Но мама ошиблась. Ильза сама заботилась о морской свинке. Она купила ей клетку из своих денег на карманные расходы и корм с тремя витаминами. Каждый день она чистила клетку. Она часами держала свинку на коленях и гладила ее.
Только мне одной разрешалось до нее дотрагиваться. Мама и Курт, правда, и без того не собирались трогать свинку, но Оливер и Татьяна только об этом и мечтали. Да и понятно. Но Ильза им не разрешала. Когда она уходила, она ставила клетку с морской свинкой на шкаф. А когда была дома и Оливер с Татьяной приходили к нам в комнату, чтобы поиграть со свинкой, шипела:
– А ну-ка, испаряйтесь отсюда! По-быстрому!
Когда Ильзы не было дома, я всегда разрешала Оливеру играть с морской свинкой. Не знаю, чем он мог повредить зверьку. Ведь морская свинка – я установила это совершенно точно – вообще не имеет никаких личных привязанностей. Ей абсолютно все равно, кто ее гладит. Мне кажется, и мама по утрам, когда мы были в школе, доставала клетку со шкафа. В комнате Оливера и Татьяны я не раз находила опилки, которыми посыпан пол клетки, а один раз даже нашла огрызок морковки.
Морская свинка жила у нас целый год, а потом случилось вот что. Ильза мыла голову в ванной, а я вытирала посуду на кухне.
Дверь в нашу комнату была открыта. Клетка с морской свинкой стояла на Ильзином письменном столе.
Татьяна вбежала в комнату. Она вскарабкалась на стул, со стула – на стол и вынула морскую свинку из клетки.
Наверно, она ее слишком крепко сжала и сделала ей больно. Татьяне было тогда всего три года. Во всяком случае, Анжелика – так звали морскую свинку – почуяла опасность. Сперва она громко завизжала. А потом Татьяна заорала как резаная. Морская свинка укусила ее за палец. Довольно сильно. Из пальца текла кровь.
Ильза услышала визг морской свинки и прибежала из ванной с намыленной головой.
Мама услышала рев Татьяны и прибежала из гостиной.
А я прибежала из кухни.
Татьяна стояла на столе, подняв вверх окровавленный палец, и громко ревела.
Морская свинка лежала на полу рядом с дверью. Из ее мордочки текла кровь. Куда больше крови, чем из пальца Татьяны.
Ильза подняла морскую свинку. Та была мертва.
Наверно, она стукнулась головой о ручку двери, когда Татьяна в испуге ее швырнула.
Ильза подошла с мертвой морской свинкой к своей постели. Она положила ее на одеяло. Сначала мне показалось, что Ильза хочет сесть на кровать и что она вот-вот заплачет. Но она не села и не заплакала.
Мама сидела на стуле возле письменного стола Ильзы. Она держала на коленях Татьяну и дула ей на палец, приговаривая:
– Ну ничего, ничего! Вот видишь, уже совсем не больно! Сейчас все пройдет!
И вдруг Ильза подскочила к маме. Она схватила Татьяну и поставила ее на пол.
– Я убью ее! – заорала она. – Я убью ее!
Это было просто ужасно.
Татьяна заревела еще громче. За одну руку ее тянула Ильза, за другую мама.
– Сейчас же оставь в покое ребенка! – мама задыхалась.
– Я убью ее! – орала Ильза.
Мама отпустила руку Татьяны и начала хлестать Ильзу по щекам. Ильза топталась на месте с выражением бешенства на лице и, нечаянно наступив маме на ногу, разорвала ей чулок и оцарапала лодыжку. Тут Татьяна вырвалась и с ревом выбежала из комнаты.
Мама продолжала хлестать Ильзу.
– Ты совсем спятила! Ты вообще разум потеряла! – пронзительно кричала она. – Из-за какой-то паршивой свинки ты готова убить сестру!
Мама схватила Ильзу за волосы.
Потом она толкнула ее на постель, на мертвую свинку, и вышла из комнаты. Руки ее дрожали, она так тяжело дышала, как будто ей было плохо с сердцем.
Ильза целый час лежала на постели. С мокрой намыленной головой она лежала на окровавленной мертвой свинке, и я не могла придумать, как мне ее утешить.
Через час Ильза поднялась.
Она достала из ящика письменного стола коричневую оберточную бумагу, завернула в нее морскую свинку, взяла красный карандаш и написала большими буквами: "Анжелика". Потом сунула мне сверток в руки и тихо сказала:
– Отнеси ее вниз на помойку.
– Мы можем похоронить ее у дедушки в саду, – предложила я.
Ильза покачала головой.
– Неси на помойку.
Я взяла сверток и спустилась с ним в подвал. Там я бросила Анжелику в бак для мусора.
Вечером Курт пришел в нашу комнату. Выражение лица у него было довольно беспомощное. Он спросил, нельзя ли ему купить Ильзе другую морскую свинку.
Ильза тупо поглядела на него и сказала:
– А ты купи своим собственным детям!
Лицо у Курта стало еще беспомощнее. Он два раза открыл рот и снова закрыл его. Хотел что-то сказать, но потом махнул рукой и вышел из комнаты.
Я сказала Ильзе, что она все же несправедлива к Курту. Ведь Курт-то меньше всех виноват. Она набросилась на меня:
– Может, тебе его жалко? Может, ты его любишь?
– Он ничего мне не сделал, – сказала я. Я не хотела спорить с Ильзой. – Да и тебе тоже. Он мне не мешает.
Мне хотелось все-таки как-нибудь защитить Курта.
– Зато его дети мне очень мешают, это уж точно! – крикнула Ильза.
Я сказала, что это ведь дети не только Курта, но и нашей мамы, а значит, наши брат и сестра. Но Ильза возразила:
– Нет, мне они уж никак не брат и сестра! Так же, как папины дети! Или, может, и макаки – твои брат и сестра?
Под макаками она подразумевала новых детей папы. Я покачала головой. Макак я тоже терпеть не могла.
– Ну вот, – торжествующе сказала Ильза.
– Но ведь Оливер иногда такой милый, – сказала я.
– Ну и что? Мне-то какое до этого дело?
– Никакого. Конечно, никакого.
Я не хотела с ней спорить. И еще мне было ее жалко. Когда у человека убьют его любимую морскую свинку, слишком уж много от него требовать – чтобы он находил убийцу или его родственников милыми.
Но хотя Ильза постоянно твердила, что она терпеть не может Татьяну и Оливера, я ей не так-то уж верила: Оливер не раз показывал мне жвачки и леденцы, подаренные Ильзой. А один раз показал даже маленькую гоночную машинку. И с прогулками было то же самое.
Раз в неделю Ильза должна была гулять с Оливером и Татьяной. Ильза, правда, всегда проклинала эти прогулки и говорила, что уж лучше бы ей выводить на прогулку семь такс, чем этих двоих животных, но я несколько раз видела их втроем в парке – Ильза сидела в песочнице, играла там с ними и что-то говорила с улыбкой. Правда, стоило ей заметить меня, как она тут же вскакивала и кричала:
– Ну все! Хватит с меня этих отравных гномов! Отведи-ка ты их домой!
Месяца два тому назад Ильза начала мне рассказывать, что она теперь снова встречается с Амрай. Три-четыре раза в неделю она говорила со мной про эту Амрай. Как она рада, что снова подружилась с Амрай, потому что Амрай гораздо умнее, веселее, взрослее, чем все эти дурехи из ее класса.
Амрай была раньше Ильзиной подругой – когда Ильза еще училась в начальной школе.
Теперь Амрай учится в школе при монастыре. Как-то он там называется – вроде монастырь "Сакре-кёр-де-нотр-дам-де-сион". Это такая школа, где много вышивания, шитья и много уроков закона божьего.
Ильза рассказывала, что Амрай она встретила случайно, на улице. Сперва они даже не знали, о чем говорить друг с другом, но потом пошли вместе в кафе, ели ванильное мороженое, и тут-то Ильза заметила, что Амрай все такая же симпатичная, как и раньше. А еще Ильза меня попросила, чтобы я ничего не рассказывала маме про эти встречи с Амрай, потому что мама ее просто не выносит.
– Да что ты! – возразила я. – Это ведь уже так давно было! Мама, наверно, вовсе и не помнит Амрай.
– Нет, нет, – утверждала Ильза, – совсем еще недавно она сказала, что Амрай – самая большая дурища из всех, какие ей когда-либо встречались!
Разумеется, я пообещала Ильзе не говорить про Амрай ни словечка.
Ильза все уши мне прожужжала с этой Амрай. Как они были вместе в кафе и ели мороженое, как ходили в кино, как... И когда она говорит маме, что идет к Эви, это на самом деле она встречается с Амрай, и когда рассказывает, что идет в Молодежный театр, она тоже встречается с Амрай. По правде сказать, меня всегда удивляло, чего ради Ильза так скрывает Амрай от мамы и Курта. Я спросила Ильзу, почему Амрай никогда за ней не зайдет. Но сейчас я уже не помню, что она мне тогда ответила.
А потом – недели три назад – у нас дома произошел жуткий скандал.
Это было в субботу. Ильза сказала, что идет в театр вместе со своим классом. Почти все идут. Вернется домой в десять.
Мама предложила заехать за ней в театр на машине, но Ильза сказала, что это совершенно лишнее: отец Эви возьмет ее с собой и довезет до дома.
Ильза не пришла ни в десять, ни в пол-одиннадцатого, ни в одиннадцать. В половине двенадцатого ее все еще не было дома.
Мама позвонила родителям Эви. Они уже спали и были не слишком любезны. Мать Эви ответила, что ей абсолютно ничего не известно о посещении театра, а Эви давным-давно спит.
Мама извинилась и сказала, что все это, как видно, недоразумение. Потом мама и Курт долго сидели в гостиной. Они почти не разговаривали. Каждые десять минут они сообщали друг другу который час. Несколько раз Курт сказал:
– Да, это в самом деле никуда не годится! Так продолжаться не может!
– Этого просто нельзя допускать. – сказала мама. – Потом будет поздно!
Я лежала в кровати. Дверь нашей комнаты и дверь гостиной были чуть приоткрыты, и я слышала каждое слово. Я попробовала не спать. Но потом все-таки уснула. Я проснулась, услышав в гостиной голос Ильзы. Был второй час ночи. Я вылезла из постели и прокралась в переднюю. Ильза, видно, только что вернулась домой.
Она рассказывала, как чудесно было в театре и что отец Эви оказался поразительно милым человеком: он пригласил весь класс после театра в шикарный ресторан.
– Как мило, – сказала мама.
– Удивительно любезно, – сказал Курт.
Потом Ильза стала перечислять, что они ели, что ела Эви, что Герта и что все остальные. Мама и Курт все время говорили: "Ах, вот как?", "Так-так", "Исключительно интересно".
Я еще не совсем проснулась, но все-таки я заметила, что будет очень плохо, если Ильза станет и дальше рассказывать про ресторан, про разные блюда и про отца Эви. Я сделала над собой усилие и вошла босиком в гостиную.
– Эрика, сейчас же иди в постель! – крикнула мама.
Ильза как раз говорила:
– А потом отец Эви хотел нас всех посадить в такси, но найти такси было просто немыслимо!
– Вот беда! – сказала мама.
Но Ильза не заметила насмешки.
Я подумала, что это низко со стороны мамы, и сказала:
– Ильза, мама звонила отцу Эви. Он уже спал.
Мама сердито на меня посмотрела и крикнула:
– Сейчас же убирайся отсюда!
– Эрика, выйди из комнаты! – сказал Курт.
Мама взбесилась из-за того, что я испортила ей всю игру. Она наверняка рисовала себе такую картину: она даст Ильзе рассказать до конца, а потом медленно и с издевкой скажет:
– Но как же так получается, что столь милый и любезный отец Эви давным-давно спит и ничегошеньки обо всем этом не знает?
А теперь она не могла уже так сказать. Потому и глядела на меня с бешенством.
Я вышла из гостиной, но остановилась за дверью. Я хотела все-таки знать, что же будет дальше. Ильза вела себя как ни в чем не бывало. Принцесса кока-колы и высокоскоростных машин для молодых картинно сидела в кожаном кресле и с удивлением спрашивала:
– Как же это так? Отец Эльфи заехал за нами в театр!
Тут Курт вскочил и заорал, что его-то уж она не одурачит!
– Может быть, мне позвонить теперь отцу Эльфи? – спросила мама.
– Пожалуйста! Можешь ему позвонить! – ответила Ильза.
Мама крикнула, что она еще не настолько сошла с ума, чтобы будить в половине второго ночи спящих людей.
– Это ведь была твоя идея, а не моя, – сказала Ильза.
Курт взревел, что Ильзе никто не дал права дерзить его жене. Он так и сказал – "моей жене".
И тут – у меня прямо дух захватило – Ильза откашлялась, а потом заявила:
– Тебя, Курт, это вообще не касается. Я не обязана давать тебе отчет! Если ты женился на моей матери, это еще не значит, что ты можешь надо мною командовать!
Раздался звонкий шлепок. Мама дала Ильзе пощечину. А потом Курт выскочил из гостиной и чуть не сбил меня с ног.
– Курт! – крикнула мама. – Вернись! Она должна перед тобой извиниться!
Но Курт не вернулся. Он вбежал в спальню и хлопнул дверью. Почтмейстер внизу под нами наверняка проснулся, если, конечно, он не проснулся гораздо раньше от нашего крика.
Потом я еще слышала, как мама требовала от Ильзы извинения и грозила ей всеми возможными и невозможными карами, если она сию же минуту не извинится.
Ильза не извинилась. Она вышла в переднюю. Она сказала мне:
– Лучше язык себе откушу!
И заплакала, и сжала кулаки. Крепко-крепко. Я потом видела следы ногтей на ее ладони.
В нашей комнате, когда она раздевалась и уже лежа в постели, она все повторяла:
– Нет, я этого не выдержу. Я этого просто не выдержу!
– А по правде, где ты была? – спросила я. Я задала этот вопрос еще три раза, пока Ильза не перестала наконец повторять одно и то же и не ответила:
– Я была вместе с Амрай в баре. – И потом она еще сказала: – А теперь я хочу спать. Спокойной ночи.
Я лежала в постели. Было темно-темно. Я прислушивалась к дыханию Ильзы. Нет, она не спала. Она дышала неравномерно.
– А что делают в баре? – спросила я. – А разве туда пускают двух девушек? Одних?
Кровать Ильзы заскрипела. Она, наверно, отвернулась к стене.
На следующий день было воскресенье. Я проснулась, потому что Оливер сидел у меня на кровати и тянул к себе подушку.
– Вставай, вставай, вставай, – повторял он.
– Который час? – спросила я.
– "Бей – кто сильней!" уже прошла!
Он хотел сказать, что уже больше десяти, потому что эта воскресная передача кончается по радио в десять. Оливер еще не понимает по часам.
Я села на кровати. Утром я всегда никак не могу проснуться. Сначала я даже не помнила, что было этой ночью. И не думала о том, что сегодня воскресенье. Я глядела в окно и видела, что светит солнце, а рыжая толстуха в доме напротив раскладывает на подоконнике одеяла и подушки. Она всегда это делает по воскресеньям. Я поглядела на Ильзину кровать. Ильза еще спала. Ее ноги выглядывали из-под одеяла. На них был педикюр с желтым, как желток, лаком.
Обычно мама будит нас в воскресенье в половине девятого. Чтобы мы не слишком поздно выбрались на воскресную прогулку.
– Сегодня прогулки не будет? – шепотом спросила я Оливера.
Оливер покачал головой.
– Все еще спят, что ли?
Оливер опять покачал головой.
– Почему не будет прогулки?
Оливер пожал плечами.
– Не знаю. Папа куда-то уехал на машине, совсем рано. Еще темно было.
– А мама?
– Мама очень сердитая.
– Почему? На кого?
Оливер опять пожал плечами.
– Просто вообще, – сказал он.
Я встала и пошла с Оливером на кухню.
На кухне сидела мама. Она сидела за кухонным столом и читала старый номер "Бригитты".
– Можно мне позавтракать?
– Приготовь завтрак сама, – сказала мама, обращаясь к "Бригитте".
Отказ от приготовления завтрака означает у мамы высшую степень раздражения. Раз уж мама не готовит завтрак, значит, она на пределе.
Я достала кастрюлю из шкафа.
– Не хлопай так дверцей! – вскинулась мама.
Я вынула пакет из холодильника и налила молоко в кастрюлю. Две капли попали на стол.
Мама подняла глаза от "Бригитты".
– Почему ты всегда все проливаешь?
Я взяла полотенце и вытерла стол.
– Ты что, с ума сошла? Это же посудное полотенце!
– Ты будешь какао? – спросила я Оливера.
– Я завтракал, – сказал Оливер. – Мама уже готовила мне завтрак. Мне и Татьяне.
– А как ты считаешь! Они еще слишком малы, чтобы готовить себе завтрак! – резко сказала мама, обращаясь ко мне.
Но ведь я ничего и не говорила. Потом мама встала, захлопнула "Бригитту" и намазала мне два бутерброда с маслом и мармеладом. Так много масла, просто есть противно. Но я ничего не сказала.
– Я хочу в лес! – крикнул Оливер. – В лес, в лес, в лес!
– Попридержи язык, – сказала мама. В кухню вошла Татьяна. Она была в ночной рубашке. На животе у нее красовалось огромное пятно от какао.
– Какао бухнулось в постель! – сообщила она. – Плавает в постели!
– Вы мне просто на нервы действуете! – крикнула, мама. И выбежала из кухни, громко хлопнув дверью.
Я осталась на кухне. Я слышала, как мама в передней хлопает дверцами шкафа и бормочет что-то себе под нос. Наверно, она искала чистую простыню для Татьяны. Я хотела заглянуть в "Бригитту", но Оливер и Татьяна не оставляли меня в покое. Татьяна хотела строить, а Оливер боксировать. Тогда я тоже сказала:
– Вы мне просто на нервы действуете! – и, выбежав из кухни, хлопнула дверью.
После обеда вернулся Курт. Он принес маме букет цветов, и мама была растрогана.
Потом Курт попробовал поговорить с Ильзой. Пусть она все-таки скажет, где она была. Она ведь среди людей живет, не среди зверей каких-нибудь. Он, например, многое может понять.
– Аминь! – ответила Ильза.
Татьяне понравилось это слово. Она бегала вокруг Курта и все повторяла:
– Аминь, аминь, аминь, аминь!
Мама вообще не разговаривала с Ильзой. Зато мне она сообщила, что теперь у нас все пойдет по-другому. Раз не выходит по-хорошему, надо принять другие меры. Она повысила голос:
– Теперь Ильза никуда не будет ходить по вечерам! А после школы ей придется тут же возвращаться домой!
Еще мама сказала, что Ильза не получит больше денег на карманные расходы. И никаких новых платьев.
Ильза лежала в нашей комнате на постели и читала газету. Но мама говорила так громко, что она наверняка слышала каждое слово.
– Ей слишком хорошо живется! Вот в чем дело! – крикнула мама.
И вдруг она, словно фурия, бросилась в ванную. Она рванула дверцу зеркального шкафчика и с криком "Вот, вот, вот! Все у нее есть!" стала выбрасывать из него всю Ильзину косметику.
Бутылочка с подводкой для глаз упала на кафельный пол и разбилась. Губная помада полетела в ванну, а тюбик с тоном в раковину.
Все гремело и дребезжало. Оливер и Татьяна вошли в ванную и с испугом глядели на эту сцену. Потом пришел Курт и попросил маму взять себя в руки.
Мама прикусила нижнюю губу, у нее немного дрожала голова и руки, но она все-таки нашла щетку для волос и причесалась, а потом сказала, обращаясь ко мне: "Убери-ка все это!" – и вышла из ванной.