- Безобразие, понимаете… - ругнулся он в последний раз, соскочил со стола и порывисто обнял и поцеловал Максима Валерьяновича: - Здрасте, дорогой! Вот ругался с этими… как их… с вещунами погоды…
- Синоптики? - усмехнулся Максим Валерьянович.
- Во-во!.. Синоптиками… Оракулы чертовы, понимаете… - Он погрозил пальцем телефону. - Не можете, так хоть голову не морочьте! У меня, понимаете, Юлю послезавтра "Ленфильм" забирает. Уж билет на самолет есть, а я еще натуру не снял из-за них… из-за этих вот, понимаете, осадков… Придется сегодня снова снимать в павильоне… Все уже там… Бежим… Быстренько…
- Да вот тут у хлопцев одно дело… - начал было Максим Валерьянович, но "Поцелуйте меня, друзья!" очень вежливо перебил его:
- Простите, дорогой… потом… потом! - Он умоляюще приложил руку к груди и склонил голову. - После съемки… Все дела после съемки… Самое неотложное дело сейчас - съемка… Быстренько на площадку… На площадку! И вы тоже… Я вас приглашаю, дорогие мои, - повернулся он к нам. - Только, конечно, чтоб тихо, понимаете, чтоб… не то, понимаете…
Максим Валерьянович весело глянул на нас:
- А что? Идемте… Вы же на съемках, наверно, еще не бывали? Так вам будет интересно… Хотите?
Конечно, мы сразу согласились. А Валька не сдержалась и даже подскочила, хлопнув в ладоши: "Ой, как здорово!" Ява гордо посмотрел на нее: как-никак, а это благодаря нам она попала на киностудию, да еще и на съемки, а то, хоть и живет в Киеве, съемок сроду не видала.
И снова пошли мы длинным коридором.
Я шел и думал: "И что это за синоптики, которые не могут самый обычный дождь угадать! У нас на селе каждая бабуля за три дня вперед вам дождь предскажет. Примет же верных сколько хочешь. И по тому, как ветер крутит - на порог или с порога. И как куры себя ведут. И как солнце садится… А иногда деревья подсказывают… Завели бы себе на метеостанции кур - и хлопот бы не знали! Не срывали бы тогда киносъемок!"
Тут мы спустились вниз и очутились будто в гигантском цехе какого-то завода. Потолок вверху почти не видно… И мы все сразу какие-то маленькие-маленькие стали… Идем, идем, идем - и конца нет.
Навстречу нам семенил, цокая по цементному полу, какой-то худенький лысый человечек. Еще издали он замахал руками и закричал:
- Привет, Витя!
- Здравствуй, Женя! - воскликнул "Поцелуйте меня, друзья!".
А когда мы приблизились, престарелый Витя обнял престарелого Женю, и они расцеловались. Потом он поцеловал Максима Валерьяновича. Я уже боялся, что он и нас начнет целовать, но тот лишь помахал нам рукой и сказал:
- Привет, старики!
Мы невольно усмехнулись: пожилой человек, который уже наверняка имеет внуков, у него - Витя, а мы - старики… Все наоборот!
Сам Женя был, должно быть, еще старше Вити, и не только потому, что вокруг его лысины, как камыш вокруг озера, торчали вихры седых волос (у Вити ни одной седой волосинки!). Все лицо Жени было в больших морщинах - как печеное яблоко. Но это были какие-то очень интересные морщины. Они все будто лучились от глаз. И потому лицо его все время сияло и смеялось. А черные с искоркой глаза бегали, как мышата.
Короче говоря, он был очень симпатичным.
Я заметил, что он, когда еще бежал нам навстречу, взглядом нацелился почему-то на нас с Явой. И когда целовался с Витей и Максимом Валерьяновичем, тоже не сводил взгляда с нас. А как только поздоровался, сразу же накинулся на Витю, кивая в нашу сторону:
- Кто это? Чьи они?
Витя пожал плечами и посмотрел на Максима Валерьяновича.
- Мои, - заулыбался Максим Валерьянович.
- Они у тебя снимаются? - снова накинулся Женя на Витю.
Тот отрицательно покачал головой.
- Так чего же ты молчишь! - выпалил Женя. - Они же мне вот так, - он провел себе ладонью по шее, - нужны! Это ж такой типаж! У меня же завтра массовка. Я мечтал о таких хлопцах! Старики, я вас очень прошу! - Он приложил руку к груди. - Я вас просто умоляю! Я пришлю за вами машину! Завтра… в двенадцать часов… на съемку… сюда в студию… Я договорюсь с вашими отцами… Всего на один день… Где вы живете? - Он уже вынул из кармана блокнот. - Если сможете, приводите еще одного-двух мальчиков… - говорил он, записывая адрес. - В половине двенадцатого за вами приедет мой ассистент… Договорились… Прекрасно, прекрасно… Привет! До завтра.
И только когда он отбежал, я наконец взял в толк, что нас - меня и Яву - пригласили сниматься в фильме, что завтра, буквально завтра, мы станем киноартистами и наши мордахи увидит весь Советский Союз, а может, даже и весь мир, что, короче говоря, как в сказке сбывается то, о чем мы могли только мечтать… Ой! Бугуль-буль-буль! Что-то радостно забулькало, загудело и засвистело у меня внутри - так гудит и свистит самовар, закипая… Еще немного - и у меня из носа пойдет пар от бурлящей радости… Я глядел на Яву - такого радостно-глуповатого лица я еще не видел ни разу…
- Ну вот! Я вас поздравляю! - весело сказал Максим Валерьянович. - Оказывается, режиссеру Евгению Михайловичу вы были до зарезу нужны. И завтра уже будете сниматься… Кино, братцы, великая вещь!
- Важнейшее из искусств! - с гордостью сказал Ява.
- Я так рада за вас!.. - тонким, дрожащим голосом сказала Валька. Она завидовала, она безумно завидовала нам. Никогда, должно быть, она не жалела так, как сегодня, что она - не мальчишка.
- Ничего, в другой раз будут нужны девчата… Вот увидишь! - сказал я тоном, каким говорят с маленькими детьми или с больными. Я был великодушный. В душе моей порхали бабочки…
Мы свернули влево в маленькую дверь и очутились в огромном темном зале. Мы долго петляли почти наугад среди каких-то перегородок и сооружений, спотыкаясь о толстые резиновые кабели. Наконец вышли на ярко освещенную площадку… Ух ты! На площадке стоял самолет!.. То есть не весь самолет, а часть самолета. Передний салон разрезанного вдоль "ТУ-104"… Но все, как в настоящем самолете: и кресла, и иллюминаторы, и все-все (я ведь летал, знаю). Съемка еще не началась, и пассажиры, и стюардесса, и пилоты спокойно прохаживались вдоль площадки. Возле огромных прожекторов на подставках суетились люди в спецовках. А по рельсам, что тянулись вдоль самолета, парень в клетчатой рубашке медленно двигал тележку, на которой стоял киноаппарат. К аппарату припал мужчина в черном халате.
- Выключить четвертый! - крикнул он, как раз когда мы подходили.
Что-то щелкнуло, и один из прожекторов, что стоял наверху на каком-то мостике, погас…
Ох как тут интересно! Да еще и самолет! (Как будто на студии знали, что я будущий летчик.) И меня охватила волна бурной радости… Все здесь было таким необычным и праздничным, что чувствовали мы себя прямо как на собственных именинах, когда гости уже собрались и садятся за стол. Я не мог устоять на месте от мысли, что сейчас начнется самое интересное - киносъемка.
- Где Вася? - сквозь зубы процедил "Поцелуйте меня, друзья!". - Снова опаздывает?.. Ну что ж, сядем и будем его дожидаться. - Он резко опустился на стул, уперся руками в колени и замер с каменным лицом.
Но не прошло и минуты, как на площадку выбежал из темноты запыхавшийся молодой человек в форме летчика:
- Виктор Васильевич, извините! Извините! Часы… стали… Я не виноват… Забыл завести…
"А мои? - вдруг подумал я. - Я ведь тоже не заводил. А надо регулярно заводить… Отец вон каждый день заводит. А то еще сломаются… Нужно завести…"
Я сунул руку в карман…
Мне показалось, что огромный прожектор падает на меня… Я пошатнулся…
Часов в кармане не было!..
Глава X. Где часы? Мы идем в логово врага
- Сейчас начнется! Сейчас начнется! - взволнованно говорит Ява. - А тот длинный, в фуражке, - вылитый Филиппов… Скажи!
- Ява… - говорю я мертвым и каким-то далеким-далеким, будто с другой планеты, голосом.
- А может, это настоящий Филиппов… Вот было бы здорово познакомиться!.. Подойти и сказать: "Здрасте, а мы завтра тоже снимаемся… хотим посоветоваться".
- Ява!
- Хлопцы от зависти так и лопнут! - захлебывается Ява. - Вот выпало счастье-то! Вот выпало…
- Ява…
- Я ж тебе говорил, что мы будем артистами… А ты - "летчиком, летчиком"… Как попугай…
Я хватаю его за руку и силой тащу в темноту за перегородку.
- Что такое? - пытается вырваться он.
- Часы…
- А?
- Нету…
- Что?
- Часов нету…
- А где?
- Да были в… кармане. И… и… нету. - Я вывернул карман, хотя в темноте он все равно бы ничего не увидел.
Ява молчит, пораженный.
- А сейчас после съемок найдут хозяина и… - в отчаянии говорю я.
- Это во время драки! Точно! Когда вы по земле катались, они и выпали!.. Идем! Мы еще успеем, пока съемки будут…
Я крикнул Вальку.
Он проскользнул между людьми к Вальке, зашептал ей на ухо. Она рот бубликом: "Ох!" - и вмиг они оба уже были возле меня. Мы начали осторожно, чтоб не привлекать внимания, пробираться к выходу. На съемочной площадке царила такая суматоха, что было не до нас. Только какая-то дородная женщина в белом халате заметила наши маневры. Но она поняла их по-своему. Наклонившись к нам, она тихо сказала:
- Вторая дверь налево - женская… Третья - мужская.
Мы смутились, но объяснять ничего не стали.
…Никогда в жизни я так не спешил. Казалось, что я раздвоился: первое "Я" рвалось вперед, а второе "Я" никак не могло угнаться за первым.
В метро по эскалатору вниз мы катились горохом, несмотря на громкое предостережение радиотети: "Бежать по эскалатору запрещается!" А потом на "Арсенальной" - вверх, аж сердце из груди выскакивало.
И на двадцатом троллейбусе хотелось выпрыгнуть и опередить его: так он, казалось, медленно идет…
А по горе мимо церкви Рождества Богородицы бежали так, что пятки касались затылка.
Наконец… Вот оно… Вот это проклятое место!.. Все трое мы кинулись на колени и начали ползать на четвереньках. Колючая дереза царапала щеки, лезла в глаза, запутывалась в волосах… Часов не было… Вы можете смеяться, но я даже водил над землей ухом, надеясь услышать тиканье (так саперы водят миноискателем). Тиканья не было. Мне только показалось, что я слышу, как тяжко бьется подо мной гигантское сердце земли. Это глухо билось у меня в груди мое собственное сердце.
- Вот тут ты ему дал подножку… - бормотал, ползая, Ява. - Вот тут вы катились… Здесь ты сидел на нем… Вот тут тебя с него стащили…
Я вдруг сел на землю, почувствовав, как все тело мое стало бессильным и вялым.
- Ява, - тихо сказал я, - они вытащили их из кармана. Когда стаскивали меня за штаны… Точно… Я даже почувствовал тогда чью-то руку в кармане. Но я ничего такого тогда не подумал…
Ява и Валька тоже сели на землю. Мы сидели и молча переглядывались… Час от часу не легче! Если до сегодняшнего дня я был, как говорится, условным вором (так как часов все-таки не крал, хотел вернуть и, главное, мог вернуть), то теперь все было намного сложнее - я не мог вернуть часы. Вот ведь: крал не крал, а из-за меня часов не стало, и по всем законам я за них отвечаю! По всем законам я - вор!
- Идем к Будке! - вскочила с земли Валька.
Я безнадежно вздохнул и с горьким сожалением посмотрел на нее: и что она говорит? Ну мы пойдем, ну мы скажем: "Отдай!", а он только хмыкнет насмешливо: "Знать ничего не знаю!" Поди докажи, что они взяли! Она хочет, чтобы мой заклятый враг, с которым я сегодня так дрался и которого я, по совести сказать, победил, был ко мне добрым и отзывчивым. Вот чудна́я!
- Идем к Будке! - твердо повторила Валька. - Если не хотите, я одна пойду!
- Да что там одна… - буркнул Ява, поднимаясь и бросая взгляд в мою сторону: - Идем…
- А-а… - безнадежно махнул я рукой, но тоже поднялся (еще, чего доброго, подумают, что я боюсь!).
Мы шли по тропке гуськом: впереди Валька (она больше всех верила в успех дела), потом Ява (он старался верить - ради Вальки), а за ним уже я (который совсем не верил).
Мы шли в логово врага… Я чувствовал себя разведчиком, которого забрасывают в немецко-фашистский тыл. Я не боялся, нет, просто не очень хотелось зря получать оплеухи.
- А где он сейчас? Ты знаешь? - спросил Ява у Вальки.
- Наверно, за сараями - там у них штаб… Или на площадке - в футбол играют… Или дома. Я знаю, где он живет, - уверенно сказала Валька.
В "штабе" за сараями ни одного "воина" не было… На площадке тоже.
- Пошли домой к нему! Скажем матери, что мы в милицию заявим, и вообще… За это и в колонию отправить могут! - с жаром сказала Валька.
- Вон он! - воскликнул вдруг Ява.
Из парадного, где жила Валька, вышел Будка. Мы кинулись к нему. А тот и не думал бежать. Мне даже показалось, что, когда он нас увидел, глаза его радостно вспыхнули.
- Где часы? - подскочила к нему Валька.
- Во-первых, где ваше "здрасте"? - с ехидной усмешечкой сказал Будка, - Какие вы невежливые, невоспитанные… Неужели вас мама не учила, как нужно себя вести?
- Ты нам зубы не заговаривай! Где часы? - выставив нижнюю челюсть, грозно сказал Ява.
- Ой, как страшно! Я начну заикаться! Не нужно меня пугать! - издевался Будка.
- Где часы?! - зло повторил Ява.
- Да о каких часах, простите, идет речь? - невинно захлопал глазами Будка.
- О тех самых, которые вы вытащили у него из кармана! - крикнула Валька, ткнув пальцем в мою сторону.
- Позолоченные? С черным циферблатом? Марки "Салют"?
- Так! Так! Так! - воскликнул я радостно.
- Не видал, - вздохнул Будка и сокрушенно покачал головой.
- Ах ты… гад! - крикнула Валька.
- Не кричите на меня… я нервный. На меня даже мама в детстве не кричала.
"Так я и знал! Ну что с него возьмешь?"
- Отдай часы, а то… - Я запнулся, так как сам не знал, что же теперь делать.
- Ах, вы хотите, чтобы вам их принесли на блюдечке с голубой каемкой? А ключ от квартиры вам не нужен? Где деньги лежат…
Он, должно быть, начитался "Золотого теленка" Ильфа и Петрова и корчил из себя Остапа Бендера.
- Ну ничего! - прошипела Валька. - Не хочешь по-хорошему, мы пойдем к твоей матери… В милицию пойдем… Всюду!.. Раз ты вор… крадешь… пусть тебя в колонию возьмут! Идем! - кивнула она нам.
- Ах какая ты быстрая! Вор… милиция… колония… Ха! Докажи, что мы у вас что-то брали! Докажи!
- Докажу!
- Ничего ты не докажешь… А вот если б вы не были такими дошлыми, я, может, вам и помог бы… Ведь может оказаться, что я кое-что знаю…
- Что? Что? Что ты знаешь? - спросили мы, запинаясь.
- Во-первых, я точно знаю, что взял не я. Потому что у меня руки… хе-хе-хе… были заняты… Скажешь, нет? - усмехнулся он, глядя на меня.
- Ну? - сказал я, краснея (я вспомнил, как он тюкал меня головой об землю, - руки, вишь, у него были заняты!).
- Но я знаю, кто взял. Один малый… Он не из наших. Случайно тогда был. Это, знаете, чувак правильный… срок уже имел… в тюряге сидел… Так что…
Я не знал, что такое "чувак" и что такое "срок", но я понял: дела плохи; если Будка не брешет, часы попали в руки настоящего вора.
- Ну? - с нетерпением спросил я, ощущая в груди противный холодок.
- Что ты нукаешь? Это такой чувак, что твои часики передавали тебе привет! Но наши хлопцы уважают уголовный кодекс… Кусошников мы сами не любим. И раз уж это случилось на нашей территории, мы решили вмешаться… Но это дело не простое: чувак уже куда-то утащил твои бока (часы то есть)… И нужно серьезно поговорить… Короче, я вас даже искал… и вот только что был у нее. - Он кивнул на Вальку.
- Ну? - (Что же я еще мог сказать?)
- Все наши сегодня будут на стадионе. Сегодня же матч с "Торпедо". Так вот, мы будем ждать вас за полчаса до начала на перекрестке Красноармейской и Жилянской, возле Музкомедии… Два лишних билета для вас есть. А сейчас я тороплюсь… Чао! - И он побежал к воротам.
Мы переглянулись. Все это было неожиданно и странно. Мы ожидали всего, чего угодно, но только не этого… Будка и его компания в роли благородных рыцарей, борцов за справедливость?! Все это было очень похоже на обман. Но для чего им нас обманывать? Ведь в самом деле, доказать, что они взяли часы, мы не могли. И они имели полную возможность их присвоить. Теперь же мы можем свободно заявить в милицию, раз они сами сказали… Значит, Будка правда хочет нам помочь?
На срочном совещании, которое мы провели во дворе, было решено, что я и Ява идем на встречу с врагами к Музкомедии, а Валька бежит на студию и объясняет все Максиму Валерьяновичу, - ведь он даже не знает, куда мы подевались. После этого мы с Явой поехали домой - до матча оставалось еще много времени и можно было пообедать.
Дядя встретил нас веселым возгласом:
- Хлопцы, держитесь, сейчас я вам скажу одну вещь! - Он сиял. - Как вы думаете, куда мы сегодня идем? Не знаете? Так я вам скажу - на фут-бол! "Динамо" (Киев) - "Торпедо" (Москва). Важнейший матч сезона! Решается судьба первенства страны! Я вижу, вы растерялись… Еще бы! В своей Васюковке вы никогда такого в жизни не увидите… Или, может быть, вы недовольны? А? Может, не хотите идти на стадион? А?
- Это для тебя, болельщика, событие! А они нормальные люди, - подала голос из кухни тетя. - Верно я говорю?
- Нормальный человек не может не любить футбол! - отрезал дядя.
- Конечно, мы с радостью… Футбол! Ну да! А как же! - наконец проговорил я, опомнившись.
- Сектор "А"! Лучшие места! - сказал с гордостью дядя, вынимая из кармана билеты.
- Ого! - радостно сказал я.
…И до обеда, и во время обеда, и после обеда я ломал голову, как сделать, чтоб билеты на футбол у нас были, а дяди не было. Насколько билеты нам были нужны (чтоб не зависеть от врагов), настолько дядя был нам не нужен - он мог все только испортить.
Я долго крутился около дяди, как муха вокруг меда. Наконец решился:
- Дядя, вы, пожалуйста, дайте нам билеты, мы раньше пойдем…
- А почему не вместе? - удивился дядя.
- Да… нас ждут… - И я замялся, уставившись глазами в пол.
Дядя окинул нас лукавым взглядом, усмехнулся и подморгнул:
- Та-ак… Ясно. А не рано вы, хлопцы, начали… А?
Мы дипломатично промолчали.
- Что ж… прекрасно. Нате билеты… Только смотрите… там такое творится…
Глава XI. "Динамо" (Киев) - "Торпедо" (Москва)
Троллейбус уже трогался. И только мы вскочили, как двери за нами хлопнули и он поехал. Людей было полным-полно. Мы стояли на нижней ступеньке, уткнувшись носами в чьи-то брезентовые брюки. Чтобы отвернуть свои носы, мы притиснулись спинами к дверям. Но тут где-то вверху послышалось сказанное в микрофон: "Улица Ивана Кудри". Троллейбус остановился. Двери открылись, и мы уже думали, что сейчас выпадем. Ан нет! Снаружи так поднажали, что мы были подняты и втиснуты в глубь троллейбуса. Зажатые людьми, мы висели, не касаясь ногами пола. Ой-ой-ой!.. Ай-ай-ай!.. Лучше пешком ходить, чем так ездить!
Веселая кондукторша, примостившаяся где-то под потолком троллейбуса, все время выкрикивала: