- Почему?.. Потому что у нас есть немало других мер, других способов исправить оступившегося человека.
- То-то вы здорово исправили Аксенова!
- А ты не смейся. Все, что можно было, мы сделали, но Аксенов оказался неисправимым. Только когда мы убедились в этом, дело передали в суд… Но хватит об Аксенове. Поговорим-ко лучше о тебе.
- Чего обо мне говорить?
- Разве нечего? Видишь ли, иногда неловко бывает на тебя смотреть: большой парень и силенка есть, а к делу - боком.
- Я на каникулах. Что хочу, то и делаю.
- Витька Пахомов тоже на каникулах, а каждый день на покосе.
Если бы Прокатов не упомянул о Витьке, Гусь, может быть, и поддержал бы разговор. Но Витька, поставленный в пример, - это задело самолюбие Гуся.
- Плевать я на него хотел! Приехал в деревню, вот и пусть работает. А я здесь жить не собираюсь.
- Вон как! Куда же ты денешься?
- Это мое дело.
- Зря горячку порешь.
- Не думай, не пропаду!
- Эх, молодо-зелено! От себя, парень, никуда не уйдешь. Поразмысли маленько, в душе у себя покопайся…
Но Гусь не дослушал. Засунув руки в карманы, он независимой походкой направился к деревне.
- Скучно будет - заглядывай! - крикнул вслед ему Прокатов. - Поговорим, да и пособишь маленько…
Гусь не отозвался.
20
Как ни тяжко было горе Гуся, но время брало свое: боль утраты постепенно утихала, только на душе по-прежнему было пусто и холодно. Не зная, чем заполнить эту пустоту и как скоротать долгие летние дни, Гусь задумал сделать настоящий большой лук по чертежам, которые случайно попались на глаза в одном из старых журналов "Пионер", взятых у Сережки еще в прошлом году. И стрелы Гусь решил сделать настоящие, с наконечниками из медной трубки. Какое ни есть, а все же дело!
Гусь подыскал в лесу полдесятка подходящих можжевельников, вырубил их, очистил от коры и положил на печку сушиться. А пока заготовки сохнут, начал мастерить стрелы. За этим занятием и застал его Сережка в воскресный вечер.
- Витька Пахомов сейчас на Вязкую старицу пойдет! - крикнул он с порога. - Пошли?
- Ну и что? Пускай идет.
- Так он же охотиться будет!
- Пускай охотится.
- Да ты хоть поглядел бы, какое у него ружье, ласты! - И, понизив голос, добавил: - Может, мы сами такое сделаем. И ласты можно бы склеить…
И Гусь клюнул на эту удочку.
- Ладно уж, так и быть, сходим, - нехотя согласился он. - Вот только эту стрелу доделаю.
- Так Витька же уйдет!
- Ты что, без него дорогу на старицу не знаешь?
- Дак ведь… - замялся Сережка. - Он, наверно, что-нибудь рассказывать будет, пока туда идем.
- Тогда беги!
Сережка вздохнул и сел на порог.
Гусь кончил строгать, потом долго шлифовал стрелу кусочком наждачной бумаги. Он не спешил. Больше того, Сережке показалось, что Гусь специально тянет время.
Когда они вышли из дому, Витька, окруженный плотным кольцом ребятишек, шел в поле.
- Бежим! - предложил Сережка.
- Еще чего! - Гусь сплюнул сквозь зубы.
Втайне он надеялся, что ребята заметят его и Сережку и остановятся, обождут. И они действительно заметили, стали оглядываться, знаками показывать: дескать, давай, скорее! Раз обернулся и Витька. Но ребята не остановились и даже не сбавили шаг.
Гусь и Сережка так и подошли к Вязкой старице последними. Витька уже разделся и стоял по колени во взмученной грязной воде, натягивая ласты.
- И охота тебе в такой бурде плавать? - сказал Гусь, остановившись несколько в сторонке, чтобы лучше видеть подводное снаряжение.
- Это здесь грязь, а там, дальше, вода светлая! - отозвался Витька.
Когда Пахомов поплевал в маску и стал протирать стекло, Гусь спросил:
- А плюешь-то для чего?
- Чтобы стекло не запотевало.
- А ты соплями попробуй. Может, лучше? - и засмеялся.
Витька промолчал. Ружье Гусь разглядеть не успел, заметил лишь две в палец толщиной резиновые тяги, которые Витька натянул с большим трудом.
Плыл Пахомов в самом деле легко и бесшумно, но не так уж быстро, как об этом не раз говорил Сережка.
- И это называется плавает как рыба? - насмешливо спросил Гусь.
- А ты попробуй угонись! - ответил Вовка Рябов.
- И угонюсь! - вспыхнул Гусь и тотчас стал раздеваться.
В Вязкой старице Гусь никогда не плавал. Он вообще боялся водорослей - боялся запутаться в них, но сейчас было не до осторожности. Если он хочет удержать за собой славу лучшего, пловца, он должен догнать Витьку! Догнать - в этом, казалось, был сейчас весь смысл его жизни.
Так быстро, так ловко он еще никогда не плавал. Расстояние между ним и Витькой быстро сокращалось. Вот уже осталось метров пятнадцать, десять…
Витька услышал позади себя всплески, приподнял голову, оглянулся - и нырнул.
"Ныром далеко не уйдешь!" - торжествуя победу, подумал Гусь.
Не обращая внимания на водоросли, которые неприятно щекотали живот и свивались вокруг ног, он проплыл еще метров двадцать и обернулся в надежде увидеть Витьку позади себя. Но Пахомова не было ни сзади, ни с боков. Гусь закружился на месте, пытаясь угадать, где же вынырнет Витька. Так прошло еще несколько долгих секунд. И вдруг на берегу закричали, засмеялись, заулюлюкали.
"Неужели обставил?" - похолодел Гусь и глянул в даль старицы. Витькин затылок и конец блестящей алюминиевой трубки маячили далеко впереди, так далеко, что казалось невероятным, как мог Витька оторваться на такое расстояние. И Гусь понял, что потерпел жестокое поражение.
Чтобы немного успокоиться, он еще поплавал по старице и с напускным равнодушием на лице вернулся на берег.
- Ну что, догнал? - галдели ребята. - И тягаться нечего!..
Возбуждение ребят было неприятно Гусю. Он с тоской подумал, что еще месяц, полмесяца назад никто бы из этих мальчишек не посмел радоваться его поражению. Теперь же лишь Сережка хранил сдержанное молчание.
Гусь сел на кочку и стал ждать возвращения Витьки. Вообще ему хотелось побыть одному, но он знал: уйди вот сейчас, и это еще больше подчеркнет победу Витьки.
Пахомов поохотился на этот раз неважно, всего два язя висели у него на кукане.
Гусь сделал вид, что его совершенно не интересуют крупные серебристые рыбы, и подошел к Витьке.
- Дай ласты поплавать, - попросил он.
- Бери. - Витька кивнул головой на траву, где лежало снаряжение.
Ребята притихли: вот что значит Гусь! Только спросил - и пожалуйста!
Увязая в топкой грязи, Гусь проковылял в ластах до чистой воды и, подражая Витьке, скользнул в воду. Но он не рассчитал глубину, и вода сразу заполнила трубку. Вдох - и вода хлынула в горло. Гусь захлебнулся и будто ошпаренный метнулся вверх. В следующее мгновение он сорвал с себя маску, закашлялся и не заметил, как трубка скользнула из резинового хомутика в воду. А вязкая тина уже засасывала ноги. Гусь хотел рывком высвободиться из пут коварного дна и почувствовал, что левый ласт сорвался с ноги.
На помощь Гусю поспешил Витька.
- Чего же ты не предупредил, что раньше не плавал в маске? - сказал он с укором. - Другой-то трубки у меня нету!
- Найдем. Здесь не глубоко.
- "Не глубоко"… Очень-то охота в этой грязи нырять. Всю воду смутил. Давай ласты и маску! И в сторону отойди, мешаешь.
Вода от поднятого со дна ила и торфа в самом деле стала совсем рыжей, и от нее шел отвратительный запах. Гусь протянул Витьке маску и ласт.
- А другой ласт?
- Дак он там остался. Здесь же вязко!
Самое страшное, что все это произошло на глазах у ребят, бывших поклонников Гуся. Правда, сейчас над ним никто не смеялся - боялись смеяться, но Гусь-то знал, что случившееся надолго станет предметом мальчишеских разговоров. Он вылез на берег, оделся и бросил Сережке:
- Чего сидишь? Пошли домой!
- Как? А трубка?
- Ласт нашелся, и трубка найдется.
- Вот и обождем!
- Жди. Можешь еще и понырять! - сверкнул глазами Гусь.
Он сунул руки в карманы и, ни на кого не взглянув, пошел к деревне. Один.
21
Гусь лежал в сарае и мучительно переживал свое падение. Ведь совсем еще недавно, каких-то две недели назад, все было так хорошо! Толька Аксенов, Сережка, Вовка Рябов… Друзья - водой не разольешь! А мелкота - та целыми днями так и крутилась возле гусевского дома. Конечно, многое значил Кайзер, - у кого хоть когда-нибудь в Семенихе был настоящий прирученный волк? Но и до Кайзера каждый из ребят стремился попасть в гусевскую компанию. Слово Гуся - закон, просьба Гуся или поручение - гордость для каждого.
О подвигах Гуся знала вся школа, потому что ребята из уст в уста передавали все, что совершил Гусь. А теперь даже Сережка предал его. Именно предал, потому что при всех ребятах отказался идти с Гусем в деревню, остался на берегу Вязкой старицы ждать, пока этот лягушечник найдет трубку. В другое время Гусь дал бы ему разок, и все.
Сейчас Гусь сожалел, что поступил опрометчиво, пустившись вплавь догонять Витьку. Но он же хотел вернуть себе славу лучшего пловца!
Разве он мог предполагать, что этот лягушечник ныром плавает быстрей, чем верхом? И уж совсем напрасно он попросил подводное снаряжение, которое видел впервые и которым не умел пользоваться.
Или Витька специально все это подстроил? Мог же он объяснить, как плавать с этой несчастной трубкой! А то сразу: бери, плавай! А потом еще и покрикивать стал: уйди, мешаешь!
"Ладно, ты еще пожалеешь об этом!" - мстительно подумал Гусь.
Он стал размышлять, что бы такое подстроить Витьке. Можно перетянуть через старицу перемет, чтобы лягушечник попался на крючок. Но он под водой все видит! Нет, это не годится. А что, если свести его на Пайтово озеро? Дед тогда говорил, что там никто еще не плавал, что вода в озере полосами - то теплая, то холодная, и сразу начнутся судороги.
Но если так, Витька может утонуть!
И вдруг идея: "А я-то на что! Он станет тонуть, и я его вытащу в лодку. Есть же там лодка, на которой старик плавал!.."
Идея понравилась, и Гусь стал ее развивать. Он представил, как Витька начнет звать на помощь, как он, Гусь, приплывет к нему на лодке и бесчувственного вытащит из воды, как на Сити вытащил Тольку. Хорошо бы, конечно, чтобы это видели ребята. Но кто туда пойдет, в этакую даль? Сережка разве. Он предатель, но ради такого дела можно его взять. А потом Сережка всем будет рассказывать, как это случилось, и тогда опять все станет на свои места.
Единственное, в чем сомневался Гусь, отпустят ли Витьку дома: он и на Вязкую-то старицу, как говорил Сережка, не ходит без разрешения отца.
А можно сделать так: уйти вроде бы за грибами или на Сить, а самим податься на Пайтово. Только нет, на это Витька не согласится…
В сенях прошлепали босыми ногами, и в сарай заглянул Сережка.
- Ты тут? - обрадовался он. - Трубку-то нашли.
- А куда она могла провалиться! - отозвался Гусь. - Лягушечник, поди, дуется на меня, просмеивает?
- Не. Он нам рассказывал, что сам, когда первый раз плавал, чуть совсем не утонул! - Сережка сел возле Гуся на солому, обхватил руками колени. - С непривычки, он говорит, в маске еще хуже, чем так…
- Здесь плавать что! Лужа! Вот в Пайтове бы он понырял!..
- Я говорил ему про Пайтово.
- Ну?
- Надо, говорит, туда сходить.
- Дома-то его отпустят?
- Наверно, отпустят, раз так сказал.
- Вот лук доделаю, и пойдем.
- Правда?!
- Конечно. Удочки возьмем. Лодка там есть…
- Но ты же говорил, что там особые слова знать надо.
- Неужто поверил? Чепуха это! Мало ли чего старики выдумают.
- А когда пойдем?
- Дня через три, в воскресенье.
- Вот здорово!.. А меня, знаешь, Витька опять на покосы зовет. Перед обедом он там каждый день в Сити охотится. В заводях, говорит, язя много. Уху варят… Обещал и меня поучить с ластами плавать. Может, сходим вместе, а?
- Я никуда не пойду. А ты иди, чего же…
- Вместе-то лучше бы!
- Сказано - не пойду! А ты иди. И насчет Пайтова поговори. Да ружьишко лучше рассмотри, как оно сделано.
- Ладно, если так, - нерешительно сказал Сережка, которого удивило и озадачило столь благодушное настроение Гуся после всего, что случилось на Вязкой старице.
- Смотри, о Пайтове не болтайте, - строго предупредил Гусь.
22
На дверях бригадного клуба появилось объявление о том, что в воскресенье состоится открытое заседание выездного районного суда по делу бригадира Аксенова.
Наконец-то! Этого дня Гусь ждал давно. Ему очень хотелось послушать, как будут судить Толькиного отца, но теперь, когда был намечен поход на Пайтово озеро, он знал, что на суд не останется: более благоприятного дня осуществить задуманное, пожалуй, не будет.
Забежал Сережка.
- Ну как? Махнем в воскресенье? - спросил он, заговорщически подмигнув Гусю.
- Можно, - стараясь казаться равнодушным, ответил Гусь. - Только с ночевкой. Так Витьке и скажи.
- Ясное дело!
А в субботу заявился и сам Витька.
- Я отпросился. С ночевкой, - сказал он. - Отец велел вернуться в понедельник утром.
- Тогда все в порядке. - Гусю неловко было смотреть в глаза Витьке, и он делал вид, что сосредоточенно рассматривает свои вконец истрепавшиеся резиновые сапоги.
- У нас вторые сапоги есть. Может, возьмешь? - посочувствовал Витька.
- Я босиком пойду. Вот если бы ты мне компас дал…
- Дам. А еще чего с собой брать?
- Снаряжение свое возьми. Там вода светлая, не то что в Сити… Лески, крючки. Червей побольше. Ну и жратвы, конечно. Котелок, топор, соль, спички - все это я возьму. Выходить будем в четыре часа…
Сережка и Витька в полном походном снаряжении явились без четверти четыре, когда Гусь еще не собрался.
- Посидите, я счас!
Он положил в мешок немного картошки, четвертушку круглого хлеба, потом принес из сарая свою гордость - новенький, тщательно отделанный лук с десятком крашеных тонких стрел.
- Ого! - поразился Витька. - Неужели сам делал?
- А кто же!
- Ну-ка покажи!
Витька долго рассматривал можжевеловый, отшлифованный до блеска тугой лук, попробовал натягивать тетиву, которая звенела, как струна.
- Стрелы-то даже с перьями!.. Прямо летят?
- Вроде ничего, - скромно ответил Гусь.
И вот уже тройка ребят в пути.
Впереди крупно шагал Гусь, длинный, костлявый, как всякий быстро поднявшийся мальчишка. Но он не по годам широк в плечах и потому со спины похож на сухопарого мужика. В своей повседневной, когда-то черной, но выгоревшей до мышиного цвета рубахе навыпуск, в драных штанах, босой, да еще с холщовым мешком за плечами, он напоминал бродягу-нищего, невесть откуда взявшегося в нашу пору. И только лук, эта изящная безделушка, которую Гусь бережно нес в руках, свидетельствовал о том, что он не более как современный бродяга-романтик, подросток, отбившийся от родительских рук.
Витька же производил впечатление обыкновенного туриста, скрашивающего однообразные будни жизни лесными скитаниями. Одежда у Витьки ладно подогнана, из недорогого, но прочного репса, и рюкзак настоящий - зеленый, с ремешками и пряжками, подводное ружье из него торчит; и сапоги у Витьки хоть и поношенные, но крепкие, и беретик-блин есть, чтобы голову солнцем не напекло…
Самим собой, просто деревенским парнишкой выглядел рыжеголовый Сережка. Он шел сзади, налегке, глазел на деревья, поглядывал за птичками и казался не участником компании, а, скорее, примкнувшим к ней из любопытства. Впрочем, в тайных планах Гуся Сережке отводилась роль именно стороннего наблюдателя, роль свидетеля событий, которые должны будут свершиться на Пайтовом озере.
Сережку занимают дрозды, которые с отрывистыми криками "чек-чек!" сопровождают ребят. Их явно волнует и тревожит вторжение людей в этот тихий летний лес.
- Поищем гнездо! - предлагает Сережка. - Оно где-то тут, вон они как кричат!
- Какое сейчас гнездо? Птенцы уж вылетели, по деревьям да в траве прячутся, - говорит Гусь и идет дальше. Он то и дело посматривает на маленький компас, который дал ему Витька, и озабочен тем, сумеет ли выйти на Пайтово озеро, где бывал всего один раз.
На краю мохового болота, в черничнике, ребята наткнулись на глухариный выводок. Молодые рыже-пестрые глухарята величиною с рябчика поднялись с земли и, разлетевшись, попрятались в соснах. А глухарка-мать с тревожным квохтаньем села на виду, вытянула шею и смотрела на ребят настороженным черным глазом. Тут уж Гусь не выдержал: глухарка - не дрозд, это настоящая дичь. Он вложил стрелу в лук и стал натягивать тетиву.