Домик на дереве был не намного больше, чем модель корабля из ящика, но был более тщательно разработан. Дольф хотел полететь в нем в космос и вернуться обратно. И он не собирался при этом погибнуть, если этого можно было избежать. Дно внешнего ящика покоилось на дереве, как платформа, (как и бока, Дольф опрыскал его в пять слоев эпоксидной смолой, чтобы как следует законопатить - это была ужасно дорогая процедура, поскольку из конспирации он был вынужден покупать эпоксидку в местном супермаркете в небольших банках с разбрызгивателем). Шестой, внешний, слой Дольф смешал сам. Этот слой состоял из очищенной окиси цинка, смешанной с силиконовой смолой, которая, как сообщалось в статье в журнале "Наука", хорошо отражала световые лучи длиной волн между 20 и 80 микронами, в которых было сконцентрировано около 66 процентов излучения Солнца. Затем наступил черед внутреннего ящика, который был так же герметизирован и установлен на прокладке из толстого слоя шерсти, которая лучше всего подходила для изоляции (по крайней мере, должна была удержать тепло в открытом космосе, хотя от жесткой радиации она бы ничем не помогла), и приступил к сооружению воздушного шлюза и иллюминатора.
Проблем с припасами перед Дольфом не стояло. У него не было денег на покупку, да и места в его корабле едва хватило бы на несколько порций еды, воды и кислорода - особенно кислорода. Обычно он продавался в тяжелых стальных баллонах, которые, к ому же, дорого стоили. Но Дольф решил обойтись кислородом из 22-литровых кислородных подушек, продававшихся в аптеках в качестве лекарства для астматиков, страдающих от смога. Для Дольфа это тоже было ужасно дорого, но он не мог ни к кому обратиться за помощью, если хотел сохранить все предприятие в тайне.
У него не было никакого решения проблем космических лучей и солнечного ветра, кроме малого срока полета. Динозавры, имеющие деньги и власть, могли бы все это решить, но у Дольфа, при его бедности, была в распоряжении лишь скорость его корабля и маневренность. Антигравитационный двигатель сделал все это возможным, иначе весь полет был бы лишь ночным сновидением.
Новая установка, строго говоря, была не больше предыдущего макета - и была смонтирована на такой же плате. Все компоненты были на транзисторах, кроме мощной радиолампы 6BQ5, плата была закреплена на тяжелом столе, а тот, в свою очередь, крепился к полу и одной стенке ящика, а под столом стоял ряд никелево-кадмиевых батарей, купленных на всякий случай. Маленький тяжелый торус, являвшийся источником поля, был установлен точно в геометрическом центре ящика на карданной подвеске от военно-морского гироскопического компаса.
Припасы были готовы, домик на дереве герметизирован, установка смонтирована и готова к работа, курс рассчитан. Больше не было никаких причин оттягивать неизбежное. Даже расчетное время полета было подогнано так, чтобы он долго не продлился. Наступал четырехдневный уик-энд, и, чтобы скрыть свои частые помещения магазина, хотя он и маскировал их, Дольф пустил слух, что собирается отправиться в уединенный туристический поход, который может продолжиться на пару дней после конца праздника. Так как он заранее заработал в школе лишний отгул, то его план не привлек ничьего внимания.
Конечно, Наннет может кое-что заподозрить, когда увидит, что домик на дереве исчез, но Дольф рассчитывал, что она сдержит свою клятву молчать. Что же касается взрослых, то, чтобы они ни подумали, Дольф был уверен, что их предположения будут далеки от истины. Вероятно, им потребуется пара дней, чтобы обратить внимание, что на дереве нет домика-ящика, и столь же вероятно, что они станут предполагать, что Дольф просто разобрал его и перенес куда-нибудь в другое место.
Его отчим несомненно скажет:
- В конце концов, не улетел же он по воздуху, а?
Так что все должно быть в порядке. В конце ночи четверга Дольф поднял ящик со старого дерева без всяких последствий, не считая осыпавшихся груш и лая перепуганного кокер-спаниеля.
И ровно в 22.07 по Звездному Времени, как и требовали расчеты, упаковочный ящик бесшумно превратился в космический корабль и исчез вместе с Дольфом и всем остальным.
2. Море потоков
Нет счета статьям об орбитальных полетах в популярной прессе, написанных репортерами, которые саму идею космических полетов называли не иначе, как "безумные сочинения Бака Роджерса" даже после полета первого искусственного спутника Земли, но они подготовили Дольфа к виду гигантского космического пространства.
Дольф ожидал, что почувствует одиночество. Даже самое поверхностное представление о расстояниях между планетами предупреждало, что вечная космическая ночь громадна свыше всякого понимания. Когда идея о полете на Марс впервые пришла Дольфу в голову, одной из его первых мыслей было осознание, что плавание Колумба в хрупкой скорлупке напоминает плавание кораблика, пускаемого детьми в луже, по сравнению со смелостью пуститься в плавание к Марсу в упаковочном ящике. Сама Земля казалась едва ли достаточно большим кораблем, чтобы отвадиться пересечь на ней расстояние хотя бы до вечно безжизненной Луны. Звезды являлись солнцами, но планеты были незаметными пятнышками, купающимися в их вечном свете.
А само космическое пространство действительно походило на море, находящееся в постоянном движении летящих частиц и энергий в каждом миллиметре его непостижимого объема. Шокировало уже одно лишь наблюдение, как Земля превращается в еще одну точку света, теряющуюся среди мириадов других - поскольку, во время полета к Марсу, Земля быстро исчезла на фоне сверкающего Млечного Пути.
Уже через час вне атмосферы, проведя первую проверку стенок ящика и его курса, Дольф мрачно понял, что если сейчас повернет назад, то и тогда будет большая удача, если он вернется домой живым и здоровым - и лучше бы выкинуть из головы безумную идею добраться до Марса. Только удачей можно объяснить то, что он до сих пор жив. За стенками ящика, невидимый и неощутимый, бушевал шторм космических течений, продолжающийся четырнадцать миллиардов лет, - если у него вообще было когда-то начало, - и будет он бушевать еще четырнадцать миллиардов, а, может, и вечно. Солнечный и звездный свет ярко освещал пропитанный силиконом корпус его абсурдного корабля, постепенно, молекула за молекулой, разрушая его. Солнечный ветер - поток субатомных частиц, вылетающих из солнечной атмосферы, пронизывал миниатюрный кораблик. Равно как и потоки космических лучей от бесчисленных звезд. Космические лучи, состоящие из элементарных частиц, летели почти что со скоростью частиц, разогнанных в синхрофазотронах, били по ящику, постепенно сдирая с него защитный слой. То же проделывали и микрометеориты размеров с песчинки.
Дольф знал об этом заранее и пытался принять все возможные меры. Для полета он выбрал период спокойного Солнца в цикле пульсаций, когда не ожидалось никаких вспышек (хотя никто не мог гарантировать, что их и в самом деле не будет). Против радиации он рассчитывал, главным образом, на скорость. Чем быстрее будет лететь его кораблик, тем меньшую дозу облучения схватит его пассажир. Что касается метеоритов, то они были относительно редки за пределами земной гравитации, а собственное тяготение его кораблика было слишком мало, чтобы притягивать их. Насчет кислорода Дольф не беспокоился. Кислородные подушки из аптеки были снабжены масками, которые можно было быстро надеть, если уровень воздуха в корабле упадет ниже допустимого уровня. А от понижения давления было лишь одно средство - скорость.
Все это казалось, по крайней мере, возможным, хотя и не очень разумным, в безопасном гараже весной в Айове. В бушующем же море потоков, каким на самом деле являлось "пустое" пространство, это выглядело совсем по-другому и представлялось теперь Дольфу неминуемой гибелью.
Но он не собирался возвращаться теперь, с полпути, хотя бы потому, что обратный путь был не менее опасен. Он не собирался умирать, но и не хотел бесславно завершить свой проект. Может, он и допустил какую-нибудь ошибку, которая убьет его. Но он уже летел в космосе и намеревался продолжать свой путь.
Дольф попытался отвлечься от слепой враждебности вселенной снаружи, и сконцентрировался на механике полета, тем более, что больше ему нечего было делать. Сам полет был гениален в своей простоте, благодаря фундаментальному характеру открытия Дольфа, которое вообще сделало его возможным. Он открыл, что тяготение не только тяготение, не только структурное состояние пространства, как постулировал Эйнштейн, но одновременно и является частью общего поля, включающего в себя электричество, магнетизм и другие воздействия (что Эйнштейн так и не сумел доказать), следовательно, тяготение полярно по своей сути, а именно - имеет отрицательный и положительный полюса.
Учитывая это, достаточно одного очень слабого векторного толчка, чтобы обратить его и выбросить Дольфа и домик на дереве далеко от Земли. А, вылетев за пределы земной атмосферы, можно было добавить ускорение и полететь в пространстве по прямой со скоростью около тысячи миль в секунду.
Этот полет совершенно не походил на полеты ракет с мыса Кеннеди, которые, тратя громадные средства и энергию, боролись с земным тяготением. Дольфу не составляло труда увеличивать скорость, как ему будет угодно. Первоначально он вылетел с Земли, используя центростремительную скорость вращения планеты. Но в космосе он мог наращивать скорость, используя уже тяготение самого Солнца.
Управлять скоростью было, конечно, не так легко, но, вылетев за пределы гравитационного поля Земли, он направил вектор движения к Марсу, чтобы красная планета сама притягивала его корабль.
К середине второго дня, проведенного в космосе, Дольф проделал уже больше половины пути и стал тормозить, используя для этого тяготение оставшейся далеко позади Земли.
Все шло по расчетам. Воздух в ящике к этому времени уже начинал становиться разреженным, с избытком углекислоты, и Дольфа начинало знобить. Кроме того, он чувствовал небольшой жар, но надеялся, что это результат бессонной ночи. Но если странная лихорадка началась из-за высокой радиации, то Дольф ничего не мог с этим поделать. Ему пока что везло - хотя он старался не думать об этом, - что он вообще еще жив.
И теперь приближение к Марсу начало, наконец, приносить первые плоды. Красная искорка становилась все больше - больше не по размерам, а по яркости. Отсюда расчет полета становился еще более простым. Он должен был падать, как яблоко Ньютона, до тех пор, пока не наступит пора тормозить и превратить падение в планирование оторвавшегося листа.
Но это еще не означало, что можно допустить в чем-либо небрежность. Дольф должен был благополучно приземлиться на Марсе. Он должен был прожить там, по меньшей мере, час, а потом вернуться домой с доказательствами. Иначе не стоило рисковать собственной жизнью, а также судьбой своего открытия.
Огрызком карандаша он набросал вычисления на стенке ящика. Марс становился все ярче. А в ящике было все холоднее.
К "утру", - хотя он не имел возможности уснуть, - стало совсем душно, и Дольфу пришлось надеть кислородную маску, проглотив при этом кусок еды и пару глотков воды. В маске ему показалось тоже душно, хотя Дольф понимал, что это просто иллюзия. Освещение в ящике, поступающее через иллюминатор в стенке, становилось оранжевым, из-за отражения поверхности Марса.
Теперь нужно внимательно глядеть вниз. Дольф провел последние быстрые замеры и подплыл к иллюминатору. Он уже немного привык к невесомости, так что даже не ударился в стекло носом.
Видимость была не очень хорошей. Микрометеориты уже успели поцарапать стекло, а яркий свет слепил, особенно после стольких часов, проведенных в космической темноте. Но Дольф постепенно привык к этому.
И до него медленно начало доходить, что он видит... каналы! Они не распадались на отдельные фрагменты, а становились все более четкими по мере спуска. Дольф глубоко вздохнул.
Марсианские каналы оказались настоящими. И часа не пройдет, как Дольф окажется первым человеком, который узнает, что же они такое на самом деле.
Конечно, принимая во внимание, что он сумеет прожить этот час.
3. Вниз, и... наружу
Оазис, к которому направлялся Дольф, находился в центре пустынной области под названием Аэрия, и был отмечен на карте, как Средний Пик, но ему не дали еще имя собственного, так как это был один из объектов, открытых астрономами лишь несколько лет назад. Это было овальное пятно градусов тридцать южнее экватора и миль на пятьсот от восточного края Большого Сырта.
И, конечно, сейчас там стояло лето. Дольф бы добавил, что это походило на Род-Айленд. В этом месте сходились пять каналов, становившихся все яснее видимыми, как железнодорожные линии сходятся в городах, как перекрещиваются звериные тропки, ведущие к воде - или трещины от пулевого отверстия в небьющемся стекле.
Последнее сравнение Дольфу не понравилось, но он не мог отделаться от него, потому что видел, насколько оно близко к действительности. Безымянный оазис был кратером от падения метеорита, подобно кратеру в Аризоне или кольцевым кратерам Луны.
Это открытие заставило сердце Дольфа упасть, так как у него возникло нехорошее чувство насчет поверхности Марса. Неужели Марс является такой же безжизненной и враждебной планетой, как Луна, несмотря на то, что у него все-таки есть тонкая атмосфера? Правда, тут поверхность не была столь истыкана кратерами, как лунный пейзаж, но может быть, это постарались ветры и гигантские песчаные бури, которые могли стереть самые большие кратеры и пригладить остальные? Отступающая весной северная полярная шапка открывала горную цепь, Горы Митчелла, и ее острые грани, подобные облакам, намекали, что где-то на планете должны быть и другие подобные горы, хотя больше никаких пиков не было пока что обнаружено.
Однако, круглые очертания северных пустынь - Электрида, Эридания, Авзония, Эллада, Аргир - тоже весьма напоминали лунные моря, а так же и более мелкие южные, такие, как Страна Исиды. И здесь, в упаковочном ящике, меньше чем в пятнадцати милях от поверхности, у Дольфа не оставалось никаких сомнений, что Марс, когда-то в своей истории, был мишенью в глобальной астрономический катастрофе, и поверхность его бомбили громадные, как астероиды, объекты. Главные каналы, которые впервые увидел старик Скиапарелли, были колоссальными прямыми разломами в коре планеты, где целые континентальные блоки наклонились и треснули, как плавучие льдины. А более мелкие каналы, исходящие радиально из определенных точек, являлись трещинами, полученными от ударов мелких метеоритов, примерно такого же размера, которые исколотили Луну.
Так как поверхность Марса не менялась со времен изобретения телескопов, казалось вероятным, что за последние триста лет на нем не происходило никаких катаклизмов. Но то же самое можно сказать и о Луне - что не делало самый близкий к Земле мир менее бесплодным и безнадежным. Однако, бомбардировка, поразившая Марс, коренным образом изменила всю планету. В пробах песка, которые сфотографировал первый беспилотный марсианский исследовательский аппарат еще в 1972 году, было много микроскопических раковин, подобных земным фораминиферам, которые решительно свидетельствовали, что когда-то на Марсе были моря. Теперь они исчезли, а песок и ил со дна бури разбросали по всей планете. Большая часть воды, должно быть, ушла в трещины, открывшиеся от ударов больших метеоров, и, выкипев, соединилась в форме лимонита, гидранта окиси железа, составлявшую большую часть марсианских песков. Из остатков образовались тонкие полярные ледниковые покровы.
Если тогда и существовали любые формы жизни, то вряд ли они пережили внезапное изменение всего мира. Если жизнь вообще сохранилась, то она должна была начать все практически с нуля. Любой организм, который мог теперь жить в этом маленьком древнем мире, должен быть, как ни парадоксально это звучит, очень примитивным, даже почти без генетической памяти о древних океанах.
Марс еще не был полностью мертв. Но то, что оставалось, должно находиться на последней стадии. По драматическому предположению Лоуэлла: "с очень ограниченными ресурсами и еще более ограниченными надеждами".
Нахмурившись, Дольф повел свой неуклюжий кораблик вниз, на посадку в середину безымянного оазиса, сине-зеленого пятна жизни, созданного каменным чудовищем из космоса, которое превратило большую часть Марса в вечную пустыню. Дольф уже не ждал ничего хорошего, но все же у него теплилась надежда. И эту надежду теперь должны покрепить наблюдения, Дольф должен узнать, как могли удержаться примитивные формы жизни там, где не должно быть никакой жизни вообще.
Наклонное плато цвета охры распростерлось теперь внизу, а край кратера ширился, точно раскрытый рот. Находясь в миле над поверхностью пустыни, Дольф уже мог различить тени, отбрасывавмые низким ободом кратера, а внутренность оазиса сперва начала походить на шар, а потом на мелкое блюдце.
В пустыне был полдень, когда на нее опустился упаковочный ящик, и низкие, куполообразные пики обода странно напоминали холмы восточной Айовы - если не считать цвета, становившегося теперь розовым. Когда он повис над самым дном кратера, то оказался в нежных сине-зеленых сумерках. Сверкающие лучи уже начавшего клониться к горизонту солнца уже не достигали дна.
Наконец, поверхность за иллюминатором стала неподвижной. Дольф осторожно отключил свое устройство. Ящик с мягким, приглушенным стуком упал на несколько футов, как на матрас. И наступила тишина.
Дольф был на Марсе.