– Когда я был в Кано, я видел ткачих и красильщиков. Меня так удивило их занятие, что я на всю жизнь его запомнил. Можешь себе представить, узор небесной синевы делают малые дети. Я сам видел во дворе одного красильщика, как малютки не старше нашего Макеры, сидя на циновке, завязывали в белую ткань камешки, пришивали кусочки дерева, косточки от плодов. Потом, когда красильщик окунул в громадную красильную яму эту ткань, места, завязанные детскими руками, остались белого цвета. Я видел, как красильщик вытащил ткань, посушил ее на солнце, снял пришитые к ней кусочки дерева, развязал камешки, и этот кусок с белыми пятнами красильщик окунул в другую яму, где был совсем слабый раствор синей краски. И каково же было мое удивление, когда я увидел на веревке кусок ткани с узором небесной синевы!
– Как это просто и разумно! Должно быть, этим занимались девочки? Если бы у меня были дочки, я бы пожелала заняться таким делом. Они бы нашивали камешки и деревяшки, и грубую ткань, которую мы берем у нашего ткача, можно было бы сделать очень красивой. Я этого не знала. Ведь мне ни разу не пришлось побывать в городе Кано. Давно я жду этого дня. Принесем жертву на алтарь твоего деда. Пусть нам будет удача.
– Мы оставим ему на алтаре голову молоденькой ориби, – предложил Бахаго. – Дух деда будет доволен, он поможет нам совершить путешествие в Кано.
Семья Бахаго двинулась в путь на рассвете. Их провожали люди всего селения. Каждый просил что-нибудь принести ему из Кано, и каждому Бахаго обещал, потому что отказывать невежливо. Просьб было так много, что Бахаго велел сыновьям запомнить, кто что попросил.
– Макера, – сказал кузнец, – ты должен нанизать на память все наши обещания. Помни, мы должны их выполнить.
Кузнец был очень доволен, что отправляется в Кано с четырьмя сыновьями, как и было обещано старейшине племени. Уходя из селения, Бахаго очень хотелось заглянуть в будущее, узнать, будет ли жив Маваки, когда он, нагрузив свою жену и детей дарами Кано, вернется домой. Если старик дождется их возвращения, то он, Бахаго, отдаст ему часть тканей. Так велят духи предков.
Они шли по тропинке, ведущей к дороге на Кано. Шли гуськом. Впереди Бахаго, за ним жена с большой корзиной провизии на голове, за ней – старший сын с корзиной, наполненной бронзовыми изделиями, за ним – второй, третий и четвертый. У каждого поклажа на голове, и каждый одет в свою единственную праздничную, ярко расшитую рубаху.
Оглянувшись, мать полюбовалась своими сыновьями. Они показались ей такими красивыми и нарядными! Она вспомнила, скольких трудов стоила ей эта одежда. Вышивать было ее любимым занятием, но она редко имела свободное время, чтобы посидеть беспечно в тени пальм и, болтая с соседками, вышивать пестрый узор на полотне. Все заботы по хозяйству лежали на ней. Целые дни она толкла в ступе просо, собирала молодые листья пальмы, раскладывала костер. Если выпадал дождь, что бывало редко в их саванне, она, пользуясь милостью небес, сажала сладкий перец. Много было забот с приготовлением пальмового масла, со сбором сока для томбо. А еще надо было плести циновки, на которых спали дети, корзины для хранения продовольствия. Трудно приходилось хозяйке, которая не имела дочерей. Зато путешествие в Кано сулило ей множество удовольствий. Идя по узенькой тропинке в высокой траве, она старалась представить себе шумный базар Кано, где можно купить и еду, и одежду, и украшения. Она уже мечтала о том, как завернется в пестрый кусок ткани, чтобы все женщины видели, как она богата.
Они провели в пути пятнадцать дней и четырнадцать ночей. Ночи были очень холодные, и семья устраивалась в какой-либо яме, куда стлали мягкую траву и укладывались, прижавшись друг к другу. На рассвете шли дальше.
Днем палило солнце. Но большие корзины на головах спасали от зноя.
Шли по саванне, по следам слонов и буйволов, страшась неожиданной встречи с диким зверем. Как-то улеглись на ночлег в яме, где кишели змеи. Когда удалось избежать несчастья, благословляли духов предков.
На пятнадцатый день семья Бахаго приблизилась к стенам Кано. Никогда еще Бахаго не видел своих детей такими радостными и счастливыми. Перед ними высился настоящий город, какого они и представить себе не могли. Они были в восторге, когда с ними поравнялся караван верблюдов, груженных солью, кожами и шкурами диких животных.
Его вели туареги, люди пустыни. О них говорили, что они очень богаты, потому что добывают соль и владеют несметными стадами.
– Посмотри, малыш, – говорил Бахаго младшему сыну, – посмотри, как забавно завывает этот старец, сидящий на верблюде с трубой в руках.
– Для чего это он трубит и кричит?…
– Он о деле кричит. Насколько я понимаю, он оповещает людей Кано, что прибыл богатый караван. Он извещает о караване, пришедшем с берегов Средиземного моря. Подумать только – караван шел сюда одиннадцать месяцев! Вот так штука! Не то что мы: поднялись – и на пятнадцатый день здесь. Чудеса!
– Смотри, отец, какие у них красивые мешки! А какая одежда! Совсем не такая, как у нас. А я думал, что красивей нашей нет ничего на свете, – восхищался Макера.
– А кто они, эти женщины с калебасами на головах? – спрашивала Мать Макеры. – Посмотри, какие они высокие, стройные. Не пойму, кто они – не белые и не черные, будто бронзовые. Красивые женщины!
– Да ведь это женщины фульбе. Говорят, что это самые красивые женщины на свете. Должно быть, так. Посмотри, какие важные. Глазом не поведут. Так гордо выступают, словно жены самого божественного обба, царя Эдо. Но мне кажется, что это обыкновенные торговки. Посмотри, в корзинах у них масло и сыр, а в сосудах молоко. Чего только не увидишь в таком большом городе…
Старшие сыновья то и дело убегали, чтобы полюбоваться чудесами города Кано. Раньше, когда они слышали разговоры о городе, им рисовались большие хижины и более широкие тропы, чем те, которые были протоптаны охотниками вокруг их селения. Но все это было совсем не так. Они увидели большие дома с массивными воротами, плоскими крышами и бронзовыми шпилями, сверкающими на солнце.
– Вот бы нам такой дом! – говорил старший сын Бахаго. – Здесь не промокнешь в самый большой дождь. Да и солнце не заберется за эти стены. А ночью, должно быть, тепло. Разве холод пролезет внутрь такого дома?
– Отец, останемся в Кано, – предложил Макера.
– Духи наших дедов и прадедов ждут нас в саванне, – ответил Бахаго. – Наша хижина лучше всякого дома. Я думаю, лучшего нам не надо, Мать Макеры? Что ты скажешь?
– Только одного хочу – побольше увидеть всего удивительного. Только сейчас я поняла, что можно жизнь прожить в саванне, не узнав множества вещей. Как я рада, Бахаго, что ты взял нас в Кано! Прежде я думала, что все люди на земле похожи на люде£ хауса. Я думала, что дома – это большие хижины, а самое большое лакомство – кусок мяса антилопы. Теперь у меня открылись глаза. Я узнала столько удивительного, а ведь мы только вошли в ворота города Кано. Добрые духи сопутствуют нам, Бахаго. Будем же благодарны им и не пожалеем щедрой жертвы, когда вернемся в саванну.
Бахаго был тронут скромностью своей жены. Мать Макеры, как он называл ее с тех пор, как появился на свет младший сын, всегда была скромной и непритязательной, но прежде кузнец не замечал этого. Он был всегда занят, и ему некогда было размышлять над такими вещами. Сейчас Бахаго захотелось сделать что-нибудь приятное жене, и он предложил:
– Мать Макеры, скажи, что тебе хочется увидеть и что хочется купить? Ведь не часто представляется такой случай. Я даже не знаю, почему мы столько лет не могли собраться сюда. Просто удивительно!
– Я и сама не знаю, о чем просить. Как можно желать того, чего не знаешь? Мне хотелось бы увидеть белых людей. Я только один раз встретила человека со светлым лицом и светлыми волосами. Он показался мне красивым.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся Макера. – Что же тебе понравилось? Я, правда, никогда не видел в саванне бледнолицых, но мне кажется, что тот человек, которого мы повстречали у ворот Кано, очень болен; его долго мочили в болоте, а потом держали в яме, где закопаны кувшины с томбо, иначе не сделаешь такого бледного лица.
Старшие братья долго смеялись над словами Макеры, но Мать Макеры не смеялась.
– О них дурно говорил старейшина племени Маваки, – сказала она, – а мне кажется, что лицо у белого совсем не злое и даже благородное. Посмотри, вот еще один всадник с маленькой светлой бородой. Разве можно сказать о нем что-либо дурное, Бахаго? Не надо дурно думать о людях!
– Мне кажется, что лица могут быть хорошие, а дела дурные, – ответил с достоинством Бахаго. – Если он не обижает людей, не лжет, не обманывает, считай его благородным. Но нам не узнать об этом на пыльной дороге Кано. Пусть живут по-своему, а мы – по-своему. Нам от них ничего не надо. Боги создали многие земли и разбросали людей большими, щедрыми горстями. Где-то живет горсть белых, а у нас добрая горсть черных. Но о чем мы толкуем! Ведь нам надо поторопиться в Бирнин-Касван, на большой базар.
– Бирнин-Касван! Бирнин-Касван! – закричали четверо веселых, смеющихся мальчишек.
Их все радовало и удивляло. Они были так веселы и счастливы, как никогда. Они даже не просили есть, не жаловались на чудовищный зной, не стремились в тень передохнуть. Впрочем, Макера, у которого сильно сосало под ложечкой, напомнил матери, что не ел со вчерашнего дня. Тогда они присели на горячей земле, где стена, опоясывавшая двор, отбрасывала тень и немного закрывала от жгучих лучей. Мать Макеры дала каждому остатки вяленой рыбы и просяных лепешек.
Они сидели в стороне от дороги, ведущей на базар, и могли видеть лишь немногих, кто шел по этой узенькой, кривой улочке, загроможденной земляными стенами. В это время показалась женщина с большой корзиной белой пряжи на голове. Она была такая же черная, худая и высокая, как Мать Макеры. Бахаго понял, что это женщина хауса, и спросил, не скажет ли она, где можно добыть немного воды. Женщина, услышав родную речь и поняв, что перед ней люди саванны, тотчас же остановилась и, приветливо улыбаясь, позвала в свой дом.
– Мы живем вот здесь, через дорогу, – сказала она. – Мой муж красильщик, у нас целый бассейн воды во дворе. Идите к нам.
Они пошли вслед за женщиной и очутились в большом дворе, где на веревках были развешаны крашеные ткани и мотки пряжи. Громадные ямы, наполненные раствором краски индиго, покрывали плетеные крышки, напоминающие гигантские корзины. Мужчина, прикрытый лишь фартуком, в тростниковой шляпе, мешал что-то в яме большой синей палкой. Его скуластое лицо расплылось в приветливой улыбке, когда он увидел гостей.
– Люди хауса везде друзья. Садитесь, пейте, отдыхайте. А если хотите, я угощу вас томбо. Мне привез его брат. Он живет в саванне, может быть, по соседству с тобой?
– Поистине мы братья! – воскликнул Бахаго. – Возможно, что твой брат живет совсем близко от нас.
Красильщик был добрым человеком. Он предложил семье Бахаго ночевать у него во дворе, а пока объяснил им, как быстрее пройти на базар, посоветовал не мешкать.
Они шли гуськом, с корзинами на головах, проталкиваясь в шумной пестрой толпе Бирнин-Касвана. Такого количества людей никто из них не мог себе представить.
– Мне кажется, что здесь собрались люди из многих стран, – сказал с восторгом Бахаго, разглядывая лица, явно не похожие на лица людей хауса. Он различал людей фульбе, йоруба, эдо, но были здесь и многие другие. – Откуда?
– Откуда эти бронзовые люди с белыми повязками на головах? – спрашивала Мать Макеры, глядя на погонщиков верблюдов из Аравийской пустыни. – Поистине мир велик и необъятен! – воскликнула жена кузнеца, не дождавшись ответа от Бахаго.
А Бахаго, который всю жизнь слыл в саванне необычайно осведомленным и всезнающим человеком, кузнец Бахаго просто растерялся на этом знаменитом Бирнин-Касване.
Кузнец из саванны шел впереди, а за ним следовала Мать Макеры. Она то и дело оглядывалась на сыновей. Ведь так легко затеряться в этой пестрой, многоголосой толпе!
А базар шумел и переливался всеми цветами радуги, то и дело соблазняя их своими приманками. Старший сын Бахаго, Мафи, в изумлении остановился возле горячих коней, выращенных кочевниками Аравийской пустыни. Кони были так красивы, что мальчишек невозможно было оттащить от них. Мать долго уговаривала сыновей поторопиться. Но ее не слышали – так громко переговаривались бедуины, ржали резвые жеребцы и оглушительно смеялись мальчишки из людей хауса. Бахаго понимал, что сыновьям здесь, весело, но все же он вытащил из толпы Макеру, швырнул его в объятия матери, а затем точно так же пинками извлек из толпы трех остальных. Мафи получил затрещину, и тогда все гуськом стали пробираться в торговые ряды ткачей.
Они долго толкались в возбужденной и крикливой толпе. Мать Макеры никак не могла выбрать нужный ей кусок ткани, уж слишком много было здесь такого, чего она в жизни не видывала, а Бахаго хотелось найти ткача из людей хауса, поговорить с ним о деле, поторговаться. И вот он нашел такого человека под навесом из холста.
Бахаго выложил на циновку свои украшения и по глазам ткача понял, что тот хочет их получить. Кузнец уже поверил, что ткач даст ему самых красивых тканей, и радостно сказал жене:
– Мать Макеры, выбирай для себя ткань небесной синевы, любую.
Мать Макеры приложила к лицу кусок ткани, и Бахаго вдруг увидел, что жена у него красивая и достойна лучшей одежды. Бахаго велел ткачу немедленно отрезать кусок этой ткани и предложил жене тут же, не откладывая, завернуться в нее, чтобы все люди Кано могли видеть, как она красива.
"Вряд ли есть женщина на свете, которая отказалась бы от столь соблазнительного предложения", – подумала Мать Макеры. И еще она подумала, что такое не случалось за всю ее жизнь. Она отошла в сторонку и быстро завернулась в синюю с голубыми узорами ткань. После этого ей страшно захотелось, чтобы люди Кано увидели ее бронзовые браслеты и большие круглые серьги, сделанные Бахаго давным-давно, но так и не обновленные. "Если нет хорошей одежды, то и украшения ни к чему".
Дети запрыгали вокруг матери, а Макера, позабыв, что он не дома, стал кружиться и петь что-то веселое, рассмешив ткача и его помощников.
Ткач из людей хауса был хитрым человеком. Он сразу понял, что кузнец из саванны простодушен и доверчив, ему явно не приходилось встречаться с купцами. Он не замедлил воспользоваться этим и довольно дешево оценил вещи, предложенные Бахаго. Но кузнец, при внешней своей доверчивости, был смышлен. Он уже видел на базаре украшения, которыми торговали местные чеканщики и ювелиры, и сообразил, что может получить значительно больше за свои изделия.
Вот почему они торговались до хрипоты и боли в горле. Ткач кричал, кричал и Бахаго. Ткач совал ему в нос свои ткани, а Бахаго, ничуть не смущаясь, совал в нос ткачу свои браслеты.
Если Макера, увлеченный этой перебранкой, стоял рядом с матерью, то его братья не стали терпеть скуку и отошли в соседний ряд, где заклинатель змей творил чудеса с ядовитой черной коброй.
Уму-чукву уводят людей хауса
Уму-чукву, "дети бога", – так на языке ибо назывались люди, пришедшие из местности Аро, расположенной к востоку от Нигера. Бахаго никогда не встречал людей аро и не знал, что их оракул Чукву требует в жертву людей, нанесших ему оскорбление. Кузнец из саванны не знал, что жрецы аро нередко устраивают на базаре Кано богослужения перед своими алтарями. Он не знал, что жрецы вовлекают в свое священнодействие чужих людей, чтобы потом отдать их в жертву Чукве. Бахаго никогда не слыхал о том, что есть на свете "дети бога", которые причиняют людям зло.
Когда закончилась перебранка с ткачом и привезенные в Кано украшения были обменены на ткани, сандалии и кое-какую снедь, Бахаго вместе со своим семейством решил вернуться в дом красильщика, чтобы там отдохнуть и переночевать. Ему очень хотелось поговорить с красильщиком, узнать, как живут люди хауса в городе Кано, могут ли они прокормить себя, в дружбе ли они с народом фульбе и другими людьми, которых так много на улицах и на базарной площади. Бахаго хотелось все разузнать, чтобы потом обо всем рассказать охотникам своего селения.
Бахаго уже предвкушал радость возвращения в родное селение. Ему уже виделся праздничный костер, зажженный в день их возвращения из Кано. Он представлял себе, как станет рассказывать людям Слоновьей Тропы о Бирнин-Касване. Он даже спросил Мать Макеры, много ли томбо осталось в яме после весеннего праздника. Мать Макеры так выразительно улыбнулась, что Бахаго даже почувствовал вкус томбо на губах. И еще он подумал, что, пожалуй, все женщины селения позавидуют его жене, когда увидят ее одежду с узором небесной синевы.
– Ты стала молодой и красивой, Мать Макеры, – заметил Бахаго.
– Я всегда была такой, – ответила спокойно Мать Макеры, – но грубая одежда не украшает женщину, а только уродует. Разве ты не убедился в этом, Бахаго? Благословен прекрасный город Кано!
Они долго толкались на шумном, пестром базаре, и, хотя порядком устали, все же ничто не ускользало от пытливых глаз. Особенной наблюдательностью отличался Макера. Мать даже сказала ему:
– Сынок, мне кажется, что у тебя глаза и спереди и сзади.
– Вот хорошо! – обрадовался Макера. – Я ничего не упущу.
А когда вернемся в саванну, я целый год буду рассказывать мальчишкам о городе Кано.
– Всё позабудешь, – возразил Мафи. – В голове у тебя ветер гуляет. К тому времени, когда мы вернемся домой, все у тебя вылетит из головы.
– А вы напомните мне, – сказал Макера.
– Напомним, – согласился старший брат. – Мы тут посмотрим на всякие чудеса, а дома всё вспомним. Вот за теми рядами гончаров и чеканщиков священнодействуют какие-то жрецы. Хочешь посмотреть?
– Зачем это? – вмешалась мать. – В саванне у нас свои жрецы. Я устала тащить корзинку. Пойдем! Макера давно просил поесть. Пора!
Бахаго тоже захотелось вернуться во двор красильщика, а трое старших заупрямились и стали просить отца оставить их здесь, хоть ненадолго. Они бойко рассказали отцу, как они будут добираться к красильщику, и Бахаго, довольный смышленостью сыновей, согласился их оставить. Солнце уже близилось к закату, люди покидали базар, и кузнец был уверен, что мальчишки очень скоро вернутся в гостеприимный дом красильщика. Он вместе с сыновьями подошел к жрецам неведомого ему племени, увидел, что вокруг них толпится народ, и не захотел оставаться здесь. Вместе с Макерой отец и мать покинули Бирнин-Касван. Они условились с Мафи, что все трое вскоре последуют за ними.
Кривая улочка, где жил знакомый красильщик, была неподалеку от базара. Очень скоро Бахаго с женой и Макерой постучались в калитку. Хозяин отодвинул железный засов и пропустил гостей во двор.
Бахаго внимательно посмотрел на засов, а потом спросил хозяина, почему люди хауса так странно ведут себя в городе Кано. У них в саванне никто никогда ничего не прячет и не запирает.
– Да и дверей нет в хижинах, – рассмеялся Бахаго.