Валька слушал и не слушал. Всё, что говорилось, было привычным. Привычные слова складывались в привычные предложения: "Вместо того чтобы больше заботиться об успеваемости… Без дисциплины не добиться… Думать о чести школы… Коллектив отвечает за каждого…" И вдруг он услышал про себя:
- А Бегунов позволяет себе такие дикие выходки. Я уж не говорю, что он полностью игнорирует распоряжения школьной администрации, абсолютно плюёт на коллектив: на репетиции хора не является, на сборы тоже… Да ещё заявить своему преподавателю, завучу школы: "Вы слишком любопытны!" Нет, Бегунов, это не любопытство. Это моя обязанность вмешиваться в подобные безобразия и добиваться, чтобы их не было! И будь уверен, что…
Мгновенно вся усталость, всё равнодушие слетели с Вальки. Нужно было отстаивать справедливость! Он вскочил.
- Я не вам говорил, а ей! Она сама…
- Сядь! - Анна Борисовна хлопнула ладонью о стол. - Потрудись хоть сейчас вести себя прилично! Тебя ещё спросят, как это она сама… Не хватает даже мужества признаться. Или ты думаешь, я ничего не видела и не слышала?
Валька медленно сел. Но класс уже гудел, и голоса в поддержку Бегунова ясно выделялись в общем шуме.
- Интересно вот что, - перекрывая шум, заговорила Анна Борисовна. - Бегунова защищают те, кто сам не в числе лучших: Лисовских, Кольчик, Воробьёв… ("Раньше она сказала бы ещё: Бестужев", - подумал Валька. Но сейчас Сашка молчал.)
Маленький Витя Воробьёв смешно сморщился: "С чего это я в худшие попал?"
- Да-да! И ты, Воробьёв! Ты тоже последнее время распустился… И меня удивляет, почему молчат наши активисты?
- Можно, я скажу? - Эмма Викулова на передней парте вскинула руку.
- Очень хорошо. Скажи.
- Все мальчишки считают, что если они сильные, значит…
Мальчишки подняли гвалт.
Встал Равенков и резко потребовал:
- Тихо! Пять секунд на установку тишины. Раз…
Тишина повисла над партами, тяжёлая, но непрочная.
- Непонятно, почему молчат пионеры, - сказал Равенков. - Почему молчит командир отряда Левашова. Она, кстати, соседка Бегунова по парте.
Светлана встала.
- Я в командиры не просилась. И в соседки к Бегунову не просилась. Пусть Бегунов сам говорит.
- Хорошо, пусть, - согласилась Анна Борисовна. - Говори, Бегунов.
Что говорить? Опять доказывать одно и то же?
- Я уже говорил.
- Мы пока ничего не слышали, кроме грубостей. Может быть, ты объяснишь своё поведение?
- Я вырвал свой альбом. И я не грубил, я про неё сказал.
- А ты не мог не вырывать, а сказать спокойно, чтобы она отдала.
- Будто она понимает! - крикнул Витька Воробьёв. - Она как обезьяна!
- Она дразнилась!.. Сама виновата! - зашумели мальчишки.
- Ти-хо!
- Разрешите, я скажу, - попросил Володя Полянский. И, не дожидаясь ответа, вышел к столу.
Высокий, в отутюженном чёрном пиджачке, подтянутый и какой-то слишком взрослый. Вальке он не нравился. Казалось, что Полянский считает себя умнее остальных и в класс ходит только по необходимости. Говорят, он занимался в драмкружке Дворца пионеров и даже по телевидению выступал. Может быть. Валька не знал.
- Бегунову трудно говорить. Не все умеют говорить, когда волнуются, - сказал Полянский, поглядывая исподлобья на класс.
- Ты зато умеешь, - хихикнула Эмка Викулова.
- Я умею… Я хочу сказать про Бегунова. Получается, будто он какой-то преступник. И в том виноват и в этом. А тут всё просто. Лагутина схватила его альбом. Она знала, что Бегунов не хочет, чтобы альбом смотрели, но схватила… Вот Викулова говорит, что ребята силой пользуются. Это неправда. Бегунов не сильный. И он не дрался, он просто альбом вырвал, чтобы она не смотрела. Даже Юрий Ефимович не стал смотреть, когда Бегунов сказал, а она…
- Постой, постой! - Анна Борисовна встревоженно взглянула на него, а потом на класс. - При чём здесь Юрий Ефимович?
- Сегодня же рисование было.
- Ну и что?
Володя почувствовал, что, кажется, сказал больше, чем нужно.
- Ну и вот… Бегунов попросил не смотреть альбом, и Юрий Ефимович не стал.
- И двойку поставил, - язвительно сообщила Викулова.
- Ябеда, - сказал Кольчик.
- Кто ябеда? Всё равно Юрий Ефимович записку написал!
- Викулова, постой. Какую записку? В чём дело?
- Ну, простую записку. Потому что Бегунов как заорёт: "Не имеете права!"
Анна Борисовна ладонями потёрла щёки.
- Так… - тихо сказала она. - Я просила Юрия Ефимовича быть вашим классным руководителем. Сегодня утром он почти согласился. Хорошо же вы его встретили…
Хотелось есть, но возиться с печкой или плиткой не хотелось. Валька поставил на клеёнку сковородку и стоя жевал холодную жареную картошку без хлеба. Всё равно, лишь бы притупился голод.
Он не включал свет, хотя в кухне стало совсем темно. В окнах стояли сумерки. Ветер притих, но мороз остался.
В коридоре грохнула дверь, и через секунду с клубящимся холодом кто-то маленький ввалился в кухню.
- Валька! Ты дома, Валька?
Андрюшка.
- Ну что? - сказал Валька.
- Можно, я включу свет?
- Я сам. - Он давнул кнопку выключателя. Андрюшкина шуба засияла блёстками инея и начала окутываться паром.
Андрюшка стянул косматую шапку и сообщил:
- Мы сегодня штурм начинаем. Придёшь?
- Какой штурм?
- Крепость будем брать. Я же рассказывал.
Счастливый он человек, этот Андрюшка. Будет штурмовать сегодня снежную крепость, нет у него других забот. Глаза блестят, и щёки розовые от мороза.
- В такой-то холод, - сказал Валька.
- Когда бегаешь, никакого холода нет, - возразил Андрюшка и немного опечалился. - Ты не придёшь, да?
- Я не могу.
- Не можешь…
"Не до крепости мне", - хотел сказать Валька. Но сказал:
- Я правда не могу. Мне в школу ещё надо. Я, может быть, завтра приду, Андрюшка.
- Ну хорошо. Завтра. - Он помолчал и добавил - Часов на крепости нет. Плохо это.
- Ладно…
Он закрыл за Андрюшкой дверь. Дома было до тошноты тихо. Отец, как всегда, задержался в техникуме, у мамы - профсоюзное собрание.
Интересно, заходил ли с запиской Сашка? Если заходил, всё равно никого не застал. После классного собрания Бестужев ещё раз пробовал подойти к Вальке. Валька сказал:
- Пошёл к чёрту.
На этот раз, кажется, Бестужев крепко разозлился…
Валька глянул на часы. До семи ещё почти час. Совет дружины в семь. Равенков сказал: "Здесь мы ничего не решим. Не отряд, а базар какой- то. Сами хуже делаете. А ты. Бегунов, придёшь сегодня на заседание совета. Ясно?" И он взглянул на Анну Борисовну.
"Правильное решение, - сказала она. - По крайней мере, там ребята, у которых есть чувство ответственности".
А у класса чувства ответственности нет. Собрание кончилось тем, что мальчишки переругались с девчонками, а про Вальку и про дисциплину говорить никто не хотел.
У Бегунова чувства ответственности тоже нет. Он оторвался от коллектива, нарушил школьную дисциплину, оскорбил нового классного руководителя, а потом завуча, вину свою не осознал и извиняться не захотел.
Часы на стене стучали сухо и отчётливо. Это были большие старинные ходики. Валька посмотрел на них, принёс лист ватманской бумаги и достал тарелку, чтобы вычертить по ней циферблат крепостных часов. Тарелка выскользнула и грохнулась на пол.
Валька постоял, потом задвинул ногой под стол черепки, оделся и вышел из дому.
В чистом тёмно-синем небе светилась россыпь звёзд. Среди этой россыпи дрожала золотая капля. Валька знал - это Юпитер. Совсем недавно он снова смотрел на него в Сашкин телескоп. Видел светлое зеркальце планеты и четыре точки спутников. Совсем недавно… Эх, Бестужев…
Школа работала в одну смену и по вечерам делалась непривычно пустой.
Лестница была полутёмной и гулкой. Валька поднялся на второй этаж. Плафоны в длинном коридоре горели через один, и стоял полумрак. Только открытая дверь пионерской комнаты в конце коридора ярко светилась. Валька пошёл туда, и справа, в чёрных стёклах, двигалось его тёмное отражение.
Часы показывали без двадцати семь.
В пионерской был только один мальчишка. Маленький, но с двумя нашивками. Видимо, четвероклассник. Он стоял у тумбочки с барабаном и щёлкал по нему пальцем. После каждого щелчка над барабаном поднималось облачко пыли.
Когда Валька вошёл, четвероклассник вздрогнул и обернулся.
"Знакомое лицо", - подумал Валька. - На кого он похож?
- Ты на совет? - спросил мальчишка.
- Да, - сказал Валька и усмехнулся.
- Хорошо. А то меня дежурить тут оставили, пока все не соберутся. Скучно, - пожаловался четвероклассник.
Валька промолчал и сел в углу. Привычная обстановка пионерской комнаты успокоила его. "В самом деле, не съедят же", - подумал Валька.
Собирались ребята. Почти незнакомые. Пришёл рослый семиклассник с ленивым лицом, толстая девчонка в очках, потом ещё две девчонки - одна из шестого, другая из пятого "Б". Ещё кто-то… Вальке было всё равно. Знакомыми оказались только Олег Ракитин и Зинка. Олег раньше учился в Валькином классе, но потом перешёл в параллельный, чтобы учить английский, а не немецкий язык: английским он с детства занимался.
Интересно, будет Лагутина жаловаться на Вальку или она пришла просто как член совета дружины?
Смотреть на неё не хотелось.
А Олегу Валька обрадовался. Олег ему всегда нравился. Ракитин сам подошёл к Вальке и спросил:
- Зинка не просила помириться?
- Зинка Лагутина? С чего это она будет мириться?
- Ну ладно… - сказал Ракитин.
Валька помялся и спросил:
- Ты откуда про всё знаешь?
- Володька Полянский сказал.
"Володька хороший, - подумал Валька. - Зря я на него косился".
Ровно в семь пришёл Равенков. Мельком, без всякого выражения, взглянул на Вальку. Спросил у собравшихся:
- Почему так мало?
- Не всех предупредили…
- Анархия, - сказал он.
- По-моему, Равенков метит в старшие вожатые, - ни к кому не обращаясь, громко сказал Ракитин.
- Нет, - откликнулся Равенков. - У меня другие планы. Но если понадобится…
Ракитин обернулся к нему и что-то сказал по-английски.
- Очень остроумно, - сердито бросил Равенков.
Олег тихонько засвистел… Наконец появилась Анна Борисовна. Разом задвигались стулья, и оказалось, что все сидят у длинного блестящего стола. Лишь Валька остался в углу. Сидел нахохлившись и разглядывал стены с плакатами. Плакаты были знакомые и неинтересные.
- Мало народу, - сказала председатель совета дружины, высокая восьмиклассница с узким строгим лицом. - Будем всё равно начинать?
- Что же делать, - откликнулась Анна Борисовна. - Начинайте. Вы на меня не смотрите, я у вас гостья.
Председательница стояла за столом и вертела в тонких пальцах авторучку.
- Значит, так… У нас два вопроса. Первый - это подготовка к Новому году, а второй - поведение… то есть разбор поведения… пятиклассника Бегунова… Он пришёл?
- Пришёл, - сказал Равенков.
Все заоглядывались на Вальку, а маленький четвероклассник посмотрел на него с удивлением, почти с испугом.
Валька уставился в пол и сжал зубы.
- Ну хорошо… - Председательница вопросительно глянула на Анну Борисовну. - Ты, Бегунов, пока побудь в коридоре, у нас сначала первый вопрос.
Анна Борисовна досадливо поморщилась.
- Подожди, Короткова, - вполголоса заговорила она. - Какой первый вопрос, когда от половины классов нет представителей. Потом об этом.
- Ну, тогда сразу второй… Значит, так. В общем, дело в том, что этот Бегунов… В общем, пусть он сам расскажет. Выйди к столу.
Валька медленно встал.
- Что рассказывать?
- Ты сначала выйди сюда.
Валька подошёл ближе.
- Что рассказывать? - повторил он и почувствовал злость. Он сам не ожидал, что будет злиться, и вот разозлился.
- Совет дружины хочет знать, что ты натворил, - твердо сказала председательница, и её красивое лицо стало ещё строже.
- Я думал, вы всё знаете, раз позвали, - ответил Валька, глядя поверх голов.
- Мы знаем, - вмешался Равенков. - Но мы хотим услышать, как ты сам объяснишь это дело.
- Как оцениваешь свой поступок, - подсказала Анна Борисовна и взглянула на Вальку почти доброжелательно.
Вот и всё. Теперь осталось сказать, что он был не прав, погорячился и очень об этом жалеет. И просит простить. И больше не будет. На это уйдёт минута. Ещё минуты три его поругают для порядка и отпустят домой. И сегодня он ещё успеет начертить часы для крепости.
Для той крепости, которую штурмует сейчас маленький капитан Андрюшка. Андрюшка, который нарисован в Валькином альбоме - на берегу, перед возникшим из тумана летучим парусником…
- Никакого поступка не было, - сказал Валька.
Довольно долго все молчали.
- Вот как… - сказала наконец Анна Борисовна. - Ну, а что же тогда было? Видишь, ты молчишь. Не знаешь, что сказать. Наговорить массу непозволительных вещей учителям было легче.
Аккуратная девочка в белом переднике подняла руку и сообщила:
- В той школе, где я раньше училась, мальчишек исключали на две недели, если у них дисциплина плохая.
- Ну, это уж дело педсовета, - заметила Анна Борисовна. - А вы решайте по своей пионерской линии.
- Почему нет Юрия Ефимовича? - вдруг спросил Олег.
- Потому что он сразу после урока ушёл домой и не знает о совете… И что это такое?! - вдруг запоздало возмутилась она. - Обсуждать учителей - не твоё дело.
- Да, - сказал Ракитин. - Я лучше Лагутину буду обсуждать. Почему она молчит? Она - то знает, про кого Бегунов говорил: "Много любопытных развелось…"
- Тебе, Ракитин, слова не давали, - начала председательница.
- А я взял. Потому что я её знаю, Лагутину. Лучше вас. Мы с пяти лет в соседних квартирах живём. Она из-за своей вредности многое может. И сейчас тоже. Ведь знает, а молчит! А тут все сидят и ушами хлопают!
- И я? - спросила Анна Борисовна. - Ты думаешь, что говоришь?
- Я говорю про совет дружины, - не смутился Олег. - Лагутина схватила чужой альбом, довела человека и в ус не дует. Я бы ей вообще башку оторвал.
- Но-но, - сказал Равенков.
- Оторвал бы, - серьёзно повторил Олег. - Чтобы не совалась. Потому что у любого человека бывают тайны. Один человек, например, стихи пишет, другой там… Ну, я не знаю. Не всегда ведь любят люди рассказывать. А она лапает своими руками! И нос суёт. Если я вот сейчас начну рассказывать, как она дома в куклы играет целыми днями, ей ведь тоже не понравится!
- Что ты врёшь! - вспыхнула Зинка. - Сам, наверно, играешь! Дурак!
- Я не вру. Это я для примера…
- Дурак!
- Не нравится? - спросил Ракитин.
- Тихо! - крикнула Короткова. - Ракитин, как ты смеешь!
- А что я сказал?
Зинка вдруг закрыла лицо ладонями и выскочила в коридор.
- Заело, - с мрачной радостью заметил Олег.
- Ракитину, по-моему, здесь не место, - сказала Анна Борисовна.
- Я член совета дружины.
- Боюсь, что ненадолго.
- Пожалуйста. - Ракитин спокойно отправился к двери. С порога сказал: - Слушай, Короткова. Маловато вас. Как голосовать будете?
- Ничего, справимся, - отрезала она. И поинтересовалась: - Всё-таки не понимаю, зачем нужно прятать свой альбом от товарищей?
- От товарищей я не прячу, - сказал Валька.
Анна Борисовна резко повернулась.
- Ты хочешь сказать, что мы, что Лагутина и Юрий Ефимович, - твои враги? Тогда ясно. Значит, ты и на учителя набросился бы, как на Лагутину, если бы он не закрыл твой альбом?
Вот сейчас Валька растерялся. Ничего такого он сказать не хотел и не знал теперь, что ответить. Но Анна Борисовна не ждала ответа.
- В конце концов, ни меня, ни Юрия Ефимовича не интересует твоё отношение к нам как к людям. Но как учителей ты обязан нас уважать. Обязан!
- Учителя и люди разве не одно и то же? - тихо спросил Валька.
- Что? - Она растерянно поднесла руку к подбородку. - Что ты говоришь?
- Ничего, - произнёс он, словно шагая в пропасть. - Я постараюсь… уважать. Раз я обязан.
- Ты думаешь, что ты говоришь?!
Валька думал. Но не ответил.
- Анна Борисовна, - со всей своей вежливостью начал Равенков. - Извините, но по-моему, мы слишком долго говорим об этом… Бегунове.
Валька сам не понял, как это случилось. Будто толкнул его кто-то. Наверно, это прорвалась накопившаяся обида. Он коротко засмеялся и бросил Равенкову:
- С Галкой Лисовских на каток ты всё равно не успеешь.
Несколько секунд все молчали. Даже Равенков, кажется, растерялся. Наконец Анна Борисовна произнесла:
- Ну, вот перед вами весь Бегунов. Во всей красе. - В голосе её слышались довольные нотки. Она словно хотела сказать: Видите, я не ошиблась. - Решайте, - сказала она. - Видимо, Бегунов не чувствует себя виноватым. Он считает себя героем.
Вот уж героем-то он себя никак не считал!
- Какие будут предложения? - спросила Короткова.
Предложений не было. Молчание затягивалось.
- Веди собрание, Короткова, - сказала Анна Борисовна.
Председательница пошевелила губами и вдруг объявила:
- Тогда я сама. У меня предложение. Мне кажется, все всегда очень долго возятся вот с такими… как Бегунов. Я никак не понимаю: если он такой, как он может быть пионером? Ведь пионер - это же… Ведь он же торжественное обещание давал, а сам нарушает. А раз нарушает, то что делать? В общем, я предлагаю исключить, а потом уж с ним разговаривать, если надо. Вот и всё.
- Что? - шёпотом спросил Валька.
- Вот так, - чётко сказала Анна Борисовна.
- Я согласен, - сказал Равенков.
Они что, с ума сошли? Или так просто, решили попугать?
- Будем голосовать? - спросил у Анны Борисовны Равенков.
Валька медленно шагнул от стола. Маленький четвероклассник смотрел на него с испуганной жалостью. Толстая девчонка шевельнула на столе локтем: словно проверяла, удобно ли будет держать поднятую руку.
- Вы же… не знаете, - тихо сказал Валька, - ничего…
Анна Борисовна взглянула на часы.
- Я полагаю, мы знаем достаточно.
А что они знали?
Разве они знали, как ранним утром он стоял на берегу, счастливый, босой, в мятых, кое-как выжатых штанах и чьей-то сухой рубашке, а перед ним разворачивал строй сводный отряд барабанщиков!
Разве они это знали?
И как полыхало на берегу пламя костра, почти незаметное при солнце, но такое жаркое, что на Вальку несло теплом, как из Сахары. Толстая головешка выстрелила в огне, крошечный пунцовый уголёк вылетел из костра и клюнул Вальку в колено. А Валька даже не дрогнул. Потому что барабанщики уже насторожили палочки, а Сандро потянул с себя галстук, чтобы завязать его на Вальке…
- Может быть, объявить выговор? - лениво сказал семиклассник.
- Что значит может быть? - недовольно откликнулась Анна Борисовна. - У тебя такое предложение?
- Ну, предложение.
- Есть ещё предложение: выговор, - сказала она. - Но мне кажется, что Короткова высказалась правильнее. Едва ли выговор заставит его задуматься.