- Оставьте, - сказал я. - Завтра Сиком и Джон все приведут в порядок.
- Женская привычка, - объяснила она. - Не смотрите на меня. Сядьте и набейте трубку. Вы довольны прошедшим днем?
- Доволен, - ответил я и, сев на стул и вытянув ноги, добавил: - Не знаю почему, но обычно воскресные дни наводят на меня ужасную скуку. Это оттого, что я не любитель поговорить. А сегодня от меня ничего не требовалось, я мог развалиться на стуле и предоставить вам говорить за меня.
- Вот когда женщины бывают кстати, - сказала она. - Это входит в их воспитание. Если разговор не ладится, инстинкт подсказывает им, что надо делать.
- Да, но у вас это выходит незаметно, - возразил я. - Миссис Паско совсем другая. Все говорит и говорит, пока у тебя не возникнет желания закричать. Обычно мужчинам не удавалось вставить ни слова. Ума не приложу, как вы сумели все так замечательно устроить.
- Значит, все было замечательно?
- Ну да, я же сказал вам.
- Тогда вам следует поскорее жениться на вашей Луизе и иметь в доме настоящую хозяйку, а не залетную птицу.
Я выпрямился на стуле и уставился на нее. Она поправляла волосы перед зеркалом.
- Жениться на Луизе? - переспросил я. - Не говорите глупостей. Я вообще не хочу жениться. И она вовсе не "моя" Луиза.
- Ах, - вздохнула кузина Рейчел. - А я думала - ваша. Во всяком случае, после разговора с вашим крестным у меня создалось именно такое впечатление.
Она села в кресло и взяла рукоделие. В эту минуту вошел молодой Джон, чтобы задернуть портьеры, и я промолчал. Но во мне все кипело. Кто дал крестному право высказывать подобные предположения?! Я ждал, когда Джон выйдет.
- А что говорил крестный? - спросил я.
- Точно не помню, - ответила она. - Когда мы возвращались в экипаже из церкви, он упомянул, что его дочь приезжала сюда, чтобы расставить цветы, и что вам крайне не повезло - вы выросли в доме, где одни мужчины, и чем скорее вы обзаведетесь женой, которая будет заботиться о вас, тем лучше. Он сказал, что Луиза очень хорошо понимает вас, а вы ее. Вы извинились за свое невежливое поведение в среду?
- Да, извинился, - сказал я, - но мои извинения ни к чему не привели. Я никогда не видел Луизу в таком дурном настроении. Между прочим, она считает вас красивой. И барышни Паско тоже.
- Как лестно…
- А викарий с ними не согласен.
- Как досадно…
- Зато он находит вас женственной. Определенно женственной.
- Интересно в чем?
- Видимо, в том, что отличает вас от миссис Паско.
Она рассмеялась своим жемчужным смехом и подняла глаза от рукоделия:
- И как бы вы это определили, Филип?
- Что определил?
- Разницу в нашей женственности - миссис Паско и моей.
- О, Бог свидетель, - сказал я, ударив по ножке стула, - я не разбираюсь в таких вещах. Просто мне нравится смотреть на вас и не нравится - на миссис Паско. Вот и все.
- Какой милый и простой ответ. Благодарю вас, Филип.
Я мог бы упомянуть и ее руки. Мне нравилось смотреть на них. Пальцы миссис Паско были похожи на вареные сосиски.
- Ну а что до Луизы, так это сущий вздор, - продолжал я. - Прошу вас, забудьте о нем. Я никогда не смотрел на нее как на будущую жену и впредь не намерен.
- Бедная Луиза…
- Со стороны крестного нелепо даже думать об этом.
- Не совсем. Когда двое молодых людей одного возраста часто бывают вместе и им приятно общество друг друга, то вполне естественно, что те, кто наблюдает за ними со стороны, начинают думать о свадьбе. К тому же она славная, миловидная девушка и очень способная. Она будет вам прекрасной женой.
- Кузина Рейчел, вы уйметесь?
Она снова подняла на меня глаза и улыбнулась.
- И выбросьте из головы вздорную идею посещать всех и каждого, - сказал я. - Гостить в доме викария, гостить в Пелине… Что вас не устраивает в этом доме и в моем обществе?
- Пока все устраивает.
- В таком случае…
- Я останусь у вас до тех пор, пока не надоем Сикому.
- Сиком тут ни при чем, - сказал я. - Ни Веллингтон, ни Тамлин, ни все остальные. Здесь я хозяин, и это касается только меня.
- Значит, я должна поступать, как мне приказывают, - ответила она. - Это тоже входит в женское воспитание.
Я бросил на нее подозрительный взгляд, желая проверить, не смеется ли она. Но кузина Рейчел разглядывала свое рукоделие, и мне не удалось увидеть ее глаз.
- Завтра я составлю список арендаторов по старшинству, - сказал я. - Первыми вы посетите тех, кто дольше всех служит нашей семье. Начнем с Бартонской фермы, как договорились в субботу. Каждый день в два часа мы будем выезжать из дому, пока в имении не останется ни одного человека, с которым бы вы не повидались.
- Да, Филип.
- Вам придется написать записку миссис Паско и ее девицам, объяснить, что вы заняты другими делами.
- Завтра утром я так и сделаю.
- Когда мы покончим с нашими людьми, вы будете проводить дома три дня в неделю, если не ошибаюсь, вторник, четверг и пятницу - на случай, если кто-нибудь из местного дворянства пожалует к вам с визитом.
- Откуда вам известно, что они могут пожаловать именно в эти дни?
- Я достаточно часто слышал, как миссис Паско, ее дочери и Луиза обсуждали дни визитов.
- Ясно. Мне надлежит сидеть в гостиной одной или вы составите мне компанию?
- Вы будете сидеть одна. Они приедут к вам, а не ко мне. Принимать визиты - одна из женских обязанностей, а не мужских.
- Предположим, что меня пригласят на обед; могу я принять такое приглашение?
- Вас не пригласят. У вас траур. Если встанет вопрос о гостях, то мы примем их здесь. Но не более чем две пары одновременно.
- Таков этикет в этой части света?
- Какой там этикет! - ответил я. - Мы с Эмброзом никогда не соблюдали этикета. Мы создали свой собственный.
Я видел, что кузина Рейчел еще ниже склонила голову над работой, и у меня зародилось подозрение, не уловка ли это, чтобы скрыть смех, хоть я и не мог бы сказать, над чем она смеется. Я вовсе не старался ее смешить.
- Жаль, что вы не удосужитесь составить для меня краткий свод правил, - наконец сказала она, - кодекс поведения. Я могла бы изучать его, сидя здесь в ожидании очередного визита. Мне было бы крайне прискорбно совершить какой-нибудь faux pas в глазах общественного мнения и тем самым лишить себя вашего расположения.
- Можете говорить все, что угодно, и кому угодно, - сказал я. - Единственное, о чем я вас прошу, - говорите здесь, в гостиной. Никому и ни под каким видом не позволяйте входить в библиотеку.
- Почему? Что же будет происходить в библиотеке?
- Там буду сидеть я, положив ноги на каминную доску.
- По вторникам, четвергам, а также по пятницам?
- По четвергам нет. По четвергам я езжу в город, в банк.
Она поднесла несколько моточков шелка к свечам, чтобы лучше рассмотреть цвет, затем завернула их в кусок ткани и отложила в сторону.
Я взглянул на часы. Было еще рано. Неужели она решила подняться наверх? Я испытал разочарование.
- А когда все местное дворянство нанесет мне визиты, - спросила она, - что будет потом?
- Ну, потом вы обязаны отдать визиты, и непременно каждому из них. Я распоряжусь подавать экипаж каждый день к двум часам. Впрочем, прошу прощения. Не каждый день, а каждый вторник, четверг и пятницу.
- И я поеду одна?
- Вы поедете одна.
- А что мне делать по понедельникам и средам?
- По понедельникам и средам… дайте подумать…
Я мысленно перебрал самые разные варианты, но изобретательность мне изменила.
- Вы, вообще-то, рисуете или поете? Как барышни Паско? По понедельникам вы могли бы практиковаться в пении, а по средам рисовать или писать маслом.
- Я не рисую, не пою, - возразила кузина Рейчел, - и боюсь, вы составляете для меня план досуга, к которому я абсолютно не приспособлена. Вот если бы вместо того, чтобы дожидаться визитов местных дворян, я сама стала бы посещать их и давать уроки итальянского, это подошло бы мне гораздо больше.
Она задула свечи в высоком канделябре и поднялась. Я встал со стула.
- Миссис Эшли дает уроки итальянского? - сказал я с деланым ужасом. - Только старые девы, которых некому содержать, дают уроки.
- А что в подобных обстоятельствах делают вдовы? - спросила она.
- Вдовы? - не задумываясь, проговорил я. - О, вдовы как можно скорее снова выходят замуж или продают свои кольца.
- Понятно. Что ж, я не намерена делать ни того, ни другого и предпочитаю давать уроки итальянского.
Она потрепала меня по плечу и вышла из комнаты, на ходу пожелав мне доброй ночи.
Я почувствовал, что краснею. Боже праведный, что я сказал?! Я не подумал о ее положении, забыл, кто она и что произошло. Я увлекся разговором с ней, как когда-то увлекался разговорами с Эмброзом, и наболтал лишнего. Снова выйти замуж. Продать кольца. Боже мой, что она обо мне подумала?
Каким неуклюжим, каким бесчувственным, каким неотесанным и дурно воспитанным она, должно быть, сочла меня. Я ощутил, что краска заливает мне шею и поднимается до корней волос. Проклятие! Извиняться бесполезно. Будет только хуже. Лучше к этому не возвращаться, а надеяться и молиться, чтобы она поскорее забыла мою досадную оплошность. Я был рад, что рядом никого нет, скажем крестного, который отвел бы меня в сторону и отчитал за бестактность. А если бы это произошло за столом, при Сикоме и молодом Джоне? Снова выйти замуж. Продать кольца. О боже… боже… Что на меня нашло? Теперь мне не заснуть, и я всю ночь буду ворочаться в кровати, и в ушах у меня будет звучать ее быстрый как молния ответ: "Я не намерена делать ни того, ни другого и предпочитаю давать уроки итальянского".
Я позвал Дона и, выйдя через боковую дверь, углубился в парк. Чем дальше я шел, тем грубее казалась мне допущенная мною бестактность.
Грубый, легкомысленный, пустоголовый деревенщина… Но что все-таки она имела в виду? Неужели у нее так мало денег и она действительно говорила всерьез? Миссис Эшли… и уроки итальянского? Я вспомнил ее письмо к крестному из Плимута. После короткого отдыха она собиралась ехать в Лондон. Вспомнил, как Райнальди сказал, что она вынуждена продать виллу во Флоренции. Вспомнил или, скорее, осознал, со всей очевидностью, что в своем завещании Эмброз ничего не оставил ей, ровно ничего. Все его имущество до последнего пенни принадлежало мне. Еще раз вспомнил разговоры слуг. Никаких распоряжений относительно миссис Эшли. Что подумают в людской, в имении, в округе, в графстве, если миссис Эшли будет разъезжать по соседям и давать уроки итальянского?
Два дня назад, три дня назад мне было бы все равно. Да хоть бы она с голоду умерла - эта женщина, которую я вообразил себе, и поделом ей. Но не теперь. Теперь совсем другое дело. Все круто изменилось. Необходимо было что-то предпринять, но что именно - я не знал. Я отлично понимал, что не могу обсуждать с ней столь щекотливый вопрос. При одной мысли об этом я вновь заливался краской гнева и смущения. Но тут, к немалому своему облегчению, я вдруг вспомнил, что по закону деньги и все имущество пока не принадлежат мне и не будут принадлежать еще шесть месяцев, то есть до моего дня рождения. Следовательно, я здесь ни при чем. Это обязанность крестного. Он попечитель имения и мой опекун. Следовательно, ему и надлежит переговорить с кузиной Рейчел и назначить ей определенное содержание. При первой возможности я навещу его и поговорю об этом. Мое имя упоминать не надо. Все можно представить так, будто таков обычай нашей страны и это не более чем юридический вопрос, который необходимо уладить при любых обстоятельствах. Да, это был выход. Слава богу, что я подумал о нем. Уроки итальянского… Как унизительно, как ужасно.
Я пошел обратно к дому; мне стало легче на душе, но я все же не забыл свою оплошность. Снова выйти замуж… Продать кольца… Подойдя к краю лужайки у восточного фасада, я тихо свистнул Дону, который обнюхивал молодые деревца. Гравий дорожки слегка поскрипывал у меня под ногами. Вдруг я услышал голос у себя над головой: "Вы часто гуляете в лесу по ночам?" Это была кузина Рейчел. Она сидела без света у открытого окна голубой спальни. Меня с новой силой охватило сознание моей бестактности, и я поблагодарил небеса за то, что кузина Рейчел не видит моего лица.
- Лишь тогда, - ответил я, - когда у меня неспокойно на душе.
- Значит, нынешней ночью на душе у вас неспокойно?
- О да, - сказал я, - гуляя по лесу, я пришел к важному выводу.
- И какому же?
- Я пришел к выводу, что вы были абсолютно правы, когда еще до встречи со мной раздражались при упоминании моего имени, недолюбливали меня, считая самодовольным, дерзким, избалованным. Я и то, и другое, и третье, и даже хуже.
Облокотившись на подоконник, она подалась вперед.
- В таком случае прогулки в лесу вредны вам, - сказала она, - а ваш вывод весьма глуп.
- Кузина Рейчел…
- Да?
Но я не знал, как извиниться перед ней. Слова, которые в гостиной с такой легкостью нанизывались друг на друга, теперь, когда я хотел исправить свою оплошность, никак не приходили. Я стоял под ее окном пристыженный, лишившись дара речи. Вдруг я увидел, как она отвернулась, протянула руку во тьму комнаты, затем снова подалась вперед и что-то бросила мне из окна. То, что она бросила, задело мою щеку и упало на землю. Я наклонился и подобрал цветок из вазы в ее комнате - осенний крокус.
- Не глупите, Филип, идите спать, - сказала она.
Она закрыла окно и задернула портьеры. Не знаю почему, но стыд, а с ним и чувство вины покинули меня, а на сердце стало легко.
В начале недели я не мог съездить в Пелин из-за намеченных на эти дни визитов к нашим арендаторам. Да и вряд ли я сумел бы придумать оправдание тому, что навещаю крестного, не привезя к Луизе кузину Рейчел. В четверг мне представился удобный случай. Из Плимута прибыл курьер с кустами и саженцами, которые она привезла из Италии, и как только Сиком сообщил ей об этом - я как раз кончал завтракать, - кузина Рейчел в кружевной шали, повязанной вокруг головы, спустилась вниз, готовая выйти в сад. Дверь столовой была отворена, и я видел, как она идет через холл. Я вышел поздороваться.
- Если я не ошибаюсь, - сказал я, - Эмброз говорил вам, что нет такой женщины, на которую можно было бы смотреть до одиннадцати часов. Что же вы делаете внизу в половине десятого?
- Прибыл посыльный, - объяснила она, - и в половине десятого последнего утра сентября я не женщина. Я садовник. У нас с Тамлином много работы.
Она была весела и счастлива, как ребенок в предвкушении угощения.
- Вы намерены заняться подсчетом растений? - спросил я.
- Подсчетом? О нет, - ответила она. - Мне надо проверить, сколько растений перенесло путешествие и какие из них можно сразу высадить в землю. Тамлин этого не определит, а я определю. С деревьями можно не спешить, ими мы займемся на досуге, но кусты и рассаду я бы хотела посмотреть не откладывая.
Я заметил, что на руках у нее грубые перчатки, крайне не соответствующие ее миниатюрности и изяществу.
- Уж не собираетесь ли вы копаться в земле? - спросил я.
- Конечно собираюсь. Вот увидите, я буду работать быстрее, чем Тамлин и его люди. Не ждите меня раньше ленча.
- Но ведь днем, - запротестовал я, - нас ждут в Ланкли и в Кумбе. На обеих фермах намывают кухни и готовятся.
- Надо послать записки и отложить визиты, - сказала она. - Когда у меня посадочные радости, я ни на что не отвлекаюсь. Прощайте.
Она помахала мне рукой и вышла на усыпанную гравием дорожку перед домом.
- Кузина Рейчел! - позвал я из окна столовой.
- Что случилось? - оглянулась она.
- Эмброз ошибался, говоря о женщинах! - крикнул я. - В половине десятого они выглядят совсем недурно!
- Эмброз говорил не о половине десятого! - откликнулась она. - Он говорил о половине седьмого и имел в виду отнюдь не нижний этаж.
Я, смеясь, отвернулся от окна и увидел, что рядом со мной стоит Сиком; губы его были поджаты. Всем своим видом выражая явное неодобрение, он направился к буфету и зна́ком приказал молодому Джону убрать со стола. По крайней мере одно было ясно: в день посадочных работ мое присутствие в доме не потребуется. Я изменил намеченный ранее распорядок дня и, приказав оседлать Цыганку, в десять часов уже скакал по дороге, ведущей в Пелин.
Я застал крестного в кабинете и без околичностей изложил ему цель своего визита.
- Итак, - заключил я, - вы понимаете, что необходимо что-то предпринять, и предпринять немедленно. Если до миссис Паско дойдет, что миссис Эшли намерена давать уроки итальянского, через двадцать четыре часа об этом станет известно всему графству.
Как я и ожидал, крестный был донельзя шокирован и удручен.
- Какой позор! - согласился он. - Об этом не может быть и речи. Этого ни в коем случае нельзя допустить. Вопрос, конечно, крайне деликатный. Мне нужно время, чтобы обдумать, как взяться за это дело.
Меня охватило нетерпение. Я знал осторожную дотошность крестного во всем, что касается законов.
- У нас нет времени, - сказал я. - Вы знаете кузину Рейчел не так хорошо, как я. С нее вполне станется сказать одному из наших арендаторов: "Не знаете ли вы кого-нибудь, кто хотел бы изучать итальянский?" И кем мы тогда будем? К тому же через Сикома до меня уже дошли кое-какие слухи. Всем известно, что по завещанию ей ничего не оставлено. Это необходимо немедленно исправить.
Крестный задумчиво покусывал перо.
- Этот итальянский поверенный ничего не сообщил о ее обстоятельствах, - проговорил он. - К сожалению, я не могу обсудить с ним этот вопрос. Мы не располагаем никакими средствами, чтобы выяснить размеры ее личного дохода и имущественные права, оговоренные для нее в ее первом брачном контракте.
- Полагаю, все ушло на уплату долгов Сангаллетти, - сказал я. - Эмброз писал мне об этом. Она не успела уладить свои финансовые дела; еще и поэтому они не приехали домой в прошлом году. Уверен, что она и виллу поэтому продает. Не иначе как по первому контракту ей причитаются жалкие гроши. Мы должны что-нибудь сделать для нее, и не позднее чем сегодня.
Крестный разбирал бумаги на столе.
- Я рад, Филип, - сказал он, взглянув на меня поверх очков, - что ты изменил свое отношение к миссис Эшли. Перед ее приездом у меня было очень тревожно на душе. Ты заранее настроился на то, чтобы оказать ей холодный прием и ровным счетом ничего для нее не делать. Что привело бы к скандалу. Хорошо, что ты одумался.
- Я ошибался, - коротко ответил я. - Забудем об этом.