* * *
На следующий день, в пятницу перед долгожданными рождественскими каникулами, меня снова вызвали к директору. На этот раз в его кабинете были гости - мужчина и женщина в дорогих деловых костюмах. При моем появлении оба встали. Я вздрогнул - так вздрагиваешь, когда смотришь ужастик, а в кадр вдруг впрыгивает кошка.
- А! - воскликнул директор Синклер. - Вот тот молодой человек, о котором я вам говорил.
Я пожал руки гостям, но имена пропустил мимо ушей, потому что мой рассудок все еще переваривал тот факт, что они говорили обо мне. Я не сомневался, что женщина - новый старший инспектор нашего школьного округа.
- Энтони инициировал общешкольную акцию, направленную на то, чтобы дать надежду смертельно больному товарищу.
- Гм... ну да... - промямлил я, глядя куда угодно, только не на моих собеседников. - Забавно, что вы об этом упомянули...
- Я полностью в курсе, - произнесла инспектор. - Хорошо, если бы таких учащихся, как вы, было побольше!
Я чуть со смеху не покатился.
- Если вы не возражаете, - сказал мужчина, - мы бы тоже хотели пожертвовать время.
Зовите меня слабаком, но я не нашел в себе мужества рассказать им правду о Гуннаре и его "болезни". Я попытался было, но слова намертво застряли у меня в глотке, приклеившись к гландам, как колония стрептококков.
- Конечно, почему нет, - пробормотал я и вытащил из рюкзака два бланка. Они заполнили их, подписались, директор заверил. После этого мистер Синклер присел на угол своего стола (типа "я хоть и директор, но мы с тобой друзья-приятели") и сказал:
- Уверен, ты слышал, что ученический совет организует митинг в честь Гуннара в первую неделю января.
- Да?
- Да. И я считаю, что тебе, Энтони, следовало бы произнести речь.
В каждой отвратительной ситуации наступает такой момент, когда ты обнаруживаешь, что твое каноэ протекает, весло сломано, а впереди, очень близко, слышен рев Ниагары. Ты ничего не можешь поделать, кроме как молиться об избавлении. Я не имею в виду фильм "Избавление", который, по случайности, тоже про каноэ. Я говорю о настоящем избавлении, ради которого ты готов на всякие крайности типа "Аве Марии" или тридцать третьего псалма.
- Да из меня оратор...
- Уверена, что у вас получится как нельзя лучше, - возразила инспектор. - Просто говорите от сердца.
А ее напарник прибавил:
- Мы тоже придем, чтобы поддержать вас.
- Вы тоже?.. - пролепетал я. С каждой минутой Ниагара ревела все громче.
- Наша школа, - заключил директор, - выдвинута на соискание Национальной Голубой Ленты. Чисто академические успехи лишь часть задачи. Школа должна продемонстрировать, что у нас есть ученики, желающие сделать этот мир лучше. И ты, Энтони, - наша лучезарная звезда.
13. Старикам тут самое место, особенно таким, как Кроули
Несмотря на случившееся во время катастрофического двойного свидания, мы с Лекси остались друзьями.
- Ты мне слишком дорог, Энси, поэтому я, конечно, сержусь на тебя, но не очень сильно, - заявила она. Я видел, что вовсе не сердится.
Мы похитили ее деда в первую субботу рождественских каникул. Как обычно, Старикашка Кроули не имел даже отдаленного понятия о том, что его ожидает.
- Не хочу! - вопил он, когда я пытался завязать ему глаза. - Полицию позову! Вот сейчас как проткну обоих палкой! - Его ругань была частью ритуала.
К тому времени, когда мы засунули его в "линкольн", он перестал орать и возмущаться, что его похищают, и перешел к критике нашего с ним обращения.
- Заморозить меня хотите! Где мое зимнее пальто?
- Сегодня тепло.
- Я только что поел. Если меня cтошнит, я буду очень недоволен!
- А вы когда-нибудь бываете довольны? - парировал я.
- Будешь ехидничать - останешься без чека!
Не останусь. Ехидство входит в мои служебные обязанности. Тоже часть ритуала.
- Нынешнее приключение особенное, дедушка, - заверила Лекси.
- Ты всегда так говоришь, - проворчал Кроули.
Сегодня Старикана ждал зип-лайн - трос с роликом, поднятый на пятьдесят футов над землей. Кроули предстояло пролететь сквозь древесные кроны Проспект-парка - самого большого парка в Бруклине. Лекси подрядила студентов, будущих инженеров, соорудить зип-лайн в качестве общекурсового проекта, за который они получили учебные кредиты. Здесь были две платформы, снабженные подъемниками с канатами и блоками - ведь ожидать, что Старикашка Кроули полезет по лестнице с перекладинами, не стоило. При полете по тросу с одного дерева на другое скорость развивалась чуть ли не до сорока миль в час.
Неплохой повод отвлечься от "Гуннаргейта" (я решил, что раз Гуннару позволено выдумывать несуществующие цитаты, то я тоже имею право изобретать новые политические термины). И все же происшедшее камнем давило на душу.
Пока шофер вез нас в Проспект-парк, я все выложил Лекси.
- А я знала! - объявила она. - Со всей их семейкой что-то неладно. Все стало ясно, когда эта, как-ее-там, сбежала в тот вечер, даже не попрощавшись!
- Ты дулась в туалете, - напомнил я. - Она не могла с тобой попрощаться. И потом, если ты думаешь, что я с ней расстанусь, то ошибаешься. Проблема не в Кирстен, а в ее братце.
У меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить над поведением Гуннара, и я пришел к выводу, что тут не все так просто. Он не симулировал в традиционном понимании этого слова. Ипохондрию от фейка отделяет лишь тоненькая линия, и Гуннар несся по этой линии, как по зип-лайну, намного быстрее сорока миль в час.
- Сдается мне, - сказала Лекси, - что здоровье удручает его больше, чем болезнь.
- Вот именно! Такое впечатление, что ему до смерти хочется болеть этой самой пульмонарной моноксической. - И тут я задал ей вопрос, над которым уже несколько дней ломал голову: - Но с чего бы это кому-то хотеть себе смертельную болезнь?
- Munchausen, - проронила Лекси.
Меня так и подмывало сказать "gesundheit", но я решил, что для острот не время.
- Что ты имеешь в виду? Звучит неважнецки.
- Да, может статься, дело и правда неважнецкое. Видишь ли, существует такое психическое расстройство: человек лжет, что болен, чтобы привлечь к себе внимание. Некоторые даже заражают себя чем-нибудь, лишь бы получить повод наведаться к врачу. А есть и такие, что провоцируют болезнь у собственных детей.
- И все ради чьего-то внимания?
- Ну-у, - протянула Лекси, - вопрос, вообще-то, сложный...
- Не расходуй зря воздух, - пробубнил ее дедушка, слушавший наш разговор с повязкой на глазах. - Этот тупица все равно не поймет, сколько ни толкуй.
Я думал о Гуннаре. Он жаждет внимания? Да у него и так внимания было хоть лопатой греби! Он был популярен, девочки его обожали, его знала каждая собака. Ему не надо было объявлять голодовку, чтобы быть замеченным. Но, с другой стороны, для своих родителей он не зеница ока и не центр существования. Опять же, с другой стороны, я для своих тоже, однако я ведь не трещу направо и налево, что у меня жуткая хворь, хотя уверен: есть люди, убежденные в том, что я неизлечимо болен. На голову.
В Проспект-парке мы вытащили Кроули из машины, подвели к первому дереву и только тогда сняли с его глаз повязку. Старикан бросился наутек, но я его поймал. Это тоже была часть ритуала.
- Слишком опасно! - вопил он, пока мы водворяли его на платформу, оснащенную множеством блоков и тросов. Может, такелажа и было больше, чем требуется, но ведь эту штуковину строили будущие инженеры, им хотелось произвести впечатление. - Это должно быть запрещено законом! - продолжал разоряться Кроули.
- Отличная цитата для вашего надгробия, - ляпнул я и тут же прикусил язык, вспомнив про Гуннара.
Кроули одарил меня таким взглядом, что если перевести его в слова, то я не решусь их здесь повторить. После этого мы вознеслись на верхнюю платформу, где нас поджидал один из студентов-инженеров с ремнями, карабинами, шлемами и прочим снаряжением, судя по виду, предназначенным для прогулок в открытом космосе.
- До второй платформы далеко лететь? - спросил я инженера, но тот не успел ответить, потому что встрял Кроули:
- Бойфренд Лекси наверняка смог бы определить, - язвительно сказал он и пощелкал языком.
- Дедушка, прекрати.
На Старикана надели упряжь, и я толкнул его. Он полетел по зип-лайну, вопя и ругаясь на чем свет стоит.
- Как поживает Рауль? - спросил я у Лекси.
- Мы с ним решили, что нам лучше расстаться.
- Как жаль.
- Вовсе тебе не жаль.
- Нет жаль, - настаивал я. - Потому что теперь ты захочешь, чтобы я расстался с Кирстен ради сохранения статус кво.
- "Статус кво"! - отозвалась Лекси. - Надо же, какие слова ты знаешь!
- Я католик, - напомнил я. - Нам положено знать латынь. - Тут я аккуратно подпихнул Лекси, и она полетела вслед за дедом к другой платформе, где ее изготовились поймать нервничающие студенты.
- Четверть мили, - сообщил будущий инженер, наконец получивший возможность ответить на мой вопрос, - но ощущение такое, будто гораздо дальше!
Я скользнул вслед за остальными. Внизу подо мной разворачивался Проспект-парк, а я несся по зип-лайну, гикая и улюлюкая от восторга. Это было лучшее похищение из всех! Полет производил именно тот эффект, на который мы и рассчитывали: возбуждал чувства и наполнял душу радостью. Он напоминал, какая это прекрасная штука - жизнь. Целых двадцать сияющих секунд во всем мире не было ничего, кроме меня, ветра и пятидесяти футов между мной и землей. Студентик ошибся - расстояние было слишком коротким!
К моменту моего прибытия Кроули почти стал самим собой.
- Ну, что скажете? - обратился я к нему.
- Так себе. - Для Старикана это было все равно что дать пять звездочек.
- Было... захватывающе, - промолвила Лекси без особого восторга. Наверно, чтобы испытать истинное удовольствие от полета по зип-лайну, необходимо зрение.
Студенты принялись с натугой, словно матросы в старину, тянуть канаты, и, пока платформа опускалась, Кроули сказал мне:
- Как всегда, ты не видишь того, что лежит у тебя под носом.
- Вы о чем?
- О твоем не совсем умирающем друге. Ты упускаешь очевидное.
Я скрестил руки на груди.
- Так поведайте же нам. Излейте на нас свет вашей мудрости, о достопочтенный старейшина!
Кроули пропустил мой сарказм мимо ушей.
- Он вовсе не желает помереть. Ему нужно быть больным. Чем скорее ты выяснишь, почему ему нужно быть больным, тем быстрее сможешь раскусить эту загадку и вернуться к своей прежней жизни, пустой и убогой.
Я не ответил. Как ни противно в этом признаваться, но Старикашка был прав.
- А сейчас, - добавил он, - пойдемте обратно к первому дереву, повторим все сначала.
* * *
Вскоре после нашего приключения Кроули вошел в контакт с управлением паркового хозяйства и предложил построить в Проспект-парке новый аттракцион - зип-лайн. Городское начальство разрешило. И надо же, - какой сюрприз! - зип-лайн уже тут как тут. Очень скоро Старикан начнет доить из нашей выдумки неплохие денежки.
- Разница между мной и тобой в том, - как-то сказал он мне, - что, когда я смотрю на мир, я вижу возможности. А когда ты оглядываешься по сторонам, то всего лишь ищешь, где бы отлить.
* * *
Придя под вечер домой, я решил поиграть в Шерлока Холмса и выяснить, зачем Гуннару понадобилось строить из себя больного. В этом мне должно было помочь глубокое исследование пульмонарной моноксической системии.
Почти все страдающие этой болезнью умирают в течение года после постановки диагноза, однако за последнее время наука сильно продвинулась вперед. Установлено, что пациенты, на которых проверялись новые методы, живут дольше и более полнокровной жизнью. Эти замечательные результаты были получены в ведущем исследовательском центре - клинике Колумбийского университета, расположенной на Манхэттене.
Я подумал о веб-сайте доктора Г.. Дело в том, что сколько ни пиши одни и те же симптомы, он каждый раз выдает тебе иной диагноз. Интересно, сколько диагнозов пролистал Гуннар, прежде чем решил: вот оно, самое то?
И надо же, как удобно, что именно здесь, в Нью-Йорке, есть место, где могут справиться с его болезнью!
Но не успел я как следует углубиться в эту мысль, как мне позвонил папа. Я был нужен ему в ресторане. Похищение Кроули вымотало меня вконец, и работать сегодня мне совсем не хотелось.
- Закон запрещает использование детского труда, - заявил я отцу.
- А чего ж ты тогда вечно твердишь, что ты не ребенок?
- Мне уроки делать надо. Или твой ресторан важнее моего образования?
- Наш ресторан. И потом - разве сегодня не начались рождественские каникулы?
Крыть было нечем.
Я явился в ресторан в семь и принялся за работу, но ситуация с Гуннаром не шла из головы. Ну да, сейчас, конечно, каникулы, а что потом? Сразу после их окончания меня ожидал грандиозный митинг в честь моего "больного" друга. Внутренне я кипел, но все же умудрялся сохранять профессионализм. И все было бы хорошо, если бы не кретин за столом номер девять.
Он приперся в ресторан около половины восьмого в сопровождении хмурой жены и двух драчливых отпрысков. Не успев усесться, этот идиот принялся выказывать свое недовольство буквально всем: и на вилке у него пятна, и вино недостаточно холодное, закуска прибыла слишком поздно, а основное блюдо - слишком рано. Он требует позвать управляющего. Я стою тут же, наполняю стаканы водой. Кретин уже успел облаять меня за то, что не доливаю воду в тот же момент, как он делает глоток. Ради этого козла я не утруждаю себя своими виртуозными "водолейными" фокусами.
Приходит папа.
- И это вы называете рестораном? - набрасывается на него кретин, в то время как его чада пинают друг друга под столом. - Обслуживание ниже плинтуса, еда холодная! И что это за гадостью тут у вас воняет?
Ну, во-первых, обслуживание было на высшем уровне, потому что официанткой у них была моя мама, а она просто помешана на контроле за качеством. Во-вторых, еда была горячая - уж я-то знаю, потому что сам ее подавал и обжег руки о тарелки. А в-третьих, гадостью воняло от его сыночков.
Но папа, конечно, начинает извиняться, предлагает десерт за счет заведения, скидку при следующем визите и все такое прочее. Тут я разозлился окончательно. Видите ли, мой папа раньше работал в большой компании, полной кретинов вроде этого, и выработал в себе невосприимчивость к идиотам. У меня же подобного опыта не было. Зато у меня был большой графин воды с кубиками льда...
Вот почему я никогда не смог бы получить работу "водолея" не в нашем семейном ресторане, а в каком-нибудь другом. Потому что - впрочем, впервые за свою карьеру - я промахнулся. Вся вода из графина угодила вместо стакана кретину на темечко.
Приняв ледяной душ, кретин наконец замолчал и лишь таращился на меня в шоке. А я сказал:
- Ой, какая неприятность. Может, вы хотели бутылочную воду?
К моему изумлению, весь ресторан разразился аплодисментами. Кто-то даже сделал снимок. Я собрался раскланяться, но тут папа изо всей силы вцепился мне в плечо. Я посмотрел на него - папины глаза благодарностью отнюдь не светились.
- Ступай на кухню и жди там! - прорычал он. Отец рычит крайне редко. Обычно когда он сердится, то просто орет. Нормальное дело. А вот рык - это уже беда. Я помчался на кухню, шлепнулся на табурет и принялся ждать, чувствуя себя как нашкодивший детсадовец.
Зашла Кристина. Не знаю, видела ли она, что случилось, но, думаю, главное сестренка просекла.
- Я сделала тебе лебедя, - сказала она, вручая мне искусно свернутую салфетку.
- Спасибо. А никаких подходящих случаю гималайских мантр у тебя не найдется?
- Я уже не занимаюсь мантрами, - ответила она. - Я теперь чакры изучаю.
Кристина помассировала мне спину в некоторых местах, а когда я так и не расслабился, вернулась к своим салфеткам.
Папа в тот вечер не пришел на кухню, чтобы задать мне взбучку. Просто оставил меня сидеть на табурете и мучиться. Мама по временам забегала забрать заказы, хмурила брови, качала головой и грозила пальцем. И, наконец, она дала мне тарелку с едой. Вот почему я понял: папа не просто сердит - он вне себя. Если уж маме стало настолько меня жаль, что она даже покормила меня, то, считай, дело труба.
В конце концов мама отправила меня домой - ей был непереносим вид ее непутевого сына, потерянно сидящего на табуретке.
Еще до того как родители явились с работы, мне позвонил Старикашка Кроули. Должно быть, его засланец торчал в ресторане и сегодня.
- Это правда? Ты и в самом деле вылил графин воды на голову посетителя?
- Да, сэр. - Я слишком устал, чтобы придумывать себе оправдания.
- И после этого тебе стало хорошо на душе, так?
- Да, сэр, стало. Мужик был кретин.
- Это была заранее обдуманная акция?
- Э... нет, сэр. Спонтанно получилось.
Последовало долгое молчание.
- Ладно, - наконец сказал Кроули. - Мы с тобой еще поговорим. - И повесил трубку.
Он даже не стал извещать меня, как он во мне разочарован, и это явный признак того, насколько плохи мои дела. Я так понимаю, что услышать в конце разговора с Кроули "мы с тобой еще поговорим" - худшая из угроз. Это даже еще ужасней, чем "вам придется пообщаться с моим адвокатом".
Моя проделка с водой могла иметь целый ряд очень неприятных последствий. Самое худшее - за нее мог поплатиться мой отец. В конце концов, ресторан был открыт на средства Кроули, и Старикану закрыть его - как пальцами щелкнуть. А он такой гад, что с него станется.