– Да нет, наверное, я бы хотела просто послушать… если так можно…
– Можно, конечно, но лучше не нужно, – подала голос плетущаяся сзади Лу. – Люстра злопамятна, как индийская кобра. Всех воздержавшихся запомнит и начнет потом гнобить…
Усевшись наконец между девочками и с тоской посматривая на сцену, Зоя приуныла. Вот бы затеряться среди одноклассниц, чтоб никто ее не видел и не слышал. Она попыталась представить себя выступающей перед таким количеством народа и содрогнулась. Нет, никогда она не сможет заставить себя встать и прочесть даже самое короткое стихотворение! От этих мыслей у Зои даже ладошки вспотели, и она незаметно, под столом, вытерла их о джинсы.
Между тем вечер благополучно начался. Выйдя на сцену и кратко сообщив о цели данного мероприятия – приблизить старшеклассников к непреходящим ценностям и развить в них чувство прекрасного, – Люстра уселась за свой столик и сделала приглашающий жест: дескать, прошу, выходи, кто самый смелый!
После довольно продолжительной паузы поднялся Паша Леонов из десятого "А" и, глядя в пол, пробубнил себе под нос стихотворение Лермонтова "Смерть поэта". Раздались довольно жиденькие аплодисменты и приглушенные смешки. Люстра поморщилась:
– Леонов, никогда не поверю, что именно это стихотворение – твое самое любимое. Поймите же наконец, что это не урок литературы! Ни мне, ни вам неинтересно слушать программные произведения! Вот вы же фигурное катание смотрели? Помните, там есть обязательная программа, а есть произвольная? Так вот у вас сейчас произвольная! Давайте читать свои любимые стихи, только не так, как Леонов, а с душой. А кто хочет, может спеть, пожалуйста!
– А станцевать можно? – попытался сострить Ермолаев, но Люстра, не поддержав шутки, зловеще процедила, даже не взглянув в его сторону:
– Тебе, Ермолаев, в виде исключения разрешается.
Старшеклассники отозвались дружным хохотом, и после этого атмосфера в зале заметно разрядилась. Магия поэзии постепенно захватила всех, и в глазах даже самых заядлых скептиков появилась некоторая заинтересованность.
– Слушай, Лу, тебе не странно слышать от Люстры такие продвинутые речи? Ну, по поводу стихов, – пояснила Черепашка, обнаружив, что подруга не очень внимательно ее слушает. – С каких это пор ей стали небезразличны наши пристрастия в поэзии? Мы ведь можем что-нибудь совсем неординарное выдать…
– А что, такие речи ей не свойственны? И почему у нее такое странное прозвище – Люстра? – решилась спросить Зоя, пытаясь посторонними разговорами отвлечь себя от изнурительного ожидания собственного позора.
В том, что ее выступление будет позорным, она нисколько не сомневалась. От страха Зоя позабыла все стихи, которые знала наизусть, даже самые любимые. Стоит ей только открыть рот, как она тут же начнет заикаться, краснеть и бледнеть. Но Черепашка и все остальные, сидевшие за столиком, даже не подозревали о Зоиных мучениях.
– Просто ты еще, наверно, не заметила, а мы-то все знаем, что у нашей Ангелины Валентиновны взгляд на литературу окостенел еще в младенчестве! – объяснила Люся Черепахина, придвинувшись поближе к Зое. – Меня, например, раздражает, что я почему-то должна повторять мысли и суждения других людей, пусть даже критиков, известных и общепризнанных! А если у меня, у тебя, у каждого есть свое собственное мнение? Короче, тоска… А Люстрой ее Юрка Ермолаев окрестил – он у нас приколист! За чрезмерную любовь к Маяковскому: "Светить всегда, светить везде…" Она их к месту и не к месту просто обожает цитировать.
Нервно оглядевшись по сторонам, Зоя увидела Вадика Фишкина, и ее сердце, вопреки желанию, болезненно сжалось и ухнуло куда-то вниз. Он сидел поодаль, чуть сгорбившись и опершись локтями о гитару, лежавшую у него на коленях.
– А что, Фишкин петь будет? – снова подала голос Зоя.
– Ну да, – презрительно фыркнула черноглазая Лу. – Басков наш доморощенный! Вот увидите, щас как затянет что-нибудь из Есенина, чтоб Люстре угодить…
– Басков не играет на гитаре, – возразила Каркуша. – Тогда уж, скорее, Малинин или там Окуджава…
– Да какая на фиг разница! На гитаре, или на шарманке, или на губной гармошке! Ему лишь бы выпендриться и пятерку заработать! – не унималась Лу.
То и дело Зоя поглядывала в сторону Фишкина, с нетерпением ожидая его выхода. И вот когда между выступлениями чтецов образовалась очередная пауза, она увидела, как он встал со своего места и, сжимая в руке гитару, вразвалочку двинулся к сцене. Его появление перед публикой было встречено всеобщим оживлением, так что бдительная Люстра даже попыталась призвать к порядку развеселившихся старшеклассников:
– В чем дело? Что это вас так развеселило, хотелось бы мне знать?!
Но строгий голос Люстры потонул в море оживленных голосов:
– Давай, Фишка! Сбацай нам что-нибудь, чтоб душа свернулась, а потом развернулась!
– Фишка, даешь Высоцкого! Нет, лучше БГ!
Кто-то даже засвистел, не в силах сдержать эмоции.
Фишкин важно раскланялся и поднял правую руку, как бы прося тишины.
– Слова Есенина, музыка моя… Так уж вышло, извините, – с преувеличенной скромностью объявил он, ударил по струнам и резко вскинул голову, приготовившись петь.
– Ну, что я говорила? Я этого Фишкина насквозь вижу! – возмущенно воскликнула Лу.
Сегодня она явно была не в духе.
– Чего ты к нему привязалась? Пусть поет себе, тем более парень сам музыку сочинил! – не выдержала сидевшая до этого молча Ира Наумлинская.
– Уж конечно, так я и поверила! Небось стырил у кого-нибудь, – никак не могла угомониться Лу.
Фишкин был давним ее поклонником, практически с первого класса, правда Лу никогда не давала ему надежды. Да Вадим и не стремился добиться взаимности, он просто тихо обожал ее издали, что, впрочем, не помешало ему закрутить роман с Каркушей после того, как ее фотографию напечатали на обложке журнала "Крутая девчонка". Лу была уверена, что Фишкиным движет что угодно, но только не искренние чувства к Каркуше, но все-таки их отношения, демонстрируемые всему классу, оставили в ее душе неприятный осадок.
Тем временем Фишкин тряхнул своими роскошными густыми волосами, доходившими до плеч, и запел красивым, чистым голосом:
Гой, ты Русь моя родная,
Хаты – в ризах образа…
Зал притих. Зоя, завороженная каким-то особенным, чарующим тембром его голоса, не в силах пошевелиться или сказать что-нибудь, не отрываясь, смотрела на Фишкина. Ее большие серые глаза с загнутыми кверху густыми ресницами стали еще огромнее, в них выступили слезы. Почему она вот-вот заплачет, Зоя и сама толком не понимала, да и не хотелось ей размышлять над этим. Вообще, что с ней происходит? Почему она готова всю жизнь вот так сидеть и не отрывать взгляда от его лица, от его изящных рук, легко порхающих по струнам гитары? Почему она мечтает только об одном: слышать его голос каждое мгновение своей жизни?
– Эй, подруга! Ты чего это, а? На платок, а то глаза потекут! – всполошилась Каркуша, сидевшая напротив Зои и заметившая перемены в ее облике.
– Да нет, все в порядке… Просто пламя колышется, и у меня глаза стали слезиться…У меня всегда так бывает, когда долго на свечу смотрю, – мгновенно нашлась Зоя.
Она с ужасом подумала, что кто-нибудь может догадаться об истинной причине ее слез.
Фишкин уже сел на место, провожаемый дружными аплодисментами и восторженными возгласами, а Зоя никак не могла выйти из странного оцепенения. Ей было комфортно и радостно, она ощущала себя безумно счастливой, и в то же время ей почему-то стало жалко всех собравшихся в этом зале, включая себя саму. Жалко до боли в сердце, и захотелось вдруг разреветься, как в детстве, не сдерживая себя, взахлеб, и чтобы размазывать кулаками по щекам слезы.
– Зоя, может, тебе пора выступить? – толкнула ее в бок рассудительная Люся. – А то, смотри, Люстра на тебя зубы точит из-за кота, так ты хоть сейчас попробуй хорошую оценку заработать, в любом случае не вредно ведь!
– Ну-у да… Ты вообще-то права, наверное…
– Да не наверное, а точно! Ты думаешь, Люстра такая добренькая, что простит сорванный урок? Тобой, между прочим, сорванный! Ты у нее в "черном списке"! Впрочем, я тебя не уговариваю, дело твое.
– Да уж, Люстра и доброта – вещи несовместимые, – поддакнула Лу.
Обреченно вздохнув, Зоя собрала все свое мужество и неуверенно поднялась из-за стола.
"Что я делаю? Сейчас он увидит меня во всей красе – красную, заикающуюся от волнения – и будет снисходительно усмехаться моему жалкому виду".
Эта печальная мысль пронеслась в голове у Зои, пока Люстра в очередной раз призывала ребят к порядку.
Зоя вопросительно посмотрела на Люстру и уже открыла рот, чтобы скорее выпалить скороговоркой то, что она приготовила, но вдруг совершенно неожиданно для себя звенящим от волнения, но твердым голосом начала декламировать совсем другое:
Не исчезай на тысячу лет,
Не исчезай на какие-то полчаса…
Вернешься Ты через тысячу лет,
Но все горит Твоя свеча,
Не исчезай из жизни моей,
Не исчезай сгоряча или невзначай,
Исчезнут все,
Только Ты не из их числа,
Будь из всех исключением,
Не исчезай.
Зоя отчаянно выкрикивала в полумрак зала эти строки, и ей казалось, будто она сама их написала. Скорее, скорее, пока хватает решимости выплеснуть все то, что она не в силах удержать в себе, что рвется наружу из восторженной души! Мысленно она еще видела Вадима на сцене, его голос еще звучал в ушах, и сейчас Зоя обращалась к нему, вернее, к тому месту, где он стоял пять минут назад.
"Хорошо еще, хватило ума на него не смотреть… А как хотелось хоть разочек взглянуть, хотя бы украдкой! Боже мой, руки трясутся, сердце колотится… Безумие какое-то!" – мысленно казнила себя Зоя, с невероятным облегчением усаживаясь на место.
Вообще-то хорошо, что у Зои хватило ума не смотреть на Фишкина, потому что если бы она бросила взгляд в его сторону, то очень огорчилась бы. Похоже, Фишка не слышал ни одного слова из Зоиного выступления. В это время он бурно обсуждал с Кузьминым достоинства и недостатки новенькой "Моторолы", которой тот решил похвастаться перед одноклассниками.
3
– Что это ты, Зоенька, последние дни рассеянная какая-то? Посмотри, ты Чаку в миску макароны положила! Он их разве ест? – Татьяна Ивановна стояла на пороге кухни и внимательно разглядывала внучку.
Вернувшись от сестры, она с удовлетворением убедилась, что Зоя на самом деле самостоятельный, взрослый человек. Только… Вот уже несколько дней на лице внучки частенько появлялось мечтательное и вместе с тем печальное выражение. Будто мысли ее витают где-то далеко-далеко, в каких-то иных мирах и возвращаться к действительности в ближайшем будущем не собираются. Впрочем, так ведь оно и было.
Возвращаясь домой после того самого вечера поэзии, Зоя уже точно знала, что она любит Вадима. То, о чем она читала в романах, теперь происходило с ней самой и наполняло ее однообразную жизнь новым счастливым содержанием.
Любовь всегда была для Зои чем-то абсолютным и незыблемым, так уж она была воспитана, вернее, она так сама себя воспитала, с детства зачитываясь любовными романами.
Теперь по утрам, собираясь в школу, Зоя подолгу стояла перед бабушкиным трюмо пятидесятых годов прошлого века. Придирчиво разглядывая себя в зеркало, она поворачивала боковые створки так и этак, стараясь увидеть одновременно и свой профиль, и затылок. Ничего привлекательного, по ее мнению, она там не находила и очень комплексовала по этому поводу.
"Ну почему я такая некрасивая? – чуть не плача, думала девушка – Что это за нос с дурацкой горбинкой? А волосы? Какие-то перья торчат в разные стороны, даже стрижка не спасает! Еще и родинка на щеке… Одни глаза ничего, большие и ресницы загнуты кверху. Хотя ресницы могли бы быть и погуще. Ну, и зачем ему смотреть на такую "красавицу", что он увидит? Жалкую серую мышь! А он… он необыкновенный, ни на кого не похожий, самый-самый лучший! И я так его люблю и всегда буду любить, а он даже не подозревает об этом. И никогда, никогда не узнает…"
Доведя себя до состояния полной безнадеги, Зоя с тяжелым сердцем отправлялась в школу. Она отчаянно завидовала Лу, ее эффектной экзотической внешности, ее умению независимо и как бы свысока обращаться с мальчиками. Инстинктивно Зоя старалась держаться поближе к красавице Лу. Ей нравилось наблюдать за ней: как та разговаривает, смеется, как сердится, нахмурив брови, – все в ней вызывало у Зои восхищение. Ей безумно хотелось быть такой, как Лу, – уверенной в себе, без комплексов по поводу внешности, независимой и решительной.
– Зоя, тебя к телефону! – донесся из прихожей бабушкин голос.
Девушка удивилась: кто бы это в половине десятого?
Держа в руке чашку с горячим чаем и прихлебывая из нее, Зоя прижала трубку к уху:
– Алло… Кто это?
– Привет! Это Вадим…
Сердце ухнуло куда-то вниз, Зоя едва не выронила из рук чашку, а на том конце провода между тем продолжали как ни в чем не бывало:
– Я, собственно, вот по какому вопросу… У тебя, случайно, нет какой-нибудь книжонки про Норвегию? Или там про Швецию? Ну, про любую скандинавскую страну, короче.
– Кажется, что-то такое должно быть… – Зоя судорожно соображала. – А зачем тебе?
– Да по географии реферат надо сварганить про быт и обычаи скандинавских стран! У меня там пропусков многовато, вот хочу исправить положение. Я уже почти всех обзвонил, везде облом…
– Да-да, я поищу обязательно и принесу в понедельник в школу. Хорошо?
– Не, не годится, – решительно возразил Вадим. – Мне завтра нужно. Хочу в выходной этим заняться, а то на неделе некогда будет.
– Но… как же быть? – спросила Зоя, слушая гулкие удары собственного сердца, оно вот-вот норовило выскочить наружу.
– Да очень просто, – последовал незамедлительный ответ. – Давай я к тебе забегу завтра с утречка и возьму книжку. О’кей? Адрес-то продиктуешь?
Зоя не верила своим ушам и своему счастью. Это что же получается? Всего через несколько часов она распахнет дверь, и ее любимый, единственный, самый дорогой на свете человек будет ходить по ее квартире, сидеть в ее кресле, рассматривать ее книги на полках, пить чай с пирожными? И она сможет вот так запросто болтать с ним о пустяках, а может быть, и о серьезных вещах, кто знает? А может, с этого нечаянного визита начнутся у них с Вадимом какие-то отношения, и она, пусть не сразу, конечно, но когда-нибудь все-таки сможет открыться перед ним, рассказать о своей любви? Все это казалось ей нереальным, сказочным сном, чем-то таким, чего в жизни просто не может произойти ни при каких обстоятельствах… В ее жизни, во всяком случае, точно.
Недавно Зоя, прочитав очередной любовный роман, спросила бабушку:
– Ба, а почему не принято девушке первой признаваться в любви своему парню? Ведь это несправедливо, ты как считаешь?
– Ну как тебе сказать, Зоенька… Нередко первая любовь бывает невзаимной… А в таком случае, сама понимаешь, девушка ничего, кроме унижения, а часто и насмешки взамен на свои чувства не получает.
– Я так не думаю, – возразила тогда Зоя. – Разве любовь – это унижение? Разве любить стыдно? Что-то ты, бабуля, недопонимаешь, прости.
И вот теперь, после неожиданного звонка Вадима, уже лежа в постели, Зоя представляла, какими словами она расскажет Вадиму о своей бесконечной, невыразимой любви.
"Он же совсем другой, необыкновенный, я уверена, он все поймет! По-другому просто и быть не может! – думала Зоя, растроганная собственными иллюзиями. – А что, если книжки только предлог? Что, если Вадим сам ищет встречи со мной? И неважно, что в школе он ведет себя так, будто у меня на голове шапка-невидимка!"
Разбушевавшаяся фантазия уносила девушку все дальше и дальше от реальности.
Проснувшись на следующее утро в прекраснейшем настроении, Зоя с особой тщательностью оделась и причесалась, дольше обычного вертясь перед зеркалом. После придирчивого изучения своего гардероба она остановилась на бежевых расклешенных брюках и черном блузоне с открытым воротом из красивой переливающейся ткани. Зоя была уверена, что черный цвет ей к лицу, и это в самом деле было так.
– Куда это ты нарядилась с утра пораньше? – удивилась бабушка.
Глаза у внучки блестели, а на щеках играл румянец, что являлось верным признаком сильного волнения.
– Ба, ко мне должны прийти, скоро уже, наверное… У нас есть что-нибудь к чаю? Только уж не печенье твое овсяное, понимаешь? Ну, тортик там или рулет с кремом, а?
– Да нет ничего такого… Что ж ты не предупредила заранее, я бы хоть пирожков с яблоками напекла!
– Бабулечка, миленькая, ну, пожалуйста, сходи в магазин, купи что-нибудь вкусненькое! – запричитала Зоя, нервно поглядывая на круглые настенные часы, висевшие над обеденным столом.
Ни о чем больше не спрашивая, Татьяна Ивановна взяла сумку и, накинув синюю джинсовую куртку с капюшоном, вышла из квартиры.
– Так, что еще? Немного духов не помешает… Может, туфли на каблуке надеть? Нет, слишком парадно, ладно, пусть тапочки остаются, я все же дома… Так, чайник поставить, чтобы сразу был горячий… – бормотала Зоя, суетливо носясь по квартире. Нервы ее были взвинчены до предела, глаза горели лихорадочным блеском. – Ой! Я же книжку забыла поискать, вот растяпа! Так, на полках ее нет, в секретере тоже нет. Где же она может быть? Ага, вот она, в тумбочке, вместе со словарями и атласами.
Зоя присела на корточки и извлекла из-под тяжелого толкового словаря небольшую книгу в темно-зеленом твердом переплете, которая принадлежала ее маме. На обложке был изображен горный пейзаж, а над ним крупными темно-синими буквами написано: "В стране странностей".
Звонок прозвучал так резко и неожиданно, что Зоя вздрогнула: так всегда – даже если очень ждешь звонка, он все равно застает врасплох.
Бросив еще раз пристальный взгляд в бабушкино трюмо, она распахнула дверь. Так и есть, на пороге стояла мечта всей ее жизни – Вадик Фишкин собственной персоной.
– Привет! Ну что, нашла книжку?
– Нашла… ты проходи… Хочешь, я тебе свою комнату покажу? – бодро воскликнула Зоя, чутко уловив, что как только ее любимый получит желаемое, то немедленно испарится.
"Стесняется", – с нежностью подумала она, а вслух повторила:
– Проходи…
– Зачем? – искренне удивился Фишкин. – Я спешу. Меня внизу Колька Пустошкин из десятого "А" дожидается. Решили в кино махнуть, там клевый боевичок идет… Надо оттянуться после трудовой недели.
– Ты ж говорил, что сегодня над рефератом работать будешь, – кокетливо сощурилась Зоя.
– Да ладно, успеется, – отмахнулся Вадим. – Ну, давай тащи свой "источник знаний".
– А давай чаю попьем? Сейчас бабушка тортик принесет…
– Какой еще тортик? Слушай, запарила ты меня… Даешь книжку или как? – В голосе Вадима явно слышалось раздражение.
Зоя почувствовала, как нелепо прозвучало ее предложение, и немедленно залилась краской. "Вот дура, человек говорит, что спешит, а я со своим чаем лезу", – устыдилась она.
Больше поводов для удерживания Фишкина у нее не было. Секунду помедлив и ничего умного не придумав, Зоя с упавшим сердцем поплелась за книгой.
– На, держи… Можешь не торопиться, я ее уже много раз читала.