– Попробуй, поиграй на ней, – сказал довольный Джереми. – Увидишь, она хорошо звучит.
Стейси снова поглядел на папу, но на этот раз папа не дал ему никакого знака, как поступать.
– Спасибо, Джереми, она в самом деле очень хорошая, – произнес он наконец.
С флейтой в руках Стейси так и остался стоять в дверях, чувствуя себя очень неловко и словно ожидая, когда Джереми уйдет. Но Джереми не двигался с места, и папа сказал:
– Ты ведь сын Чарли Симмза?
Джереми кивнул.
– Да, с-сэр.
– А твой отец знает, что ты здесь?
Джереми прикусил нижнюю губу и посмотрел себе под ноги.
– Н-нет, сэр, я думаю, нет.
– Тогда, мне кажется, тебе лучше поспешить домой, пока папа не пошел тебя искать.
– Да, сэр, – согласился Джереми и повернулся, чтобы уйти.
Когда он уже был в дверях, я крикнула ему вдогонку:
– Счастливого рождества, Джереми!
Джереми оглянулся и застенчиво улыбнулся.
– И вам всем счастливого рождества!
Пока папа и дядя Хэммер оставались в комнате, Т. Дж. ничего не сказал по поводу прихода Джереми. Папы он побаивался, а перед дядей Хэммером просто дрожал, поэтому в их присутствии боялся лишнее слово произнести. Но когда они вместе с мистером Эйвери вышли, он сказал:
– Неужто ты собираешься сохранить эту дрянь?
Стейси со злобой посмотрел на Т. Дж. – уж я-то поняла, что он вспомнил тут про пальто.
– Да, я собираюсь сохранить это. А что?
Т. Дж. пожал плечами.
– Да ничего. Но я бы ни за что не стал дудеть на дудке, на которой дудел белый мальчишка.
Я внимательно следила за Стейси и ждала, даст он Т. Дж. завести себя или не даст? Не дал!
– Да заткнись ты, Ти-Джей, – приказал он.
– Нет, нет, парень, пойми меня правильно, – поспешил сказать Т. Дж. – Хочешь сохранить вещицу, дело твое. А вот по мне, так если кто что дает, так пусть это будет что-то прекрасное… например, прекрасное ружье с жемчужиной…
Когда Эйвери ушли, Стейси спросил отца:
– Папа, почему Джереми подарил мне вдруг флейту? Понимаешь, ведь я-то ничего ему не дарил.
– А может, все-таки подарил? – сказал папа, разжигая свою трубку.
– Нет, папа. Я никогда ничего ему не дарил!
– А свою дружбу?
– Ну… в общем, нет. Я хочу сказать… он какой-то чудной.
Любит с нами вместе ходить в школу, тогда как…
– А тебе он нравится?
Стейси задумался, нахмурившись.
– Я ему говорил, что не надо ему ходить вместе с нами, а он все равно ходит, и белые ребята над ним смеются поэтому. А он и виду не показывает, будто ему это все равно… Да, пожалуй, он мне нравится.
А это плохо?
– Нет, – сказал папа, обдумав свой ответ. – В этом ничего плохого нет.
– И в самом деле, с ним куда легче ладить, чем с Ти-Джеем, – признался Стейси. – И я думаю, если я захочу, он мне будет лучшим другом, чем Ти-Джей.
Папа вынул изо рта трубку, пригладил усы и спокойно объяснил:
– На моем опыте, дружба между черным и белым недорого стоит, потому равенства между ними нет. Сейчас еще вы с Джереми могли бы поладить, но через несколько лет он будет уже считать себя человеком, а ты для него все еще будешь мальчишкой. А коли он так будет смотреть на тебя, он в любую минуту пойдет против тебя.
– Нет, папа, не представляю, чтобы Джереми мог так поступить.
Папа прищурил глаза и стал еще больше похож на дядю Хэммера.
– Нам, Логанам, особенно не приходилось иметь дело с белыми. А знаешь почему? Потому что где белые, там беда. Если видишь, как черный увивается вокруг белых, жди беды. Возможно, придет день, когда белые и черные станут настоящими друзьями, но пока все в нашей стране не так устроено. Сегодня, может, ты и прав насчет того, что Ти-Джею никогда не стать таким хорошим другом, каким может быть Джереми. Да беда в том, что здесь у нас, в штате Миссисипи, проверить это можно только слишком дорогой ценой… Поэтому-то я и думаю, что тебе лучше не пробовать.
Стейси заглянул папе прямо в глаза и прочел его мысли.
По дороге к себе я остановилась перед комнатой мальчиков, потому что хотела отобрать апельсин, который Кристофер-Джон стянул из моего чулка, и нечаянно подглядела, как Стейси перебирает клапаны флейты.
Стоя в дверях, я наблюдала, как он подержал-подержал ее, потом осторожно снова завернул и спрятал в ящик для своих сокровищ. Больше я этой флейты не видела.
На следующий день после рождества папа велел нам – Стейси, Кристоферу-Джону, Малышу и мне – отправиться на конюшню. Да, напрасно мы надеялись, что мама не расскажет ему о нашем походе в магазин Уоллесов, а если и расскажет, он позабудет о своем обещании. Могли бы зря не надеяться! Мама всегда все рассказывала папе, а папа никогда ничего не забывал.
Получив обещанное наказание, мы вышли из конюшни обиженные, с заплаканными глазами и наблюдали, как папа, дядя Хэммер и мистер Моррисон сели в "пакард" и укатили. Мама сказала, они поехали в Виксберг.
– А зачем в Виксберг, ма? – спросил Стейси.
– Им надо там уладить кое-что, – коротко ответила мама. – Пошли, пора заняться делом. У нас столько всего, не переделаешь до вечера.
Поздно вечером, вскоре после того как вернулись мужчины, приехал мистер Джемисон. Он привез с собой пирог с фруктовой начинкой, который прислала нам миссис Джемисон, и по фунтику лимонных леденцов для меня и для каждого из мальчиков. Мама позволила нам сказать свои "спасибо" и выставила нас на улицу. Мы немного поиграли в снежки из остатков вчерашнего снега, а когда надоело, я заглянула в дом посмотреть, что там происходит, но мама отправила меня назад.
– Что они там делают? – спросил Малыш.
– Рассматривают кучу каких-то бумаг, – сказала я. – А дядя Хэммер что-то еще подписывал.
– Каких бумаг? – спросил Стейси.
Я пожал плечами.
– Не знаю. Правда, мистер Джемисон говорил что-то насчет продажи земли.
– Продажи земли? – переспросил Стейси. – Ты уверена?
Я кивнула.
– Он сказал: "Вы вдвоем подпишите эти бумаги, и тогда у миссис Кэролай больше не будет юридических прав на эту землю. Ни продать ее, ни завещать кому-либо она уже не сможет. Вся земля будет на ваше имя, и что-либо сделать с нею сможете только вы вдвоем".
– Кто вдвоем?
Я снова пожала плечами.
– Папа и дядя Хэммер, наверное.
Вскоре похолодало, и мы вернулись в дом. Мистер Джемисон сидел рядом с Ба и как раз засовывал какие-то бумаги в портфель.
– Надеюсь, теперь вы успокоились, когда дело сделано, миссис Кэролайн, – сказал он, и в голосе его смешались южный аристократизм и северная ученость.
– И Хэммер, и Дэвид, они уж так заботились обо всем, сколько уж времени все на них только и держится, – сказала Ба. – И они, и Мэри уж как тяжело работают, чтоб выплачивать и налоги, и по закладной на эту землю-то, потому мне и хотелось увериться, пока еще жива, что они получат безо всякой волокиты все, как положено по закону, – право владеть этой землей. Я ж вовсе не хочу, чтоб были лишние заботы и вопросы, у кого какие права на эту землю, когда меня не станет. – Она передохнула немного, потом добавила: – Сами знаете, такое ж случается иногда.
Мистер Джемисон кивнул. Это был высокий худощавый господин в расцвете своих пятидесяти пяти лет, с идеальным лицом законника, таким безмятежным, что трудно было угадать, какие мысли за ним кроются.
Мальчики и я молча сели у стола для занятий, и ответное молчание подсказало нам, что можно остаться. Я полагала, что мистер Джемисон сейчас уйдет. Все дела он, судя по всему, закончил и, хотя было известно, что наша семья относится к нему хорошо, он не числился в наших друзьях, в обычном понимании, поэтому видимой причины, почему бы ему остаться, не было. Однако мистер Джемисон поставил на пол свой портфель – значит, уезжать он пока не собирался – и посмотрел сперва на Ба и маму, потом через всю комнату на папу и дядю Хэммера.
– Поговаривают, будто кое-кто из здешних ищет связей с магазином в Виксберге, – начал он.
Ба бросила взгляд на папу и дядю Хэммера, но они не заметили ее взгляда, потому что их глаза были прикованы к мистеру Джемисону.
– Также поговаривают, почему именно здешние люди собираются делать свои покупки там. – Он замолчал, встретился глазами с папой, потом с дядей Хэммером и продолжал: – Как вы знаете, моя семья родом из Виксберга, и у нас там много друзей. Один из них наведывался ко мне нынешним утром. Сказал, вы искали, кто бы дал кредит примерно тридцати семействам.
Ни папа, ни дядя Хэммер не подтвердили и не отрицали этих слов.
– Но уж коли вы надеетесь что-то получить, то должны дать какие-то гарантии.
– Мы, разумеется, принимаем это во внимание.
Мистер Джемисон внимательно посмотрел на дядю Хэммера и кивнул.
– Я так и предполагал. И насколько я понимаю, единственная гарантия под этот кредит, какую вы все можете предложить, – ваша земля… и мне бы очень не хотелось, чтобы вы рискнули ею.
– Но почему? – спросил дядя Хэммер, насторожившись: отчего это мистер Джемисон выказывает такую заинтересованность.
– Потому что вы ее потеряете.
Огонь в очаге вдруг погас, и в комнате воцарилось молчание. Чуть погодя папа спросил:
– К чему вы клоните?
– Кредит дам я.
Снова молчание. Мистер Джемисон дал папе и дяде Хэммеру несколько минут, чтобы они попытались отгадать истинные намерения, какие прятались за маской бесстрастности на его лице.
– Я южанин, по рождению и воспитанию. Но это не значит, что я одобряю все, что творится здесь. И кроме меня, здесь есть другие белые, кто думает так же.
– Но если вы и другие белые думают так, – сказал дядя Хэммер с презрительной усмешкой, – почему же тогда Уоллесы еще не в тюрьме?
– Хэммер… – начала было Ба.
– Потому, – отвечал мистер Джемисон терпеливо, – что не так много белых, которые позволят дать волю своим чувствам, а если и дадут, то не настолько, чтобы повесить белого за убийство черного.
Все очень просто.
Дядя Хэммер чуть заметно усмехнулся и покачал головой, но в глазах его против воли зажглось уважение к мистеру Джемисону.
– Субсидировать заем – процедура чисто деловая. Осенью, когда урожай будет собран, все, кто покупал продукты в Виксберге, сами выплатят за них полностью. Конечно, как человек деловой, я надеюсь, что мне не придется платить ни пенни – моя касса ведь не переполнена, – так что кредит будет ограниченный. А вдобавок ко всему я получу великое удовольствие от сознания, что есть и моя доля участия в этом деле. – Он оглядел всех. – Что вы на это скажете?
– Вы же сами знаете, – сказал папа, – вряд ли после окончательных расчетов у них останутся деньги, чтобы выплачивать еще какие-нибудь долги, кроме долга магазину Уоллесов.
Мистер Джемисон понимающе кивнул:
– И все же предложение мое остается в силе.
Папа сделал глубокую затяжку.
– Ну что ж, тогда, я думаю, все будет зависеть от людей, которые станут делать покупки на ваше имя. Если они выразят согласие, больше не о чем говорить. Наличными мы всегда готовы расплатиться.
– Но вы, конечно, понимаете, если вы подпишете этот кредит, – сказал дядя Хэммер, – то не будете среди самых популярных людей здесь. Об этом вы подумали?
– Как же, – мистер Джемисон был очень серьезен, – мы с женой обсуждали это со всех сторон. И представляем, как все может обернуться… А вот представляете ли вы себе это, вот что мне интересно. И так многие из здешних белых возмущены, что вы владеете этой землей, да и вашим независимым поведением тоже, но есть еще Харлан Грэйнджер. Уж я-то знаю Харлана всю мою жизнь, ему это сильно не понравится.
Я хотела было спросить, какое ко всему этому имеет отношение мистер Грэйнджер, но здравый смысл подсказал мне, что если спрошу, то буду изгнана, и все. К счастью, мистер Джемисон продолжал и объяснил все без моего вмешательства.
– Еще когда мы были мальчишками, Харлан всегда витал где-то в прошлом. Его прабабка забила ему голову всякими сказками о процветании Юга до Гражданской войны. Вы же знаете, в те времена Грэйнджеры владели самыми большими плантациями в этом штате, практически весь округ Спокан принадлежал им, и они полагали, так оно и должно быть. Все, что происходило на этой земле, не обходилось без их ведома, они считали, это их забота следить, чтобы все решалось правильно, по закону – по закону для белых, конечно. Так вот, Харлан и сейчас так считает, как внушила ему когда-то его прабабка. Он очень горячо печется о своей земле, и потому его бесит, что вы не собираетесь продавать ее назад ему. И если вы возьмете под нее кредит, он непременно воспользуется случаем и оттягает ее у вас. Уж будьте уверены.
Мистер Джемисон помолчал немного, потом снова заговорил, но так тихо, что мне пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать следующие его слова:
– И если вы будете и дальше подбивать людей не покупать ничего в магазине Уоллесов, вы тоже ее потеряете. Не забывайте, это Харлан сдает в аренду землю, на которой стоит магазин Уоллесов, и он получает большие проценты с их годового дохода. До того как он позволил Уоллесам завести эту торговлю, он получал деньги только от своих испольщиков. А теперь он получает денежки еще и с испольщиков Монтьера и Гаррисона, потому как обе эти плантации не столь велики, чтобы заводить свой магазин. Так что он достаточно твердо стоит на ногах, чтобы не позволить вам вмешиваться в его дела.
Но есть еще более важное обстоятельство: своим бойкотом вы указываете пальцем на Уоллесов. Этим самым вы не только обвиняете их в убийстве, что в данном случае не считалось бы великим преступлением, потому что убитый был черным, но говорите, что они должны понести наказание. Понести наказание, как если бы они убили белого, а наказать белого за зло, причиненное черному, – это же означает равенство. Вот чего Харлан Грэйнджер ни за что не допустит.
Мистер Джемисон молча ждал, но никто не произнес ни слова, и он продолжал.
– То, в чем обвиняют Джона Генри – что он заигрывал с белой женщиной, – противно натуре Харлана Грэйнджера, да и для большинства белых в этой части страны это обвинение хуже, чем любое другое, сами знаете. Харлан может не одобрять действия Уоллесов, но он всегда встанет на их защиту. Поверьте мне.
Мистер Джемисон взял с пола свой портфель, провел рукой по седеющим вискам и тут встретился взглядом с папой.
– Самое грустное заключается в том, что, вы сами знаете, в конечном итоге вам не побить ни его, ни Уоллесов.
Папа посмотрел на мальчиков, на меня, ожидавших его ответа, кивнул слегка головой, словно соглашаясь, и сказал:
– А все-таки я хочу, чтобы мои дети знали, что мы пытались это сделать, и, что не удалось нам сейчас, может быть, однажды удастся им.
– Я тоже надеюсь, что так будет, Дэвид, – прошептал мистер Джемисон, направляясь к двери. – Искренне надеюсь, что это сбудется.
День за днем после посещения мистера Джемисона папа, мама и дядя Хэммер обошли те дома, хозяева которых собирались отныне делать свои покупки в Виксберге. На четвертый день папа и дядя Хэммер снова поехали в Виксберг, но на этот раз в фургоне и вместе с мистером Моррисоном. Путешествие заняло два дня, и вернулись они с полным фургоном покупок из магазина.
– Кому все это? – спросила я папу, когда он соскочил с фургона. – Нам?
– Нет, Кэсси, что ты, девочка. Все эти покупки для тех, кто заказал их в Виксберге.
Я хотела задать еще кучу вопросов про их путешествие, но папа спешил снова уехать, и мои вопросы остались бы без ответа. Мы с Кристофером-Джоном как раз доставали воду из колодца, когда по подъездной дорожке плавно подкатил серебристый "пакард" и из него вышел мистер Грэйнджер. Он сердито уставился на "пакард" дяди Хэммера, стоявший в конюшне, потом распахнул калитку в палисадник и быстро зашагал через лужайку к дому.
Мы с Кристофером-Джоном приналегли на колодезную веревку, вытащили поскорей бадью с водой и перелили ее в ведро. Потом, взявшись за ручку тяжелого ведра с двух сторон, поспешили к заднему крыльцу, где наконец поставили его на пол, а сами на цыпочках молча прошли через пустую кухню к двери, ведущей в мамину и папину комнату.
Малыш и Стейси как раз вышли из этой комнаты по указанию мамы, неплотно прикрыв за собой дверь, так что осталась узкая щель, и мы все четверо прильнули к этой щели, изобразив из себя что-то вроде живой лестницы.
– С этой своей машиной, Хэммер, вы ж даете людям повод болтать всякое, – ворчливо сказал Грэйнджер, усаживаясь напротив папы. – Чем это они заставляют вас заниматься там, у себя на Севере? Контрабандой виски? – Он коротко рассмеялся, давая понять, что не всерьез задал вопрос, однако глаза его так и впились в дядю Хэммера, и было ясно, что он ждет ответа.
Дядя Хэммер прислонился к каминной доске, но не рассмеялся в ответ.
– Нам незачем незаконно продавать спиртное, – сказал он угрюмо. – Там у меня мужская работа, и получаю я за нее мужскую зарплату.
Мистер Грэйнджер внимательно изучал дядю Хэммера. На дяде Хэммере, как в первый день его приезда и как во все другие дни, были брюки с хорошо отглаженной складкой, жилет поверх белоснежной рубашки и начищенные ботинки чернее ночи:
– Поди ж ты, стал вовсе горожанином, а? Да чего там, ты и всегда-то считал, что работа на поле не для таких, как ты. Пусть другие гнут спину, а?
– Нет, не в этом дело, – отвечал дядя Хэммер. – Просто я всегда считал, что пятьдесят центов за день – это детская зарплата, а никак уж не для мужчины.
Больше дядя Хэммер не прибавил ни слова. И не надо было. Все знали, что пятьдесят центов – самая высокая цена, какую платили за день работы на полях Грэйнджера мужчине, женщине или ребенку без разбору.
Мистер Грэйнджер обвел языком зубы, отчего губы его сложились в смешные полукружья, потом повернулся от дяди Хэммера к папе.
– Некоторые люди говорили мне, вы частенько ездите в дальний магазин. Слышь, будто любой может достать что хочет в магазине Тэйта в Виксберге, стоит им дать знать вам об этом.
Папа встретился глазами с мистером Грэйнджером, но ничего не сказал. Мистер Грэйнджер покачал головой.
– Сдается мне, вы тут мутите воду. Ну и народ! Ведь вы всеми корнями в этой общине. Вон даже заем получили, то бишь Поль Эдвард, выходит, для вас его получил в Первом Национальном банке, что в Стробери, чтоб купить двести акров с восточной стороны. А по теперешним временам в любую минуту может статься – плати сполна по закладной, и все тут… Да-а, вот придет срок платить, а у вас хоть шаром покати – нету денег, чтоб заплатить. Так недолго и потерять свою землицу-то, а?
– Я не собираюсь ее терять, – в лоб отрезал дядя Хэммер.
Мистер Грэйнджер глянул на дядю Хэммера, потом снова обратился к папе. Вынул из кармана сигару и нож, чтобы срезать у нее кончик.
Бросив кончик в огонь, он вернулся на свое место и раскурил сигару, а папа, мама, дядя Хэммер и Ба ждали, пока он продолжит разговор.
Наконец он сказал:
– Наша община – прекрасная община. И люди в ней прекрасные, что белые, что черные. Если вас что беспокоит, только скажите мне. Мы живо все уладим, самим не надо предпринимать разных серьезных дел.