- А чего мне бояться? Вода здесь есть. Еды у меня немного имеется. И книжка интересная. А самое главное, я ведь первый день на настоящей свободе, да ещё в лесу… Если тебе некогда, - смущенно продолжала Голгофа, - ты попроси прийти сюда Людмилочку или Германа. Только тогда, когда папа уедет.
- Никакого я Гер… мана не знаю, - пробурчал Пантя. - А к этой я не… у ей тетка злая.
- Ничего она не злая, просто строгая. Но ведь Германа-то ты знаешь! Ну, Герку!
- А-а… так бы и сказала. Сам я к тебе приду! - твёрдо пообещал Пантя. - Отец тебе не поймает. Не бойся.
- Да не "тебе", а "тебя"! - с укоризной поправила Голгофа. - Почему ты так неправильно говоришь? Такой хороший человек, а…
Пантя, возмущённо и жалобно пискнув, зашагал прочь, треща сучьями и спотыкаясь о кочки. Он шагал по полю, то замедляя шаги, словно собираясь остановиться и повернуть назад, то почти бежал, словно в посёлке его ждали неотложные дела.
Случайно сунув руку в карман, нащупав там деньги, Пантя замер на месте и с удивлением отметил, что испытывает не радость, а недоумение, смешанное с разочарованием. Деньги-то он отобрал, значит, начала исполняться его заветная мечта… Но ведь он намеревался их отбирать, а тут… а Цапля их вроде бы сама отдала, спокойненько отдала, без страха, охотно и даже вроде бы с удовольствием. Вот это никакой радости Панте и не доставило.
Да и вообще зря он у Цапли деньги просил. Ему её от отца спрятать надо, а он…
Взглянув на дорогу, Пантя издал тихий, но достаточно яростно-торжествующий вопль и рванулся вперёд: по дороге в сторону посёлка пылила машина жёлтого цвета.
ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Рассудит нас будущее
- Голгофы нету! - растерянно и довольно испуганно повторил дед Игнатий Савельевич. - Нету Голгофы-то!
- И тётечки с котом нет! - ещё испуганнее и ещё растеряннее крикнула эта милая Людмила. - Я проснулась, а дома ни тётечки, ни Кошмара!
- Голгофа куда-то запропастилась! - совсем испуганно и почему-то угрожающе крикнул дед Игнатий Савельевич. - А ты мне про кота!
- Так ведь вместе с котом куда-то исчезла тётечка! Вернее, тётечка куда-то исчезла вместе с котом!
- Котом! Котом! Котом! Котом! - Дед Игнатий Савельевич четыре раза возмущённо и сильно топнул правой ногой и один раз левой. - Котом! Они ведь с тётечкой твоей местные жители! Они же все чердаки и подвалы знают! Они на любой крыше устроятся!
- Тётечка… на… на… на любой крыше?! Тётечка по всем чердакам и подвалам?!
- Кот! Кот! Кот! А не тётечка! Ничего с ними не случится, а вот Голгофа… Она-то куда подевалась? И зачем?
- Может быть, она просто домой на автобусе уехала? - горестно предположила эта милая Людмила. - Испугалась встречи с папой и уехала?
- Почему-то вчера поздно вечером не испугалась, а сегодня рано утром испугалась? - насмешливо спросил дед Игнатий Савельевич. - Нет, нет, тут что-то не то! Тут что-то новое!.. Но ведь мы за Голгофу в ответе! - торжественно и сурово закончил он.
- Да, мы за неё в ответе, - печально согласилась эта милая Людмила. - Ведь сегодня приедет её папа, а что мы ему скажем?
- Скажем, что знать ничего не знаем. Но легче нам не будет. Придётся пока ждать… А я к походу всё приготовил.
- Что-то надо делать! Я ведь и за Голгофу отвечаю, и за тётечку.
- И за кота, конечно, ты отвечаешь? - ехидно, сколько ни сдерживался, спросил дед Игнатий Савельевич.
- Представьте себе, и за кота! - виновато ответила эта милая Людмила. - Вчера по моей халатности он ужасно-ужасно объелся, и тётечка до того расстроилась, что очень заболела или ей очень показалось, что она заболела. А может быть, она уже в больнице?! Давайте решать, что мы будем делать?
- Ты мне только про кота не вспоминай, и я чего-нибудь да придумаю. Можно, например…
- Ой! Ой! Ой! - воскликнула эта милая Людмила - первый раз удивленно, второй раз поражённо, третий раз со страхом. - Она на крыше!
- Кто?
- Тётечка! Смотрите, смотрите! Вон, вон там!
- С котом, конечно!
- Да, да, вон он лежит!
- А чего я говорил? Чего я говорил? - торжествовал дед Игнатий Савельевич, вертя головой по сторонам. - Из-за своего разбойника она готова… Да где они?
- Вон! Вон! На своей крыше! Бедная тётечка! Ну, зачем она туда залезла?
- За сво-им ко-том, - угрюмо объяснил дед Игнатий Савельевич. - Пошли, Людмилушка, их спасать.
- Но почему она там сидит? Почему не слезает? - по дороге спрашивала эта милая Людмила. - Да ведь она и упасть может!
- Вполне может, - через плечо сумрачно ответил дед Игнатий Савельевич. - Но не о себе она заботится. Боится, что кот навернётся!
Едва они вошли во дворик, как почти всё стало ясно: лестница, по которой тётя Ариадна Аркадьевна, видимо, поднималась на крышу, лежала на земле.
Тётечка сидела с одной стороны трубы, держась за неё руками, а Кошмар - с другой.
- Сейчас мы вас спасем, тётечка! - крикнула эта милая Людмила.
Они с дедом Игнатием Савельевичем приставили лестницу к краю крыши, и он виновато прошептал:
- Что делать-то будем? Она без кота слезть откажется, а я его со злости могу… я его, изверга, видеть не способен!!!!
- Обо мне не беспокойтесь, пожалуйста, - раздался оскорбленный голос тёти Ариадны Аркадьевны. - Помогите мне спасти Кошмарика. С ним творится что-то неладное. Я боюсь за его психику.
- Психика у него всегда вредной была, уважаемая соседушка, - довольно мягко отозвался дед Игнатий Савельевич. - Давайте потихонечку слезайте, а бандит ваш…
- Я его в беде не оставлю!
- Да какая у него, хулигана, беда может быть? Издевается он просто над вами! А теперь ещё и над нами!
- Тогда я попрошу вас избавить нас от вашей помощи! Даже от вашего присутствия! Мы в нём не нуждаемся!
- Полезай, Людмилушка, полезай, - прошептал дед Игнатий Савельевич. - Осторожно бери его за хвост и кидай сюда. А то она с ним до ночи просидеть может или пока не свалится от усталости.
Эта милая Людмила быстро влезла по лестнице на крышу, и Кошмар, увидев непрошеную спасительницу, издал негодующий мярг, затем ещё более негодующий воооооопль, отбежал от трубы, спустился вниз, устроился у самого края крыши и ещё немного угрожающе помяргал и повооооооопил.
На четвереньках поднявшись к трубе, эта милая Людмила ухватилась за неё рукой и спросила:
- Как вы оказались здесь? Зачем?
- О, вам не понять! - с затаенным презрением отозвалась тётя Ариадна Аркадьевна. - На ваших глазах может погибнуть живое существо, а вы… вы… Как ты не можешь понять, что мне с ним общаться и полезнее, и приятнее, и легче… Вот зачем ты согнала его на самое опасное место? - Она оскорбленно замолчала, а эта милая Людмила сказала:
- С ним вам лучше, чем со мной. Ясно. И все-таки, тётечка, надо спуститься на землю. У нас там, на земле, несчастье. Исчезла Голгофа.
- Не исчезла, а просто ушла.
- Откуда вы знаете?!
- Уважаемая соседушка! - раздался снизу сердитый голос деда Игнатия Савельевича. - Вопрос я ставлю так! Вызываю пожарную команду! Престарелым людям сидеть на крышах воспрещается! А кота вашего…
Наижалобнейше мяукнув, Кошмар ещё ближе пододвинулся к самому краю крыши и хрипло состонал.
Тётя Ариадна Аркадьевна прошептала:
- Я не вынесу… я не переживу… я не могу видеть, как он рискует жизнью…
- Всем оставаться на местах! - неожиданно весело и властно скомандовала эта милая Людмила. - Выхожу в открытый космос!
- Не… не… не смей… - еле-еле-еле слышно попросила тётя Ариадна Аркадьевна.
- Прекратить рисковать ради кота… - хотел скомандовать дед Игнатий Савельевич, а получилась жалобная просьба.
Эта милая Людмила осторожно, но решительно встала во весь рост и начала довольно быстро спускаться вниз по крыше. Тётя Ариадна Аркадьевна ахнула три раза.
Дед Игнатий Савельевич возмущённо и в то же время восторженно дважды крякнул.
И пока кот соображал, чего же ему предпринять, он оказался в руках этой милой Людмилы. Тут он попытался сотворить очередную подлость - приготовился царапаться и кусаться, но было уже поздно. Дед Игнатий Савельевич, взобравшийся вверх по лестнице, взял кота, моментально спустился обратно, и через несколько мгновений Кошмар приземлился на крылечке. Как говорят в подобных случаях футбольные комментаторы, удар был несильным, но точным.
Пока эта милая Людмила и дед Игнатий Савельевич помогали тёте Ариадне Аркадьевне достичь земли, Кошмар имел время обдумать случившееся. Как всякий хулиган, он категорически не терпел, когда с ним обращались грубо, но зато отчетливо сознавал, что тот, кто с тобой, хулиганом, хотя бы не очень вежлив, сильнее тебя, и с ним лучше не связываться, а надо найти кого-нибудь побеззащитнее. Таких поблизости не было, и Кошмар встретил свою благодетельницу притворно радостным урчанием.
- Как ты испугал меня! - нежно воскликнула она, взяв здоровенного любимца-проходимца на руки. - Едва рассвело, - начала рассказывать она, - я проснулась от жуткого ощущения невероятной беды. Точно! Кошмарика на месте не было. Я бросилась искать его по всему дому, выбежала во дворик, в огородик - нет нигде! Я звала, просила, умоляла, почти требовала, едва не приказала, чтобы он отозвался… Тщетно! И я сделала вывод, что он погиб.
По возможности вежливо кашлянув в кулак, дед Игнатий Савельевич так же по возможности вежливо спросил:
- А на крышу-то, уважаемая соседушка, зачем вознеслись? В вашем-то возрасте…
- Только в моём возрасте, уважаемый сосед, - подчеркнуто любезно перебила тётя Ариадна Аркадьевна, - и начинаешь понимать, кто из живых существ тебе по-настоящему дорог и кто тебя по-настоящему ценит.
Назревала очередная словесная распря, и эта милая Людмила, чтобы остановить спор, спросила:
- Как же вы обнаружили своего любимца?
Вот что было с любимцем-проходимцем на самом деле. Отоспавшись, переварив уничтоженную вчера в холодильнике сверхобильную пищу, Кошмар через форточку на кухоньке выбрался в огородик, погулял, сбегал на речку, напился, вернулся домой.
А раннее солнышко было уже теплым. Кошмар и залез поближе к нему - на крышу, разлегся и сладко задремал в ожидании завтрака. Но, разморённый солнечным теплом, он заснул так крепко, что голоса разыскивавшей его благодетельницы не слышал, а когда услышал, шевелиться и отзываться ему было элементарно лень. Он и лежал себе не двигаясь, решив, что, как только лень пройдет, он и спустится позавтракать. А благодетельница пусть поволнуется, попереживает, пострадает за него.
Тётя же Ариадна Аркадьевна решила, что ему худо со вчерашнего, что он, по крайней мере, медленно умирает. Борясь со страхом и головокружением, она залезла на крышу по лестнице и тут неосторожным движением толкнула её.
Лестница упала, но тётя Ариадна Аркадьевна сначала не заметила этого, торопясь к своему якобы умирающему любимцу-проходимцу. Едва она добралась до него, как негодяй встал и передвинулся подальше от неё. И так несколько раз. Хулиган явно издевался над своей благодетельницей, чтобы в дальнейшем она слушалась его ещё послушнее. А она, бедная, думала, что ему стыдно за вчерашнее, что он, несчастный, опасается наказания, а когда распоясавшийся безобразник предостерегающе зарычал на неё, тётя Ариадна Аркадьевна едва не лишилась чувств. Она решила, что у Кошмарика из-за вчерашних переживаний нарушилась психика и он не понимает, что он делает, и может вообще повредить себе, например, разбиться!
Посему тётя Ариадна Аркадьевна как-то машинально, не придавая этому значения, отметила, что из калитки соседнего дома вышла Голгофа и направилась по улице в сторону окраины посёлка. Когда через некоторое время тётя Ариадна Аркадьевна скользнула рассеянным взглядом по дороге за посёлком, то увидела, что Голгофа идёт по полю к лесу с каким-то человеком… Но ей было не до Голгофы!
И вот сейчас, умиротворенная, успокоившаяся, держа на руках своего здорового и здоровенного Кошмара, она благодарила его спасителей. (Будто бы его, хулигана, надо было от чего-то спасать! Спасали-то её, а не его!)
Зато они, спасители, не испытывали ни спокойствия, ни тем более умиротворения, и эта милая Людмила сказала озабоченно, даже тревожно:
- Мы потеряли Голгофу. Вчера она захотела спать на сеновале, а рано утром её там не оказалось. Вы, тётечка, говорили мне там, на крыше, что она ушла…
Тут они услышали громкие, резкие, требовательные автомобильные гудки. Все сразу поняли всё, а тётя Ариадна Аркадьевна сказала:
- Вполне вероятно, что я видела именно её… но я была в таком состоянии, что не могу категорически утверждать… А вот как вы намерены объясняться с её отцом? Как вы ему объясните отсутствие, вернее, пропажу его дочери?
Гудки становились громче и громче, резче и резче, требовательнее и требовательнее, в них проскальзывали нетерпеливые и даже угрожающие нотки.
- Ничего мы объяснять не намерены, - невинным тоном ответил дед Игнатий Савельевич. - Мы знать ничего не знаем. Пусть ищет.
- Пусть ищет, - с укором повторила тётя Ариадна Аркадьевна. - Вам не кажется странным, нелепым, противоестественным, наконец, что по вашей вине отцу приходится искать дочь?
- Странно, нелепо, противоестественно, тётечка, - проговорила эта милая Людмила, - что дочь сбежала от отца. Правда, ненадолго сбежала. Всего на несколько дней. Чтобы хоть несколько дней пожить нормальной жизнью.
- Вы, вы, вы втянули девочку…
- А! - сердито воскликнул дед Игнатий Савельевич. - Риадна Аркадьевна! Рассудит нас будущее! А я твёрдо верю в наше светлое будущее! Я верю даже в то, уважаемая соседушка, что мы с вами вскоре найдём общий язык, то есть станем единомышленниками, то есть не станем ссориться! Идёмте! Главное, ребята, сердцем не стареть!
Они вышли на улицу. "Жигули" цыплячьего цвета стояли у соседнего дома. Отец и врач П.И. Ратов толкал калитку обеими руками, бил по ней кулаками, пинал её и зло приговаривал:
- Ну, я вам… ну, вы у меня… вы у меня ещё… Кончайте валять дурака! - крикнул он. - Открывайте!
- Доброе утречко, - приветствовал его, подойдя, дед Игнатий Савельевич. - Как доехали? Как самочувствие? Как…
- Где Голгофа? Где моя дочь, спрашиваю! Учтите, что я обо всём уже заявил в милицию! И если я сейчас же, немедленно не увижу Голочку, вам несдобровать! Вас призовут к порядку!
- Собственно, а на каком основании вы кричите на нас? - с достоинством и возмущением спросила эта милая Людмила. - Мы даём вам честное слово, что понятия не имеем, где ваша дочь.
- С тобой, мерзкая девчонка, я разговаривать не собираюсь! - сквозь зубы процедил отец и врач П.И. Ратов. - Хотя я и осведомлён, что ты, именно ты, хулиганка и наверняка двоечница, сбила мою девочку с истинного пути…
Тут вперёд вышла тётя Ариадна Аркадьевна и презрительнейшим тоном заговорила:
- Гражданин! Не имею чести знать вашего имени и не испытываю необходимости знать! По-человечески сочувствуя вашему горю, я тем не менее требую, чтобы вы разговаривали с нами не только вежливо, но и у-ва-жи-тель-но! Мне начинает казаться, что от такого, простите, отца…
- Хорошо, - почти прошипел со свистом отец и врач П.И. Ратов. - Я постараюсь разговаривать с вами вежливо, хотя вы и не достойны ничего подобного. И ни о каком уважении к вам и речи быть не может! Учтите, что я вызову со-бак! Специальной породы и специально обученных! Они-то и обнаружат следы моей дочери, которые вы от меня скрываете!.. А сейчас прошу предоставить мне возможность осмотреть все ваши помещения. И не вздумайте чинить мне препятствия! Тут же появятся со-ба-ки!
- Осмотреть все помещения? - ехидно переспросил дед Игнатий Савельевич. - Сделайте одолжение. Будем очень рады. Особое внимание не забудьте обратить на одно помещение в огороде. Летнего пользования.
- В мой дом я вас не пущу! - отрезала тётя Ариадна Аркадьевна. - Тем более, что туда Голгофа даже и не заходила. Людмила, идём отсюда. У меня к тебе серьёзный разговор.
Когда они ушли, а отец и врач П.И. Ратов опять намеревался закричать, дед Игнатий Савельевич угрюмо произнёс:
- Мы ведь и сами Голгофу-то вашу потеряли.
- То есть как?!
- То есть так. Проснулись утром, а её нету. Нигде. Ни в одном помещении.
- В высшей степени подозрительно… - Отец и врач П.И. Ратов первые слова выкрикнул, а последнее почти прошептал. - Может, дед, ты не знаешь, где Голгофа, а сынок твой…
- Точнее, внук. Он всё ещё спит. И ничего ещё знать не может. Никто из нас понятия не имеет, куда она делась.
- И всё-таки осмотрим помещения. У меня нет никаких оснований доверять вам.
Когда за ними закрылась калитка, из-за машины появился Пантя. Как он здесь оказался, никто и не заметил.
Вид у него был крайне озабоченный и довольно напуганно-подозрительный. Пантя медленно обошёл вокруг "Жигулей" цыплячьего цвета, оглянулся по сторонам и присел у правого заднего колёса на корточки, ещё раз оглянулся по сторонам…
И пока отец и врач П.И. Ратов осматривал все помещения во дворе и огороде, Пантя возился около машины…
А в домике тёти Ариадны Аркадьевны была такая тишина, словно там никого не было. Нет, там были и хозяйка, и эта милая Людмила, но они молчали. Я бы назвал такое молчание, уважаемые читатели, громким.
Тётечка и племянница (обе уже дорогие друг для друга) сидели неподвижно, отвернувшись друг от друга. Выражение лиц у обеих было обрёченное, словно они намеревались совершить что-то крайне нежелательное для них, но необходимое.
Первой не выдержала тётя Ариадна Аркадьевна, заговорила тоскливым голосом, каким обыкновенно говорят перед долгой разлукой:
- Можешь думать обо мне что угодно, считать меня кем те-бе удобно…
- У-годно или у-добно?
- Как хочешь. Но, понимаешь, я не умею, не могу, я не способна лгать. Даже если бы я и захотела соврать, рот у меня всё равно не раскрылся бы, а если бы и раскрылся против моей воли, прозвучала бы из него только правда.
- Ах, тётечка… - устало и беспомощно прошептала эта милая Людмила, сжав кулачки, потому что ей хотелось не шептать, а кричать, да ещё как кричать: возмущённо-возмущённо, громко-громко. - Ведь вас никто и не просит лгать.
- Зато ты желаешь, чтобы я промолчала. А это хуже лжи - молчание.