Кроме этих возвращений из школы, они редко бывали вместе. Даже на переменах разговаривали не часто. Но когда Валька остался на дополнительные занятия по немецкому, Бестужев целый час сидел в коридоре на подоконнике, ждал. А до дому идти было пятнадцать минут.
У Сашки было очень симпатичное лицо: серьёзное, тонкобровое, остроглазое. Очки его не портили. Они словно отдельно от лица существовали. Когда Сашка начинал говорить о чём-нибудь серьёзном, он очки снимал и, прищурившись, смотрел мимо собеседника. Словно разглядывал дальнюю мишень. Именно так он однажды сказал Вальке:
- Зайдём ко мне…
Они зашли, и Бестужев выложил перед Валькой какие-то блестящие стёкла и картонные трубки.
- Вот. Завтра собирать начну, - сказал он, немного волнуясь.
- Что это?
- Да так… Вроде телескопа. Но ты никому об этом. Вдруг не получится.
Валька молча кивнул. Понял, что Сашка доверяет свою тайну в благодарность за альбом, который Валька уже показал ему.
Впрочем, он не очень верил, что Бестужев построит телескоп. Но Сашка построил.
Валька хорошо помнит, как впервые глянул в окуляр телескопа. В чёрном космосе среди бледных звёздных точек висел светлый кружок планеты. С двух сторон от него, на линии экватора, горело по две колючих искры.
- Юпитер со спутниками, - сказал сзади Сашка.
Валька боялся вздохнуть. Юпитер медленно сползал к краю видимого кружка неба. Шумел далёкий поезд, дребезжало стекло открытой форточки, и Вальке вдруг показалось, что это сдержанно гудят громадные моторы, вращающие Вселенную.
- Ну и сила… - выдохнул он. Но Сашка, сняв очки, сказал:
- Юпитер… Это всем известная планета.
- Ты хочешь открыть неизвестную? - спросил Валька.
Бестужев помахал очками.
- С такой трубкой планету не открыть… Но знаешь, было много случаев, когда неизвестные кометы впервые замечали любители. И даже сверхновые звёзды открывали. Это точно.
Валька не знал, что такое сверхновые звёзды. Он поинтересовался:
- А как ты узнаешь, открытая это комета или ещё не открытая?
- Как-нибудь, - ответил Бестужев. - Когда ты берёшь карандаш, ты ведь знаешь, как его держать. Ну вот. И я кое-что знаю.
- Понятно… - сказал Валька.
- Ну, и ещё… - попросил Сашка. - Этот разговор о кометах… между нами.
- Никому, хоть огнём жги, - поспешно пообещал тогда Валька.
Бестужев вдруг усмехнулся.
- А тебя жгли огнём?
- Что?
- Ну, вот ты говоришь: хоть огнём жги…
- Подумаешь… - немного обиделся Валька. И чего Сашка прицепился к слову? Сашка сказал:
- Может, слышал про Гая Муция Сцеволу? Был такой в Древнем Риме, я читал. Только точно не помню. Кажется, его в плен захватили и начали пытками грозить. А он взял и положил руку в огонь. Печка там, что ли, топилась… Ну, враги сразу от него отступились.
- Ну и что? - сказал Валька.
- Я один раз попробовал палец над свечкой подержать. До десяти считал. Просто дым из ушей… А как он - всю руку?
- А Венеру видно в твой телескоп? - спросил Валька.
Палец болит до сих пор. До скольких удалось сосчитать. Валька не помнит. Сейчас даже вспоминать не хочется: надо же было такой глупостью заниматься. Один палец обжёг, а казалось, что всей рукой держал огонь. Хорошо ещё, что левая рука.
В правой - карандаш. Валька снова над листом.
Паруса. Андрюшка и ветер
Сначала казалось, что рисовать будет легко. Всё представлялось очень ярко: мальчик на круглой причальной тумбе, взлетевшая грива прибоя и шхуна, идущая вдоль берега… И ветер, который дует с моря. Он дует не прямо в лицо мальчишке, а немного сбоку. Лохматит волосы и треплет рубашку.
Но когда Валька взял карандаш, всё оказалось в тысячу раз труднее. Он извёл уже с десяток листов, но так и не смог сделать нужного наброска.
Шхуна получалась неплохо. И рваные языки прибоя над пирсом были такими, как он хотел. Но чувствовался в рисунке какой - то разнобой: парусник сам по себе, а мальчишка сам по себе. Не было между ними связи. Не было тайны и ожидания. Равнодушно как-то всё выходило.
Наверно, потому, что не получался мальчишка.
Валька с ним замучился. Он привык рисовать ребят с натуры, а сейчас приходилось делать наброски "из головы". Фигурка мальчика на причальной тумбе получалась какой-то неестественной. То он выглядел слишком спокойным, то, наоборот, каким-то испуганным, то просто походил на кривобокого уродца.
А надо было, чтобы он волновался, ждал и радовался, чтобы всё это чувствовалось в том, как он сидит, в его повороте головы. Ведь лица у него не видно: он спиной к зрителю.
Не получалось.
До сих пор всё было легче. Втайне Валька даже гордился своим умением рисовать. Тонкими чёткими штрихами он мог точно и выразительно передать на бумаге то, что видел, а иногда и то, что придумал. Но сейчас надо было показать в рисунке не просто корабль и мальчишку. Надо было показать чувство. И умения не хватило.
Измученный и злой, забывший об уроках, Валька вспомнил, однако, что вот-вот придёт Андрюшка, которому обещан эскиз маскарадного костюма. В Валькиных переживаниях Андрюшка не виноват, а костюм ему очень нужен.
Валька взял новый листок и за пять минут изобразил отчаянного пирата в испанской косынке, в сапогах с отворотами, в камзоле и с кортиком. Этот рисунок не требовал особого вдохновения.
Андрюшка словно только и ждал, когда Валька кончит. Он постучался и, сбросив у порога валенки, мохнатым шаром вкатился в комнату.
- Получай, - сказал Валька.
Андрюшка взял листок осторожно, как почётную грамоту. Несколько секунд он смотрел серьёзно и внимательно, потом заулыбался.
- Годится? - спросил Валька.
Андрюшка кивнул, не отрывая глаз от рисунка.
Он стоял без шапки, и голова его с тонкой шеей и взъерошенными волосами чётко рисовалась на фоне яркого окна.
- Андрюшка… - осторожно сказал Валька. - Ты бы снял свою шубу, а?
Андрюшка послушно скинул шубёнку и повесил на ручку двери. Потом вопросительно глянул на Вальку. Валька спросил:
- Ты когда-нибудь слышал о "Летучем голландце"?
- Корабль такой… - нерешительно сказал Андрюшка.
- Ага… Ну ладно. Ты вообще видел парусные корабли?
- В кино.
- Андрей… - Валька посмотрел на него почти жалобно. - Ты мне поможешь, ладно? Мне надо нарисовать одну вещь… Понимаешь, тебе ничего не надо делать, только сесть на табуретку и подумать, будто на берегу моря сидишь. На такой чугунной тумбе…
- Я знаю, они кнехтами называются, - оживился Андрюшка.
- Точно! Сможешь? Будто ты сидишь и видишь, как у берега корабль идёт. Красивый, парусный…
- Ладно, - сказал Андрюшка, - я посижу. А на море шторм?
- Почти.
Валька принёс из кухни круглую табуретку и усадил Андрюшку у стены, спиной к себе.
Неизвестно, представил ли Андрюшка море и корабль. Может быть, он просто был благодарен Вальке за эскиз костюма. Но он старался. Он опустил одну ногу, а вторую поставил на сиденье и обнял колено. Потом чуть подался вперёд, изобразил внимание.
В первый момент Вальке показалось, что всё теперь как надо. Он схватился за карандаш и набросал уже на листе Андрюшкину голову, как вдруг заметил, что дальше рисовать не стоит. Андрюшка сидел в неудобной каменной позе, будто на шатком заборе.
- Ну что ты как деревянный…
Андрюшка шевельнулся и устроился поудобнее. Но теперь у него топорщилась куртка, а голова ушла в плечи. И вообще в своём лыжном костюме он казался сейчас толстым и неуклюжим.
- Какой-то мешок, только уши торчат, - не выдержал Валька.
Андрюшка виновато покрутил головой. Он, видимо, очень хотел помочь Вальке. Но как?
- Может, курточку снять? - спросил он.
- Точно… Хотя нет… Послушай, Андрюшка, у тебя ведь был летом моряцкий костюм. С воротником. Он сейчас тоже есть?
- Есть, - сказал Андрюшка не очень уверенно. - Только где? Надо в шкафу поискать… В нём будет хорошо, да?
- Ещё бы! - сказал Валька. Он представил, как заплещет под ветром синий воротник. А ветер сделать нетрудно. Есть старый верный вентилятор, который служит семье Бегуновых много лет.
- Тогда я схожу, - предложил Андрюшка. Наверно, были у него свои дела, тоже важные и интересные, и в голосе его уже не слышалось прежней готовности. Но всё-таки он оделся и снова сказал: - Я схожу. Я скоро.
Валька отыскал вентилятор. Разбуженный от зимней спячки, вентилятор загудел сонно и недовольно, а потом рассердился и раскрутил в комнате такой вихрь, что все Валькины листы взмыли со стола к потолку.
- Тебя бы на самолёт вместо пропеллера, - сказал ему Валька.
Хлопнула дверь, и в коридоре послышалась возня. Это Андрюшка стягивал свои зимние доспехи.
Он шагнул в комнату будто прямо из июльского дня. Лёгонький, тонконогий и словно сразу же подросший. Видно, он и в самом деле подрос за осень: матроска стала коротка и выбивалась из-за пояска, а руки смешно торчали из синих с белыми полосками обшлагов.
- Вот… - стеснённо сказал Андрюшка и поёжился.
Валька понял его: отвыкший от лета, Андрюшка чувствовал себя неловко и зябко при холодном свете замёрзших окон и при этом вихре, который гулял по комнате.
Валька выключил вентилятор и бодро сказал:
- Ну, ты отлично выглядишь! Давай садись. Я тебя долго мучить не буду. А ветер я сделал нарочно, чтобы как на море.
- Хороший ветер, - заметил Андрюшка и повеселел.
Он опять устроился на кнехте, а Валька послал на него шуршащий воздушный вихрь. Воротник рванулся и захлопал, как синий флаг.
Андрюшке не сиделось спокойно. Он ворочался, двигал локтями, крутил головой, не мог поставить как следует ноги. "Что ты крутишься, как флюгер!" - чуть не сказал Валька. Но не сказал, а схватил карандаш и лёгкими длинными штрихами начал набрасывать Андрюшкину фигурку. Одну, вторую, третью. Скорей, скорей!
Это самое лучшее, что можно сделать. Пусть Андрюшка вертится, а он будет рисовать. Потом он выберет, что нужно. Так же, как на киноленте выбирают лучший кадр для фотоснимка…
Первый набросок был совсем неудачный: голова вскинута, сам Андрюшка подался назад, локти растопырены и колено торчит из-под руки острым углом. Остальные были лучше, но и они казались не очень хорошими. И Валькин карандаш метался по бумаге ещё и ещё.
Для Вальки время летело. А для Андрюшки оно, видимо, тянулось до ужаса медленно. И он не выдержал наконец:
- Валь, сколько уже на часах?
Было половина пятого. День за окнами начал синеть.
- В пять по телевизору мультик будет, - нерешительно высказался Андрюшка. Валька устало распрямился:
- Ладно. Хватит. Беги смотреть телевизор.
- Получилось у тебя?
- Да. Спасибо, Андрюшка.
На самом деле он не был уверен, что получилось. Белый лист ватмана пестрел Андрюшкиными фигурками, но ни про одну из них Валька не мог сказать: "Это та".
Когда Андрюшка ушёл. Валька взглянул на листок снова. Внимательней и спокойней.
И удивился.
Первый набросок вдруг показался ему удачнее всех. Именно здесь Андрюшка выглядел очень живым. Словно что-то увидел он над собой, вверху, и, чуть откинувшись, смотрит с удивлением.
"Шхуна!" - вдруг понял Валька. Шхуна подошла к самому берегу, и мачты её кажутся Андрюшке высокими, как старые сосны.
Но парусники не подходят к берегу так близко при волне и ветре. Это же смертельно опасно!
И всё-таки пусть подойдёт. Пусть шхуна возникнет у самого берега, выйдет из влажного тумана и нависнет парусами над изумлённым мальчишкой… А потом, накренившись влево, уйдёт вдоль берега в штормовую мглу. На то она и легенда океана.
Пусть паруса и мачты займут почти весь рисунок и станут громадными. И не тёмными они будут, а светлыми, почти белыми на фоне рваных облаков и свинцовых волн.
Валька сгрёб со стола все листы и вытащил альбом. Теперь можно было рисовать уже в альбоме.
А когда-нибудь позже Валька напишет акварелью большую картину.
Паруса и железо. Вечер
На альбомном листе рисунок получался просто здорово. Вернее, начал получаться. Всё выходило так, как Вальке хотелось. И чтобы не спугнуть удачу, он решил не торопиться, закончить его потом. Завтра или послезавтра.
Валька взглянул на тонкие мачты, на мальчишку со вздыбленным воротником матроски, улыбнулся им как живым. И прикрыл альбом.
Было уже около восьми часов. Мама и отец давно пришли с работы, но Вальке не мешали. В соседней комнате они вели долгий разговор о том, что, получив зарплату, необходимо купить Вальке новое пальто, недорогое, но хорошее, потому что старое уже совсем…
- Не надо пальто. Купите лучше транзистор, - подал голос Валька. Транзистор ему был абсолютно ни к чему, просто захотелось подурачиться.
- Ещё не легче, - откликнулась мама, и после этого за дверью наступило молчание. Оно было негодующим и укоризненным.
- Хорошие такие транзисторы продаются, - жалобно сказал Валька.
- Совершенно не понимаю эту современную моду! - возмутился отец. - Таскать на животе громкоговорители и оглушать улицу разными твистами!
- Лучше бы вспомнил, на что похоже твоё пальто, - вмешалась мама. - Ты в нём на беспризорника похож. У других дети как дети. Вот Саша приходит - посмотреть приятно…
Пришёл Сашка, и Валька захотел, чтобы родители выглянули из своей комнаты и посмотрели. Пальто на Бестужеве сидело каким-то удивительно перекошенным образом, верхняя пуговица висела на ниточке, а шапка лихо съехала на левый бок. При этом Сашка сохранял невозмутимый вид.
Валька оглянулся на дверь. Родители понизили голоса и не показывались. Жаль. Но не звать же их, чтобы нарочно посмеяться над Сашкой.
Бестужев сел верхом на стул, поискал в кармане платок, не нашёл и шапкой начал протирать запотевшие очки. Он был явно не в духе. Наверно, облачное небо помешало его астрономическим наблюдениям.
- Разденься, - сказал Валька.
- Не буду. Я сейчас пойду. Что по немецкому задано? Я не записал.
- Завтра нет немецкого. Завтра арифметика, русский, рисование…
- Да знаю я, он послезавтра. А когда готовить? Завтра опять металлолом собираем. Забыл?
- Какой ещё металлолом? - недовольно сказал Валька.
- Обыкновенный. Такой же, какой в субботу собирали, когда ты не пришёл.
- И не приду, - буркнул Валька. - Надоело уже до зелени в глазах. Одно и то же…
- Ну и дурак, - отрезал Бестужев. - Вот обскачет нас пятый "Б", кому лучше будет?
- А кому хуже?
- Нам хуже.
- Почему?
- Что ты из себя глупого балбеса изображаешь?
Валька подумал, что умных балбесов не бывает, но вслух повторил:
- Ну, скажи почему?
- Потому что соревнование, - устало сказал Сашка.
- Очень полезное соревнование. Консервные банки ищем. А на пустыре за Андрюшкиным домом старый башенный кран валяется. Разобрали и бросили. Он уже полгода ржавеет. Уже в газете писали. А потом говорят: нужен металл.
- Нужен, - сказал Сашка.
Вот и поговори с ним. Валька даже разозлился.
- Ну и ройся в свалках, если нравится.
- Нравится. По крайней мере, весело. Не то что одному дома торчать.
- Кому что… - сказал Валька.
- Конечно. Только могут подумать, что кое-кто плюёт на весь отряд.
- Отряд… - сказал Валька. Даже без насмешки. С грустью. - При чём здесь отряд? Просто пятый "А". Даже барабана нет…
- Вот горе-то!
- "Кто не придёт на сбор, пусть без родителей в школу не является", - голосом Анны Борисовны произнёс Валька.
Сашка промолчал. Что уж тут скажешь.
- А Равенков ходит как фельдмаршал. "Встать! Сесть! Смирно!" Думает, если в военное училище собрался, значит, уже полководец… Вот у нас в лагере был вожатый сводного отряда…
- И пятнадцать барабанов, - вставил Сашка.
- Девятнадцать, - сухо сказал Валька и в упор посмотрел на Бестужева. Сашка опустил глаза.
- Вожатый у нас так себе, - согласился он. - Только я не про него, а про ребят говорю. Они-то чем плохие?
- А я разве сказал - плохие?
- Не сказал. Только они идут железо таскать, а ты дома рисуешь.
- Рисую, - с вызовом сказал Валька. - Когда каток заливали, я не рисовал, а работал, хоть у меня и коньков-то нет. А ерундой заниматься мне неохота. Жестянки собирать. А кран лежит и ржавеет. Сколько в нём тонн? Пусть сперва его переплавят, а потом банки.
- Переплавят и кран и наши банки. И, между прочим, парусные корабли сейчас тоже строят из железа. И даже десяти кранов на один корабль не хватит.
- Между прочим, не строят. Из железа не строят. Раньше строили, уже давно. Были стальные барки. А сейчас баркентины с деревянными корпусами.
- Не верится что-то.
- То, что у кометы голова из ледяных глыб, тоже не верится. А я ведь не спорил, когда ты говорил.
Сашка молчал.
- Я тебе говорю не о кометах, а о тебе, - наконец возразил он. - А ты всё виляешь.
- Не надо обо мне много говорить, - тихо сказал Валька и с тревогой почувствовал, что Сашка ему неприятен.
- Хорошо, - сказал Сашка тоже тихо и спокойно.
Валька выволок из угла портфель и вытряхнул на стол тетрадки и книги. Только так можно было достать из набитого портфеля дневник.
- Вот запиши, что задано…
- Спасибо, не надо.
Неужели Сашка обиделся? Впрочем, это его дело. Валька не виноват. Он сказал:
- Как хочешь.
- Поздно уже, - объяснил Сашка. - Не успею сделать. Потом спишу у кого-нибудь.
- Ну смотри…
- Смотрю. - Сашка снова зевнул.
И Валька почувствовал, что за этим пустым разговором прячется и растёт у них обида Друг на друга. Надо было сказать что-нибудь хорошее. Может быть, смешное. Поскорее разогнать обиду. Но что сказать. Валька не знал. Потому что подъёмный кран действительно ржавеет на пустыре, у баркентин деревянные корпуса, а Равенков строит из себя фельдмаршала. И, кроме того, у Сашки было такое лицо, что говорить хорошие слова не хотелось. Казалось, они отскочат от Бестужева, как ягоды рябины от гипсовой статуи (осенью в школьном сквере мальчишки стреляют ими из трубочек).
Сашка встал.
- Пойду.
- Я запру за тобой дверь.
Он вышел за Бестужевым в сени в одной рубашке, и холод сразу ухватил его в крепкие ладони.
Сашка замешкался у порога.
- Не копайся, - ворчливо сказал Валька. - Вон какой холодюга.
- Придёшь завтра? - вдруг спросил Сашка, словно не было долгого разговора.
- Железо собирать?
- Железо.
"Видно будет", - хотел сказать Валька. Или можно было ответить: "Завтра и поговорим". Но Вальке показалось, что Сашка заранее готов услышать этот ответ и снисходительно улыбается в темноте. А тут ещё этот холод.
- Я сказал: не приду.
Сашка и в самом деле, кажется, улыбался. Он спросил уже с крыльца:
- А якоря у деревянных баркентин тоже деревянные?
- Отвяжись ты…
- Отвязаться - это пожалуйста.
Снег заскрипел под его ботинками. Валька хлопнул дверью.
В комнате он начал дрожать от запоздалого озноба. Так часто бывает: попадёшь с мороза в тепло и начинаешь вибрировать, как стиральная машина.