Роман для детей и некоторых родителей.
Содержание:
-
ПЕРВАЯ ГЛАВА - Кандидат в экспонаты 1
-
ВТОРАЯ ГЛАВА - Будущая женщина 3
-
ТРЕТЬЯ ГЛАВА - Двое на одного 6
-
ЧЕТВЁРТАЯ ГЛАВА - И всё из-за неё… 8
-
ПЯТАЯ ГЛАВА - "Ах, Герман, Герман!" 11
-
ШЕСТАЯ ГЛАВА - Тётечка, племянница и кот Кошмар 14
-
СЕДЬМАЯ ГЛАВА - Начало истории со шляпой врача П.И. Ратова 17
-
ВОСЬМАЯ ГЛАВА - Продолжение истории со шляпой отца и врача П.И. Ратова 21
-
ДЕВЯТАЯ ГЛАВА - "Валяй, сынок, валяй! Давай, сынок, давай!" 28
-
ДЕСЯТАЯ ГЛАВА - Настоящие звёзды на настоящем небе 29
-
ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА - Если вы спросите меня, уважаемые читатели… 35
-
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА - Рассудит нас будущее 37
-
ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА - Семь бед - один ответ 40
-
ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА - Дылды 44
-
ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА - Потрясающие новости 49
-
ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА - Маленький скандальчик 52
-
СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА - Волшебное утро и выдающийся по трудностям день 56
-
ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА - Дорогу осилит идущий 60
Лев Иванович Давыдычев
Эта милая Людмила
Роман для детей и некоторых родителей
Внучке Оленьке
Постарайся вырасти умной, доброй и весёлой.
Дедушка Лев
ПЕРВАЯ ГЛАВА
Кандидат в экспонаты
Больше всего на свете Герка Архипов любил ничего не делать. А что же тогда делать, если ничего не делать?
О, тут специальный талант требуется, очень особые способности нужны! Организм такой надо иметь, чтобы он мог машинально, без всяких усилий и без всяких последствий, целыми днями ничегошеньки не делать.
У Герки это хорошо получалось, и он получал от этого большие удовольствия.
Дед его Игнатий Савельевич частенько говаривал насмешливо и в то же время задумчиво, да ещё и почти горько:
- В музей бы тебя, дорогой внучек, областной краеведческий отдать, но ведь не возьмут, чего доброго.
- А чего мне там делать-то, в музее-то областном краеведческом? - каждый раз, не скрывая радости, удивлялся Герка.
- Ничего особенного, - каждый раз вроде бы охотно, однако с заметной грустью объяснял дед Игнатий Савельевич. - Как ты тут ничегошеньки не делаешь, так и там тем же самым заниматься будешь. Посадят тебя в клетку какую-нибудь научную или загородку специальную закажут. Табличку повесят, а на ней напишут, к примеру, что-нибудь такое: находится, мол, здесь, может быть, самый ленивый и самый избалованный внук на всем нашем земном шаре.
- А дальше-то, дальше что? - с очень большим интересом и с не меньшей опаской допытывался внук.
- Да сидел бы там или лежал, вот и вся недолга. Есть и пить приносили бы тебе регулярно. А ты себе сиди или лежи на здоровье.
- Больше ничего?!
- Ну вот, чтоб здоровье твое не подорвалось, гулять бы тебя на свежий воздух выпускали. Ненадолго, конечное дело, а то устанешь, потеряешь музейный вид.
- Нарочно, дед, ты меня дразнишь, - поразмыслив, Герка с довольно сильным сожалением вздыхал. - Придумываешь ты всё.
- Ничего я не придумываю. Нет у меня такой привычки. - Дед Игнатий Савельевич хитровато щурился, притворялся, что обижен недоверием внука. - Съезжу вот в город, всё там доподлинно и разузнаю. Зайду, конечное дело, в областной краеведческий музей и - прямым ходом к директору. Так, мол, и так, не желаете ли иметь новый экспонат - может быть, самого ленивого и к тому же самого избалованного внука на всем нашем земном шаре? Директор, я полагаю, само собой, обрадуется: мы, мол, давным-давно такого разыскивали. Во многие города, посёлки и села запросы делали - никакого положительного результата! А у нас, мол, и клетка научная или загородка специальная уже изготовлена для столь ценного экспоната.
Дед Игнатий Савельевич говорил до того серьёзно, что не поверить ему было бы вроде невозможно, и Герка не знал, чего и делать: радоваться или огорчаться. Конечно, эх, как интересно и в музей попасть вместо школы, но ведь не самый же ленивый и не самый же избалованный он внук на всем нашем земном шаре? Конечно нет! И тут Герку охватывало другое сомнение: не поверишь деду - он обидится, и не видать тебе музея, вернее, никто тебя в музее не увидит. Или - ещё хуже: поверишь деду, а он расхохочется.
А тот продолжал ещё более серьёзным, даже важным и с оттенком торжественности тоном:
- Как только ты в научной клетке или специальной загородке окажешься, так тебя сразу и по телевизору покажут. Да ещё, может быть, по цветному! Представляешь картину?
- Ты уверен, что и по цветному могут? - От восторга голос у Герки понижался до хриплого шёпота. - Уверен?
- Конечное дело. Знаешь, сколько комментаторов разных соберётся, корреспондентов да дикторов всяких?! Потом тебя обязательно для газет сфотографируют, а то и для обложки журнала "Огонёк"! Тогда тоже разноцветным получишься.
- Ой, дед, дед! - радостно и почти неуверенно вскрикивал Герка. - Откуда ты всё это взял?
- Потом про тебя по радио передавать будут. Там, значит, всё с музыкой пойдет.
Тут Герка совсем уже не выдерживал и со слезами в голосе спрашивал:
- А ты не врёшь? Не сочиняешь? Не выдумываешь?
- Не вру, не сочиняю и не выдумываю, - с достоинством, но устало отвечал дед Игнатий Савельевич. - Потом тебя ещё кино снимать приедет.
- Ну… - Обессиленный волнением, Герка терял дар речи. - Ну… - И лишь через некоторое время, собрав силы, он умолял: - Дальше рассказывай, дальше!
Тогда дед Игнатий Савельевич медленно доставал кисет, ещё медленнее и очень долго искал по всем карманам аккуратно сложенную квадратиками бумагу, неторопливо отрывал листочек, старательно сгибал его, осторожно развязывал кисет, насыпал в бумажку табак, свертывал цигарку, завязывал кисет, по всем карманам медленно и долго; искал спички, закуривал и лишь тогда отвечал измученному ожиданием внуку:
- Ты, главное, ни о чем не беспокойся. Будущее твое прекрасно. - К удивлению Герки, он горестно вздыхал и продолжал почти угрожающим тоном: - Быть тебе, дорогой внучек, в областном краеведческом музее живым экспонатом.
- Когда, когда, дед?
- В своё время. Не торопись и меня не торопи. Считай, что ты уже кандидат в экспонаты.
Пожалуй, настало время сообщить вам, уважаемые читатели, следующее. Вот если смотреть на деда и внука издали, то сначала вполне можно принять внука за деда, а деда за внука, если только не обращать внимания на дедовы бороду и усы. Дед Игнатий Савельевич, скажу прямо, роста был маленького и всю жизнь из-за этого страшно переживал, особенно в молодости. Зато Герка вытянулся головы на полторы длиннее деда. Недаром тот любил повторять, что на таком богатыре, вроде его единственного внука, можно воду в двух бочках на одной телеге возить, а ему, деду, сидеть на передке и покрикивать: "Но, но, родимый! Но, но, единственный!"
К сожалению, на Герке не то что воду в двух бочках на одной телеге возить нельзя было, он из колодца-то всего шесть или семь раз за всю свою жизнь по полведра принёс!
И дело тут было не только во внуковой редкой лени, а в его наиредчайшей избалованности, о причинах которой я сообщу позднее. При своём довольно немалом росте Герка был хрупок, нежен и тонок, стыдно сказать, как девочка после длительной болезни. И таким он стал именно из-за того, что больше всего на свете любил ничего не делать. И богатырём он казался лишь деду, а в посёлке Герку дразнили Девчонкой без бантиков.
Давайте вернёмся, уважаемые читатели, к разговору деда с внуком, разговору, какие происходили не раз и не два, но всегда ничем определенным не заканчивались. На сей же раз Герка явственно чувствовал, что дед от слов намерен перейти к делу.
Но тот пока будто и забыл обо всем, покуривал себе в удовольствие, покрякивал, покряхтывал да покашливал, покручивал свои длинные усы да гладил широкую, почти до пояса бороду. Герка уже очень страдал, изнывая от нетерпения, просто не представляя, как продолжить разговор. И вдруг дед Игнатий Савельевич решительно произнёс:
- В баньке бы мне сегодня попариться. Веничек у меня припасен. Дровишки заготовлены. Осталось вот только водички наносить.
- Издеваешься ты надо мной! - в сердцах вырвалось у Герки. - То музей, то телевизор цветной, то радио, то кино, и вот на тебе - банька ему понадобилась! Ты скажи: будет мне музей или тебе банька будет? Разыгрываешь ты меня, что ли? Вреднющий ты, дед, все-таки!
- Ничего я тебя не разыгрываю, - строго, даже сурово отозвался дед Игнатий Савельевич и с достоинством продолжал: - Не вреднющий я нисколечко, а заботливый. И не волнуйся, тебе говорят. Будущее твое… - Он покряхтел, покрякал, покашлял. - Будущее твое прекрасно. Я лично всё организую. А теперь слушай внимательно. Каждое мое слово старайся уразуметь. В город я собираюсь. Понятно? В областной центр. Ясно? А там надо вид иметь. Соображаешь? Костюм я свой парадный надену с медалями. Раз. Шляпу. Два. Галстук полосатый. Три. И штиблеты новые со скрипом. Четыре. С таким моим видом место тебе в музее, конечное дело, обеспечено.
- Ну, а в школу-то меня заставят ходить или нет?
- Экс-по-на-та? В школу? - возмутился дед Игнатий Савельевич. - Да ты что?! Там к тебе ни одного учителя или учительницы и близко не подпустят! То есть смотреть-то им на тебя разрешат. Глядите, мол, изучайте, но больше ни-ни-ни! Не ваш он теперь! Музейный он теперь! Экс-по-нат! Что-то вроде скелета мамонта! Вот!
От неожиданности, восторга и всё-таки некоторого острого недоверия Герка с большущим трудом выговорил:
- Какого ещё скелета мамонта? При чём тут мамонт? При чём тут скелет?
- Да в каждом музее, дорогой внучек, скелет мамонта имеется. И ты - экс-по-нат, и скелет - экс-по-нат. Только скелетов-то мамонтовских много, а ты - один!
- Стой, дед, стой! - попросил Герка. - Ну, сижу я там или лежу… А дальше-то, дальше что?
- В том-то и дело, что ни-че-го-шеньки! Там у тебя, дорогой внучек, никаких забот, будто у скелета мамонта. Ты же экс-по-нат, а экс-по-на-там беспокоиться не о чем. Дирекция о них беспокоиться обязана. К тому же… - Дед Игнатий Савельевич выдерживал длиннющую торжественнейшую паузу. - К тому же в музее работают ученые люди под названием экскурсоводы. Все они очень умные и почти все поголовно в очках. Они про тебя посетителям лекции будут читать! Какой ты есть редкий и ценный экс-по-нат!
Герка от такой замечательной, непостижимой перспективы сделал три глубочайших вдоха-выдоха и лишь после этого спросил:
- А чего про меня посетителям-то читать?
- Ну… - Дед Игнатий Савельевич недоуменно развел руками и с уважением ответил: - Это уж чего их ученые головы придумают. Они и про мамонтов всё знают, и тебя всего изучат.
- Так действуй, дед, действуй! - уже в высшей степени нетерпеливо, уже и не попросил, а прямо-таки приказал Герка. - Баньку топи! В город собирайся!
- Ишь какой шустрый, - озабоченно проговорил дед Игнатий Савельевич. - Банька банькой, а мне ещё кое-что обмозговать требуется. Можно сказать, каждый пустяковый пустяк обдумать надо. Тебя ведь ученые изучать будут.
Опять не знал Герка, растерянный и смущенный неожиданным, невероятным счастьем, радоваться ему изо всех сил или махнуть рукой на дедовы разговоры. У внука в горле от обиды сухой комок образовался, ни одного слова не скажешь - хоть плачь.
А дед Игнатий Савельевич с невозмутимым видом объяснил:
- Не выбрал я, понимаешь ли, в какой музей тебя предложить.
- Да хоть в какой! - вырвалось у Герки с отчаянием. - Мне бы только экспонатом стать! Чтоб меня но телевизору показывали! Чтоб кино про меня…
- Нет, нет, нет и нет! - Дед Игнатий Савельевич с большим сомнением покачал головой, принялся задумчиво покряхтывать, покрякивать, покашливать, крутил свои длинные усы, теребил широкую, почти до пояса бороду. - Я за тебя перед наукой несу огромную ответственность. А мне грозит одна ошибка… Вот, предположим, сдам я тебя в областной краеведческий музей…
- Сдавай, дед, сдавай! Я согласен!
- А вдруг мне письмо или даже телеграмма "молния" придёт знаешь откуда? Из Москвы! Как, мол, это так, уважаемый Игнатий Савельевич, получилось? Как, мол, вы своего единственного внука - может быть, самого ленивого, самого избалованного на всем нашем земном шаре, понимаете ли, такой наиценнейший экс-по-нат посмели отдать в областной музей?! Ведь ему место в Москве! Его должна вся страна видеть!
- Ну и вези меня сразу в Москву.
- Сразу… в Москву… вези… А там академиков знаешь сколько? Может, не меньше, чем милиционеров. А милиционеры там на каждом шагу.
- Да при чём здесь какие-то академики?! - Герка даже и не знал, растерялся ли он до последней степени, возмутился ли в самой высшей степени или просто совсем запутался без надежды выпутаться. - Ну при чём здесь академики?!?!
Честно говоря, уважаемые читатели, дед Игнатий Савельевич и сам не мог пока сообразить, не придумал ещё, при чём здесь академики, а поэтому долго молчал и ответил таинственным голосом:
- Они, академики-то, при всем. И в музейных делах тоже побольше всех разбираются. Но, предположим, доставляю я тебя в Москву. Так, мол, и так, принимайте наиценнейший экс-по-нат. И вызовут тут меня академики. И зададут они мне один вопрос. Какое, дескать, вы имели право беспокоить нас, академиков, отрывать нас от нашей академической деятельности? А?
- Так ты им всё и объясни! - размахивая руками, чуть ли не крикнул Герка. - Растолкуй им, кто я такой!
Дед Игнатий Савельевич принялся сначала тихонечко хихикать, а затем всё громче и громче хохотать и хохотал до тех пор, пока не закашлялся. Прокашлявшись, он важно ответствовал:
- Это мы в нашем посёлке знаем, какой ты есть. А в Москве ещё доказать надо, что ты - наиценнейший экс-по-нат… Главная беда, дорогой внучек, в том, что ты никуда, кроме музея, не годишься. Ты у нас именно вроде скелета мамонта. Тот ведь тоже, кроме музея, никуда не годится. Вот я и должен принять безошибочное решение - в какой музей тебя определить.
- Пока ты определяешь… пока ты тут кашляешь… - Герка от возмущения и обиды сам закашлялся. - Я из-за тебя и соображать-то совсем разучился! Экспонат я или не экспонат?
- Ещё только кандидат в экс-по-на-ты, - строго поправил дед Игнатий Савельевич. - И не торопи меня. Я уже ПРИНИМАЮ решение.
- Пусть я пока ещё только кандидат в экспонаты, - чуть ли не сквозь слёзы выговорил Герка, - но сколько надо мной издеваться можно? То музей, то банька, то академики… а на самом деле… У меня всё в голове перепуталось… Обманываешь ты меня, дед! Нарочно ты всё придумываешь! Издеваешься ты надо мной, насмехаешься!
- Издеваться или там насмехаться над единственным внуком мне ни разика и в голову не приходило, - глухо ответил дед Игнатий Савельевич. - Душа у меня из-за тебя изболелась, тунеядец ты ленивый! Избаловал я тебя так, что и впрямь одно осталось - в музей тебя сдать! - Но он тут же пожалел внука, постыдился за свои резкие, хотя и справедливые слова и, переходя на миролюбивый, даже виноватый тон, продолжал: - Ты, в общем и целом, не беспокойся, не волнуйся и всё такое прочее. Помни, что я о твоей судьбе дни и ночи думаю. И не допущу я такого безобразия, чтобы ты у меня, мой единственный внук, вместе со скелетом мамонта экс-по-на-том был!
- А я в музей хочу! В музей я хочу! Хочу я в музей! - сверх всякой меры горячился Герка. - Ты обещал, ты и сделаешь!
С болью в сердце поняв, что единственный внук принял шутку всерьёз, дед Игнатий Савельевич горестно сказал:
- Насмешишь ты меня до того, что в боку у меня заколет. Или дышать плохо буду. Или сердце задергается.
Он и впрямь начал громко и трудно дышать, еле-еле успокоился, но долго ещё растирал левый бок рукой. Тогда уже Герка немного пожалел деда и предложил:
- Думай себе обо мне на здоровье, сколько только хочешь. Но хорошо бы, если б ты всё до первого сентября устроил. Чтоб мне точно знать: музей или школа?
И в ответ раздалось:
- Сегодня мною будет принято окончательное решение.
- Ох, давно бы так! - радостно воскликнул Герка. - Давай-ка разогрей чайку, дед, да колбасы с хлебом нарежь! Я из-за твоих разговоров есть захотел прямо как мамонт!
"Мамонты-то колбасы не ели, - грустно подумал дед Игнатий Савельевич. - А тебя вполне можно музею предложить. Мечтал я из тебя рабочего человека вырастить, но как из тебя рабочий человек получится, если дед у тебя в няньках, а ты ни разика в жизни бутерброда себе сделать не попытался?"
Странно и утверждать, уважаемые читатели, такое, что беспредельная любовь деда к внуку превратилась в самую настоящую беду, и выяснился этот прискорбный факт не столь уж давно. До самого последнего времени дед Игнатий Савельевич не видел особой опасности в отношении внука к жизни и учебе. Ну, валялся он в постели сколько угодно, практически до того, пока все бока не отлежит, пока они, бока-то, не заболят… Ну, есть попросит, дед приготовит, подаст… Ну, ничем по дому не помогает, дед и сам всё с удовольствием сделает…
А в школе… Это вы, уважаемые читатели, и без меня представляете. Вот учится человек хорошо, можно даже сказать, сверхотлично учится, и вдруг совершенно случайно поймает троечку. Тут все его в один голос и стыдят во весь голос: "Как не стыдно?! Не стыдно как?!"
Но если наш Герочка тоже совершенно случайно вместо довольно привычной двоечки ту же троечку схватит, то от радости и гордости чуть ли не весь класс в один голос хвалит его, да так хвалит, будто он знаменитый хоккеист, который забросил канадцам решающую шайбу: "Мо-ло-дец! Мо-ло-дец! Мо-ло-дец!"
За плохую учебу и откровенно наплевательское отношение к ней его несколько раз поругают, потом два или три раза пожалеют, четыре раза простят, всё время ему помогают… Затем всё начинается снова: несколько раз его поругают и т. д. и т. д. Когда же ругать, жалеть, прощать, помогать всем надоест, Герку крепко пристыдят, потом опять поругают, опять пожалеют - и так без конца. Вот и тянулся он подобным нехитрым, но и нечестным образом из четверти в четверть, из класса в класс.
Привык!
Все привыкли.