Что там наверху, на плоскогорье, из города было не видать. Но я знал: что-то есть. Что именно, в городе не говорили, как не говорили и о многих других странностях (например, почему до полудня улица Сухарная ведет к мосту через Черный овраг, а после двенадцати - в заброшенный Гнилой переулок, где никто не живет, но зимними вечерами все же светятся окна; так оно есть с давних времен, вот и все).
Однажды мальчишкой я попробовал подняться на плато. Как ни высоки были обрывы, казалось все же, что задача мне по плечу. Ну, что там метров двести - триста! Вскарабкаюсь… Однако на половине высоты я понял, что этот путь не для прогулок. Грозное ощущение опасности остановило меня на рыхлом глинистом карнизе. Я оглянулся и чуть не заревел от испуга - таким маленьким, лежащим далеко внизу оказался город Овражки… Обрывы с плоскогорьем, которые назывались одним словом "Гора", так и не открыли мне свою загадку. Я пристыженно полез вниз.
Впрочем, я не испытывал тогда особого огорчения. Наоборот, сладко замирала душа оттого, что совсем недалеко существует тайна, похожая на придвинувшийся к привычной жизни чужой материк. А кроме того, я скоро узнал (почувствовал, увидел во сне, догадался по намекам и слухам), что главная загадка не на Горе, а в Горе. Будто бы там какой-то особый мир. Целая подземная страна.
Эта страна с бледно-золотистыми, закрывающими каменные своды облаками не раз мне снилась потом, во взрослой жизни. И особенно в последнее время, в больнице. Причем непонятным образом она увязывалась в этих снах с Тетрадью. Хотя, при трезвом размышлении, никакой связи быть не могло…
При таком размышлении вообще ничего быть не могло. С точки зрения здравого смысла и реальности я сейчас должен был проглотить кучу разноцветных таблеток, подставить известное место под шприц медсестры Зои, а потом лежать у зашторенного окна, покорный властному режиму послеобеденного тихого часа. И слушать, как сыто похрапывает сосед по палате Альфред Афанасьевич, работник исполкома… И как по левой ноге, а потом вдоль позвоночника крадется пока еще тихая, щекочущая боль…
Сейчас боли не было. И, мельком отметив это, я снова стал размышлять о Горе. Ощущение близкой тайны прошло по мне мурашками, как в детстве. Словно я был мальчик Андрюс и тянулся к старому сундучку…
Неужели и правда есть что-то такое в толщах Горы?
Костя ведь говорил, обещал проводить. Хотя как-то странно говорил, скучно… Впрочем, поглядим.
3. Желтое небо
Костя, как и обещал, явился через полчаса.
- Ты так и полезешь в Гору? - удивился я.
Он был в отглаженных кремовых брюках, в белой рубашке.
- Видите ли, - отозвался он, - после нашей прогулки я собираюсь зайти в школу, там у нас собрание по поводу окончания учебного года.
"Прогулка"! Это в Гору-то? Я туда собрался, как в экспедицию, надел вместо костюма тренировочные штаны, клетчатую рубаху, фляжку нацепил на пояс. Мне даже неловко стало. Но спорить и расспрашивать я не решился.
Мы прошли всю Пустырную, спустились в овраг, на дне которого журчал мутный ручей, протопали через мостик. У оврага было ответвление, оно-то вскоре и привело нас на луг со многими тропинками. Уже зацветал розовый иван-чай, чиркал меня по локтям и штанинам. И по Косте. Но тот ухитрялся оставаться аккуратным и отглаженным, как в городском саду. Он шел впереди и время от времени вежливо предупреждал меня:
- Осторожно, здесь ямка… Не зацепитесь за колючки…
С полчаса мы шли через луг, и наконец бурые обрывы нависли над нами. Сделались такими высокими, что клочковатое облако казалось зацепившимся за изломанный край.
Костя ввел меня в проход между неровными стенами из темно-рыжей, с торчащими корнями глины. "Вот здесь-то ты, голубчик, и перемажешься", - подумал я с легким злорадством, хотя это было и нехорошо. Но Костя легко перешагивал через корни, ловко уклонялся от сыпучих струек глиняной пыли и оставался по-прежнему без пятнышка. И я зауважал его.
Костино хладнокровие и его уверенность, что под Горой нет ничего особенного, дали себя знать, я уже не ощущал волнения. Шел, как на экскурсию, и радовался лишь тому, что не болит нога и нет обычного послеполуденного головокружения…
Но когда отвесные стены сошлись над нами и образовали сумрачный свод, ожидание тайны опять щекотнуло меня.
- Слушай, а мы ведь не взяли фонарик…
- Это ни к чему, там довольно светло.
"Значит, в самом деле? Не так уж там все обыкновенно?"
Скоро проход раздвинулся, замаячил впереди свет. Еще несколько шагов, и… Я остановился. Потому что открылось мягко освещенное пространство. Лежащая в скалах долина была словно озарена прошедшими сквозь неплотные облака вечерними лучами. Казалось, что в воздухе рассеяна бронзовая пыль. Я глянул вверх: каменных сводов не было видно за желтоватым туманом, будто и правда над нами полупасмурное предзакатное небо. Может, через толщу плоскогорья пробивался в какую-то щель настоящий солнечный свет?
Перед нами лежало каменистое поле с жесткой и высокой, но редкой травой. Из травы поднимались похожие на идолов камни (а может, и правда древние идолы?). Слева и справа пространство терялось в таком же тумане, что и каменная "крыша". А впереди стояла ребристая скальная стена, гребень ее тоже не был виден за невысокой облачностью.
До стены оказалось недалеко - шагов сто. Когда мы подошли к ней совсем близко, путь нам перегородила речка с темной спокойной водой, через которую просвечивал песок. Ширина была метров семь. К ближнему берегу приткнулось тяжелое бревно, мокрое и скользкое на вид. Костя поднял из травы кривую палку, сказал "я сейчас", встал на бревно, оттолкнулся палкой от дна и, чуть балансируя, - весь такой красивый, хладнокровный - поплыл через речку. Видимо, он слегка пижонил, но что ни говори, а был он смелый и ловкий парнишка.
У того берега темнел связанный из нескольких бревен плотик. Костя прыгнул на него. Приплыл на плотике ко мне.
- Вставайте, он выдержит…
Мы переправились. И оказалось, что дальше идти некуда. Всюду - соединившиеся в стену уходящие в высоту утесы.
- Вот и все, - сказал Костя. - Ничего особо интересного здесь, как видите, нет. Конечно, если бы горсовет нашел спонсоров, образовал здесь филиал краеведческого музея или турбазу… А пока - вот…
Конечно, зря он так. Любопытного здесь было много. И сам небывало громадный грот, и таинственное свечение тумана, и гранитные камни-идолы… Но я стеснялся показывать интерес при этом аккуратном и правильно мыслящем мальчике. Словно взрослым был он, а мальчишкой - я… Впрочем, и самому мне стало ясно, что не нашел я того, что искал. Конечно, удивительное место, но все же не было здесь той сказочности, того обещания тайн, которыми я томился в детстве… Да и быть, конечно, не могло.
Мы вернулись. Когда поднялись из лога, Костя вежливо попрощался, я так же вежливо поблагодарил его. И он ушел в своей очень белой рубашке и отглаженных, ни единой пылинкой не испачканных брюках. Я с уважением и невольной робостью посмотрел ему вслед. Ни в детстве, ни во взрослой жизни не хватало мне такой прочности сознания, такой уверенности…
4. У костра
Я пошел наугад по тихим улицам, зная, что так или иначе попаду на Пустырную, если буду двигаться к обрыву. Прохожих почти не было, только на пологом травянистом спуске меня обогнали двое мальчишек с дребезжащей детской коляской. Мальчишки были в жилетках, сделанных из потрепанных школьных курточек, и таких же штанах, обрезанных и разлохмаченных у колен. В коляске они везли макулатуру.
Скоро я вышел на широкую лужайку, за которой начиналась Пустырная. На лужайке горел оранжево-дымный костер, а точнее - брошенная в траву и подожженная автомобильная шина со щепками в центре. У костра никого не было, зато неподалеку - шум и гвалт. С десяток ребят (многие в таких же нарядах, как хозяева тележки) кого-то прижали к стене сарайчика. Я торопливо захромал и подошел. Там руками и ногами отбивался от всех светлоголовый мальчишка. Мне показалось - тот, которого я видел в вагоне. Но точно не скажешь, лица его я тогда не рассмотрел. Зато сейчас разглядел хорошо. Волосы песочного цвета были растрепаны, желто-серые глаза блестели гневными искрами. Пухлые, в трещинках губы раздвинуты, а зубы стиснуты, словно мальчик сжал в них горячий уголек.
Его старались ухватить за руки, за плечи, за одежду, но он отмахивался яростно. Потом крикнул:
- Ну, чего надо?! Я вас трогал?!
- За ноги, за ноги его! - зазвенела чья-то команда.
- Вовка, сделай аркан из ремня! На лапу ему!..
- Эй, молодежь! - громко окликнул я. - Не слишком ли много на одного? Что-то не по-рыцарски.
Они разом остановились. Заоборачивались. Разгоряченные, веселые. Совсем не такие, как их пленник. Самый старший - славный такой, ясноглазый парнишка, совсем не похожий на хулигана - сказал, словно загораживая остальных:
- А что такого? Мы же играем!
- Ничего себе игра! Вон как налетели на беднягу, отбивается из последних сил…
Мальчик-командир пожал плечами:
- Все сперва отбиваются. Такое правило… Чтобы веселее.
Смуглый мальчишка с черными глазами-шариками (один из тех, что везли тележку) слегка испуганно объяснил:
- Он же сам пришел…
- Я не пришел, а просто шел! По делу! - крикнул от бревенчатой стены пленник. - А вы как пираты!.. Рукава отрывать!
- У всех отрывают. Раз праздник… - пискнул кто-то позади остальных.
- Ничего себе праздник, - сказал я.
- А что! - улыбнулся старший. - Каждый год так. Когда каникулы начинаются, мы тут дневники жжем и школьные рукава и штаны обрываем, потому что лето.
- Потому что форма во как надоела, - сиплым баском разъяснил стриженный "под огурчик" лопоухий толстячок. Одна штанина была у него обрезана выше колена, вторая над щиколоткой. Старший мальчик опять сказал:
- Это обычай такой. А вы, наверно, не здешний…
- Я тоже не здешний, - ощетиненно откликнулся взъерошенный пленник. - А вы как коршуны…
- Ну и ты не цыпленочек, - примирительно улыбнулся старший. - Вон сколько времени отбивался героически. За такое дело орден полагается… Эй, у кого ордена?
Ему дали звезду из фольги и канцелярскую скрепку. Расступились. Пленник подозрительно следил, как предводитель мальчишек прицепляет ему звезду к оттопыренному клапану нагрудного кармана. Все почему-то смущенно замолчали.
- Ну вот… а теперь иди, если хочешь, - вздохнул командир.
Среди мальчишек была девочка. Длинноногая, в цветастом платье и черном школьном переднике, из которого был дерзко вырезан кривой треугольник. Она сказала чуть нараспев:
- Мы ведь не знали, что ты здесь случайно. Извини нас, пожалуйста.
Мальчишка оттолкнулся спиной от бревен, однако не ушел. Потоптался, оглядел ребят - исподлобья, но уже не сердито.
- А обычай этот… он только для здешних или кто хочет?
Ребята радостно завопили, что праздник - для всякого. Потому что в школе мучились все одинаково! И замолчали опять. Бывший пленник коротко посопел, заулыбался, рывком расстегнул и скинул куртку.
- Ёшкин свет! Ладно, рвите!
Тут же опять случилась веселая свалка. Под вопли "ура" и треск материи вмиг отлетели оба рукава. Лопоухий толстячок и смуглый мальчик торжественно отнесли их к костру и бросили в огонь. Новичок, весело дыша, натянул опять куртку, ставшую жилеткой. Старательно прицепил к карману оторвавшуюся звезду.
Девочка выжидательно защелкала сверкающими портновскими ножницами.
- А штаны тоже?
- Валяйте! Все равно они старые, вон даже клок вырван.
Я вспомнил сундучок и мальчика в вагоне.
Девочка села на корточки и в два счета отхватила обе штанины пониже колен. Потом спросила благожелательно:
- Может, зубчики сделать? По-американски…
- Ага, сделай…
Ножницы опять защелкали, синие матерчатые треугольнички посыпались мальчику на кроссовки.
- А дома тебе не влетит? - озабоченно спросил толстячок.
- Ёшкин свет! Раньше надо было спрашивать!.. Ладно, скажу: зато орден получил.
Все засмеялись, а старший поинтересовался:
- Тебя как зовут?
- Сашка…
Про меня забыли. Я отошел, сел на валявшийся в траве пластиковый ящик. Сашка в обстриженных зубчиками штанах весело крутанулся на пятке. Теперь он, в расстегнутой жилетке и клетчатой рубашке, с разлохмаченной светло-желтой головой, был похож то ли на маленького юнгу со старой норвежской шхуны, то ли на фермерского мальчика из Оклахомы.
- Давайте через костер скакать! - закричал кто-то из ребят. - Кто дальше прыгнет, тому тоже звезда!
- Да огонь-то низкий! Чего тут прыгать!
- А мы привезли горючее! - Смуглый мальчик с приятелем лихо подкатили тележку и вывалили макулатуру в двух метрах от костра. Большую кучу. Среди вороха конторских бумаг, папок и газетных пачек мелькнули черные корешки с позолотой.
5. Старые книги
Я быстро встал. Подошел.
- Ребята, можно взглянуть?
- Пожалуйста! - щедро сказал старший мальчик.
Первое, что я выудил, был толстенный том "Семейного университета" Комаровского, лекции историко-филологического цикла. Издание Вольфа, конца прошлого века. Затем - четыре книжки в бумажных обложках - собрание сочинений Куприна, 1912 год. Обалдеть… А еще пятый том сочинений Головнина с очерками о деятельности Русско-Американской компании и, наконец, увесистое издание "Апокрифы христиан" с примечаниями и комментариями, напечатанное в 1913 году почему-то в провинциальной Калуге. Сроду не слыхал о таком.
А в довершение всего - несколько подшивок старинного "Военно-исторического вестника" и "Отечественных записок".
- Люди, вы варвары, - жалобно сказал я. - Но вы - варвары по незнанию. А кто дал вам все это для сожжения?
- Наша библиотекарша в школе, - заявил смуглый хозяин коляски. - А чего? Говорит, они давно списаны, никому не нужны, место занимают…
- Скажите вашему директору, пусть переведет ее из библиотекарей в уборщицы… Хотя нет, уборщице тоже необходим какой-то интеллект.
- Значит, вам их надо, эти книжки? - догадался старший мальчик. И даже обрадовался: - Тогда забирайте! А то и правда жалко, они же книги все-таки…
- Да уж заберу с вашего позволения. На костер вам и без того хватит…
Я уложил свои находки в стопу. Получилось - ого сколько!
Мальчишки оставили меня. Подбросили бумагу в огонь и один за другим с хохотом и воплями - марш, марш через костер. Потанцуют на траве, потрут ужаленные искрами ноги и снова… Новичок Саша тоже ловко скакнул туда-сюда. Но потом остановился, стал смотреть, как я вожусь со своим грузом.
- А вам далеко это нести?
- Порядочно. В тот конец Пустырной.
- Да?! - почему-то обрадовался он. - Мне туда же. Давайте помогу!
- Буду весьма благодарен. А то и не знал, как быть… Давай мне под мышки эти журналы, а книги бери себе…
- Уже уходишь? - сказала Сашке девочка.
- Пора…
- Приходи еще, мы тут всегда играем, - предложил юркий, похожий на мышонка мальчишка.
- Ага…
И мы пошли. Сашка шагал чуть сбоку и впереди. Тащил пачку книг перед собой, как охапку дров. Походка у него была с чуть заметным пританцовыванием. На незагорелой ноге темнела подсохшая царапина.
- Мне тебя сама судьба послала, - сказал я. - Мы с тобой даже в одном вагоне ехали сюда.
Он оглянулся:
- В пилигримском?
- Да…
- Ну, тогда это не судьба, а контора "Пилигрима". Это они меня сюда направили. На дежурство… - Разговорчивый оказался мальчонка.
- Что за дежурство? - спросил я, чтобы поддержать беседу. Да и в самом деле любопытно: какие дела у такого пацаненка с кооперативом? Было моему спутнику лет одиннадцать. Та пора, когда мальчик делает первый шажок к состоянию, которое называется неуклюжим и казенным словом "подросток".
- Это работа такая, - отозвался Сашка. - Школа ее за летнюю практику считает… И деньги платят.
- Ишь ты!.. Наверно, что-то купить задумал?
- Ага. Велосипед "Стриж". С аккумулятором и моторчиком. Сперва крутишь, накапливаешь энергию, а потом на электричестве едешь… У него спицы так здорово блестят, и он стрекочет, будто стрекоза крыльями…
Мне понравилось такое сравнение. И вообще нравился Сашка. И как он храбро отбивался, и как потом без всякой обиды по-приятельски сошелся с ребячьей компанией. И как мы сейчас дружно, в одном ритме шагали с увесистыми книгами.
- Не тяжело?
- Не-е…
- Выручил ты меня…
Он не оглянулся, но я почувствовал - улыбается.
- Вы ведь меня тоже выручили. А то чуть до драки не дошло… Я сам виноват, перепугался…
- Оно и понятно, раз не здешний… А что ты делаешь на своем дежурстве?
- Вызова жду. Я проводник.
- Какой проводник? В поезде?
- Да нет, - засмеялся он. - Ну, с туристами. Вроде гида.
- И получается?
- Ага. Я уже прошлым летом водил студентов. И зимой…
У меня хрустнуло в ноге, отдалось в затылке. Сразу затуманило голову. Ох как не вовремя! Неужели начинается?..
- Эй, проводничок! Давай-ка посидим…
Мы сели на лавочку у приземистых ворот. Я затылком сильно надавил на забор. Чтобы боль от твердого дерева прогнала ту, внутреннюю. Сашка сбоку беспокойно глянул на меня.
- У вас голова кружится, да?
- Пустяки. Это бывает… Не страшно…
"Ох, если бы "не страшно"…"
Сашка смотрел очень внимательно. В глазах - смесь пепельного цвета с лимонным соком. И дрожащая капелька испуга. Светлые брови сошлись над коротенькой прямой переносицей. Мягкая, в дольках, как у мандарина, нижняя губа жалобно оттопырилась и шевелилась.
- Ничего, - выдохнул я и улыбнулся. - Сейчас пройдет…
И правда прошло. Боль угасла, тяжесть в темени растаяла, тошнота пропала. И я снова понял, какая хорошая улица Пустырная, какой славный город Овражки. Фиг вам, Артур Яковлевич, неделю я как-нибудь продержусь.
- Просто устал немного. Посидим еще минуты две…
- Ладно, - согласился Сашка. Провел пальцем по книжному корешку и спросил: - А что такое "Апокрифы"?
- Это… Видишь ли, в древности написано довольно много книг о жизни Иисуса Христа. Называются "Евангелия". Но церковь признает лишь четыре из них…
- Знаю! От Луки, от Иоанна… От этого… от Марка! И еще от Матвея…
- От Матфея…
- Ну да! У бабушки были… Я к ней ездил, когда она жива была, и читал… Правда, не все… Мне еще девять лет было… А кое-что она мне своими словами рассказывала. А вот эти… "Апокрифы", они, что ли, незаконные считаются?
- Ученые богословы говорят, что в них очень много фантазии и мало реальных фактов… Ну и в самом деле! Скажем, Евангелие от Фомы о детстве Иисуса… В нем вроде бы и детали интересные, игры описаны, всякие житейские случаи, но непонятно делается: разве мог такой жестокий мальчишка, о котором там рассказывается, стать Учителем всеобщего добра?
- А почему он жестокий… там?
- Такие случаи приводятся… Толкнул его соседский мальчик - и умер. Пожаловались на него люди родителям - и ослепли. Ну и многое другое… Не вяжется это с тем, что было дальше…
- А кто этот Фома?
- Трудно сказать. Некоторые считают, что один из учеников Иисуса. Помнишь, был такой Фома Неверующий…
Сашка шевельнул бровями. Подумал.