычной практикой поручительств, Этти должна была представить наличные или ценные бумаги на общую сумму десять процентов от размера залога. Фланаган согласился на пяти с половиной процентах. Пошел он на это скрепя сердце, показав тем самым или щедрость своей души, или - что вероятнее - то, что он в неоплатном долгу перед Бейли, о чем глубоко сожалеет, и это благодеяние является лишь одной из многих попыток расквитаться с кредитором.
Этти Вашингтон должна была перевести на депозитный счет все свои сбережения - девятьсот долларов. Бейли через одного из своих безликих помощников с улицы договорился о том, чтобы взять недостающую сумму в долг. Этти не позволила Пеллэму заплатить за нее ни гроша - впрочем, в любом случае его взнос не был бы существенным.
Закулисные дела, безукоризненно срежиссированные Бейли, произвели на Пеллэма впечатление. И все же у него оставались сомнения, что своим профессиональным мастерством в зале суда адвокат сравнится с умением обделывать дела в барах, канцеляриях и архивах.
Бейли также удалось раздобыть копию заключения графологической экспертизы, и новость эта оказалась неутешительной. Приступы бурсита и артрита, донимавшие Этти, сильно влияли на ее почерк. Согласно заключению, подпись на страховом договоре "принадлежит скорее подозреваемой Вашингтон, чем другому лицу".
Пеллэм внимательно следил за помощником окружного прокурора Луизой Коупель, молодой женщиной с острым подбородком, маленьким ртом и копной волос, совершенно неподобающих служителю правосудия. Она показалась ему уверенной в себе, чересчур раздражительной и слишком молодой для того, чтобы вести дело об убийстве.
Судебный пристав невнятно пробормотал:
- Слушается дело штат Нью-Йорк против Этты Уилкс Вашингтон.
Вскочив с места, Бейли подтолкнул Этти, и та тоже встала. Адвокат держал голову высоко поднятой, старая негритянка стояла потупившись. Пожилой судья со скучающим видом развалился в кресле, откинувшись назад, опираясь на пальцы виском, испещренным проступающими сквозь кожу венами, которые были видны даже с последних рядов зала суда.
- Ваша честь, - сказала прокурор, - мы изменили предъявленные обвинения.
Судья взглянул на молодую женщину.
- Мальчик умер?
- Совершенно верно, ваша честь.
Несмотря на почти полное отсутствие в фразе звонких согласных, она прозвучала очень резко.
Судья полистал бумаги.
- Миссис Вашингтон, - скучным голосом объявил он, - вы обвиняетесь в тяжком убийстве второй степени, простом убийстве первой степени, убийстве по небрежности, поджоге первой степени, поджоге второй степени, нанесении тяжких телесных повреждений первой степени, преступном действии первой степени и преступном действии второй степени. Вы понимаете суть предъявленных вам обвинений?
Поразив первые ряды присутствующих в зале суда, Этти Вашингтон громко и раздельно произнесла:
- Я никого не убивала. Я ни в чем не виновата!
Прокурор голосом, похожим на скрежет битого стекла, строго напомнила:
- К судье обращаются "ваша честь".
Судья махнул рукой, останавливая ее.
- Миссис Вашингтон, вам объяснили суть предъявленных обвинений, так?
- Да, сэр.
- Признали ли вы себя виновной по какому-либо пункту обвинений?
Не дав ему закончить, Этти решительно сказала:
- Я ни в чем не виновна, ваша честь.
- Хорошо. Какой залог требует обвинение?
- Ваша честь, обвинение просит, чтобы обвиняемую Вашингтон не освобождали под залог.
- Ваша честь, - проворчал Бейли, - моей подзащитной семьдесят два года. У нее нет документов, у нее нет денег, она получила серьезную травму. Миссис Вашингтон никуда не убежит.
- Она обвиняется в убийстве и поджоге… - сухим тоном напомнила Луиза Коупель.
- Я ни за что на свете не убила бы этого мальчика! - воскликнула Этти. - Ни за что на свете!
- Представитель защиты, объясните своему клиенту, как следует вести себя…
Очнувшись на мгновение от скуки, судья летаргическим тоном сделал Этти внушение.
Прокурор продолжала:
- Мы имеем дело с женщиной, которая составила тщательно продуманный план мошеннического обмана страховой компании. Налицо предварительный замысел и наем профессионального поджигателя.
- А этот подозреваемый задержан?
- Пока что нет, ваша честь. У нас есть основания считать, что этот человек ответственен также за серию других пожаров, происшедших в городе и повлекших за собой человеческие жертвы. Есть погибшие и получившие тяжкие телесные повреждения. Складывается такое ощущение, что поджигатель просто обезумел.
- Вы говорите о тех самых пожарах?
- Да, сэр.
- Ваша честь, - в смятении поправил Бейли.
- Защитник, помолчите.
Судья нахмурился, что явилось пока что самым сильным выражением чувств.
- За последние двое суток произошли еще три пожара. Самый последний по времени случился в метро. Только что, направляясь на заседание, я услышала сообщение еще об одном пожаре.
Медленно обернувшись, Бейли посмотрел на Пеллэма. Еще один пожар?
Коупель продолжала:
- Универмаг на Восьмой авеню.
- Что там произошло? - спросил судья.
- Опять самодельный напалм, ваша честь, - ответила прокурор. - В секции женской одежды. По счастливой случайности, когда пожар только начался, одна из продавщиц стояла рядом с пожарным щитком. Она схватила огнетушитель и загасила пламя, прежде чем оно успело разгореться. Однако могла произойти крупная трагедия. - Оставив свой строгий официальный тон, она устало добавила: - Ваша честь, полиция просто не знает, что делать дальше. Найти поджигателя никак не удается. Свидетелей нет. А пожары продолжают возникать с пугающей частотой. И, сказать по правде, весь Вест-Сайд уже до смерти перепуган.
- Ваша честь, - произнес мелодраматическим тоном Бейли, - обвинение позволяет себе вопиюще недопустимые домыслы. Понятно, на дворе август. Стоит жара, чувства накалены до предела…
- Благодарю вас за сводку погоды, мистер Бейли. К чему вы ведете?
- Преступления совершены разными людьми, сознательно копирующими один почерк.
- Обвинение?
Вопросительно подняв брови, судья посмотрел на прокурора.
- Маловероятно, - ответила Луиза Коупель. - Состав, который преступник использует для изготовления своих зажигательных бомб, уникален. По сути дела, это отпечатки пальцев конкретного поджигателя. Средства массовой информации пошли нам навстречу и не опубликовали точные пропорции смеси. Мы уверены, что за всеми этими поджогами стоит один и тот же преступник. Обвиняемая категорически отказалась сотрудничать со следствием и помочь установить личность поджигателя…
- Она отказалась сотрудничать со следствием, - вставил Бейли, высказывая вслух мысли Пеллэма, - потому что не знает преступника.
- Как я уже сказала, мы имеем дело со сложным, детально проработанным жестоким преступлением, которое повлекло за собой гибель ребенка. И в свете того, что у обвиняемой уже была одна судимость за мошенничество…
- Что? - воскликнул Бейли.
- Мистер Бейли, вы возражаете?
- Нет, ваша честь, не возражаю.
- Хорошо, потому что если бы вы возражали, я вынужден был бы указать на неуместность подобных действий. Мы разбираем дело без присяжных. Это не демонстрация улик.
- Я не возражаю. О какой судимости идет речь?
Адвокат посмотрел на Этти. Та, словно онемев, опустила лицо.
Пеллэм подался вперед.
- Как о какой? Шесть лет назад миссис Вашингтон была осуждена за мошенничество и вымогательство. Кроме того, ваша честь, в том деле фигурировала угроза поджога.
У Этти есть судимость? Она угрожала поджогом? Пеллэм мысленно быстро прошелся по многочисленным беседам с Этти. Ни на одной отснятой кассете об этом нет ни слова. Даже намека. Пеллэм возбужденно потер большой и указательный пальцы.
Бейли выжидательно смотрел на Этти, но та сидела потупив взор.
- Я впервые слышу об этом, ваша честь, - наконец пробормотал адвокат.
Он шепнул что-то Этти, но та, покачав головой, промолчала.
- Что ж, - заметила прокурор, - это уже проблемы защиты. Обвинение умывает руки.
- Совершенно справедливо, мистер Бейли, - подтвердил судья. Вздувшаяся жилка на его побагровевшем виске, казалось, изменила свое положение. Судье не терпелось поскорее перейти к следующим делам, которые значились в повестке дня. - То, что вам неизвестно прошлое вашей подзащитной, вряд ли имеет отношение к делу. Давайте закругляться.