* * *
- "МУСАШИ НАЗЫВАЛ ЭТО ПОВРЕЖДЕНИЕМ УГОЛКОВ, ИТЕКИ, - ЗЛОРАДСТВОВАЛ КОТЕН. - Я БУДУ ВЫВОДИТЬ ИЗ СТРОЯ ТВОЕ ТЕЛО ПОСТЕПЕННО, И Я ЕЩЕ УСЛЫШУ, КАК ТЫ БУДЕШЬ ВОПИТЬ ОТ БОЛИ".
ОН БРОСИЛСЯ НА НИКОЛАСА, СДЕЛАЛ ЛОЖНЫЙ ВЫПАД МЕЧОМ И ПРИЕМОМ "ОШИ" СВАЛИЛ ЕГО НА ПОЛ. ЗАТЕМ УПЕРСЯ КОЛЕНОМ ЕМУ В ГРУДЬ, ЗАНЕС НАД НИМ КАТАНА.
С РЕШИМОСТЬЮ ОТЧАЯНИЯ НИКОЛАС ПУСТИЛ В ХОД ЛЕВУЮ РУКУ, ПЫТАЯСЬ ОТКЛОНИТЬ УДАР, НО ИЗ-ЗА БОЛИ В ПЛЕЧЕ ОН НЕ СМОГ ПРОВЕСТИ ПРИЕМ "СУВАРИ ВАДЗА". ОН БЫЛ ВЫНУЖДЕН ПРЕЖДЕВРЕМЕННО ОТПУСТИТЬ РУКУ КОТЕНА И НАНЕСТИ ТОМУ УДАР ЛОКТЕМ, ИМЕНУЕМЫЙ "АТЕМИ", ПО РЕБРАМ, УСЛЫШАВ ОТВЕТНЫЙ ХРУСТ.
КОТЕН ВСКРИКНУЛ, ОТПРЯНУЛ НАЗАД, НО ВСЕ-ТАКИ ПОПЫТАЛСЯ ДОВЕСТИ ДО КОНЦА УДАР КАТАНА. НИКОЛАС ЗАХВАТИЛ ПРАВУЮ РУКУ СОПЕРНИКА, ЗАЖАВШУЮ МЕЧ, И СДЕЛАЛ РЕЗКОЕ ДВИЖЕНИЕ. КОСТЬ ХРУПНУЛА.
ТЕПЕРЬ ОНИ БЫЛИ ДО НЕКОТОРОЙ СТЕПЕНИ КВИТЫ: ПРАВАЯ РУКА КОТЕНА БЕССИЛЬНО ПОВИСЛА, ВЫПУСТИВ РУКОЯТКУ МЕЧА. НО ЭТО НЕ ОСТАНОВИЛО ЕГО ВТОРОЙ АТАКИ. ОТ МОЩНОГО БРОСКА ЧЕРЕЗ ПЛЕЧО НИКОЛАС ПОКАТИЛСЯ ПО ПОЛУ, ПРЯМО НАВСТРЕЧУ СТРАШНОМУ УДАРУ "ЦУКИ", КОТОРЫЙ ВЫШИБ ИЗ ЕГО ЛЕГКИХ ВЕСЬ ВРЕМЕННЫЙ ЗАПАС ВОЗДУХА. ОН РАСПЛАСТАЛСЯ НА ПОЛУ, ОТЧАЯННО ПЫТАЯСЬ СДЕЛАТЬ ВДОХ.
* * *
НЕ УСПЕЛ ОН ПОДНЯТЬСЯ, КАК ВТОРОЙ "ЦУКИ", НАНЕСЕННЫЙ ПРЯМО В ГРУДЬ, СНОВА ОПРОКИНУЛ ЕГО. МГНОВЕНИЕ - И ЧУДОВИЩНАЯ ТУША КОТЕНА НАВАЛИЛАСЬ НА НЕГО, НЕ ДАВАЯ ВЗДОХНУТЬ. НИКОЛАС ЧУВСТВОВАЛ, ЧТО ЖЕЛЧЬ ПОДНИМАЕТСЯ ПРЯМО К ГОРЛУ. В ЭТОМ БОРЦЫ СУМО - А КОТЕН БЫЛ МАСТЕРОМ В ЭТОМ ВИДЕ БОРЬБЫ - БОЛЬШИЕ СПЕЦЫ: ИСПОЛЬЗОВАТЬ ВО ВРЕМЯ ПОЛОЖЕНИЯ В ПАРТЕРЕ СВОЕ ПРЕИМУЩЕСТВО В ВЕСЕ.
НИКОЛАС ПОЧУВСТВОВАЛ ПРЯМО У СВОЕЙ ГРУДИ ОСТРИЕ КЛИНКА. КОТЕН НАКЛОНИЛСЯ ВПЕРЕД, УСИЛИВАЯ ДАВЛЕНИЕ НА ГРУДЬ. ПРОРЕЗАВ ЧЕРНУЮ БОРЦОВСКУЮ КУРТКУ НИКОЛАСА, ОСТРИЕ ПРОЧЕРТИЛО ПЕРВЫЙ СТРАШНЫЙ СЛЕД ПО КОЖЕ, КОТОРАЯ ЛОПНУЛА, КАК СПЕЛАЯ КОЖИЦА БАНАНА. КРОВЬ ХЛЫНУЛА ПОТОКОМ, ЧЕРНАЯ, ГОРЯЧАЯ.
ВСЕ СУЩЕСТВО НИКОЛАСА МОЛИЛО О КОНЦЕ МУКИ. ОТКЛЮЧИВ СОЗНАНИЕ, ОН ПОЗВОЛИЛ ТЕЛУ ДЕЙСТВОВАТЬ НА СВОЕ УСМОТРЕНИЕ. ПАЛЬЦЫ ЕГО ЛЕВОЙ РУКИ ВЫПРЯМИЛИСЬ И СЖАЛИСЬ, ПРЕВРАТИВШИСЬ В КЛИНОК, ПРОЧНЕЕ КОТОРОГО НЕТ КЛИНКА НА ЗЕМЛЕ. РУКА ВЗМЕТНУЛАСЬ ВВЕРХ, НАЦЕЛИВШИСЬ ПРЯМО В ТО МЕСТО, ГДЕ ШЕЯ КОТЕНА ПЕРЕХОДИЛА В ПОДБОРОДОК.
НИКОЛАС НАНЕС УДАР ПО ВСЕМ ПРАВИЛАМ КЕНДЗЮТСУ, СЛИВ ВОЕДИНО МЫШЦЫ, СЕРДЦЕ, ДУХ. ОН НЕ ДУМАЛ О ПЛОТИ, ЗАКРЫВАЮЩЕЙ ТО МЕСТО НА ШЕЕ КОТЕНА, В КОТОРОЕ ОН НАЦЕЛИЛСЯ: ОН ДУМАЛ О ТОМ, ЧТО НАХОДИТСЯ ЗА НЕЙ. ЭТОТ СТРАШНЫЙ УДАР, ИЗВЕСТНЫЙ ПОД НАЗВАНИЕМ "КОРШУН", ПРОБИЛ ПЛОТЬ И ХРЯЩИ НА ШЕЕ КОТЕНА. ЧЕЛОВЕК-ГОРА УМЕР ПРЕЖДЕ, ЧЕМ УСПЕЛ ПОДУМАТЬ, ЧТО УМИРАЕТ.
Потом, оправившись от ран на теле, но с по-прежнему кровоточащей душой, в ту минуту, когда на сердце было особенно муторно Николас зашвырнул катана в озеро, неподалеку от которого он теперь жил. Меч ушел под воду почти без всплеска.
Теперь, вспоминая этот бой, Николас расстегнул куртку, и пальцы его нащупали на груди шрамы, оставшиеся от ран, полученных в бою с Котеном. Если бы не это наглядное доказательство, он мог бы подумать, что все это ему лишь приснилось.
Услыхав звук открывающейся двери, он резко поднял голову, будто ожидал атаки противника.
Осторожно ступая босыми ногами по татами, закрывающему почти весь пол в зале, к нему шла Жюстина. Он никак не среагировал, когда она присела рядом с ним. Ее глаза с состраданием изучали его пасмурное лицо, но коснуться его плеча она не решилась.
- Если ты так мучаешься, - мягко сказала она, - то хотя бы позволил мне помочь тебе.
Он ответил не сразу: - Ты ничем не можешь мне помочь, - вымолвил он наконец.
- Ты имеешь в виду, что не хочешь позволить мне помочь тебе?
Он сидел, низко склонив голову. Лицо было в тени.
- Ты ведешь себя глупо, Николас.
- Ну, раз ты так уверена в непогрешимости своих суждений, наверное, так оно и есть.
Жюстина отстранилась от него и долго молча изучала его лицо.
- Ты помог мне, когда я страдала. Так почему же ты не можешь позволить мне...
- Это не одно и то же.
- Разве? - она пожала плечами. - Впрочем, наверное, ты прав. - На этот раз она не выдержала и легонько коснулась его руки: - Ник, долгое время после... после смерти малютки мне не приносили радости близость с тобой. Ты, конечно, это заметил.
- Обоим нам было тогда не до этого, - согласился он. Жюстина помолчала с минуту, давая ему понять, что он должен дать ей высказаться. Он из опыта знал, как трудно ей обычно бывает говорить о том, что у нее лежит на сердце. - Мое отвращение к сексу - ну, не к самому сексу, а к тому, что является его неизбежным плодом и что принесло нам обоим столько боли вместо радости - длилось дольше, чем следовало бы. Дольше, чем это может считаться нормальным.
Она увидела его протестующий взгляд и поспешно прибавила:
- Да, Ник, это так. Я не знала, что это может плохо обернуться для нас обоих. Но, понимаешь, я ничего не могла с собой поделать. Сейчас, глядя назад, я думаю, что это было своего рода покаяние, но какое-то извращенное, болезненное. У меня было ощущение, что после того, что случилось, я для тебя потеряла интерес. И не надо уверять меня, что это не так. - Она грустно улыбнулась. - Я все понимаю. Мое поведение было глупее глупого, и от него больше всего страдал ты. Прости меня. - Она придвинулась к нему поближе. - Мне бы хотелось вернуться назад во времени и на этот раз справиться со своим горем более эффективно, не позволить ему затопить все вокруг меня.
- У тебя было достаточно причин, чтобы переживать твое горе именно так, как ты переживала его, - возразил Николас.
Она бросила на него странный взгляд.
- А как насчет ТВОЕГО горя. Ник? Она ведь была и твое дитя тоже. - Жюстина старалась произнести это спокойно, но горькие нотки непроизвольно прозвучали в ее голосе.
- Я не хочу об этом говорить. Что бы я ни чувствовал, это касается только меня одного.
Жюстина отшатнулась:
- Это не касается даже меня? Твоей жены? - Она смутно осознавала, что перешла на повышенные тона, но ничего не могла с собой поделать. - Ведь это была наша с тобой дочь. НАША!
- Не вижу смысла обсуждать очевидное.
Жюстину вдруг прорвало:
- Прекрати это, слышишь? Это просто чудовищно, что ты глушишь в себе любое чувство. Любовь, ненависть, неприятие, гнев. Ты что, действительно ничего не чувствовал, наблюдая, как я все глубже и глубже погружаюсь в пучину жалости к самой себе? Конечно же, время от времени ты чувствовал и злость, и обиду на меня за то, что я так эгоистично отгородилась от тебя. Я даже не знаю, что ты чувствовал, когда умерла наша малютка. Ты не пролил ни слезинки - во всяком случае в моем присутствии. Ты никогда не говорил о ней - во всяком случае со мной. Ты что, похоронил свое чувство так глубоко, что и теперь не хочешь выразить своего отношения к тому, что бедняжка покинула этот мир?
- Я вижу, - сухо промолвил Николас, - что ты вернулась к старой привычке разыгрывать передо мной и прокурора, и суд присяжных.
- Нет, черт побери! Я просто даю тебе шанс облегчить свою душу.
- Вот видишь! - бросил он небрежно, скрывая раздражение. - Ты уже заранее считаешь меня виновным, и теперь, чтобы успокоить тебя, я должен начать каяться.
- Я абсолютно спокойна! - крикнула Жюстина.
- Ты даже вся побагровела, - заметил Николас.
- Ну и катись к чертовой матери! - Она вскочила на ноги и направилась прочь из комнаты, но на пороге обернулась: - Это из-за тебя мы сейчас поссорились. Помни это!
Их взгляды встретились, и Николас почувствовал, что она права. Почему он не может заставить себя рассказать ей, как он чувствовал себя тогда - когда их дочь умерла?
И внезапно он понял почему. И от осознания этого его даже пот прошиб. Он не может говорить, потому что боится. Он боится страха, поселившегося в нем и растущего, как живое существо.
* * *
Сендзин Омукэ снял телефонную трубку и вызвал к себе сержанта Тони Йадзаву. Ожидая ее прихода, он повернулся вместе со стулом лицом к окну, закурил сигарету и, сделав глубокую затяжку, выпустил дым в потолок. Здание полиции занимало старинный императорский особняк, где эти параноики из рода Токугава начали новый период в истории Японии, продлившийся около 250 лет.
С другой стороны, Токугава были мудрыми правителями. Осознавая необходимость беспощадного подавления малейшего намека на сопротивление их господству, они импортировали из Китая одну из форм конфуцианства, полезную для них. Эта религия выделяла долг и преданность среди всех других черт человеческого характера. В китайском первоисточнике это по большей части сводилось к почитанию отца и матери и преданности им, но Токугава не устояли перед чисто японской страстью совершенствовать приобретенную за рубежом продукцию. В результате долг и преданность в японской разновидности конфуцианства стали распространяться на сегунов, то есть на самих Токугава.
Это было сделано, конечно, чтобы упрочить личную власть. Но не только для этого. Сендзин знал, что до прихода к власти Ияэсу Токугавы, первого сегуна, Япония была раздробленной феодальной страной, раздираемой на части вечно враждующих между собой князьями. Ияэсу Токугава все это изменил, кнутом и кровью объединив страну, и таким образом необычайно укрепил ее.
Но, с другой стороны, именно в период сегуната Токугавы необычайно укрепилось жесткое кастовое деление народа, в котором правители видели эффективное средство контроля над большинством населения.
До некоторой степени, не в первый раз подумал Сендзин, сегуны были помешанными на контроле придурками. Вроде меня.
Он услышал вежливое покашливание и, повернувшись вместе со стулом лицом к двери своего крошечного кабинета, увидал на пороге Томи Йадзаву. - Заходите, сержант, - пригласил он. У Сендзина была привычка никогда не обращаться к подчиненным по имени - только по званию. Он считал, что это позволяет ему сохранять нужную дистанцию для надлежащего контроля, постоянно напоминая людям, каково их положение не относительно него самого, а внутри их общей семьи - отдела полиции города Токио.
- Как обстоят дела с расследованием того дела об изнасиловании и убийстве? Ну, этой самой Марико. Не помню ее фамилии.
- Бедное падшее создание! Даже в ее стриптиз-клубе никто, кажется, не знает ее фамилии, - посетовала Томи.
- Вот именно. - Сендзин не предложил ей сесть. Он считал, что подчиненные должны стоять в его присутствии. Побарабанил пальцами по крышке стола. - Как продвигается расследование? Что-нибудь нашли?
- Нет, господин.
- Совсем ничего?
- Я полагаю, вы просматривали мои еженедельные отчеты?
- А как насчет того, кому могла быть адресована записка, обнаруженная на ее трупе: "Это могла бы быть твоя жена"?
- Мной установлено, что жертва была незамужней, но встречалась с кое-какими мужчинами. Они никогда не приходили в ее клуб, и, в соответствии с показаниями других танцовщиц, Марико ни с одной из них не состояла в настолько доверительных отношениях, чтобы рассказывать о своих дружках. Вообще в клубе о ней очень плохого мнения. Ее подруги жаловались, что она смотрела на них как на какую-то грязь. По-видимому, эта Марико лелеяла какие-то честолюбивые планы.
Он буркнул: - Тогда она неверно выбрала себе профессию.
- По-видимому, так, господин.
Сендзин смерил глазами Томи Йадзаву. Это была миниатюрная, но, очевидно, очень сильная женщина, хотя и со всеми причитающимися ее телу формами. Лицо волевое, с необычайно яркими, более раскосыми, чем у большинства японок, глазами. Волосы длинные, тоже сверкающие, как и глаза, при ярком электрическом свете, собранные в аккуратный пучок на затылке. Она пользовалась репутацией самого способного работника его отдела, и именно поэтому он поручил ей расследование убийства Марико. Уж если ей не удастся ничего обнаружить, то и никому не удастся.
- Сколько вы занимаетесь этим делом? Восемь месяцев? Я думаю, что пора закрывать, - сообщил Сендзин.
- Извините, господин, но, как Вам известно, я одна занималась этим делом, - глаза Томи были прикованы к одной точке на стене за спиной Сендзина, чуть-чуть повыше его головы и на фут левее. - Я знаю, каково быть одному в этом мире. Эта Марико, возможно, для Вас, как и для отдела в целом, - ничто, но во многом она была таким же человеком, как и я. Я бы хотела продолжать расследование до тех пор, пока не найду убийцу.
- Полиции города Токио нет дела до того, что вам хочется или не хочется, сержант, - резко возразил Сендзин. - У нее своя жизнь и свои соображения об использовании личного состава, независимо от ваших желаний. - Он с удовлетворением отметил, что щеки Томи густо покраснели. - Есть ли необходимость напоминать, кто вам предоставил эту возможность свободно заниматься этим делом в течение этих месяцев, хотя мы с первого дня считали его неразрешимым? Будьте довольны тем временем, которое я вам дал на ваши частные изыскания.
- Да, господин, - согласилась Томи. - Я глубоко признательна вам за поддержку. Просто при жизни у Марико не было никого, кто захотел бы ей помочь. Жаль, что она не может знать, что сейчас такой человек есть, - это я.
- Вы сделали все, что было в ваших силах, сержант. Но долг прежде всего.
- Да, господин.
Сендзин резко встал, и лицо его оказалось как раз против той точки на стене, к которой был прикован взгляд Томи. - Мои подчиненные недолюбливают меня, не так ли, сержант?
- Что господин имеет в виду?
- Это из-за возраста? - этот вопрос Сендзина был явно риторическим. - Через шесть недель мне будет двадцать девять. Конечно, меня здесь считают слишком молодым, чтобы возглавлять отдел по раскрытию убийств. Вы тоже так считаете, сержант?
- Возраст не всегда связан напрямую со способностями человека.
Слушая ответ Томи, Сендзин смотрел ей прямо в глаза, и вдруг в нем зародилось странное предчувствие. У него появилось неприятное смущение, какое, вероятно, бывает у хищника, пропустившего врага на свою территорию. Может, он недооценил способностей Томи Йадзавы? Сендзин всегда гордился тем, что верно оценивал возможности своих врагов. Правда, этот сержант-детектив не была его врагом. По крайней мере пока.
- Может, они полагают, что успешная работа этого отдела по раскрытию убийств не имеет никакого отношения к таланту его руководителя, сержант?
- Нет, господин, это не так.
Сендзин кивнул:
- Вот это уже кое-что. - Он немного подождал. - А теперь скажите свое мнение, сержант. Здесь нас только двое.
- А как насчет записывающих устройств?
Сендзин вскинул голову и улыбнулся про себя. Да, подумал он, она не только сообразительная, но у нее еще и реакция приличная. Ему это понравилось. Похоже, работать с ней будет одно удовольствие.
Сендзин вышел из-за своего стола. Он стоял так близко к ней, что слышал ее дыхание, ощущал запах ее тела.
- В этой комнате их нет. - Он взглянул ей в глаза. - А на вас их, часом, нет?
- Не беспокойтесь. Все чисто, господин.
- Ну, тогда, - сказал Сендзин, - продолжим.
Томи глубоко вздохнула, но приток кислорода в легкие, казалось, ничуть ей не помог. Его близость явно возбуждала ее. Она вдруг ощутила в нем человеческое существо - причем мужского пола. Раньше она наблюдала за ним с расстояния, и это ей нравилось, но теперь, когда он оказался совсем рядом, она почувствовала вроде как легкое опьянение. Ее ноздри расширились, впитывая его мужской запах. Слегка встряхнув головой, она взяла себя в руки.
- Извините, господин, знаете ли вы значение своего имени, Омукэ?
Сендзин улыбнулся, но тепла не стало больше в его улыбке.
- Предположим, нет.
Томи кивнула.
- Омукэ - это посланник из другого мира. Что-то вроде демона.
- Или ангела.
- Да, - ответила Томи, чувствуя, что у нее все во рту пересохло. - Или ангела. Но в любом случае "омукэ" - не от мира сего. - Сендзин понял, что под словами "сей мир" она подразумевала Японию. - В отделе считают, что начальник... - Она остановилась, почувствовав, как натянулись вожжи социальной субординации, согласно которой критика начальника считалась грехом.
- Продолжайте, сержант, - в голосе Сендзина появились стальные нотки, - Как я вам уже говорил, вы можете высказать свое мнение, не стесняясь ничем.
- В отделе считают, - снова начала Тони, - что их начальник иногда исполняет свои обязанности, как будто он действительно "омукэ". Будто он печется о себе больше, чем о службе вообще и руководимом им отделе - в частности.
- Скажите, сержант, вы тоже такого мнения? Томи растерялась. От такого сочетания официальности темы разговора и доверительности, интимности манеры его ведения у нее дух захватило. Только бы он не заметил... - Если быть до конца откровенно...
- Подождите, - резко прервал ее Сендзин, заставив замолчать. - Это нечестный вопрос. Я беру его обратно. Видите ли, сержант, у нас с вами есть что-то общее. Мы оба, каждый в своем роде, - отверженные. Внезапный и безвременный уход из жизни нескольких начальников, совпавший с моими успехами по сыскной части, привел меня к выдвижению на этот пост. Возможно, к нежелательному выдвижению, как считают некоторые, м-м?
Томи ничего не ответила. Она была премного благодарна начальнику, что он не стал обсуждать ее собственное шаткое положение в отделе, зная, что они оба понимают его истоки. Она также подумала о стечении обстоятельств, которое, как уже указал Сендзин, помогло его выдвижению. В течение многих месяцев преступный клан Якудза орудовал прямо под самым носом Токийской полиции. Все попытки арестовать членов клана были неудачными.