Мишка извернулся, стараясь укусить Жука за хвост. Жук отпрыгнул как ошпаренный, сделал круг и вдруг снова набросился на Мишку, злобно лая и скаля зубы. Они кусались, визжали, рычали - и вдвоем катались по земле, поднимая пыль и прелые прошлогодние листья.
Не обратить внимания на эту возню, конечно, было нельзя. С десяток красноармейцев окружили дерущихся, оттянули Мишку, отогнали Жука. Мишка сидел на задних лапах, жалобно скулил, а передними лапами все закрывал голову, словно защищаясь от врагов.
- Эх, не едать мне больше малины! - причитал Мишка.
Искоса он поглядывал из-под лапы на окруживших его людей. Готовился принять смерть. Но вышло иначе.
Красноармейцы надели ему ошейник и на привязи торжественно повели к дороге, туда, где расположился на привал полк. Красноармейцы все были из третьего батальона. То-то они радовались, что наконец и у них появилась забавная зверюшка! И не какой-нибудь там козел или дворняжка, а настоящий царь лесов, медведь. Правда, царь выглядел далеко не по-царски, был еще не очень велик и ростом, но все равно далеко до него Жуку и Веселой Бороде из первого и второго батальонов. И верно, весь полк заинтересовался Мишкой. Столько народу сбежалось поглядеть на эту находку, что Мишка только моргал глазами да думал про себя: "Ну и людей же! И у каждого, наверно, есть мать…"
Вспомнил Мишка свою мать, старую медведицу, и жалобно заскулил.
- А ты не плачь! - подбодряли его красноармейцы, поглаживая по теплой серой шерсти.
А у Мишки сердце замирало со страха, и вздрагивал он всем телом. Сперва хотел сделать суровый вид, ощетинился, оскалил пасть, но присмирел, увидев, что никто не собирается ударить его лапой или хватить зубами. Ласковее, с надеждой поглядывал на красноармейцев Мишка.
- Вот давно бы так, глупыш ты эдакий! - сказал улыбающийся молодой красноармеец. - Нечего, браток, тебе злиться… В третий батальон попал.
И вскоре сахара кусочек принес, положил перед Мишкой. Все вокруг столпились: любопытно посмотреть, что будет делать Мишка с сахаром. Мишка покосился на сахар, тронул лапой - не кусается вроде, не жжет, не колется. Потянулся носом, понюхал - нет, ничем страшным не пахнет. Тогда и вовсе расхрабрился, взял да и лизнул языком. Понравилось. Подхватил он лапой сахар и на язык положил. Ого, до чего вкусно! Глаза сами прижмурились. Долго посасывал Мишка кусочек сахара, наслаждался. Посмотрел на веселых красноармейцев - не дадут ли еще. Дали. Мишка больше прежнего осмелел и даже руку одному красноармейцу лизнул - в знак большой своей медвежьей благодарности.
- Ну, теперь мы с тобой закадычные друзья! - шутили красноармейцы.
Они смело подходили к Мишке, гладили по спине, чесали за ухом, брали лапу и словно бы здоровались. Мишка не огрызался, не ворчал. Ему все это нравилось, и он сладко потягивался и жмурил глаза от удовольствия.
За хорошее поведение Мишке тут же дали хлеба, рыбных консервов. Каптер подоил корову в обозе, молока принес полный котелок. Наелся Мишка, напился, и так стало весело у него на душе, что принялся он кувыркаться на песке, на задних лапах ходить да всякие коленца выкидывать: кланялся, на передние лапы вставал, чуть в пляс не пустился.
- А ну, Мишка, давай еще разок!
- Ай да Топтыгин! Уморил… Красноармейцы подзадоривали Мишку,
а тот старался вовсю, видя, как беззаботно хохочут, за бока хватаются, шутками перебрасываются люди, которые угощали его сахаром. И все поздравляли третий батальон с удачей.
- Такого артиста себе отыскали! Уморил Мишка…
Одним словом, весь полк полюбил Мишку за веселый нрав, за ловкость и сообразительность в немудреных делах его медвежьих. Только Жук поглядывал на Мишку с подозрением, все время готов был вцепиться исподтишка в Мишкино ухо, злобно ворчал при его приближении. И красноармейцы старались их примирить как-нибудь, сделать друзьями. А Бородатый, тот вообще остерегался подходить к Мишке, издали смотрел да голосил этаким жалобным голоском:
- Бе-э-э-э…
Видно, опасался за свою бороду, которую чтил выше всего на свете и которой гордился перед всеми. Ведь бороды-то не было ни у Жука, ни у Мишки.
- Чего, Бородатый, орешь? - посмеивались красноармейцы. - Рога у тебя есть, копытики есть, а боишься… Эх ты!.. Подходи ближе, не робей, вступай в компанию. Ну, иди, чудо-юдо, махорки дадим.
Но Бородатый все робел, даже великий соблазн получить добрую горсть махорки не мог взять верха над этой робостью. Что ни говори, а бороду надо беречь. Возьмет этот
Мишка да и вырвет ее начисто - как же тогда жить Бородатому, лишенному своей красы. Козел - да вдруг без бороды! Виданное ли дело?
Впрочем, может быть, голосил Бородатый и с досады. Надо же - стали на него куда меньше внимания обращать. Занялись этим поганцем.
И много прошло времени, пока примирили Жука и Бородатого с Мишкой, пока стали они приятелями и даже друзьями.
Так попал Мишка на военную службу.
Привал кончился, и двинулся полк дальше. Мишке сделали крепкий ошейник, привязали к телеге веревкой. Сперва Мишка противился такому насилию, упирался, не хотел идти за телегой. Его все же волоком волокло за нею. Пришлось встать на все четыре и топать вперевалку.
Ну, а кому охота на привязи тащиться?! Особенно если привык ходить, куда душа пожелает, куда только вздумается. Понурым стал Мишка, заскучал. Заметили это. Пересадили Мишку на телегу. Ну, это совсем иной разговор! Никаких забот и трудов, сиди себе да вокруг поглядывай - на людей, на лошадей, на деревья, что высятся вдоль дороги. Разве мало вокруг любопытного! Встречаешь и такое, чего никогда не видывал, живя в Глухой берлоге. Без всякой опаски можешь следить за Жуком и Бородатым, табачником этим трусливым: борода и та у него вся махоркой провоняла.
- Не жизнь, а малина! - хотелось сказать Мишке.
Освоился Мишка на телеге, насмотрелся вокруг, обнюхал мешки и узлы, что лежали рядом с ним. Потом облюбовал местечко поудобнее, подмял под себя побольше соломы.
- Ну что ж: ехать так ехать!
Подумал так, да и задремал.
Так нежданно-негаданно выступил Мишка в поход. Ехал на телеге. Поскрипывали колеса. Отфыркивались лошади. Ехал день, ехал ночь. Спал, дремал. Видел сны свои лесные, медвежьи. И мерещилась ему небывалая ягода-малина, огромная-преогромная, едва обеими лапами обхватишь, в рот бы ее запихать и упиться малиновым соком… Только никак лапой не дотянешься, не достанешь. Так, кажется, и схватил бы, носом запах чуешь, по носу вот-вот Ягодина стукнет - нет! Подпрыгивает ягода-малина кверху, в поднебесье, к серебряному месяцу, к ясным звездам. А Мишка - за нею, за малиной, за ягодой. Подпрыгнул и проснулся.
Была ночь. Громче скрипели колеса, телега, вздрагивая, мерно катилась по дороге все дальше и дальше. Дорога, будто в тумане, плыла в лунном свете. Тревожно всхрапывали лошади, стригли ушами, ночью особенно чувствуя присутствие Мишки.
Неподалеку от телеги трусил молчаливый Жук, за ним вышагивал Веселая Борода. А над дорогой, над притихшими людьми, над телегами обозными распростерлось глубокое темно-синее небо, это лесное озеро. По озеру плыл рогатый серебряный месяц, и переливались яркие и крупные звезды. Было прохладно.
Осмотрелся Мишка, вздохнул, нос в теплые лапы спрятал и опять задремал.
СТРАННЫЙ БОЛЬНОЙ, САХАР И МАХОРКА БОРОДАТОГО
День за днем - привык Мишка к своему военному положению. Правда, положение это не было слишком уж трудным, потому что приучали его постепенно, да и наука специальная для него не отличалась хитростью. Прежде всего нужно было дисциплинировать, Мишку, к порядку приобщить, чтобы знал он свое место и немудреные обязанности полкового увеселителя. С обязанностями своими справлялся Мишка довольно прилежно и охотно. Потому и любили его в полку и уважали с каждым днем все больше.
Водились за Мишкой и кое-какие грешки - все из-за его медвежьей жадности до сладкого. Однажды ехал он на каптерской телеге, где обычно везли батальонную провизию. Мишка возьми да и пронюхай - мешок с сахаром тут. Украдкой, чтобы никто не заметил, разорвал Мишка мешок и принялся лакомиться. И днем и ночью сидит себе, сахар таскает из мешка, уплетает за обе щеки, похрустывает, облизывается. Искоса на Бородатого поглядывает. А тот не отстает от телеги, ведь и ему частенько перепадало кое-что: кусок хлеба, каши ложка или еще что-нибудь. Грызет Мишка сахар, посапывает и ни о какой другой еде не думает. Ничего другого в рот не берет. Молочком иной раз побалуется да водичкой жажду утолит.
Заволновались красноармейцы, приуныли, побежали за доктором-ветеринаром.
- Беда, товарищ доктор!
- Что случилось? Какая такая беда?
- Мишка заболел в третьем батальоне. В рот ничего не берет. Полнейшее отсутствие аппетита. Пище - ноль внимания…
- Хм… Что же это может быть? Пошли в обоз, к телеге каптера из третьего
батальона. Мишка важно развалился, спину греет на солнце, лениво моргает блаженными глазками, смотрит на суету.
"Фокусов, поди, захотели!"
Нехотя поднялся и перекувырнулся через голову, потом встал на передние лапы и задрал высоко кверху задние, ловко балансируя ими в воздухе. Глядите, мол, фокусы. Не жалко…
- Мишка, не надо!
- Еще хуже заболеешь…
- Ложись, Мишка, ты же ослаб… - наперебой принялись уговаривать артиста красноармейцы.
- Тебе отдыхать надобно, Миша. Вот и доктор к тебе пришел. Он у нас отличный доктор, вылечит…
Насилу Мишку уговорили прекратить фокусы.
- Странно, странно, - приговаривал доктор, осматривая больного. - Хм… Болеет, а эвон какие выкрутасы выделывает! Так есть отказывается, говорите?
- Ни в зуб… Кроме воды, ничего в рот не берет! Похудел, видите, отощал совсем…
- Хм… Похудел, говорите? Ничего себе похудел, если хребет так и лоснится на солнце, точно маслом его намазали. Хм! Ну, ладно, поглядим…
Нацепил доктор очки на нос, трубку достал.
- Прошу пациента повернуться вот так! - приветливо заговорил он с больным.
Стал прослушивать. Красноармейцы сгрудились, следят за доктором, ждут. А Мишка, пожалуйста - бок подставляет, спину, задирает лапы и все поцеловать норовит доктора за его заботу и внимание. Казалось Мишке, что с ним забавляются, шутят, развлекают. Вот и выполнял послушно все распоряжения. Уж очень нравилось ему, когда у него за ухом чешут, а доктор, видимо, и хотел сейчас это сделать. Наконец Мишке удалось изловчиться и попасть языком в докторский нос. Поблагодарил, значит.
- Хм… Странно, странно, - приговаривал доктор, вытирая нос платочком. - Сердце нормальное. Работает, как мотор. Никаких шумов, перебоев… Так-таки не ест, говорите?
- Ни крошки… Третьи сутки подряд голодает.
- Хм… Редкий случай… Любопытный случай в моей практике… Опять-таки и температура у него нормальная… Вид бодрый… Беру на себя смелость утверждать, что больной в полной исправности.
- Не может быть, доктор!.. Как же так, в исправности?..
- Вы всегда говорите: хм, в исправности… Микстуры жалеете, что ли? - не на шутку заволновались красноармейцы, недовольные результатами медицинского осмотра.
- Что вы, что вы! Не в микстуре здесь дело… - принялся возражать доктор. - По всей вероятности, ваш больной страдает по каким-то особым причинам… Возможно, сказывается перемена в образе жизни, перемена профессии, тяготы походного быта…
Существуют самые различные причины заболеваний. Наука установила пока что далеко не все.
И доктор пустился в рассуждения, стал приводить такие загадочные случаи из медицинской практики, что лица у всех красноармейцев вытянулись, сделались грустными.
"Не иначе - капут Мишке, раз болезнь такая загадочная", - думали бойцы.
И все разом стали упрашивать доктора:
- Доктор, дорогой наш доктор, спасите Мишку! Как же мы будем жить без него?..
- Ну, что с вами поделаешь… - задумался доктор, припоминая, видимо, способы лечения, которые могли бы спасти Мишку от недуга. - Говорят, нет на свете болезни, которую бы нельзя было одолеть, против которой не нашлось бы противоядия. Во всяком случае, попробуем… Ну, сперва дайте ему касторки… Можно клизму поставить… Только не откладывайте: время усугубляет болезнь. А главное, больному нужен абсолютный покой. Аб-со-лют-ный!
И только услышал Мишка о покое, как напало на него разудалое настроение. Принялся он такие номера выкидывать, что с телеги пыль столбом поднялась, и Жук не выдержал, залился лаем. Доктор зажал уши, очки у него сползли на кончик носа.
А Мишка не унимался и вовсю старался, чтобы сделать фокус позамысловатей: на голову становился, в пляс на задних лапах пускался… Лошадей красноармейцы еле-еле удержали. Те напугались - грызли удила и рыли копытами землю.
- Хм… хм. Странно… Странно, - не переставал удивляться доктор. - Да, тишина и покой - вот что необходимо больному в первую очередь, - проговорил он, оглядываясь на лающего во всю глотку Жука.
Но Мишке, на его счастье или, может быть, на беду, не довелось познакомиться ни с касторкой, ни с клизмой. Только это собрался он прекратить свои пляски на телеге, как подошел каптер, отлучавшийся в наряд на целые сутки. Подошел и тут же, глянув разок на телегу, схватился за голову:
- Что наделал, что наделал этот лесной бродяга! Где же мне теперь взять, как раздобыть?.. Вон отсюда! Вон с телеги, симулянт, вон, бродяга!.. - причитал каптер.
- Тише, тише, каптер, больному покой нужен. Третий день голодает! Сам небось знаешь…
- Что-о? Больной! Го-ло-да-ет!.. Да он, посмотрите, полмешка сахара умолол… Шуточки! Мешок был полнехонький, а теперь - гляньте-ка, братцы! - на дне осталось сколечко… Слазь, бандит, с телеги! Слазь, чтоб я тебя больше не видел!
А Мишка - хоть бы хны! Будто нарочно, взял еще кусок сахара, засунул себе за щеку и давай хрустеть да щелкать, словно орех грызет.
Какой тут смех да хохот поднялся! Сколько шуток посыпалось со всех сторон! Смеялись красноармейцы над болезнью Мишкиной, над голодовкой его. Каптеру сочувствовали, но назвали разиней. Неловко чувствовал себя и доктор-ветеринар. Постоял он, постоял, подумал да только и мог проговорить печальным голосом:
- Странно… хм… странно. Болезнь, оказывается, приобретает, если можно так выразиться, психологический характер… Си-му-ля-ция… А это уж, простите, не по моей части, поскольку среди моих обычных пациентов сей недуг не распространен… Да-с!
- А как все-таки с лечением? - спрашивали сквозь смех красноармейцы.
- Предписание отменяется!.. Дать животному полную свободу и, разумеется, не располагать вблизи от него мешков с сахаром…
Весь полк смеялся над Мишкиной "симуляцией", над каптером, над премудрой медицинской загадкой, которую не мог разгадать доктор-ветеринар. Даже черный Жук, видя всеобщее веселье, стал подражать Мишке - кувыркался и лаял. На передние лапы встать он не мог и возмещал этот пробел хождением на задних. И один только Бородатый по своей полной несознательности не понимал происходящего и, осторожно подходя к телеге, тянул все ту же унылую песню:
- Бе-э-э-й…
На Бородатого накидывался разгневанный каптер, замахиваясь пустым мешком:
- Вон, пугало бородатое, и ты еще лезешь!
Бойцы пытались урезонить каптера: - За что на Бороду-то сердишься? Он тут при чем?
В тот день каптер порвал всякие дипломатические отношения с Мишкой, с Жуком и Бородатым, стал их убежденным врагом. И хоть встречено это было веселым смехом красноармейцев, для Мишки такой оборот дела закончился довольно печально и большим конфузом.
Сколько ни упирался Мишка, пытаясь сохранить за собой обжитое местечко, все-таки пришлось ему переселяться на новую квартиру, на другую телегу. Обозлили Мишку разные неприятности, связанные с переселением, и зубами пощелкал и поворчал он изрядно. Однако этим дело не кончилось: первые неприятности повлекли за собою другие и так далее.
Когда мало-помалу все утихомирилось, успокоилось, Мишка принялся внимательно осматривать новую квартиру. Обнюхал каждый мешок, прощупал каждый ящик. Ничего привлекательного так и не нашел. Велика ему польза, скажем, от пачек махорки, которые нащупал он в одном из ящиков! Одна горечь на языке - больше ничего.
Захотелось Мишке разогнать досаду, сорвать зло на чем-нибудь за все неудачи. Решил он разгрузить немножко телегу, чтобы самому поудобнее расположиться. Ночь надвигалась. Разгрузку наметил начать с махорки. Недолго думая, взял одну пачку и швырнул на землю.
Тут и произошел непредвиденный случай, который здорово укрепил дружеские отношения между нашими артистами - Мишкой, Жуком и Бородатым. Кинул это Мишка пачку на дорогу, а вдруг откуда ни возьмись Бородатый является и - цап махорку. Бредет за телегой, пачку теребит, только борода седая трясется. И чем дольше смотрел на это Мишка, тем больше удивлялся - от пачки у Бородатого одна бумага осталась, да и ту облизал старательно лакомка. "Нашел, дурень, вкус!.. Сразу видно, по несознательности…"- подумал Мишка про Бородатого.
А тот - и откуда у него храбрость взялась?! - подошел к самой телеге да прямо в морду Мишке свое:
- Бе-э-э…
"Вот чудак! Еще вообразит, будто я жалею этого добра", - подумал Мишка и новую пачку махорки - шлеп на землю… Под ноги Бородатому.
И так все бросал и бросал до тех пор, пока не заметил, что с козлом творится что-то неладное. Начал тот бородой дорогу мести да из стороны в сторону, словно пьяный, качаться. Вялый стал, вроде мухи осенней. И голос ослаб, дрожит, вот-вот захлебнется Бородатый своим: бе-э… бе-э… бе-э… бе… бе…
Вмешался в дело Жук. Завидел, что с товарищем неладное творится, подбежал к нему, нос понюхал, бороду лизнул. Лизнул, понюхал - и отскочил как ошпаренный. Зачихал. До того борода эта махоркой воняла - ну точь-в-точь, как прокуренная трубка у полкового завхоза.
А Бородатый уж вовсе с ног валится, голоса лишился. Глаза на лоб лезут. Колени подгибаются.
Кинулся тут Жук на помощь: и так и сяк старается козла расшевелить, спину подставляет, чтобы оперся Бородатый, в рога вцепился опущенные, кверху потянул - ничего не помогает. Клонит Бородатого к земле - и все тут! Видит Жук: беда. Нет спасения. Давай караул кричать, тревогу бить. Такой лай поднял, что батальон чуть не весь сбежался. Знают красноармейцы: попусту Жук не лает.
А Мишка сидит себе на телеге, наблюдает за всем, что вокруг происходит, а на уме одно: не сулит эта кутерьма ничего хорошего. Когда сбежались бойцы, прекратил свои исследования мешков да ящиков, лег, притаился, чтобы не заметили, - взятки с него гладки.
Взялись, сперва за Бородатого. Водой его окатили, молоком напоили. Кое-как очухался козел. К утру на ноги поднялся, хоть и глядел вокруг очумелыми глазами.
- Ничего себе шуточки, так махоркой обожраться… чуть не отравился совсем Бородатый…
Искали виновника, а Мишка поглядывает с телеги и в ус не дует. Однако то ли совесть в нем заговорила, то ли наскучило валяться среди мешков и ящиков, в которых и кусочка сахара в помине не было, свесил он морду с телеги и давай следить за тем, как стелется позади след колесный.
Бородатый же, пренебрегая полученным уроком, испытывал к Мишке большое уважение и симпатию: никто и никогда еще не давал так много ему махорки. Веселее и добродушней покрикивал он возле телеги свое: бе-э-э-э…