Снизу, со двора, доносился веселый гомон спешивших домой гимназистов. Господин Рац велел закрыть окно, и тишина в большой, заставленной книжными шкафами комнате стала просто гнетущей. Эту могильную тишину нарушил голос учителя:
- Дело вот в чем. Мне стало известно, что вы организовали какое-то общество. Так называемое "Общество замазки". Тот, от кого я узнал об этом, передал мне и список членов. Вы - члены этого общества. Верно?
Никто не ответил. Все стояли молча, повесив головы, всем видом своим подтверждая, что обвинение справедливо.
- Давайте разберемся по порядку, - продолжал господин Рац. - Прежде всего мне хотелось бы знать, кто это организовал общество, когда ясно было сказано: никаких обществ я не потерплю?
Молчание.
- Это Вейс, - робко произнес чей-то голос. Господин Рац строго посмотрел на Вейса.
- Вейс! Ты разве сам не умеешь отвечать?
- Умею, - прозвучал смиренный ответ.
- Почему же ты молчал?
Но бедный Вейс опять ничего не ответил.
Господин Рац закурил сигару и пустил дым в потолок.
- Итак, начнем по порядку, - повторил он. - Во-первых, скажи, что это за "замазка"?
Вместо ответа Вейс извлек из кармана какой-то комок и положил на стол. Несколько мгновений он созерцал его, потом промолвил чуть слышно:
- Вот она.
- И что же это такое?
- Это такая вязкая штука, которой стекольщики окна замазывают. Стекольщик замажет раму, а мы возьмем и выковыряем ногтями.
- И это все ты наковырял?
- Нет, что вы! Это общественная замазка.
- Что такое?! - вытаращил глаза учитель.
- Ее все члены общества собирали, - объяснил Вейс, немного осмелев. - А хранить комитет поручил мне. До меня хранителем был Колнаи, потому что он казначей… Но у него она вся высохла, потому что он совсем ее не жевал.
- Так ее жевать нужно?
- А как же? А то она затвердеет и ее нельзя будет мять. Я ее каждый день жевал.
- Почему же именно ты?
- Потому что в уставе сказано, что председатель обязан хоть раз в день жевать общественную замазку, иначе она засохнет…
Тут Вейс заревел.
- А председатель сейчас я… - всхлипывая, объяснил он. Дело становилось нешуточным.
- Где вы набрали такой большой комок? - спросил учитель, повысив голос.
Молчание. Учитель взглянул на Колнаи:
- Отвечай ты, Колнаи! Где вы набрали столько? Колнаи затараторил, вероятно желая поправить дело чистосердечным признанием:
- Видите ли, господин учитель, это началось месяц тому назад. Неделю жевал я; но тогда ее было поменьше. Первый кусок принес Вейс, и мы основали общество. Он с отцом ехал на извозчике и наскреб замазки с окошка кареты. Все ногти обломал до крови. Потом разбилось окно в классе пения, и я еще днем туда забрался и чуть не до вечера стекольщика ждал. В пять часов он пришел, и я попросил: "Дай мне кусочек", но он не ответил, потому что не мог: у него была полна пасть замазки.
Учитель нахмурился:
- Что это за выражения? Пасть бывает у лошадей!
- Ну, полон рот. Он тоже ее жевал. Я подошел и спросил, можно ли мне посмотреть, как он стекло будет вставлять. Он кивнул. Я стал смотреть, а он вставил стекло и ушел. Тогда я подошел к окну, выковырнул замазку и унес с собой. Но я ведь не для себя украл… а для общества… о-хоб… ще-хест… ва-ха…
Он тоже начал всхлипывать.
- Не плачь, - сказал господин Рац.
Вейс, теребя полу своего пиджачка, в замешательстве заметил:
- Чуть что - сейчас в рев…
Но Колнаи заплакал навзрыд. Вейс сердитым шепотом сказал ему:
- Не реви!
Но тут же сам разревелся. Этот дружный рев тронул господина Рада. Он несколько раз глубоко затянулся сигарой. И тут Челе, элегантный Челе, с гордым видом выступил вперед, решив, что пришло время и ему показать достойную римлянина твердость характера, которую накануне на пустыре проявил Бока.
- Простите, господин учитель, - решительным тоном объявил он, глядя ему прямо в глаза, - но я тоже достал для общества замазку.
- Откуда ты ее взял? - спросил господин Рац.
- Я разбил дома ванночку для купания птиц, мама ее замазала, а я выковырял замазку. Канарейка стала купаться, и вся вода вытекла на ковер. Ну зачем такой пичуге купаться? Вот воробьи - грязные, а никогда не купаются.
Господин Рац наклонился вперед и пригрозил:
- Что-то ты, Челе, развеселился некстати! Смотри у меня! Колнаи, продолжай.
Колнаи сопел и всхлипывал.
- О чем продолжать? - спросил он, утирая нос.
- Где вы взяли остальное?
- Челе ведь сказал… И еще мне общество выдало шестьдесят крайцаров на замазку.
Это господину Рацу не понравилось.
- Значит, вы и за деньги покупали?.
- Нет, не покупали, - возразил Колнаи. - Просто мой папа доктор и по утрам объезжает больных на извозчике, и один раз он взял меня с собой, а я соскреб замазку с окошка - хорошая, мягкая была замазка, и тогда общество выдало мне шестьдесят крайцаров, чтобы я нанял ту самую карету; я и нанял и проехал в ней до самого Поселка чиновников и всю замазку выковырял, изо всех четырех окошек, а домой вернулся пешком.
Учитель что-то вспомнил:
- Так это тебя я встретил тогда возле Академии Людовики?
- Да.
- И окликнул… а ты мне не ответил…
Колнаи, опустив голову, уныло объяснил:
- Потому что у меня была полна пасть замазки…
И тут повторилось все сначала: Колнаи опять залился слезами, Вейс опять заволновался, начал теребить полу своего пиджачка и сказал в смущении:
- Чуть что - сейчас в рев…
И, глядя на него, сам заревел. Господин Рац встал и начал ходить взад и вперед по комнате.
- Хорошенькое общество, нечего сказать! - промолвил он, покачав головой. - И кто же был председателем?
Тут Вейс мгновенно позабыл все свои горести и, перестав плакать, с гордостью заявил:
- Я.
- А казначеем?
- Колнаи.
- Давай-ка сюда оставшиеся деньги.
- Пожалуйста.
Колнаи полез в карман. Карман и у него был не меньше, чем у Чонакоша. Порывшись там, он принялся по порядку выкладывать содержимое на стол. Сначала извлек форинт и сорок четыре крайцара; потом две пятикрайцаровые почтовые марки; письмо-секретку; две гербовые марки стоимостью в крону каждая; восемь новеньких перышек и наконец цветной стеклянный шарик. Учитель, сосчитав деньги, нахмурился:
- А деньги у вас откуда?
- Это членские взносы. Каждый платил по десять крайцаров в неделю.
- Но для чего вам деньги?
- Просто чтобы взносы платить. Вейс от своего председательского жалованья отказался.
- Сколько ж оно составляло?
- Пять крайцаров в неделю. Почтовые марки принес я, секретку - Барабаш, а гербовые марки - Рихтер. У него отец… он у отца…
- Украл?… Да?… - перебил учитель. - Рихтер!
Рихтер, потупившись, сделал шаг вперед.
- Украл?
Рихтер молча кивнул.
- Какая испорченность! - покачал головой господин Рац. - Кто твой отец?
- Доктор Эрне Рихтер, адвокат по уголовным, гражданским и финансово-правовым делам. Но только общество вместо этой подложило другую марку.
- Как это - подложило?
- Да так. Я очень испугался, когда стащил марку, и общество выдало мне одну крону, я купил на нее новую марку и тихонько подложил ее папе на письменный стол, а он застал меня - не когда я стащил, а когда подкладывал, - и накостылял… то есть побил меня, - поправился он, поймав строгий взгляд учителя, - да еще оплеух надавал за то, что я подложил марку, и спросил, где я ее украл, а я не хотел говорить, а то он еще надавал бы мне по щекам, и сказал: "У Колнаи взял", а он говорит: "Сейчас же отнеси назад, потому что твой Колнаи наверняка ее где-нибудь украл", я и отнес; вот и получилось, что у общества теперь две марки. Учитель задумался.
- Но зачем же вы покупали новую марку? Ведь можно было вернуть старую.
- Нет, нельзя, - ответил за Рихтера Колнаи:- у той на обороте поставлена печать общества.
- Так у вас и печать есть? Где она?
- Хранитель печати - Барабаш.
Дошла очередь и до Барабаша. Он выступил вперед, метнув убийственный взгляд на этого Колнаи, который вечно с ним вздорит. Спор из-за шляпы был еще свеж у него в памяти… Но делать нечего. Без дальних слов выложил он на зеленый стол самодельную резиновую печать вместе с чернильной подушечкой в жестяной коробке. Учитель осмотрел печать. На ней была вырезана надпись: "Общество собирателей замазки. Будапешт, 1889". Господин Рац, подавив улыбку, снова покачал головой. Тут Барабаш, ощутив прилив смелости, протянул было руку, чтобы взять печать обратно. Но учитель прикрыл ее рукой:
- Ты что?
- Извините, - выпалил Барабаш, - но я поклялся, что скорее жизнью пожертвую, чем отдам печать.
Учитель положил печать в карман.
- Успокойся! - сказал он.
Но Барабаш не мог успокоиться.
- Тогда, - заявил он, - тогда и знамя у Челе отберите.
- Ах, так у вас и знамя есть? Давай его сюда, - обернулся учитель к Челе.
Тот, запустив руку в карман, вытащил крохотное знамя на проволочном древке. Это знамя, как и знамя Пустыря, тоже сшила его сестра. Вообще все дела такого рода, требовавшие умения обращаться с иголкой и ниткой, выполняла сестра Челе. Но это знамя было уже ало-бело-зеленое, и на нем красовалась надпись:
"Общество собирателей замазки. Будапешт, 1889. Поклянемся навсегда - никода не быть рабами, никода".
- Гм! - произнес учитель. - Это что же за удалец изобразил тут "никогда" без "г"? Кто это писал? Все молчали.
- Кто это писал?! - загремел господин Рац.
Тут у Челе мелькнула мысль: зачем всех впутывать в беду?… "Никогда" без "г" написал Барабаш, но зачем страдать Барабашу? И он скромно ответил:
- Это сестра моя написала, господин учитель.
И судорожно глотнул. Конечно, лгать нехорошо, но зато он товарища выручил… Учитель промолчал. А мальчики вдруг заговорили все сразу.
- Как хотите, но только не очень-то красиво выдавать, что у нас есть знамя, - свирепо заметил Колнаи.
- Чего он ко мне пристает? - оправдывался Барабаш. - Раз печать отобрали, обществу все равно крышка.
- Тише! - оборвал прения господин Рац. - Я вот вам задам! Объявляю общество распущенным, и чтоб больше я не слышал о таких вещах! Всем вам будет снижен балл по поведению, особенно Вейсу - за председательство.
- Pardon! - робко возразил Вейс - Но я последний день председатель: нынче как раз должно состояться собрание, и на следующий месяц уже выдвинули другую кандидатуру!
- Колнаи выдвинули, - осклабился Барабаш.
- Это не важно, - сказал учитель. - Завтра после уроков все останетесь здесь до двух часов. Вы у меня будете знать!.. А теперь можете идти.
До свидания, - прозвучало хором, и все двинулись к выходу. Вейс, думая воспользоваться этим минутным замешательством, протянул было руку к замазке, Но учитель предупредил его движение:
- Оставь ее в покое!
Вейс состроил смиренную рожицу:
- А разве нам не вернут замазку?
- Нет. И кто еще не отдал, пусть сейчас же отдаст. Если я узнаю, что у кого-нибудь осталась замазка, строго накажу.
Тут выступил вперед Лесик, который до тех пор молчал как рыба. Вынув грязным пальцем кусочек замазки изо рта, он с сокрушением прилепил его к общественному комку.
- Больше нет?
Вместо ответа Лесик разинул рот и показал: пусто. Господин Рац взялся за шляпу:
- И если я хоть раз еще услышу, что вы основали общество… Ну, марш домой!
Мальчики молча выскользнули из учительской, только один голос тихонько произнес:
- До свидания!
Это был Лесик: раньше, вместе со всеми, он попрощаться не мог - у него был полон рот замазки.
Учитель ушел, и члены упраздненного "Общества замазки" остались одни. Уныло поглядывали они друг на друга. Колнаи рассказал поджидавшему их Боке, о чем их допрашивали. Бока вздохнул с облегчением.
- А я здорово испугался, - сказал он: - подумал, уж не донес ли ему кто про пустырь…
Тут подошел Немечек и шепотом сообщил:
- Смотрите… Пока он вас допрашивал, я стал к окну… стекло недавно вставили… ну, и я…
Он показал комок свежей замазки, соскобленной с окна. Все воззрились на нее с благоговением. У Вейса заблестели глаза:
- Ну, замазка есть, будет и общество! Созовем собрание на пустыре.
- На пустыре! На пустыре! - воскликнули хором остальные и побежали домой.
По лестнице загремело эхо, повторяя боевой клич мальчишек с улицы Пала: "Гаго, го! Гаго, го!"
Гурьбой высыпали они из ворот. Бока не спеша шел один. Настроение у него было неважное. Он все думал о Геребе, предателе Геребе, который расхаживал тогда по острову с фонарем в руке. Погруженный в свои мысли, Бока пришел домой, пообедал и сел за латынь - готовить урок на завтра…
Одному богу известно, как уж удалось членам "Общества замазки" так быстро справиться с уроками, но только в половине третьего все они были на пустыре. Барабаш прибежал прямо из-за стола, не успев дожевать кусок хлеба, и поджидал Колнаи у калитки, чтобы влепить ему хорошую затрещину. Уж больно много накопилось на счету у этого Колнаи.
Когда все были в сборе, Вейс пригласил присутствующих занять места между штабелями.
- Объявляю собрание открытым, - с важностью произнес он.
Колнаи, успевший получить затрещину и даже вернуть ее Барабашу, высказал мнение, что, несмотря на запрет учителя, общество следует сохранить.
Но Барабаш сразу заподозрил тут нечистый умысел:
- Он это потому говорит, что теперь его очередь быть председателем. А с меня довольно этого общества! Вы все только и делаете, что ходите в председателях, а мы знай жуем без толку эту замазку. Меня уже просто тошнит от нее! Что же мне, в рот ничего не брать из-за этой проклятой замазки? После него захотел выступить Немечек.
- Прошу слова, - обратился он к председателю.
- Господин секретарь просит слова, - строго объявил Вейс, позвонив в маленький двухкрайцаровый колокольчик.
Но у Немечека, который занимал в "Обществе замазки" должность секретаря, вдруг язык прилип к гортани: за одним из штабелей он заметил Гереба. Никто, не знал про Гереба того, что знал он; никто, кроме них с Бокой, не видел того, что видели они в тот памятный вечер. Гереб, крадучись пробирался между штабелями, а потом побежал прямо к хибарке, где жил словак со своей собакой. Немечеку стало ясно, что его долг - не спуская глаз, следить за каждым шагом предателя. До прихода Боки Гереб не должен догадываться, что его видели на острове сидевшим у фонаря вместе с краснорубашечниками: пусть думает, что никто об этом не знает. Так сказал Бока.
Но Гереб сейчас здесь и куда-то крадется. Немечек во что бы то ни стало хотел знать, зачем Гереб пошел к словаку.
- Спасибо, господин председатель, но я произнесу свою речь потом, - сказал он. - Я вспомнил, что у меня есть дело. Вейс опять позвонил:
- Выступление господина секретаря откладывается.
Но господин секретарь уже не слышал, он бросился бежать - не за Геребом, а в противоположную сторону, чтобы опередить его. Пересек пустырь, выбежал на улицу Пала, повернул на улицу Марии и во всю прыть помчался к воротам, лесопилки. Там на него чуть не наехал огромный воз дров как раз выезжавший из ворот. Железная труба попыхивала, выплевывая клубки белого пара. Пила надрывно визжала в своем домике, словно говоря: "Гляди-и-и в оба! Гляди-и-и в оба!"
- И так гляжу! - на бегу ответил Немечек, миновал домик, повернул к штабелям и оказался как раз за хижиной словака. Крыша сторожки была покатая и почти соприкасалась со штабелем, который стоял позади нее. Немечек взобрался на этот штабель, лег наверху ничком и стал ждать, что будет. Зачем понадобился Геребу словак? Может быть, краснорубашечники замышляют какую-нибудь военную хитрость? Будь что будет, а он подслушает разговор. Ведь только подумать, какую славу принесет ему удача! С какой гордостью будет он сознавать, что раскрыл новое предательства! В ожидании поглядывая по сторонам, Немечек вдруг заметил Гереба. Медленно, осторожно он приближался к хижине, поминутно оглядываясь, не идет ли кто сзади. Только убедившись, что никто за ним не следует, Гереб смело направился к сторожке. Словак с благодушным видом сидел на лавочке у входа, посасывая трубку, набитую крошеными сигарными окурками, которые приносили ему мальчики: решительно все они собирали окурки для Яно.
Пес, лежавший у его ног, вскочил и тявкнул было раза два на Гереба, но, увидев, что это свой, опять улегся на место, Гереб подошел к Яно совсем вплотную, так что крыша заслонила их от Немечека. Но белокурый малыш почувствовал вдруг прилив отчаянной смелости. Тихо-тихо, стараясь не шуметь, перелез он со штабеля на крышу сторожки и пополз вверх по скату, чтобы, высунувшись над дверью, следить оттуда за собеседниками. Дощатая кровля раза два скрипнула под ним, и в эти мгновения кровь застывала у Немечека в жилах… Но он полз все дальше и наконец осторожно глянул вниз. Если бы сторожу или Геребу вздумалось в этот момент посмотреть вверх, они, наверно, испугались бы, увидев прямо над собой смышленое личико с устремленными на них широко раскрытыми глазами.
- Добрый день, Яно! - дружески поздоровался Гереб, подойдя к словаку.
- День добрый! - ответил тот, не вынимая трубки изо рта.
- Я тебе сигар принес, Яно! - сказал Гереб, придвинувшись к нему ближе.
Словак вынул изо рта трубку и просиял. Не так уж часто выпадало бедняге счастье держать в руках целую сигару. Обычно он получал их на добрую половину искуренными. Достав из кармана три сигары, Гереб сунул их в руку сторожу.
"Эге, - сказал про себя Немечек, - правильно я сделал, что забрался сюда. Ему наверняка что-то нужно от словака, недаром с сигар начинает!"
- Зайдем-ка в сторожку, Яно, - донеслись до него тихие слова Гереба. - Неохота мне говорить здесь… нас могут увидеть… У меня к тебе важное дело. Можешь еще сигару заработать, а то и больше!
И Гереб вынул из кармана целую пригоршню сигар.
Немечек на крыше только головой покачал. "Видно, крупную пакость затеял, коли такую уйму сигар притащил!" - подумал он.
Конечно, словак охотно согласился войти в сторожку. Гереб последовал за ним, а за Геребом шмыгнул и Гектор. Немечек был страшно раздосадован. "Ведь этак я ровно ничего не услышу из их разговора, - стал раздумывать он. - Как быть? Весь мой замечательный план пошел насмарку…"