Он появился на своём велосипеде в день, когда фашисты, боясь окружения, сами оставили город. Он мчался по пустым улицам города, как вестник освобождения, и был так счастлив, словно только что выиграл велосипед по лотерейному билету. За годы оккупации он вытянулся, и, чтобы коленки не упирались в руль, ему приходилось отставлять их в сторону. А это очень смешно, когда рослый едет на маленьком велосипеде. Есть даже такой номер в цирке. Он не разучился кататься и не расстался с мечтой стать гонщиком. Может быть, в этот первый день свободы он выехал на свою первую тренировку. И его появление на улицах жители города восприняли как возвращение доброго времени.
Люди выглядывали из окон и кричали ему:
- Эй, Велосипедист, давай жми на всю железку!
И он жал, словно хотел накататься разом за все долгие дни, когда велосипед лежал в земле. Он ловко объезжал воронки от снарядов, горящие дома дышали ему в лицо упругим жаром. Женщины, глядя ему вслед, плакали. Нет, они не знали, что он подорвётся на мине, - они плакали от радости, что вернулась свобода.
К вечеру в городе появились наши танки. Они шли плотной колонной, окутанные тяжёлым облаком пыли, и от их поступи дома вздрагивали, как от подземных толчков. Танки спешили за отступающим врагом, им некогда было делать остановку в освобождённом городе.
И вот тогда за танками увязался Велосипедист. Рядом с тяжёлыми боевыми машинами велосипед казался забавным насекомым, вроде долгоногого водяного комара. Он не катился, а прыгал по разбитой дороге, скрывался в клубах пыли и появлялся снова. Танки прижимали его к обочине и каждую минуту могли случайно зацепить гусеницей и раздавить. Но Велосипедист недаром собирался стать гонщиком, машина слушалась его, уносила от опасности. И он снова мчался вдоль колонны, словно участвовал в необычных гонках велосипедистов и танкового полка…
Я смотрел на почерневший руль, и мне казалось, что это не ржавчина, а окалина от огня. Велосипед стал таким не на дне реки, а в трудном бою, где он сражался наравне с настоящими, боевыми машинами. Моё детское мечтательное представление о велосипеде неожиданно вернулось ко мне. Приблизило меня к маленькому Велосипедисту, и я вдруг понял: нет, не мог он погибнуть случайно!
Мне удалось найти его довоенную ученическую тетрадь: толстую, клеёнчатую, в клеточку. Она была исписана задачами. Две трубы наполняют один бассейн. Из города А в город Б одновременно вышли два поезда… О чём может рассказать тетрадь по математике? Но это была тетрадь Велосипедиста. Я терпеливо листал её, словно в обычных школьных задачках искал разгадку тайны. И вдруг в середине задачки о трёх пешеходах
я прочёл совсем не к месту написанное слово "банк". Через две страницы обнаружил ещё одно чужеродное слово "училище". Третье слово - оно было написано торопливо, крупнее остальных - "мост". Мост?! Так ведь всё произошло па мосту! Мост был минирован. Значит, Велосипедист знал об этом и внёс в число объектов, которые фашисты, отступая, заминировали, мост. Он не сидел без дела, этот счастливец, выигравший по лотерейному билету велосипед, он боролся с врагом как мог! Стал добровольцем-разведчиком.
Потом я бродил по городу, всё пытался найти улицу, по которой шёл танковый полк и наперегонки с ним мчался Велосипедист. Мне вдруг показалось, что я слышу, как где-то близко сухо потрескивает стальная змейка передачи и мелькают спицы, как пропеллеры летящего самолёта, превращаясь в серебристые диски. Я увидел Велосипедиста в полосатой футболке, выросшего из своего велосипеда и спешно отводящего коленки, чтобы они не упирались в руль. Вот он мчится вдоль стальной колонны танкового полка, увёртываясь от сверкающих траков. Он обгоняет танк за танком, чтобы первым домчаться до моста. Он стал боевым охранением танкового полка и должен спасти танкистов от тайного удара удравших фашистов. Он мчится в бой, а танкисты думают, что мальчишка обалдел от радости, они смеются, машут ему рукой. Не слышат его крика: "Мост заминирован!"
Ему удаётся обогнать все танки. И он, наглотавшись пыли, первым вырывается к реке и снова кричит и машет рукой… Танки не останавливаются, не понимают его сигнала, не слышат.
- Мост заминирован!
Головной танк приближается. Командир высунулся из люка, стреляет в воздух:
- С дороги!
И Велосипедист понимает, что ему не остановить танк. Он в последний раз оглядывается. Велосипед от малого хода уже теряет равновесие. Тогда Велосипедист прижимается грудью к рулю, изо всех сил нажимает ногой на педаль и раньше танка въезжает на заминированный мост…
На деревьях вырастают листья
Эта маленькая девочка прибилась ко мне в пути. Я шёл по берегу, и она шла по берегу. Потом она поравнялась со мной и густым голосом сказала:
- У меня есть гребёнка. Хочешь причесаться?
- Спасибо, - отозвался я, - только мне нечего причёсывать.
- Волосы, - сказала девочка.
- Волос-то у меня почти нет.
Девочка недоверчиво покосилась на меня и на мою шляпу.
- Куда же они девались?
- Они опали, - сказал я. - Знаешь, как осенью опадают листья?
- Не знаю.
Она, видимо, пережила так немного осеней, что не запомнила, как опадают листья, и мне пришлось объяснять ей:
- Осенью листья желтеют и падают на землю. А весной вырастают новые, зелёные.
- Что же у тебя не вырастут новые, ведь уже весна?
На меня выжидательно смотрели два больших серых глаза, смотрели и требовали ответа на вопрос. Они, эти глаза, были уверены, что взрослый человек может ответить на любой вопрос, на то он и взрослый. А пока я молчал, обдумывал ответ, девочка спросила:
- У меня тоже опадут волосы… и не вырастут?
- Нет, нет! Ни один волосок не упадёт с твоей головы. А когда ты станешь старенькой, волосы побелеют.
- Как сырокваша?
- Сырокваша?!
- Я её не люблю, но ем. Заставляют.
Тут только я сообразил, что речь идёт о простокваше. Я засмеялся. Девочка тоже засмеялась, и я понял, что она знает, как правильно сказать, но привыкла вместо "простокваша" говорить "сырокваша".
Мы шли по берегу, по непросохшему и зыбкому дёрну, который пружинил под нашими шагами, как матрац. А рядом бурлила мутная, высокая вода и от неё пахло снегом и льдом - остатками зимы. Набирающее силу апрельское солнце пригревало и с непривычки пощипывало лицо. Это было одинаково приятно мне и моей спутнице.
Я снял шляпу и надел шутки ради на девочку. Она поправила её так, чтобы шляпа не закрывала глаза, и вдруг спросила меня:
- Ты чей?
Никто, как дети, не умеет так ловко ставить человека в тупик своими вопросами. Чей я? Когда-то очень давно, когда была жива мама, я был мамин. А чей я теперь?
- Ничей, - грустно ответил я.
Два больших серых глаза внимательно смотрели на меня.
- Так не бывает! Ты чей-нибудь!
- Ничей! - повторил я и почувствовал, как от глаз моей спутницы исходит тепло. Я повеселел от этого тепла и сказал:
- Хочешь, я буду твоим?
Я ждал утвердительного ответа. Но девочка остановилась, наклонила голову и задумалась. Я понял, что она не просто думает, а решает множество житейских вопросов. Например, куда меня деть, что со мной делать, чем меня кормить и куда прибить гвоздик для моего пиджака. А я стоял перед ней большой, загадочный и чем-то не похожий на знакомых ей взрослых.
Моя маленькая спутница не поняла шутки и про себя, вероятно, прикидывала, что я за человек. Может быть, я не мою руки перед едой, и у меня после гулянья всегда мокрые ноги, и я ем конфеты тайком, чтобы ни с кем не делиться? Мы как бы поменялись с ней ролями, и она, наверное, впервые в жизни почувствовала себя взрослой, вынужденной принимать решения, и у неё впервые прорезалось чувство ответственности: "Хочешь, я буду твоим?" Она не торопилась ответить "хочу", но и не сказала "нет".
Неожиданно девочка спросила:
- Ты не куришь по ночам?
Этот внезапный, как вспышка, вопрос сразу разрушил мои предположения о ходе её мыслей. Какие там мокрые ноги и немытые руки!
- Нет! Я не курю. Ни днём, ни ночью… - ответил я, - Почему ты спросила об этом?
Девочка сдвинула шляпу на затылок и очень естественно ответила:
- Я слышу дым во сне. Я кашляю от дыма!
Она кашлянула для убедительности. И задала новый вопрос:
- Ты не просишь всё время деньги?
- Деньги? Зачем мне просить деньги?
- Не знаю…
Глаза девочки потемнели и на мгновенье показались мне взрослыми.
- Что ты! Я не прошу денег, я зарабатываю их. Сам. Понимаешь? Я же взрослый.
- Ну и что ж, что взрослый? Взрослые тоже просят.
Она не сводила с меня глаз. Ей очень хотелось поверить, что я не курю ночью и не прошу денег, но ею владела насторожённость, и она продолжала задавать мне вопросы:
- Ваську не выгонишь из комнаты?
- Я люблю Васек, Мурок, Барсиков!
- Васька - это собака. Он разноухий: одно ухо белое, другое - чёрное.
- Я люблю… разноухих! - воскликнул я и сжал её маленькую руку.
Мы снова шли по берегу, и высокая бурная вода чуть ли не касалась наших ног. А моя маленькая спутница продолжала расспрашивать меня: не завожу ли я ночью пластинки и не ругаюсь ли из-за этого с соседями, не валяюсь ли по воскресеньям весь день в постели и не кричу ли из-за неглаженых брюк. Из этих вопросов, словно из мокрой серой глины, она вылепила тусклого человека, который не способен радоваться, что рядом с ним живёт, растёт, изобретает слова такое прекрасное большеглазое существо. Он - этот глиняный - сделал её насторожённой, не доверяющей играм.
Берег стал выше. Вместо зыбкого прошлогоднего дёрна теперь под ногами хлюпала глина. И её резкий земляной запах вытеснил прощальный аромат льда и снега. А может, это бил в нос запах серой глины, из которой девочка вылепила портрет, вероятно, своего отца?
Я искоса смотрел на девчурку, на её спутанные ветром и низкими ветками волосы, на мочки маленьких ушей, на синее платьице с аккуратной, почти незаметной заплаткой, на коленки, забрызганные глиной от беготни по лужам.
"Я буду любить тебя… Не буду курить по ночам, кричать на маму и выгонять за дверь разноухого Ваську… И когда придёт новая весна, у меня вырастут волосы… Пусть зелёные…"
Ничего этого я, конечно, не сказал своей спутнице. Я вздохнул и надвинул ей свою большую шляпу на самые глаза… Мы шли по непросохшей глине, ноги у нас разъезжались, и несколько раз мы чуть было не растянулись, но в последнюю минуту удерживали друг друга. То ли от этого скольжения, то ли оттого, что один из нас с трудом лепил, а другой с неприязнью рассматривал серого человека, мы оба очень устали. Девочка первая почувствовала это и сказала:
- А я умею писать воскричательный знак!
Она тут же пальцем на глине нарисовала палочку и точку.
- Зачем этот знак? - спросил я, делая вид, что не разгадал её словечка.
- Чтоб все слышали… когда очень надо, - ответила она.
И мы стали кричать "кто громче", чтобы испытать действие "воскричательного" знака.
Простились мы у глубокой лужи. Девочка присела на корточки и стала мыть коленки. Вода была холодной, но девочка тёрла коленки до тех пор, пока они не стали красными. Она распрямилась, вытерла руки о платье и протянула мне шляпу.
- Приходи на речку, - сказала она мне, как своему давнему приятелю, и побежала.
А я надел ещё тёплую шляпу и подумал, что от этого тепла и в самом деле могут снова вырасти волосы, как на деревьях вырастают листья…
Ранний гость
Наша компания ведёт свою историю с довоенных лет. Когда-то все мы учились в одном классе. В тридцать второй школе в Чернышевском переулке. С тех пор многое изменилось: и школы нашей не существует, и переулок стал называться улицей. Да и сама компания постарела, поредела, утратила былую лёгкость на подъём. Но случается, что кто-нибудь протрубит сбор, и весь доблестный девятый "А" соберётся на встречу Нового года у Нонны Гурьевой или у Тамары Шамониной, хотя Тамара - теперь весьма солидная тётя - училась на класс младше и попала в нашу компанию в порядке исключения.
На встречу Нового года обычно спешат как на поезд. Собираются торопливо, что-то обязательно не успевают, поглядывают на часы и подгоняют друг друга. Большинство гостей появляется в последние минуты. Едва успеют раздеться, облобызаться, а уже бьёт полночь.
Но не все люди бегут вдоль состава, сгибаясь под тяжестью багажа, не все прыгают на ходу в первый попавшийся вагон. Некоторые приходят за полчаса до отхода поезда. К таким людям относился наш однокашник Боря Максимов. Он ещё в школе отличался точностью: ни разу не опоздал на урок, за что учителя ставили его в пример, а ребята звали Хронометром.
Над ним, бедным, постоянно подтрунивали. О нём сочиняли разные небылицы. Говорили, что он на свиданье приходит за час до назначенного времени. И многое другое…
Странным человеком был этот Боря Максимов. Мы долго считали его недотёпой и увальнем. И вдруг он ошеломил нас. Это случилось в первые дни войны.
Мы не знали, что сделать для Родины в свои семнадцать допризывных лет. Строили планы, спорили, а Боря Максимов - куда ему спорить! - молчал. Но однажды он предстал перед нами в военной форме - гимнастёрка топорщится под ремнём, сапоги с непривычки гремят и шаркают, звёздочка над левой бровью. Он пришёл и говорит:
- Ребята, я ухожу на фронт. Отпустили из части проститься.
Вся наша компания так и ахнула. Получилось, что наш Хронометр поспел вовремя, а мы все опоздали. Мы рассматривали его как старшего, щупали гимнастёрку, трогали остроконечную звёздочку с алой эмалью. Спрашивали:
- Как тебе удалось?
Оказывается, пока мы чесали языки, он ежедневно ходил в военкомат и так всем надоел, что его наконец призвали.
Потом мы тоже попали на фронт. А Боря Максимов к тому времени уже командовал взводом управления на зенитной батарее. Пять сбитых самолётов… Он и с войны вернулся первым. Правда, в санитарном поезде, с осколочным ранением.
И вот теперь, на встречу Нового года, Боря Максимов опять пришёл раньше всех - в десять часов. Дверь ему открыл хозяйский сын - Эдик. Никто не ждал так рано гостей, никто даже не выглянул. Эдик открыл ему дверь и долго рассматривал раннего гостя.
- Вы кто? - спросил он, уверенный, что незнакомец ошибся адресом.
- Я - дядя Боря, - ответил Боря Максимов, - А ты Эдик?
То, что незнакомец знал его имя, внушило Эдику доверие: значит, не чужой.
- Я - Эдик, - подтвердил мальчик и тут же доверительно сообщил: - А гости ещё не пришли.
- Что же делать? Буду… первым гостем.
- Хорошо, - после некоторого раздумья согласился Эдик и впустил Борю Максимова в дом.
Гость не спеша снял тяжёлое пальто, припорошённое снегом. Стянул с головы нерповую шапку и долго вытирал о половичок ботинки, словно расшаркивался перед хозяином. Потом он наклонился к зеркалу, поправил галстук и пригладил волосы. На Боре Максимове был строгий чёрный костюм, какие в наше время носят уже немногие. Гость одёрнул пиджак. Но приглашения пройти в комнаты так и не получил.
- Где твои старики? - спросил Боря Максимов, стоя под вешалкой.
- Мама - на кухне. У неё пироги горят, - доложил Эдик. - А папа залез в ванну.
- Что же, он другого времени не нашёл? - спросил дядя Боря.
Эдик посмотрел на него строго, укоризненно, как на рядового, обсуждающего действия начальника. Но ничего не сказал. И в комнату не пригласил.
- А ты чего не спишь-то? - спросил гость.
- Так ведь Новый год! Мне до полпервого разрешили… Дядя Боря, а вы почему раньше всех пришли? Боялись опоздать?
- Боялся. Я, брат, всегда боюсь опоздать.
- А я не боюсь, - признался Эдик. - Я однажды даже школу проспал. Не верите?
Дядя Боря поверил. И тогда мальчик спросил:
- А почему вы боитесь?
- Сам не знаю, - пожал плечами бывший Хронометр. - Таким уродился. Всё мне кажется, промедлю: приду, а поезд ушёл.
- Какой поезд? - удивился мальчик.
- Обыкновенный. Паровоз с вагонами.
Мальчик удивлённо посмотрел на гостя, обдумывая что-то своё. Потом он сказал:
- Мама тоже приходит раньше на поезд, чтобы занять получше местечко.
- Получше местечко?..
Дядя Боря тихо засмеялся. И Эдик смеялся, но в комнату гостя не приглашал. Так они и стояли в коридоре.
- Дядя Боря, а верно, что вы в танке горели? - неожиданно спросил мальчик.
- Нет, - ответил гость, - в танке я не горел. Я в телятнике горел…
- В телятнике… - разочарованно протянул Эдик, и губы его вытянулись трубочкой. - А я думал, в танке.
- Так ведь огонь один - что в телятнике, что в танке, - усмехнулся гость, но этот довод не подействовал на маленького хозяина.
Однако он спросил:
- А как вы в телятник попали?
- Шёл мимо. Смотрю, горит. Телята плачут. Мне жалко стало…
- Случайно попали, - уточнил Эдик.
- Случайно… Это было после войны. Я в пионерском лагере
физруком работал.
- Физруком? - Это заинтересовало Эдика. Он сказал: - Попробуйте, - и согнул руку в локте, чтобы физрук попробовал его мускулы.
Дядя Боря потрогал. И сказал:
- Железные!
Эдик порозовел от удовольствия. И доверительно сказал:
- В комнате не убрано. Мама не успела. А папа залез в ванну.
- Может быть, помочь маме? - предложил гость, но мальчику, видимо, не хотелось отдавать дядю Борю взрослым. Здесь, в прихожей, гость был полностью в его распоряжении, принадлежал ему.
- Не надо. Мама не любит, когда ходят на кухню, - сказал Эдик. - У неё пироги горят. Она сердится.
При этом мальчик повёл носом, желая уловить запах горелого.
- Пахнет, - подтвердил дядя Боря. - Останемся мы, брат, без пирогов.
Мальчик замотал головой и утешил гостя:
- У неё всегда горят, но не до конца.
- Ну, тогда всё в порядке.
- Может, принести кусочек? - с готовностью предложил Эдик.
- Подождём, - сказал дядя Боря.
- Подождём, - согласился Эдик. И, чувствуя всю полноту доверия, которое установилось между ним и гостем, спросил: - Дядя Боря, верно, вас в школе Хронометром звали?
- Сплетники! - с напускной сердитостью сказал Боря Максимов.
- Кто… сплетники?
- Твои старики!
Эдик засмеялся. И опять спросил:
- А почему?
- Потому что я никакой не хронометр. Просто никогда не опаздываю.
- В кино приходили за час до начала?
Вот чертёнок! Всё он знал. В подробностях.
- Я закурю, - сказал гость, - ты не возражаешь?
- Курите, дядя Боря.
И пока гость закуривал, маленький хозяин готовил новый вопрос, потому что дети не могут жить без вопросов.
- Дядя Боря, а что вы теперь делаете… раньше всех?
- Да ничего я раньше всех не делаю, садовая твоя голова! Это твои старики наплели на меня. Они ещё в школе плели… Я просто делаю то, что надо делать, как и все. И делаю… не раньше всех, а вовремя… Мы тут недавно нефть открыли…
- Раньше всех пришли? - обрадовался Эдик. - А другие опоздали.
- До меня в том месте побывало множество людей.
- Значит, вы не раньше всех?