- А с часами-то как интересно вышло! - с жаром сказал Ява, и в глазах у него вспыхнул охотничий блеск. - Вот здорово! Прямо как преступника искать! Между прочим, очень важно, что мы знаем, где он живет. В тринадцатой квартире…
- Ужасно важно! - хмыкнул я. - Ты знаешь, сколько в Киеве тринадцатых квартир? Чтоб обойти их все, нам жизни не хватит.
- И все равно интересно… - не сдавался Ява. - И похоже как ловить воров. Только тут наоборот… Наоборот, понимаешь… Воры ловят потерпевшего, чтобы отдать ему то, что украли. Кино! Скажи?
- Будет теперь нам кино, увидишь, что нам тетка скажет. Она, наверно, уж голову потеряла от волнения…
…Тетка нам ничего не сказала. Она лежала молча на тахте с компрессом на голове. Нам сказал дядя… Он сказал:
- Если бы вы, шалопуты, были мои сыновья, я бы сейчас вам по одному месту так надавал, что вы в штаны бы завтра не влезли. А поскольку я не имею права этого делать, то прямо скажу: еще хоть раз такое повторится, я немедленно покупаю вам билеты и в тот же день отправляю в Васюковку. Из-за вас вдовцом оставаться не хочу. Тетка чуть не умерла от волнения. Вон видите, лежит с головной болью…
Мы стояли опустив голову и что-то лепетали про то, как были в кино, а потом катались на "чертовом колесе", а потом… были в гостях у одной знакомой девочки (Валька Малиновская, честное слово, вот и адрес… можете проверить!) и как нас там хорошо принимали, и угощали, и усадили смотреть телевизор, и не хотели отпускать, и… мы больше не будем!
Потом мы выпили одного чаю ("В гостях же во-о ка-ак наелись!") и голодные легли спать.
…Мы лежим и не можем заснуть.
На меня находит приступ запоздалого раскаяния. Совесть точит меня, как червь дерево.
- Ведь как все паршиво выходит! - с горечью шепчу я. - Хотим стать героями, а только и делаем, что врем да обманываем. И только за один день! Артиста обманули и, можно сказать, обокрали, милицию с ног сбили, трешку прокутили, тете наврали, дяде наврали, даже… милостыню приняли. Неужели для того, чтобы стать героем, нужно так много врать и столько нечестных поступков совершить? Если так, то весь этот героизм ничего не стоит! Какой-то брехуновский героизм. А настоящие герои - это прежде всего честные люди. Кармелюк, Довбуш, граф Монте-Кристо, капитан Немо, Катигорошко, Покрышкин… Никогда они не врали. А мы брехуны и жулики…
Ява вздыхает в знак согласия.
- Конечно, - говорит он. - Что-то мы совсем заврались и… вообще… давай больше не будем.
- Конечно, давай, - говорю, - только нужно что-то придумать, что нас бы сдерживало. Давай дадим клятву (может, даже кровью), что больше не будем врать. И условимся: если не можешь или не хочешь сказать правду, молчи; как бы ни выпытывали, как бы ни домогались - молчи, и все.
- Хорошо, - кивает Ява. - Только кровью мы уже клялись - это не помогает. Давай так: если все-таки соврал, не удержался, тогда… тогда другой дает ему три щелчка в лоб. Причем немедленно и где бы ни случилось: на улице, в школе, на уроке или даже в президиуме собрания. И не имеешь права увертываться или отбиваться. Ни в коем случае. Святой закон! За первое вранье - три щелчка, за второе - шесть, за третье - двенадцать, и так далее. Сила! И волю будем закалять… А это для героизма знаешь как нужно!
Ява обязательно должен придумать что-нибудь интересное. И на этот раз я подозревал, что не так ему щелчками от вранья вылечиться захотелось, как чтобы интересно было. Но я не стал спорить - лишь бы результат был хороший.
На этом и порешили.
И, чувствуя себя уже почти на сто процентов честными мы спокойно заснули.
Глава V. Ищем царя-незнакомца из тринадцатой квартиры. Встреча в театре. Величие и падение Явы Реня
Утро началось с неожиданности. Когда я проснулся, Ява был уже одет. Одеваюсь и вижу - он мне подмаргивает и головой кивает: идем, мол, есть кой-какой секрет. Пошел я за ним в санузел.
Прищурился на меня Ява подозрительно и шепчет!
- Ты чего утаил, что твой дядя в контрразведке работает? - и уже палец для щелчка сгибает.
Я вытаращил на него глаза!
- В какой контрразведке?
- В той самой, - говорит, - которая шпионов ловит.
- Тю! Ты уже совсем свихнулся на этих шпионах.
- Ничего не свихнулся, - говорит. - Думаешь, я дурак? Оружие выдают только милиционерам (раз!), пограничникам (два!) и контрразведчикам (три!). Это я точно знаю. А раз твой дядя не милиционер и не пограничник, значит, контрразведчик.
- Какое оружие? - не понял я.
- Пистолет! - отчеканил Ява.
- Да где ты видел?
- В ящике письменного стола - вон выдвинут немного.
- Да? А ну идем! - И теперь уже я палец для щелчка сгибаю - смотри же, если соврал!
Вышли мы из санузла, прошлись (как будто просто так) по комнатам. А потом к письменному столу. И взглядом в выдвинутый ящик - раз! Эге! Не соврал Ява! Пистолет! Настоящий! Тускло поблескивает вороненая сталь.
Аж сердце зашлось у меня в груди. Метнул я взгляд на дядю, который стоял на балконе - зарядку делал. И чуть погодя:
- Дядя Гриша! А что это у вас?
- Где? - Дядя шагнул в комнату и подошел ко мне.
- А вот в ящике.
- A-а… Пистолет.
- А зачем?
- Как - зачем? Стартовый пистолет. Спортивный. Не видел разве никогда?
Фу ты! Вот тебе и контрразведка! Дядя же мой, кроме того, что мастер на заводе "Большевик", еще и мастер спорта (легкой атлетикой когда-то увлекался, а теперь судья республиканской категории). И как я сразу не догадался, что это за пистолет! А в общем, честно говоря, я стартовых пистолетов близко никогда не видел и в руках не держал. И Ява, конечно, тоже. Вижу, краснеет Ява: стыдно ему, что он так сплоховал. И, чтобы скрыть смущение, спрашивает:
- А как же он стреляет?
- Очень просто. - Дядя вынул пистолет из ящика. - Дается команда… "На старт!" Потом… "Внимание!" А затем… - Дядя поднял пистолет над головой.
Ба-бах!.. Аж в ушах зазвенело! И в тот же миг:
"Ой!.." Трах-тарарах!.. - что-то шлепнулось и загремело в кухне. Мы кинулись туда. Посреди кухни сидела на полу тетя, а возле нее валялась разбитая макитра, в которой она терла мак на пирог. Не ожидая выстрела, тетя с перепугу рухнула на пол.
Вид у нее был такой комичный, что мы рассмеялись.
- Гри-ша! - укоризненно склонив голову набок, жалобно сказала тетя. - Ну как ребенок! Разве так можно! Я чуть не умерла…
- Кто ж виноват, что ты так пуглива, как заяц под голым кустом, - смеясь, сказал дядя.
- А он все же бахает будь здоров, кто хочешь испугается, - сказал я. Жалко мне стало тетю.
- С ним и шпионов ловить можно, - сказал Ява. - Бьет, как боевой!..
- Дядя Гриша, а можно стрельнуть? - осмелился я.
- Ну что ж… только… - Дядя показал глазами на тетю, которая уже поднялась и собирала черепки.
- А мы в спальне! - рванулся Ява.
- Ну давайте…
Но даже в спальне, перед тем как выстрелить, я громко крикнул:
- Тетя, на старт! Внимание!
И только потом нажал пальцами обеих рук на спусковой крючок (одной рукой не справишься - такой тугой!). Ох и бабахнуло! По-моему, еще сильней, чем у дяди.
По два раза стрельнули мы с Явой - больше дядя не разрешил ("Еще соседи сбегутся!").
Вся эта история с пистолетом немного меня развлекла. Но когда я вспомнил про часы, сердце мое опять защемило. Оно заскулило, как щенок в темной каморке. Как-то все будет? Найдем ли мы артиста? И что он нам скажет теперь?
За завтраком я сидел молчаливый и хмурый. Ява поглядывал на меня и все подмаргивал - пытался поддержать.
Вяло пережевывая яичницу с салом, я думал. Думал о том, что нужно как-то, никого не обманывая (ни в коем случае!), выскользнуть из дому, чтобы идти искать артиста.
А зачем врать? Поход в Театр юного зрителя у нас и так намечен. Только мы пойдем не через несколько дней, как собирались, а сегодня. И по дороге к Юному зрителю в другие театры заглянем и поищем нашего артиста. Спектакль начнется в двенадцать, а сейчас еще десяти нет, мы успеем.
Дядя не стал возражать, когда я сказал про театр, только о чем-то подумал и сказал:
- А может, и мне с вами? Как вы думаете?
Мы думали, что это совсем не нужно, что это испортит нам все дело. И я поспешил сказать:
- Да разве вам интересно? Там же все детское! Если бы я был взрослым…
Угадал дядя мои мысли или нет, я не знаю, но он почему-то улыбнулся:
- И то правда. Ступайте одни. Я пошутил. Но если снова где-нибудь потеряетесь, завтра же домой!
Дядя дал нам денег, мы надели новенькие, хрустящие рубашки, отглаженные штаны, блестящие, еще ни разу не надеванные ботинки и пошли.
Не знаю, как вы, но я, когда на мне все новое, чувствую себя, будто голый. Кажется, что все на тебя смотрят, и стыдно как-то, неловко, и хочется спрятаться от глаз людских. Кончается всегда тем, что я или потрусь рукавом о стенку, чтоб он не был таким новым, или пятно на штаны посажу, или ботинок носком в землю ткну, чтоб не так блестел. Тогда мне легче. Вот и сейчас, выйдя на лестницу, я сразу проехался локтем по перилам и сделал на рубашке грязную полосу. И только после этого мы вышли на улицу. Да все равно в новом было неудобно и неловко: ноги в ботинках, как в колодках, воротничок шею трет, что твой хомут, - чтобы повернуть голову, нужно всем телом поворачиваться. И почему это в театр нельзя ходить в обычной одежде? Туда ведь идут пьесы смотреть, а не для того, чтоб на тебя смотрели! Если б я стал большим начальником, то издал бы даже постановление, чтобы в новом в театр не пускали. Но не волнуйтесь, я начальником никогда не буду. Я буду летчиком…
Мы сели в троллейбус и поехали в Театр музкомедии на Красноармейскую улицу. Начали мы с него, так как мне почему-то казалось, что этот симпатичный круглолицый артист должен работать как раз в комедии (где же еще ему царя играть?!)
Зашли мы в вестибюль. Пусто. Тихо. Справа касса. Прямо во всю стену огромные двери. Поднялись мы по лестнице к этим дверям. Толкнули - не заперты. Заглянули - и там никого.
- Может, - говорю, - еще рано, еще не пришли?
- Хорошенькое рано! Десять часов! - говорит Ява. - Артисты, как и все люди, должны с утра на работу приходить. А как же! Ведь это служба…
- А почему же никого нет?
- А ты что, хочешь, чтоб они тебе тут у дверей толкались? Нет - значит, на сцене. Репетируют. Пошли!
Но только мы повернулись от дверей, как тут же нам навстречу молодая женщина в синем, похожем на милицейский кителе.
- Вам что, ребята?
Стали мы, растерялись. Как же его спрашивать? А женщина снова:
- Что такое, ребята?
И тут Ява возьми да и ляпни:
- Нам царя нужно.
- Какого царя? - удивленно подняла брови женщина.
- Такого круглолицего, с лысиной. - Это уж я добавил.
Женщина засмеялась:
- Вы немного опоздали, хлопчики. Царей уж пятьдесят лет не существует. Надо было раньше.
Ява осмелел:
- Ну что вы, тетя! Разве нам настоящего? Нам настоящие цари ни к чему. Нам артиста нужно, который царя играет. Разве не ясно?
- Он в тринадцатой квартире живет! - выпалил я.
- Теперь понятно, - сказала женщина. - Только нет у нас такого, который бы царя играл. Ведь в нашем репертуаре про царей сейчас ни одного спектакля нет. А почему вы именно у нас ищете этого артиста? Он сказал вам, что в нашем театре работает? Как его фамилия?
Мы с Явой переглянулись.
- Фамилию мы не знаем, - сказал я, - но знаем, что он играет царя.
- А где ж он этого царя играет? В каком театре?
- Не знаем…
- Вот тебе и раз! Приснился вам, что ли, этот артист? А откуда вы узнали, что он царя играет?
- Он сам сказал.
- Так вы с ним знакомы?
- Да немного… - неуверенно сказал я и взглянул на Яву: что ж это он молчит? То во всех разговорах всегда впереди, а тут замолк, как в рот воды набрал.
- Да как же это вы знакомы, что ни фамилии не знаете, ни в каком театре работает, - допытывалась женщина.
- Да вот так… не успели расспросить.
- А зачем вы его теперь ищете?
- Да нужно… Об одном деле поговорить…
- О творческом? - усмехнулась женщина.
- Угу…
И только я успел это сказать, как вдруг - бац! бац!.. Из глаз моих аж искры посыпались. Даже в затылке защемило. И будто не по голове, а по кавуну - такой звук гулкий.
Женщина от неожиданности так руками и всплеснула:
- Ты что его бьешь?! Это что за хулиганство! Ни с того ни с сего…
Что она еще там выкрикивала, я не слышал - мы были уже на улице. Голова моя гудела, на глазах закипали слезы.
Так вот почему Ява молчал - боялся соврать сам и ждал, пока я не совру. Но разве я всерьез врал? Я ведь только сказал "угу" на ее шутливый вопрос. Это можно было понять тоже как шутку. Уж и пошутить нельзя! Если так придираться, то до самой старости шишки на лбу носить будешь.
- Ты что, обиделся? - услышал я за собой голос Явы. - Ведь мы же договорились, - продолжал он невинным тоном. - Никто не виноват…
Я молчал.
- Ты не имеешь права обижаться. Это не честно. Зачем тогда было договариваться?
Он еще мне и выговаривал! Конечно, обижаться глупо, раз договорились, но когда вас при всем честном народе бьют по лбу, а вы не имеете права даже сдачи дать, то вряд ли вы будете хохотать после этого. Вряд ли запоете от удовольствия.
- Ну что ты… - не унимался Ява. - А если я совру, ты дашь мне в лоб, я и глазом не сморгну, вот увидишь.
Все это было так, но до самого Оперного театра я молчал. И только на площади у театра, потирая лоб, сказал:
- Нужно как-то иначе узнавать. Похитрее. Сперва этот самый… репертуар смотреть. А то сразу - ляп! - дайте нам царя. А люди ничего такого не ставят.
- Конечно, конечно, - охотно согласился Ява, обрадованный, что я нарушил молчание. Договорились рассказывать все, как есть: что нам нужно возвратить артисту одну вещь, которую он случайно, когда купался на Днепре, оставил нам (а какую, можно не говорить: мол, секрет; ведь про часы говорить страшно).
В опере с царями было намного лучше, чем в Музкомедии. И в "Борисе Годунове" царь, и в "Сказке о царе Салтане", и в "Декабристах", и в "Снегурочке". Я очень обрадовался, когда узнал об этом, и уж был уверен, что среди этих-то царей мы обязательно найдем своего круглолицего, с лысиной. Но как дошло до дела, то все цари оказались неподходящими. Не те цари! Ни одного с лысиной… Все с волосами и даже с кудрями. Все высокие, рослые. Это нам билетерша сказала. И даже показала их всех. Там в фойе висят их портреты. "Нашего" среди них не оказалось. Невеселыми вышли мы из Оперного.
- Ничего, - с напускной бодростью сказал Ява. - Я был уверен, что в Опере нет. Оперные артисты голос берегут, боятся застудить. Ни один певец не станет тебе купаться в реке. Купаются только драматические артисты.
Мы спустились по улице Ленина к Театру русской драмы имени Леси Украинки. Но и там (а после этого и в Театре имени Франко) нас ожидало полное разочарование - ни одного спектакля про царя.
Оставался последний киевский театр, Театр юного зрителя.
Мы поднимались от Театра имени Франко по лестнице мимо необычного дома на улице Орджоникидзе. Он сплошь облеплен странными фигурами: тут и слоны, и змеи, и диковинные птицы, и какие-то совсем непонятные твари и чудища… В другой раз я бы разиня рот глазел на этот дом, ведь другого такого нет нигде в мире. А теперь я равнодушно проходил мимо и даже не смотрел! Ничего меня не радовало. И в душе моей было так мрачно и мерзко, что все эти страшилища, если бы вдруг ожили и заглянули туда, сами бы перепугались.
- Не горюй, - утешал меня Ява. - Ну конечно же, он из Юного зрителя. Вот увидишь! Играет царя в какой-нибудь сказке для малышей. Он, наверно, комик. По-моему, мы его даже видели как-то по телевизору. Тот самый, помнишь, который споткнулся на пороге и - бряк! Гы-гы-ы…
Ява пытался развеселить меня. Всю дорогу до Театра юного зрителя он старался что-нибудь выдумать. Но я не поддавался.
Мы вошли в театр и будто в школу на большую перемену попали: шум, суета, беготня. И все почему-то малыши - даже без пионерских галстуков еще. Подошли мы к кассе. Оказывается, пойдет спектакль для младших школьников. Пьеса-сказка.
- Про царя? - тут же спросил я.
- Нет, про Красную Шапочку, - ответила кассирша.
Скривились мы, да что поделаешь, не идти же домой, тем более что нужно в фойе артистов посмотреть.
- Что ж, придется идти на "Красную Шапочку", - сказал Ява.
Взяли мы билеты. Пошли. Расталкивая малышей, ходим по фойе, разглядываем портреты. И к каждому я подхожу с трепетом, со страхом. Последний ведь театр, последние надежды.
Пересмотрели мы все портреты, и упало, покатилось мое сердце… Нет нашего артиста. Нет, да и только. Что ж теперь делать? Где его искать? Значит, не артист он. Но ведь он же сам сказал, что артист. И про царя говорил… Как же так?!
- Погоди, не горюй, - подбадривает меня Ява. - Может, просто его портрет не поместили. Помнишь, как Гриша Гонобобель на школьную Доску почета не попал, потому что, когда фотографировали, его как раз пчела укусила, и мордяка была, как тыква. Может, и у этого что-нибудь такое…
- Ну да! - машу я рукой, а самому так хочется, чтоб это было правдой, так хочется…
- Ой, хлопцы, здравствуйте! - слышим вдруг. Оборачиваемся на голос и видим - в белом платьице, с большим бантом-бабочкой стоит… Валька и держит за руку первоклассника в синей форме.
- Я вас сразу узнала! - радостно стрекочет Валька. - Вы давно в Киеве? С экскурсией или так? Со всем классом приехали или одни?
Я молчу… Это его знакомая, пусть он и говорит. Но Ява тоже молчит. Вы бы посмотрели на Яву! Он сперва побледнел, потом покраснел, потом опять побледнел, потом начал покрываться какими-то пятнами. Такого вида у него не было даже тогда, когда в прошлом году он провалился в старый колодец.
А Валька не унималась:
- Вы надолго приехали? А браконьеров своих вы поймали тогда? Обещали ведь написать… Может, адрес потеряли? А? Да что ж вы молчите? Не хотите со мной разговаривать?
Наконец Ява овладел собой и открыл рот. И оттуда вылетели слова:
- А чего… Мы ничего… Мы наоборот…
Не скажу, чтоб это было очень красноречиво, но я не стал встревать в их беседу. Пускай балакают!