- А ты кто ему будешь? - неторопливо спросила она.
- Внучка.
- Да, звонила ему внучка, - подтвердила справочная женщина, как будто Маша этого не знала. - Что же ты опаздываешь? Я сказала: "Выпишут в час", это значит, выпишут ровно в час, у нас строго…
- Да-да, еще бы! - Маша готова была согласиться с чем угодно. - А где дедушка?
- Уехал. Только что и уехал. Как вы с ним не встретились?
У Маши сжало сердце:
- На черном джипе?
- Не знаю, я за ним не бегала. Но только пришли за ним из охраны президента, документы мне показали. Один майор, а на вид не скажешь, совсем молоденький.
Ухов подошел, немного отстав от Маши, и слышал почти весь разговор. Он отодвинул Машу от окошка и рявкнул:
- Фамилия!
- Белякова, - испуганно прошептала справочная женщина.
- Майора фамилия!
- Я не помню. Простая фамилия: Санин, Ванин. Или Панин. А что случилось?
- Ничего, извините, - остыл полковник. - Они не говорили, куда его повезут?
Справочная женщина по-куриному встряхнулась и спросила строгим голосом:
- А кто вы такой, чтобы вам все рассказывать?
Ухов сунул в окошко красную книжечку, помахал ею и тут же спрятал.
- Полковник Ухов, разведка. Так куда, говорите, повезли генерала Алентьева?
- В Барвиху, в санаторий. Он сперва ехать не хотел, а майор ему: "Вам уже палата выделена, товарищ генерал…"
- Спасибо, - схватив Машу за руку, Ухов потащил ее к выходу.
- Как же так, дядь Вась? - не понимала она. - Ладно - мы его не узнали, забинтованного. Но Дед! Прошел в двух шагах и не заметил!
- Или он еще плохо видит, или он не Дед.
- А кто же? - Маша остановилась. - Ой, правда, дядь Вась! Погодите, я спрошу, вдруг у них есть другой генерал Алентьев.
- Спрашивай, а я пойду потихоньку, - безразлично махнул рукой Ухов.
Другого генерала Алентьева в глазном центре не было ни сегодня, ни вчера, ни последние двадцать лет, как сказала справочная женщина.
Маша догнала медленно бредущего Ухова и пошла рядом.
- По росту - Николай Георгии, - вслух рассуждал полковник, - только Николай Георгич худой, а этот среднего телосложения. Он там не поправился у вас в Укрополе?
- Не поправился. Кожа да кости, - ответила Маша. - Может, форма мешковатая?
- Может быть, - согласился Ухов.
- Или в Курске напутали, - продолжала Маша. - Вдруг там есть свой генерал Алентьев? Его ранило в лицо, и вот курского Алентьева отправили в Москву на операцию, а дедушка до сих пор где-то там лежит в больнице.
- Чтобы так все напутать, они должны быть круглыми тезками: Алентьевыми Николаями Георгичами. Это редкое совпадение. А чтобы круглые тезки были еще в одном звании… Ладно, зачем гадать, - оборвал себя Ухов. - Примем пока такую версию: Дед плохо видит после операции, вот и не заметил нас. Поехали в Барвиху.
Черный джип, конечно же, давно умчался. А Ухов с Машей стали застревать в пробках. К санаторию они подъехали часа через три. Там "жигуленок" не пустили даже на подъездную дорожку, и пришлось идти пешком. Дошли до ворот, а дальше их не пустили вообще, "ни конными, ни в пешем строю", как выразился Ухов.
Правда, сначала красная книжечка Ухова подействовала на охранника. Он куда-то звонил и неслышно разговаривал за стеклом в будке. Потом высунулся и спросил у Маши:
- А ты ему кто?
- Внучка.
Охранник еще поговорил, повесил трубку и при-эыл дверь будки.
- Генерал отдыхает, сегодня к нему не пускают никого, - сказал он и сразу заперся.
- Вот те, бабушка, и Юрьев день, - проворчал Ухов. - Ты что-нибудь понимаешь?
- Не-а.
- Не похоже это на Николая Георгича. П< генерала и сразу заважничал?!
Они пошли назад вдоль высоченного глухого забора. По верху еще тянулась колючая проволока. Забор выглядел неприступным, но только не для тех, кто выигрывал турниры по пейнтболу.
- Знаешь, что? - начал Ухов.
- Знаю. Костюм жалко, - сказала Маша. Она была в "сафари" и уже мысленно примерилась к забору: высокий - это ничего, а вот колючая проволока погубит ее лучший костюм.
- В конце концов, вещи нужны, чтобы носить, а не любоваться, - заметил Ухов.
Маша считала, что одно другому не мешает, но промолчала. Все равно придется лезть через забор. Она не заснула бы, пока не узнала, что случилось с Дедом.
В голову лезли самые мрачные и самые глупые мысли. Мрачные: а вдруг Дед сошел с ума от снотворного? Поэтому и секретность такая: джип с мигалками, санаторий, в который не пускают. Причем к другим больным пускают, а то бы охранник в будке не стал и разговаривать с Машей и полковником… А дурацкие мысли были такие: Деда схватили наши контрразведчики, забинтовали, чтобы никто не узнал, и теперь допрашивают в тайных подвалах санатория. Как-никак, он двадцать лет просидел в американской тюрьме. За это время и самый стойкий человек мог сдаться и перейти на службу к американцам… Словом, надо было поговорить с Дедом, и Маша собиралась сделать это сегодня.
Они с Уховым отошли подальше от будки охранника и стали выбирать, где перебросить Машу через забор. Дело это непростое, когда забор глухой и ты не видишь, что происходит по ту сторону. Один уголок не понравился Ухову: поблизости виднелся корпус санатория, и полковник боялся, что Машу заметят из окон. В другом месте был слышен стук мячика, там играли в теннис.
Наконец, им здорово повезло. Маша приметила дерево с нависавшей над забором толстой веткой. Значит, "сафари" не познакомится с колючей проволокой. Мало того, чуть подальше был и путь к отступлению: похожее дерево росла на земле санатория, протягивая ветку на эту сторону.
- Охрана несется крайне небрежно, - заметил Ухов. - Давно было пора спилить эти ветки.
- Несется?! - Маша представила, как охранник из будки несется куриными яйцами, кудахча и хлопая руками. Это было так забавно, что она подавилась смехом и не могла ничего сказать, только кудахтала.
- Это у тебя нервное, - решил Ухов. И вдруг заткнул ей рот. - Тихо!
Ветки на санаторном дереве раскачивались. По ним кто-то лез. Еще немного, и над забором показались забинтованные руки, потом голова в мягком кепи из камуфлированной ткани и плечи с генеральскими погонами. Из-под кепи виднелись бинты.
Схватив Машу в охапку, полковник метнулся за ближайший куст. Его потная рука по-прежнему зажимала ей рот. Маша замычала и стала извиваться. "С ума он сошел! Это же Дед!"
- Тихо, - повторил Ухов. - Позвать его хочешь?
- Угу.
- Не зови, пока не спрыгнет на нашу сторону. Обещаешь?
Маша опять угукнула и вдобавок еще моргнула: "Обещаю-обещаю, только отпустите".
- А зачем, дядь Вась? - шепнула она, как только полковник освободил ей рот.
- Не хочу, чтобы он опять удрал. Тихо, сейчас все узнаем.
Нависшая над забором ветка прогнулась, почти касаясь колючей проволоки. По ней на четвереньках ползла мумия с забинтованным лицом. Снятый для удобства ремень висел у нее на шее, форменная тужурка задралась. Маша увидела отвисшее пузцо, совсем не похожее на поджарый живот Деда. Пузцо было загорелое и блестящее, как надутый шарик.
- Это не Дед! - закричала она.
Мумия вздрогнула, и колени соскользнули с ветки. Секунду она пыталась балансировать, удерживаясь одними руками, а потом сорвалась вниз. Проволочные колючки надежно впились в генеральские штаны, мумия повисла вниз головой, и черные очки упали с ее лица. Маша подбежала и увидела чужие, злые и напуганные глаза.
- Ты кто? - вылез из кустов полковник Вася.
- Генерал Алентьев, - убито пролепетала мумия. Голос показался Маше знакомым. И глаза она где-то видела раньше. Посмотреть бы в лицо этому "генералу Алентьеву"… И вдруг она вспомнила: поезд, перестук вагонных колес и сварливое бурчание Темирханова: "Разве это мина? Детская хлопушка.
Я видел, как выводили проводника… У НЕГО ГЛАЗА БЫЛИ ЗАБИНТОВАНЫ".
- Товарищ генерал, подайте чайку. С сахаром и со снотворным! - бросила Маша в перевернутое лицо самозванца.
Глава XX
ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ ГЕНЕРАЛА АЛЕНТЬЕВА
"Цок-звяк", - дребезжит отставшая подковка на сапоге надзирателя. В наших тюрьмах их называют контролерами, но от этого не легче. Тихо лязгает заслонка "глазка" в толстой железной двери. Надзиратель заглядывает в камеру, освещенную синей дежурной лампочкой.
На тесно стоящих двухэтажных койках беспокойно спят двадцать арестантов. Каждый ждет суда. Двоим-троим повезет: они докажут свою невиновность и выйдут на свободу. Остальные после суда будут называться преступниками и поедут в холодные края валить лес, или шить грубые солдатские башмаки, или штамповать автомобильные колеса на лязгающем прессе.
Арестанты ворочаются во сне. Воздух в камере пахнет потом и страхом.
Надзиратель закрывает заслонку, и снова: "Цок-звяк, цок-звяк". Лязг подковки удаляется, и в камере возникает еле заметный шорох. Кто-то крадется от койки к койке, шепчется и опять крадется.
Дед не спит. Он знает, что шепотки и шорохи - из-за него.
Вчера Дед нашел в себе силы сломать руку Свиной Харе. Он защищал свою жизнь. Тюремное начальство решило, что задержанный достаточно здоров, если уже руки ломает, и Деда перевели из больницы в общую камеру. Уголовники дали ему самую плохую койку - рядом с унитазом, - а так старичка не трогали.
Дед успел выспаться и чувствовал себя отлично. Если бы его вызвали на допрос, то недоразумение выяснилось бы в пять минут, и сейчас он уже мог быть в Москве. Визитка Темирханова лежала в кармане. Дед был уверен, что миллионер - человек хотя и капризный, избалованный богатством, но совестливый и не бросит Муху одну в незнакомой Москве. Но Деда не вызвали на допрос.
Ближе к вечеру его растолкал неопрятный человечек со шныряющими глазами и спросил безразличным голосом:
- Старый, ты, говорят, Кабану руку сломал?
- Сломал, - подтвердил Дед. - Хочешь, прием покажу?
Человечек шарахнулся и больше к нему не подходил. После этого начались те самые шепотки и перебежки от койки к койке.
Время шло; контролер погасил свет, оставив синюю лампочку. Уголовники шептались и шныряли по камере, как будто не замечая Деда. Было ясно, что они еще не решили, как поступить. У них свои понятия о справедливости: сломал руку, - значит, оказался сильнее; оказался сильнее, - значит, имел полное право сломать руку. Судя по всему, Свиная Харя, он же Кабан, был бакланом - мелким и неавторитетным уголовником. За него не стали бы заступаться. Другое дело - Седой, которого Дед отправил за решетку в далеком городе Сочи. Его уважали даже здесь, в Курске. Когда Свиная Харя догадался, что перед ним враг Седого, он без раздумий хотел придушить Деда подушкой. И эти захотят, как только узнают, из-за чего Дед подрался со Свиной Харей.
Шепотки продолжались. Уголовники ждали известия. Утром придет заключенный с бачком каши. Он ходит от камеры к камере и разносит новости. Утром они все узнают.
Дед лежал и думал, что до утра его точно не вызовут к следователю, потому что ночные допросы у нас запрещены. А утром его убьют. Нелепо: двадцать лет мечтать о России - и погибнуть, не прожив на свободе и месяца. Он был готов умереть за Родину, но умереть по недоразумению было обидно.
Дед не считал уголовников своими врагами. Его враги были умные, обученные в университетах и военных колледжах. Они умели стрелять из всего, что имеет прицел, убивать гитарной струной, почтовым конвертом и голыми руками. При этом они не любили стрелять и убивать, зная, что вовремя сказанное слово или колонка цифр на смятой бумажке бывают сильнее оружия. А уголовники - жалкие люди с гнилыми зубами и больными от тюремной баланды желудками. В их куцых мозгах не держалось больше одной мысли. Если им нравилась машина, они отнимали машину. Если им не нравился человек, они хватали нож. Никто не думал, что завтра придется отвечать за машину и за нож.
Драться с ними унизительно, как льву охотиться за мышами. Но еще хуже не драться, позволить этой шпане прикончить разведчика, а потом хвастаться: "Мы полковника завалили, он и не пикнул". Дед решил начать первым и гасить главаря. Было нетрудно узнать, кто командует уголовниками. Лучшим местом считается нижняя койка у окна, там он и лежит: средних лет, с виду несильный. Наверное, Синяк, о котором говорил Свиная Харя. Сам он и пальцем не пошевелит: даст команду своим громилам, и те навалятся на Деда. Нужно подобраться к нему раньше, когда принесут кашу и все встанут в очередь к окошку, А пока…
Дед повернулся на спину и приказал себе заснуть.
Он еще не знал, что в эту минуту над его тюрьмой пролетает самолет, в котором спешат на помощь полковник Вася и Муха. Через пять минут самолет приземлится, и Ухов, потративший на билет почти все свои деньги, будет яростно торговаться с таксистом. А потом просто вышвырнет его и угонит машину.
Они с Машей будут разыскивать в ночном городе следователя, который за два дня так и не вызвал подозреваемого на допрос. Его найдут под утро у речки, когда следователь, поплевав на червяка, только-только успеет забросить удочку. Страшно ругаясь, Ухов затолкает его в чужую машину и повезет освобождать Деда.
По пути за объявленной в розыск машиной погонится дорожный инспектор. Ухову будет некогда останавливаться и все объяснять, и он станет удирать, а погоня будет расти. В конце концов к воротам изолятора подлетит целая кавалькада из такси и трех милицейских машин с мигалками. Милиционеры сначала не узнают следователя в рыбацких сапогах и попытаются задержать его заодно с Уховым. А полковник Вася будет драться, пока кто-то из милиционеров не сделает предупредительный выстрел в воздух.
Дед ничего не знал об этом и удивился, когда и камере лязгнула дверь и контролер крикнул: - Генерал Алентьев, на выход! С вещами!
Глава XXI
"БИП" ОТ ПРЕЗИДЕНТА
Кабинет был побольше, чем у Темирханова, а стол - поменьше и похуже. Темирхановский - старинный, на львиных лапах, с золочеными украшениями, а здесь просто полированный ящик. За столом сидел человек, похожий на тысячи других, а на блестящей столешнице лежало его темное отражение. Из-за этого человек был похож на карточного короля. Он показался Маше совсем обычным, и все же это был президент России.
Дед тоже был обычный, разве что выбросил побывавший в тюрьме полотняный костюм и купил почти такой же новый. Маша не смогла заставить его надеть генеральскую форму.
И вот они разговаривали, только разговор получался однобокий. Президент спросит, Дед ответит, а ему самому вроде и не о чем спросить. Ведь все, о чем можно спросить президента, пишут в газетах. А о чем нельзя писать в газетах, то президент все равно не скажет.
Дед уже ответил, что на здоровье не жалуется, что иностранные языки не забыл, что в Москве стало чище и красивее и что американские тюрьмы попросторнее наших, а уголовники там и тут одинаковые.
- Николай Георгиевич, есть у вас просьбы, предложения, пожелания? - спросил президент.
- Есть просьба. В Курске ждет суда полковник в отставке Ухов. Он выручат меня из тюрьмы и нару шил полдюжины законов. Жертв и разрушений нет. А законы он всю жизнь нарушал и получал за это Ордена.
Президент сощурился:
- Это где же дают ордена за нарушения закона?
- У нас. А законы он за границей нарушал.
- А, разведчик, - улыбнулся президент. - Николай Георгиевич, а в Курске это было необходимо?
- Если бы он опоздал, то сейчас бы я с вами не разговаривал, - ответил Дед.
- Мне докладывали об этом случае. Только не всё, как я теперь вижу. - Президент нажал кнопку на столе и, не повышая голоса, сказал: - Полковник Ухов…
- Василий Палыч, - подсказал Дед.
- Василий Павлович. Задержан в Курске… - Президент поднял глаза на Деда. - Что он там натворил?
- Сопротивление милиции, угон машины. В таком вот духе.
- Составьте письмо, что Ухов действовал по моему приказу, - сказал невидимому слушателю президент и отпустил кнопку. - Николай Георгиевич, а вам лично я могу помочь?
- Молодость мне вы не вернете, а все, что нужно старику, у меня есть. "Генерала" вот дали. Не ожидал, честно говоря.
- Нельзя забывать своих героев, - назидательно сказал президент, как будто Дед сам забыл себя в тюрьме на двадцать лет. - А то что же получается?! Про какого-нибудь предателя пишут во всех газетах, а человека, который верен присяге, как будто и нет! Надо бороться с этим явлением. Будем создавать положительные примеры. Перебирайтесь в Москву, пишите книгу. Дадим вам хорошую журналистку - она поможет…
Президент еще немного поговорил про то, как из Деда будут создавать положительный пример. Про него снимут фильм. Он будет учить в Академии молодых разведчиков. И еще что-то.
Дед благодарил, но было заметно, что этот разговор ему в тягость. И вдруг он сказал:
- У меня было время подумать, чем заняться на свободе. Первые десять лет в тюрьме я надеялся, что меня обменяют на какого-нибудь засыпавшегося в Москве шпиона. Тогда я мог бы служить в разведуправлении на штабной работе. Следующие десять лет я надеялся на то, что мы больше не противники с американцами. Думал, вдруг меня выпустят просто так, и я пойду преподавать в Академию разведки. А теперь я понимаю, что мои знания никому особенно не нужны. Сейчас разведка работает не так, как в мое время. Ведь я даже компьютера толком не знаю. Мне ничего этого не нужно, особенно воспоминания писать. Мне бы забыть эти двадцать лет, а не вспоминать. Но если вы приказываете…
- Приказывать я не в праве, - покачал головой президент. - Вы и так уже отслужили все мыслимые сроки. Но я прошу вас, генерал. Ваш опыт нужен молодым офицерам.
- Слушаюсь. - Дед встал. - Разрешите идти?
- Идите.
Маша тоже вскочила, но президент остановил ее взглядом.
- Береги дедушку, - он протянул ей визитную карточку. - Это мой прямой телефон здесь, в Кремле. Если у дедушки или у тебя появятся действительно важные проблемы, которые невозможно решить без меня…
- Поняла, - ответила Маша, - зря звонить не буду.
А президент нажал пальцем ей на кончик носа и сказал как маленький:
- Бип!
В кабинет вошли два фотографа, опять усадили Деда в кресло и за минуту отщелкали, как президент говорит, а Дед слушает, как Дед говорит, а президент слушает, как они пожимают друг другу руки, как президент пожимает руку Маше и делает ей "бип".
На этом встреча с президентом закончилась.
Когда Маша с Дедом вышли в приемную, помощник спросил, в каком районе Дед хочет квартиру, и подарил ему огромную книгу про Кремль. Она была в кожаном футляре с застежками, размером с четыре самых больших тома энциклопедии.