- Как уничтожить?! Что за польза от этого будет государству? - присутствующие дружно ахнули… Но новый падишах прервал их возражения:
- Мало этого: с завтрашнего дня во дворце не должно быть ви одного чистого человека. И чтобы показать всем, что это навечно, я беру себе новое имя. Отныне я буду называться Грязнулей Первым. Первым! Никто до меня не осмеливался ввести новые порядки, а я введу. Меня навсегда запомнит история!
- Но грязь приносит болезни и лишние смярти, - возразил один из придворных.
- Отрубить ему голову! - приказа новый падишах.
- Можешь отрубить голову и мне, о владыка, - склонился перед Грязнулей первым Хумо Хартум. - Но я скажу то же самое…
Несколько мгновений в огромном зале стояла тишина. Визирь и Грязнуля Первый смотрели в глаза друг другу.
- Тебе, сумасшедший старик, я не отрублю голову, сказал наконец падишах. - Ты много сделал хорошего для моего отца. Но отныне ты навсегда удалишься в изгнание! А главным визирем станет мой дядя - Бурбулит Идрис Ибрагим!
Новый главный визирь не сопротивлялся прихоти владыки. И вскоре на всех площадях и улицах глашатаи объявили о новом указе:
- Эй, люди, слушайте! Умные и невежи, обиженные и счастливые, чабаны, нюхающие навоз, женщины, нюхающие цветы, не говорите, что не слышали. Наш милостивый падишах, проявляя большую заботу о своих подданных, с сегодняшнего дня освободил их от необходимости мыться и купаться. Кто будет отвергать эту милость, будет арестован и наказан палками. Чистые, как опасные бунтовщики, будут заключены в темницы. Эхе-хей!..
В эту ночь придворные почти не спали. Они изощрялись в том, чтобы назавтра во время приема выглядеть как можно более грязными. Один разрисовывал себя сажей, второй цеплял на чалму паутину из кладовой, третий натирал лицо тиной…
Словно вороны, уставшие разгребать навоз, явились они назавтра во дворец. Увидев их, Грязнуля Первый расхохотался:
- Вот теперь я сам могу посмеяться над вами!
Бурбулит Идрис Ибрагим, сидящий по правую руку падишаха, кисло ухмыльнулся. Надо сказать, что он очень любил мыться в бане, и его баня была вся из мрамора, с горячей и холодной водой, с многочисленными наборами для ухода за телом: щипчиками, ножницами, притираниями. И все это пришлось уничтожить! Правда, он оставил для себя, прикрыв всяким хламом, комнату, где остался один маленький хауз, рассудив, что не обязательно раздеваться перед племянником, чтобы показать свое грязное тело. Достаточно будет просто не умывать лица.
- Если разрешите, я прочту свою газель по случаю вашего восшествия на трон, - поклонившись падишаху, к трону приблизился придворный поэт Дутари.
Он был разрисован не хуже остальных и угодливо гнулся перед владыкой, хотя в былые времена даже сочинял эпиграммы на ленивого и неповоротливого Фонуса.
- Газель? Читай! - сказал Грязнуля Первый, удобно усаживаясь на троне.
Достав из чалмы свиток, Дутари развернул его и, прочитал первые строки.
Как красива ваша немытая кожа - остановился "поэт", ожидая, как всегда, похвалы.
Но все молчали. Как отнесется к Дутари владыка?
- Неплохо! - сказал Грязнуля Первый, и все оживились, задвигались, стали громогласно выражать свое восхищение.
И немытые щеки прекрасней всех тоже!
На этот раз крики одобрения раздались смелее. "Браво!" воскликнул Бурбулит Идрис Ибрагим.
- Ну, до плесени еще не дошло, - осмелился шепнуть другу один из придворных. Но тот пугливо отодвинулся и крикнул громче всех:
- Изумительно!
Не нужны умывания мудрецам!
Чистота размышлять не поможет! Вдохновленный общими похвалами, Цутари пел громче и громче, и когда он кончил, Грязнуля Первый бросил ему халат.
Так началась новая эпоха в жизни Юлдузстанз.
Народ, в отличие от знати, трудно привыкал к новому образу жизни. То и дело сыщики приводили в дома стражников, которые хватали хозяев дома на "месте преступления" - те тайком мылись или стригли волосы. Все чаще людей хватали на улице и заставляли раздеваться, потому что многие только делали вид, что подчиняются новому порядку, а сами по-прежнему содержали себя в чистоте.
Вот уже десять лет томится народ, всегда, в самые трудные годы возводящий чистоту в особый культ и поклонявшийся ей.
- Ну, а вы? - спросил Аламазон Хумо Хартума. - Все же почему не уехали в Змеиную пещеру?
- Хотя и я затворник, как видите, - вздохнул Хумо Хартум, - но люди не зарывают меня. Они не могут мириться с тем, что произошло, ищут пути и возможности бороться. И их немало. А еще… "Виновна" и она, - он показал на книгу. - С тех пор как я прочел ее - а это было нелегко, потому что написана книга старинным языком, - я верил, что смогу дождаться людей из мира, который покинули наши предки. И, как видите, верил я не напрасно.
"ОТКРЫТИЕ" АЛАМАЗОНА
- Сопоставив все, что я читал в книге Маджиддипа Равшани, с вашим рассказом, я понял, что путь к белому свету один… - Хумо Хартум, закрыв драгоценные записи, задумался. - Путь этот и впрямь Горячая пещера, через нее все-таки можно пройти. Но вот что мне кажется… И в тот раз, когда Равшани и его спутники юаня, сюда, и в этот - было замечено, что Зеленая глыба над Горячей пещерой раскаляется, а потом слова остывает. Ваш приход и приход первых жителей Юлдузстана сопровождался одним и тем же явлением. Случайно ли это?
- А когда она вообще раскаляется? - спросил Алама.
- Через каждые двенадцать лет.
- Йе! - присвистнул Ишмат. - Через два месяца кончаются каникулы.
- Но если через двенадцать лет скалы в Горячей пещере вновь раздвинутся, это еще не означает, что путь к белому свету открыт! - Хумо Хартум углубился в вычисления.
- Таблица Маджиддина… - бормотал он. Но потом, отодвинув расчеты, сказал: - Да я без таблицы знаю этот день, как и каждый житель Юлдузстана. В этот день даже птицы и звери не находят себе места.
- А как это происходит? - мальчики почувствовали надежду на спасение и слушали Хумо Хартума с особенным интересом. И он опять пустился в объяснения.
Световой поток, идущий из самого яркого светила в Юлдузстане, периодически двигался к верхней части сая и, слегка приподнявшись над водопадом, внезапно начинал гаснуть. Но в день Сгорания, как назвали день, когда поток этот поднимался выше, доходил до самой Зеленой глыбы. Зарево, стоящее над Горячей Пещерой, бывало таким, словно начинался огромный пожар. Жители прятались по домам, опасаясь выглядывать в окна. Через несколько минут освещение постепенно затухало. И так каждые двенадцать лет.
- Но как может эта Зеленая глыба раздвигать скалы? - недоумевал Аламазон. - И почему это происходит раз в двенадцать лет?
- Покойный дедушка говорил, что человек через каждые двенадцать лет проходит один свой мучал, - сонно вставил Ишмат. По своему обыкновению, когда речь заходила о числах или тех или иных явлениях природы, он начинал дремать. Вот и сейчас - пока Хумо Хартум и Аламазон увлеченно спорили, пытаясь разгадать тайну Зеленой глыбы, он калачиком свернулся на паласе и сладко дремал. Аламазон сразу же вспомнил разговор стариков у чайханы, который он однажды подслушал:
- Когда-то аллах пригласил к себе в гости всех зверей, - рассказывал один из них. - Но смогли явиться только двенадцать. И аллах одарил их - назвал каждый год именем одного из этих зверей. Вот почему есть год Мыши, Коровы… Даже зайцу достался год!
"Да-а-а, - думал сейчас Аламазон. - Конечно же, этот животный цикл и то, что Горячая пещера каждые двенадцать лет раскрывается, как-то связаны между собой! Но как? И по какому закону происходит раскрытие Горячей пещеры? Может, здесь действует эффект ферромагнитных сплавов? Эх, сколько на Земле непознанных чудес, и все они только и ждут, пока ими займешься!"
Аламазон чувствовал в себе столько сил, что не сомневался: рано или поздно загадка Зеленой скалы не устоит перед его напором. Но пока - что же делать дальше?!
Да, что дальше? Чем больше Аламазон думал над этим, тем меньше надеялся, что им удастся выбраться отсюда.
- А что Вы говорили о Звезде-матери, когда мы только пришли к вам? - спросил он старика.
- Да, у нас есть такая Звезда. Я завтра покажу ее вам.
…Проходил уже третий день. Мальчики вместе с Хумо Хартумом целый день добирались до места, где должна была находиться Звезда-мать. Должна - потому что светила она неравномерно, и заметить ее можно было только в сумерки. На серо-голубом потолке - мальчики знали теперь, что это не небо, а всего лишь стены и потолок пещеры, сверкавшие драгоценными камнями, - они заметили небольшое мутное пятно.
- Вот она, Звезда-мать, - молитвенно сложив руки, прошептал старик.
Аламазон и Ишмат с любопытством смотрели вверх.
"А может быть, - мелькнуло в голове у Аламазона, - может быть… это вовсе и не звезда, а отверстие? Да-да, отверстие в пещере, которое выходит на поверхность? Но как добраться до него? Это невозможно! Если даже поставить тысячу камней один на один, то и тогда не дотянешься до отверстия".
А вдруг и в самом деле звезда окажется дорогой в белый свет? Тогда он, Аламазон, даже не думая об этом, совершил открытие. Да-да, открытие! Ведь когда земные ученые узнают об этом, они смогут снарядить сюда экспедицию. Сверху сюда спуститься будет легче, чем выбираться на белый свет снизу.
И он задумался об экспедиции, о людях, которые вслед за ним и Ишматом увидят этот загадочный мир…
Ночью он не мог уснуть. Наверно, солнце заглядывало в это отверстие только в горячие дни лета. Стены пещеры тогда освещались и сверкали ослепительным блеском недаром одна из пещер носит название Пламенной. Древние строители каким-то образом научились аккумулировать свет, сохранять его запасы - вот отчего у них светятся похожие на земные звезды. И Зеленая глыба… сгорающая и возрождающаяся каждые двенадцать лет… Может быть, она состоит из какого-то особого вещества?
Он не хотел думать о том, что они с Ишматом могут попросту застрять здесь, в подземелье, и хорошо, если будут просто жителями страны, а не пленниками. Неизвестно также, как примут их во дворце Грязнули Первого. Сама мысль о том, что он, ученик седьмого класса, должен будет зависеть от какого-то грязнули, была ему невыносима. Да и вообще все это казалось попросту нереальным; падишах, дворец, подданные…
Он уснул только под самое утро, остро завидуя Ишмчту-Френсису, который тихо похрапывал во сне и причмокивал губами, словно ему снилось, как он лакомится вкусными вещами. Мелькнула у него напоследок мысль об осле, который здесь, в этой странной стране, стал предметом поклонения, но он решил не думать еще и об осле, справедливо решив, что загадок им с Ишматом-Френсисом хватит и без этого…
КАК ОСЕЛ СТАЛ БОГОМ
Когда Хумо Хартум и его гости заканчивали завтрак, донеслось знакомое "Хих, тьфу!" Тыртыка.
- Быстрее собирайтесь, негодники! - крикнул он с порога. - Отправляемся в путь, хоп-па!
- Хоп-па! - повторил Шылпык.
Аламазон и Ишмат неохотно вышли во двор. С ними вместе, к удивлению стражников, решил отправиться и Хумо-Хартум.
- Переезжаю в Пламенную пещеру! - объявил он. - Здесь мне больше нечего делать.
- Неужели это они тебя научили уму-разуму? - буркнук Тьтртык.
- По мне, живи где хочешь.
- Хоп-па! - как эхо повторил за ним Шылпык.
Они пошли по берегу сая. Пройдя мимо кустов чая, фруктовых садов и полей, они вышли к Черной дыре и остановились отдохнуть под раскидистым деревом, похожим на чинару.
Тогда Ишмат нерешительно попросил Тыртыка:
- Разрешите мне сходить вон за тот холмик?
- А что ты там забыл?
Ишмат умоляюще погладил свой пухлый и круглый, как арбуз, живот.
- А-а, понятно! - ухмыльнулся k Шылпык. - Ладно, иди! Хоп-па!
Не успел Ишмат скрыться за холмиком, как к путешественникам приблизился головастый, в грязной чалме коротыш, таща за собой саблю. Это был Кандыр, глава стрелков, которые охраняли тоннель. Стражники поспешно встали и, кланяясь, объяснили, что они сопровождают лазутчиков, чтобы отдать их в руки начальиику тайной службы.
- До чего они чистые, прямо противно смотреть! - сморщился Кандыр-коротыш. - Ну ничего, у нас их приведут в надлежащий вид! А ты, глупый старик, все еще жив! - закричал он на Хумо Хартума.
- Что-то мне знаком твой голос, - невозмутимо отвечал ему Хумо Хартум. - Уж не ты ли, когда я был главным визирем, помнится как-то растирал мне ноги и расхваливал меня на все лады?
- Ну, ты… - начал было Кандыр-коротыш, берясь за саблю, но вынуть ее почему-то не посмел и, тяжело дыша от злости, замолчал.
- Это же сумасшедший, хих-тьфу! - льстиво заговорил Тыртык, сплюнув в сторону. - Не обращайте на него внимания!
- Так оно и есть - сумасшедший! - согнувшись еще ниже, подтвердил Шылпык.
Кандыр-коротыш успокоение посмотрел вокруг и, достав из-за пазухи маленькую тыкву для наса, высыпал на ладонь щепотку и предложил Тыртыку угоститься.
Тыртык, осторожно взяв наса и положив его под язык, восхищенно уставился в тыквушку, окаймленную перламутровыми пластинками и резьбой.
- Работа усто Халила, да? - с трудом выдавал он.
- Да, он недавно сделал несколько таких, но ни одна полностью не повторяет вторую. Вот только эта - точная копия той, которую я недавно уронил в сай. Усто Халил делал ее по моему личному заказу!
Аламазон навострил уши. Где-то раньше он видел такую тыкву - маленькую, красивую, и запомнил перламутровые пласгонки и две маленькие жемчужины на пробке…
Братцы! Смотрите! - завопил вдруг один из стрелков, пришедших вместе с Кандыр-коротышкой. - Он сел…
Он посмел осквернить…
Голос у него осип от негодования. Все оглянулись в сторону холма и застыли. Ишмат, крепко держась за шею осла, сидел на нем, вытянув ноги. Животное, не привыкшее к такому обращению, брыкалось и пыталось лягнуть неожиданного всадника, но Ишмат ударами кулака принуждал его двигаться вперед. Не успел никто произнести и слова, как осел сильно взбрыкнул и Ишмат полетел на землю. Когда он, держась за голову, встал, то увидел, что стражники стоят и остолбенело смотрят на него.
- Держите его! - опомнился Кандыр-коротышка. - Он осквернил священное животное! Смерть ему!
Тогда Шылпык, выступив вперед, обратился к разгневанному коротышке:
- Стойте, хоп-па! Осмелюсь напомнить, что мы должны сдать его живым в руки Фискиддина Фискала.
Это охладило пыл Кандыра. Он только ткнул в Ишмата, перепуганного до смерти, копьем и махнул рукой:
- Ладно, оставьте его. Но только обязательно доложите почтенному Фискиддину и об этом… Пусть покарает его сам Создатель!
- Ну и угораздило тебя! - прошептал Аламазон, когда они снова в сопровождении Тыртыка и Шылпыка отправились в путь. - Говорил же Хумо Хартум, что ишак у них священное животное!
- Да я забыл! - плачущим голосом оправдывался Ишмат. - Увидел ослика и вспомнил нашего длинноухого. На нем, бывало, катаешься, катаешься, и ничего. Ой, быстрее бы нам вернуться! И он опять стал хныкать и вытирать слезы.
Аламазон пристроился к Хумо Хартуму и зашагал с ним рядом.
- Вы обещали рассказать, когда осел стал здесь священным животным.
Старик насмешливо улыбнулся, теребя седую бороду, потом тихо начал свой рассказ. Тыртык и Шылпык, шагавшие впереди пленников, не обращали на них внимания, они стремились быстрее попасть в свои дома.
Как явствовало из рассказа Хумо Хартума, Маджиддин Равшани в своей "Книге скорби" приводил эпизод, когда маленький Мадумар в первые дни своего пребывания в Юлдузстане случайно повстречал старую ослицу. Он был младшим в семье, еще тосковал по соске, и потому, когда ослица легла, осторожно пристроился к ней и начал сосать теплое молоко. Его наказали и забыли об этом. Но впоследствии, когда Мадумар стал визирем, насмешники стали называть его "ослиный сын". Тогда Мадумар объявил осла священным животным и заставил поклоняться ему.
- А как попала сюда старая ослица? - спросил Аламазон, но старый Хумо этого не знал.
Пока они беседовали, вдалеке показались очертания дворца. Зрелище в самом деле было величественным.
Освещенный звездами-планетами, он переливался миллионами огней - это сверкали драгоценные камни самых разных оттенков. Дорога, выложенная глиняными плитками, стала шире. Появились и дома - высокие, с древними стрельчатыми арками, с куполами, украшенными узорами, с красивыми двориками, оплетенными зеленью желтовато-алых кустов. На мраморных плитах, которые заменили глиняные, стали попадаться изображения то персика пожелание здоровья и благоденствия, то надпись с изречением. Сквозь алебастровые решетки домов смотрели на путешественников жители города - в красных чапанах, тюбетейках, кое-где были видны чалмы.
- Есть хочу! - заныл Ишмат. - Давайте остановимся!
- Быстрее, не разговаривать! - подтолкнул его Тыртык. Потом, словно спохватившись, пробормотал:
- Если мы доставим их во дворец в таком виде, как бы нам не попало!
- Да, надо их приготовить! - поддакнул Шылпык.
Они свернули в боковую улицу. Там Тыртык подошел к дувалу и, протянув свою длинную руку, сорвал пучок какой-то травы.
- Ну-ка, натирайтесь! - приказал он.
Ишмат, ни слова не говоря, стал тереть пучком руки и плечи. Кожа его вмиг стала серой и словно присыпанной пылью. Тыртык подал второй пучок Аламазону:
- И ты тоже пошевеливайся!
- Я, пожалуй, останусь здесь, - проговорил Хумо Хартум. - Недалеко отсюда живет мой старинный друг. Я попрошу, чтобы он приютил меня на время. Может, мальчики помогут мне донести узел?
- Ха, у него еще есть друзья! - захихикал Шылпык. - Кому ты сейчас нужен?
- Ты думаешь, все люди похожи на тебя? - насмешливо улыбнулся Хумо Хартум.
- Не разговаривать! - замахнулся на него копьем Тыртык. - Не хочешь идти во дворец - твое дело, но не мешай нам работать!
Аламазон обратился к старику.
- Не унывайте! У нас еще будут хорошие дни.
- Я не могу идти с вами, - прошептал ему Хумо Хартум. - Но я буду следить за событиями. Если нужно, приду к вам на помощь. А то ведь меня, пожалуй, бросят в темницу, тогда какую пользу я вам смогу принести?
- Ты почему не натираешься? - закричал Тыртык.
- Не буду я натираться всякой дрянью! - Аламазон, видя, что Ишмат стал поразительно похож на серую обезьяну, решил: что бы ни случилось, но в таком виде он не пойдет по улицам этого прекрасного города!
- Аламазон, давай я тебя хоть чуточку оботру! - Ишмат боялся остаться без своего друга, но в то же время страстно хотел уцелеть сам.
- Ни за что!
- Ну так пеняй на себя, - хмуро сказал Тыртык. - Я вижу, тот умнее тебя! - Он показал на Ишмата.