6
Дорога домой была долгой и прошла в полном молчании. Никому из нас говорить не хотелось, даже Т. Дж. Ба строго сказала ему, когда мы покидали Стробери, что до дома она от него больше не хочет услышать ни слова. Он надулся и попробовал было вслух поворчать, но никто не обратил на него внимания, и в конце концов он уснул и не просыпался до тех пор, пока мы не выехали на Грэйнджерову дорогу и не остановились перед домом Эйвери.
К тому времени, когда Джек въехал в наш собственный двор, была уже темная ночь и пахло приближающимся дождем. Ба, усталая, тяжело спустилась с фургона и, не проронив ни слова, вошла в дом. Я осталась со Стейси, чтобы помочь ему завезти в сарай фургон, а также распрячь и накормить Джека. Я стояла в дверях сарая и держала фонарь, пока Стейси медленно отодвигал деревянную перекладину, которой закрывались эти двери.
– Кэсси, – сказал он тихим голосом, в котором слышалось сочувствие, – не сердись на Ба за то, что она сделала.
– Почему это? – Я очень разозлилась. – Она заставила меня извиниться перед этой уродкой Лилиан Джин, а за что, спрашивается?
Она сразу встала на сторону Симмзов, а меня даже не выслушала.
– Ох, Кэсси, а может, иначе она не могла? Может, она должна была так сделать?
– Должна была! – возвысила я голос уже до крика. – Ничего она не должна была! Она такая же взрослая, как мистер Симмз, и могла вступиться за меня. Я бы с ней так не поступила.
Стейси положил перекладину на землю и прислонился к стене сарая.
– Кэсси, есть вещи, которые ты еще не понимаешь…
– А ты понимаешь, ха! Думаешь, раз ты прошлым летом один ездил в Луизиану за папой, теперь ты уж все на свете понимаешь? Клянусь, чем хочешь, если бы там был папа, он никогда не заставил бы меня извиняться! Он бы меня уж точно выслушал.
Стейси вздохнул и широко распахнул двери сарая.
– Ну, папа… папа это другое дело. Ведь Ба не папа, и ты не должна думать…
Но тут голос его осекся и он стал пристально вглядываться в темноту сарая. Вдруг он закричал:
– Кэсси, дай фонарь! Живей!
И не успела я что-то возразить, он выхватил из моих рук фонарь и осветил сарай.
– Ого, что это делает "пакард" мистера Грэйнджера в нашем сарае? – изумилась я, когда фонарь осветил серебряное покрытие машины.
Не ответив мне, Стейси быстро повернулся и побежал к дому. Я бросилась за ним по пятам. Распахнув дверь в мамину комнату, мы так и застыли на пороге. Вместо мистера Грэйнджера перед очагом, обняв Ба, стоял высокий красивый мужчина в хорошем костюме, сером в полоску, с жилетом. На миг земля ушла у нас из-под ног от волнения, потом, словно по сигналу, мы кинулись к нему на шею с возгласом:
– Дядя Хэммер!
Дядя Хэммер был на два года старше папы, он еще не женился и каждую зиму приезжал к нам на рождественские праздники. У него, как и у папы, кожа была темная, коричневая в красноту, квадратная челюсть и высокие скулы. И все-таки была между ними большая разница. Глаза его сейчас, когда он обнимал и целовал нас, светились сердечной добротой, но обычно в них чувствовался сдержанный холод, иногда равнодушие; мальчики и я никогда не могли преодолеть отчужденности, которая возникала между нами.
Когда объятия кончились, Стейси и я вдруг почувствовали робость и отошли назад. Я села рядом с Кристофером-Джоном и Малышом, которые молча взирали на дядю Хэммера, а Стейси выдавил из себя, заикаясь:
– Ч-что делает машина мистера Грэйнджера в нашем сарае?
– Но это же машина твоего дяди Хэммера, – сказала мама. – А ты распряг Джека?
– Дяди Хэммера? – воскликнул Стейси, обмениваясь со мной изумленными взглядами. – Нет, кроме шуток?
А Ба, запинаясь, спросила:
– Хэммер, ты что же, купил машину в точности как у Харлана Грэйнджера?
Дядя Хэммер улыбнулся незнакомой, чуть кривой улыбкой.
– Не совсем в точности, мама. Моя на несколько месяцев новей.
Когда я в прошлом году приезжал сюда, я просто влюбился в этот большой роскошный "пакард" мистера Харлана Филмора Грэйнджера, вот и подумал, хорошо бы и мне такой. Наверное, у нас с Харланом Грэйнджером одинаковый вкус. – Он лукаво подмигнул Стейси. – А, Стейси?
Стейси ухмыльнулся.
– Если захотите, как-нибудь на днях мы покатаемся на ней. Только надо спросить разрешения у мамы.
– Вот красота! – обрадовался Малыш.
– Ты это вправду говоришь, дядя Хэммер? – спросила я. – Мама, можно?
– Посмотрим, – сказала мама. – Во всяком случае, не сегодня.
Стейси, пойди позаботься о Джеке и принеси ведро воды на кухню.
Остальное мы уже сделали.
Поскольку мне ничего не сказали, чтобы я помогла Стейси, я позабыла про все и про Джека, устроилась поудобнее и приготовилась слушать дядю Хэммера. Ба боялась, что Кристофер-Джон и Малыш будут скулить, что их не взяли в город, но сейчас им до этого не было дела.
Какая разница, что только я и Стейси ездили туда! Они с таким благоговением слушали дядю Хэммера, что было ясно: по сравнению с его приездом наше путешествие в Стробери было сущим пустяком.
Сначала дядя Хэммер разговаривал только с мамой и с бабушкой и смеялся совсем как папа, низким, глубоким смехом. А потом, к моему великому изумлению, он от них отвернулся и обратился ко мне:
– Как я понял, Кэсси, сегодня ты совершила свое первое путешествие в Стробери? – сказал он. – Ну и как?
Ба сразу напряглась, но я воспользовалась случаем доставить себе удовольствие и расписать происшествие в Стробери, как хочу.
– Мне там не понравилось, – сказала я. – Эти Симмзы…
– Мэри, я, кажется, проголодалась, – поскорей прервала меня бабушка. – Ужин еще не остыл?
– Конечно, нет, мама, – сказала мама, вставая. – Я сейчас накрою для вас на стол.
Как только мама встала, я решила снова начать мой рассказ:
– Эти Симмзы…
– Мэри, пусть Кэсси накроет, – сказала, нервничая, бабушка. – Ты, наверное, устала.
Я посмотрела с удивлением на бабушку, потом на маму.
– Нет, нет, мне не трудно, – сказала мама, направляясь в кухню. – А ты продолжай, Кэсси, расскажи своему дяде все про Стробери.
– Эта вонючка Лилиан Джин Симмз так взбесила меня, что ей стоило наподдать. Ладно, предположим, я на нее налетела, но не нарочно же, просто я задумалась, почему это мистер Барнет обслуживает в своем магазине кого угодно, только не нас…
– Джим Ли Барнет? – переспросил дядя Хэммер, оборачиваясь к Ба. – Этот старый черт еще жив?
Ба молча кивнула, а я продолжала:
– Вот я ему так и сказала, что некрасиво обслуживать всех остальных, пока он не кончил нам…
– Кэсси! – воскликнула Ба, впервые услышав про эти наши дела.
Дядя Хэммер рассмеялся.
– Так ему прямо и сказала?
– Да, сэр, – сказала я тихо, удивляясь, чему он смеется.
– Вот это здорово! А что было дальше?
– Стейси заставил меня уйти, а мистер Барнет сказал, чтобы я больше не возвращалась, а потом я налетела на эту паршивую Лилиан Джин, и она хотела, чтобы я спустилась с тротуара на дорогу, а потом явился ее отец и…
У Ба сделались большие глаза, она зашептала охрипшим голосом:
– Кэсси, я не думала, что…
– …вывернул мне руку и столкнул с тротуара! – выкрикнула я, не желая замалчивать, что сделал мистер Симмз.
Я торжествующе поглядела на Ба, но она на меня не смотрела. В ее глазах были страх и волнение, и обращены они были на дядю Хэммера. Я повернулась и тоже поглядела на него.
Его темные глаза сузились до тоненьких, злых щелочек. Он сказал:
– Он столкнул тебя с тротуара, Кэсси? Взрослый мужчина столкнул тебя с тротуара?
– Д-да, сэр!
– У этой Лилиан Джин Симмз отца не Чарли Симмз зовут?
– Д-да, сэр.
Дядя Хэммер схватил меня за плечи.
– А что еще он тебе сделал?
– Н-ничего, – сказала я, испугавшись выражения его глаз. – Он только хотел, чтобы я извинилась перед Лилиан Джин, потому что я не собиралась сойти на дорогу, когда она велела.
– И ты извинилась?
– Ба велела мне.
Дядя Хэммер отпустил меня и сидел очень тихо. Никто тоже не произнес ни слова. Потом он медленно встал, в глазах его появился тот лед, то холодное выражение, которое держит всех на расстоянии, и направился к двери, слегка припадая на левую ногу. Кристофер-Джон, Малыш и я глядели ему вслед, ничего не понимая, а Ба так поспешно вскочила со своего стула, что опрокинула его и бросилась вслед за ним. Она схватила его за руку.
– Оставь, сын! – крикнула она. – Ведь ребенок не пострадал!
– Не пострадал! Посмотри ей в глаза! И ты говоришь, "не пострадал"?
Из кухни вернулась мама, за ней Стейси.
– Что тут такое? – спросила она, переводя взгляд с Ба на дядю Хэммера.
– В Стробери Чарли Симмз столкнул Кэсси с тротуара, и девочка только что рассказала об этом Хэммеру, – выпалила Ба единым духом, все еще держа дядю Хэммера за руку.
– О господи! – охнула мама. – Стейси, кликни мистера Моррисона!
Быстро!
Когда Стейси выбежал из комнаты, мамины глаза метнулись к ружью, висевшему над кроватью, и она встала между ним и дядей Хэммером. Дядя Хэммер наблюдал за ней и сказал спокойно:
– Не волнуйся. Я не буду стрелять из ружья Дэвида… У меня есть свое.
Тогда мама рванулась к боковой двери и загородила ее своим худеньким телом.
– Хэммер, прошу тебя, ты только послушай…
Но дядя Хэммер осторожно, хотя и очень решительно, отставил маму в сторону и, отцепив Ба от своей руки, открыл дверь и спустился по ступенькам под моросящий дождь.
Малыш, Кристофер-Джон и я тоже кинулись к двери, когда Ба и мама побежали за ним.
– Вернитесь в дом, – бросила мама на бегу через плечо.
Но ей было не до нас, она хотела догнать дядю Хэммера и не видела, подчинились мы ее приказу или нет. А мы так и остались стоять на месте.
– Хэммер, с Кэсси все в порядке! – кричала она. – Не накликай лишнюю беду!
– Лишнюю беду?! Ты считаешь, мой брат погиб, а я чуть не потерял ногу в этой проклятой их германской войне ради того, чтобы какой-то краснорожий мог пихать нашу Кэсси, когда ему вздумается? Если бы я спихнул его дочку, ты знаешь, что бы со мной сделали? Знаешь, слишком хорошо знаешь. Уже сейчас я бы висел на суку возле того дуба. Нет, Мэри, пусти меня.
Ни мама, ни бабушка не могли задержать его и не пустить к машине. Но когда, взревев, мотор "пакарда" наконец заговорил, из темноты возникла фигура великана, который успел прыгнуть в машину с другой стороны. Машина сердито рванула и понеслась по дороге в черноту миссисипской ночи.
– Куда он поехал? – спросила я у мамы, когда она медленно поднялась назад по ступенькам. При свете фонаря было видно, как она осунулась и устала. – Мама, ведь, правда, он не поедет сейчас к Симмзам? Правда, мама?
– Никуда он не поедет, – сказала мама, делая шаг в сторону в ожидании, пока Ба и Стейси тоже войдут в дом, потом она заперла дверь.
– Мистер Моррисон привезет его назад, – с уверенностью сказал Кристофер-Джон, хотя и был несколько смущен случившимся.
– А если нет, – сказал Малыш, – могу поспорить, дядя Хэммер научит этого противного Симмза уму-разуму. – В голосе его звучала угроза. – Вот еще, пихать нашу Кэсси.
– Надеюсь, он открутит ему башку, – сказала я.
Мама бросила на нас пылающий взгляд.
– Мне кажется, у кого язык работает, как ветряная мельница, тому уже пора отдохнуть.
– Ну, мама, мы не устали еще.
– Отправляйтесь спать.
– Мама, мы только…
Лицо у мамы стало суровым, и я поняла – не в моих интересах сейчас спорить с ней. Я повернулась и пошла, как она и просила.
Кристофер-Джон и Малыш последовали моему примеру. Дойдя до двери, я обернулась и спросила:
– А Стейси не идет?
Мама оглянулась на Стейси, сидящего у окна.
– Разве я сказала про него, что у кого-то язык без костей?
– Нет, ма, – пробормотала я и ушла к себе в комнату.
Через несколько минут мама вошла ко мне. Ни словом не упрекнув меня, она подняла мою одежду, которую я бросила на пол у кровати, машинально повесила ее на спинку стула и сказала:
– Стейси говорит, что ты сердита на бабушку за то, что сегодня произошло. Это правда?
Я задумалась над ее вопросом и ответила:
– Не за все, что произошло. Только за то, что она заставила меня извиняться перед этой тупицей Лилиан Джин Симмз. Знаешь, мам, она не должна была этого делать. Папа бы никогда…
– Я не желаю слышать, что папа никогда бы не сделал! – рассердилась мама. – Или мистер Моррисон, или дядя Хэммер! Ты поехала с бабушкой, она поступила, как считала нужным, и поверь мне, моя милая барышня, ей ничуть не менее противно было так поступать, чем тебе.
– Да, может быть, – пробормотала я, – но…
– Никаких может быть.
– Да, мам, – уступила я, решив, что лучше я буду рассматривать рисунок на лоскутном одеяле, пока гнев у мамы в глазах не утихнет, а уж тогда снова поговорю с ней. Мама посидела немножко рядом на моей постели, потом взяла меня за подбородок.
– Бабушка не хотела, чтобы тебя обидели, – сказала она. – Это было единственное у нее на уме… сделать так, чтобы мистер Симмз тебя не обидел.
– Да, мама, – прошептала я, но потом опять вспыхнула. – И все равно, мама, у этой Лилиан Джин просто куриные мозги! Почему это вдруг я должна называть ее "мисс", будто она взрослая или важная персона?
Мамин голос зазвучал строже:
– Потому, Кэсси, что так все устроено в нашем мире.
– Как устроено? – спросила я осторожно.
– Ах, детка, пора тебе немного повзрослеть. Я бы хотела… Ну, ладно, неважно, что я бы хотела. Так уж устроено, и ты должна примириться, что во внешнем мире иные законы, чем у нас дома.
– Но, мама, это же несправедливо. Я ничего не сделала этой проклятой Лилиан Джин. Почему же мистер Симмз подошел и толкнул меня?
Мама внимательно поглядела мне в глаза и, не отводя взгляда, сказала твердым, ясным голосом:
– Потому, Кэсси, что он считает, что Лилиан Джин лучше тебя, и когда ты…
– Да? Эта сухая палка на птичьих ножках с гнилыми зубами? Змея подколодная…
– Кэсси, – мама даже не подняла голоса, однако тихо произнесенное мое имя поставило меня на место, и я замолчала. – Послушай, – сказала она, беря мою руку в свою, – я ведь не сказала, что Лилиан Джин лучше тебя. Я только сказала, что мистер Симмз так считает. Но он и в самом деле считает, что она лучше и Стейси, и Малыша, и Кристофера-Джона, и…
– Только потому, что она его дочка? – спросила я, решив, что, кажется, у мистера Симмза того, шарики за ролики заскочили.
– Нет, детка. Потому что она белая.
Мама крепче сжала мою руку, но я воскликнула:
– Фу, чепуха! Это ничего не значит, что белая!
Мама все не отпускала мою руку.
– Совсем не чепуха, Кэсси. И белая что-то значит, и черная что-то значит. Каждый, рожденный на этой земле, что-то значит.
Неважно, кто какого цвета, и нельзя сказать, что только из-за этого один лучше другого.
– Но почему же тогда мистер Симмз этого не понимает?
– Потому, что он из тех людей, которые, чтобы чувствовать себя сильней, считают, что белые лучше черных.
Я с удивлением поглядела на маму, не совсем понимая смысл ее слов. Мама сжала покрепче мою руку и стала объяснять:
– Видишь ли, Кэсси, много лет назад, когда нас, наш народ, впервые привезли в эту страну из Африки в цепях и заставили работать, как рабов…
– Как папу и маму нашей Ба?
Мама кивнула.
– Да, детка, как папу Люка и маму Рэчел, только они-то уже родились здесь, в штате Миссисипи. А вот их дедушка и бабушка родились в Африке, и, когда их привезли сюда, нашлись белые люди, которые были против всякого рабства. Однако другие белые, которым нужны были рабы, чтобы они работали на их полях, и белые, которые богатели, привозя рабов из Африки, стали говорить, проповедовать, что черные люди совсем не такие, как белые, и поэтому рабство нужно сохранить. Еще они говорили, потому нужно сохранить рабство, что оно научит нас стать, как белые люди, истинными христианами. – Мама глубоко вздохнула, и голос ее перешел в шепот. – Только они не потому обращали нас в христианскую веру, чтобы спасти наши души, а чтобы приучить нас к подчинению. Они боялись восстаний рабов, поэтому хотели, чтобы мы запомнили библейское учение, что рабы должны верно служить своим хозяевам. Но все равно, сколько бы нам ни внушали христианское учение, мы хотели только одного – свободы! Поэтому многие рабы убегали от своих хозяев…
– Папа Люк убегал, да? – подсказала я маме, вспомнив историю о том, как наш прапрадедушка убегал даже три раза. Его ловили и наказывали за неповиновение, но не убили только потому, что он знал, как лечить травами. Он лечил на плантации и рабов, и животных. – От него наша Ба научилась лечить, да?
Мама снова кивнула.
– Да, все верно, моя радость. Ему пришлось прятаться в пещере, как раз когда пришла свобода, я это знаю. – Мама помолчала, потом продолжала: – Только вот рабство оказалось для рабовладельцев таким выгодным, да и не только для рабовладельцев, что многие взяли и уверили себя, что черные люди совсем не такие люди, как все. И когда Гражданская война кончилась и маму Рэчел, папу Люка и всех остальных негров освободили из рабства, все равно эти люди продолжали думать по-своему. Даже северяне – белые из северных штатов, – которые победили в этой войне, даже они не считали нас равными белым. Поэтому и сейчас, хотя прошло уже семьдесят лет с отмены рабства, большинство белых думают о нас также, как тогда, будто мы не такие же люди, как они. А люди, подобные мистеру Симмзу, держатся за эти взгляды даже больше других, потому что им больше не за что держаться. Он верит, что раз он белый, он лучше нас, это помогает ему считать себя важным господином.
Мама разжала руку. Я поняла, она хочет, чтобы я что-то сказала.
У меня внутри словно все оборвалось, словно весь мир перевернулся вместе со мной. Но я снова вспомнила Лилиан Джин, волна гнева поднялась во мне, и я крикнула в ответ:
– И вовсе нет!
Я придвинулась поближе к маме, отчаянно надеясь, что она согласится со мной.
– Конечно, они ничем не лучше нас, – сказала мама. – Белые люди могут требовать от нас уважения, но то, что мы испытываем, не уважение, а страх. А вот чувства, какие мы испытываем к нашим людям, гораздо дороже, потому что это свободные чувства. Понимаешь теперь, ты можешь назвать Лилиан Джин "мисс", потому что белые люди велели так сказать, но можешь, например, в церкви называть и наших девочек "мисс", потому что ты на самом деле испытываешь к ним чувство уважения. Видишь ли, детка, мы не властны выбирать себе родителей и цвет кожи и какими мы рождаемся на свет, богатыми или бедными. Мы можем только решать, как нам поступать, как прожить эту жизнь, когда мы уже родились. – Мама взяла в ладони мое лицо. – И я очень надеюсь и молю бога, чтобы ты свою жизнь прожила как можно лучше.
После этого она обняла меня покрепче и натянула на меня одеяло.
Когда мама совсем привернула фитиль лампы, я спросила:
– Мама, а дядя Хэммер? Если мистер Моррисон его не остановит, что случится?
– Мистер Моррисон привезет его назад.