И вновь последовало молчание: к капитану Джиму пришли на мимолетное свидание гости, невидимые для Ани и Гилберта, - те, кто сидел вместе с ним у этого камина в былые годы и чьи глаза сияли весельем и радостью новобрачных… Здесь в давно минувшие дни звенел беззаботный детский смех. Здесь собирались в зимние вечера добрые друзья. Здесь были танцы, музыка, шутки. Здесь мечтали юноши и девушки… Для капитана Джима маленький домик был населен зовущими тенями воспоминаний.
- Первого июля дом был готов. Учитель тогда начал считать дни… Мы часто видели, как он бродил по берегу, и говорили друг другу: "Совсем скоро она будет с ним". Ее ждали в середине июля, но она не приехала. Никто не тревожился. Корабли тогда нередко задерживались на несколько дней, а то и недель. "Принц Уильям" запаздывал на неделю… потом на две… потом на три. Тут уж мы начали бояться - и чем дальше, тем больше. Под конец мне было невыносимо тяжело смотреть в глаза Джона… Знаете, мистрис Блайт, - капитан Джим понизил голос, - мне тогда приходило в голову, что точь-в-точь такой взгляд был, должно быть, у его прапрабабки, когда ее жгли на костре. Он мало говорил в те дни, уроки вел точно во сне, а после занятий спешил на берег. Много ночей бродил он там с темноты до рассвета. Люди говорили, что он теряет рассудок. Никто уже ни на что не надеялся. "Принц Уильям" запаздывал на восемь недель. Была уже середина сентября, а невеста учителя все еще не приехала… и никогда не приедет - так мы думали. Потом разразилась ужасная буря, которая длилась три дня. В тот вечер, когда она улеглась, я пошел на берег и там увидел учителя - он стоял, скрестив руки на груди и прислонясь к высокой скале, и смотрел в море. Я заговорил с ним, но он не ответил. Его глаза, казалось, неотрывно смотрели на что-то, чего я не мог видеть, а лицо было окаменевшим, точно у мертвого. "Джон… Джон, - звал я… именно так, как испуганный ребенок. - Очнись, очнись". Странный, пугающий взгляд словно угас в его глазах. Он повернул голову и посмотрел на меня. Никогда не забуду его лицо - никогда, пока не уйду в свое последнее плавание! "Все в порядке, - сказал он. - Я видел, как "Принц Уильям" огибает Восточный мыс. Она будет здесь к рассвету. Завтра вечером я буду сидеть с моей невестой у моего собственного очага…" Как вы думаете, он действительно видел его? - неожиданно спросил капитан.
- Бог весть, - сказал Гилберт мягко. - Может быть, глубокая любовь и глубокое страдание способны творить неведомые нам чудеса.
- Я уверена, что он видел корабль, - убежденно заявила Аня.
- Игра воображения, - отозвался доктор Дейв, но в его голосе не было обычной уверенности.
- А спросил я потому, - продолжил капитан торжественно, - что на рассвете следующего дня в гавань Четырех Ветров действительно вошел "Принц Уильям"! И все, кто только жил тогда в Глене и на берегу, вышли на старую пристань встречать его. Там же был и учитель. Он бодрствовал на берегу всю предыдущую ночь. Как мы приветствовали корабль, когда он плыл по каналу!
Глаза капитана Джима сияли. Они были устремлены на гавань Четырех Ветров, какой она была в тот день шестьдесят лет назад, и на потрепанный бурями старый корабль, плывущий к пристани в ярких лучах рассвета.
- И Персис Ли была на борту? - спросила Аня.
- Да… она и жена капитана. Это был ужасный рейс… буря за бурей… и все съестные припасы у них вышли… Но наконец они были на суше. Когда Персис Ли ступила на берег, Джон Селвин схватил ее в объятия… и люди перестали кричать "ура" и начали плакать. Я и сам плакал, хотя, заметьте, прошли годы, прежде чем я признался в этом. Не смешно ли, до чего мальчишки стыдятся слез?
- Персис Ли была красива? - спросила Аня.
- Мм… не знаю, была ли она красавицей в строгом смысле слова… я… просто… не знаю, - сказал капитан задумчиво. - Почему-то никогда не приходило в голову спросить себя, красива она или нет. Это просто не имело значения. Было в ней что-то такое милое и покоряющее, что вы не могли не полюбить ее, вот и все. Но смотреть на нее было приятно: большие, ясные карие глаза, копна глянцевитых темных волос и кожа, как у всех англичанок… Джон и Персис поженились в нашем доме в тот же вечер, в ранние сумерки при свете свечей. Все из ближних и дальних мест собрались, чтобы посмотреть на свадьбу, а потом мы, все вместе, привезли их сюда. Мистрис Селвин разожгла огонь в камине, и мы ушли и оставили их сидящих здесь точно так, как Джон видел это во время того своего транса. Странно… очень странно! Но я видел необыкновенно много странного за свою жизнь.
Капитан Джим с глубокомысленным видом покачал головой.
- Какая прекрасная история! - сказала Аня, чувствуя, что уж на этот раз ее потребность в романтичном удовлетворена полностью. - Как долго они жили здесь?
- Пятнадцать лет. Вскоре после того как они поженились, я, юный негодник, сбежал из дома и ушел в море. Но каждый раз, возвратившись из плавания, я - даже прежде чем зайти домой - держал курс сюда, чтобы рассказать мистрис Селвин все о своих странствиях. Пятнадцать счастливых лет! Они, эти двое, обладали чем-то вроде таланта быть счастливыми. Есть такие люди; может быть, вы замечали? Они не могли долго оставаться несчастными - неважно, что случилось. Они ссорились между собой раз или два, так как оба были людьми горячими. Но мистрис Селвин сказала мне однажды: "Я чувствовала себя ужасно, когда мы с Джоном поссорились, но в глубине сердца была очень счастлива - ведь у меня есть такой хороший муж, с которым я могу поссориться и помириться"… Потом они переехали в Шарлоттаун, а их дом купил Нед Рассел и привез сюда свою молодую жену. Это была веселая пара, сколько я их помню. Мисс Элизабет Рассел, сестра Неда, приехала и поселилась у них примерно год спустя, и она тоже была веселым созданием. Стены этого дома, должно быть, насквозь пропитаны смехом и весельем. Вы третья новобрачная, какую я встречаю в этом доме, мистрис Блайт… и самая красивая.
Капитан Джим ухитрился придать своему комплименту-подсолнуху изящество фиалки, и Аня сочла, что может с гордостью носить этот цветок. Она никогда не выглядела лучше, чем в этот вечер, с прелестным румянцем невесты на щеках и нежным светом любви в глазах. Даже немного грубоватый старый доктор Дейв бросил на нее одобрительный взгляд, а потом сказал своей жене, когда они вдвоем ехали домой, что рыжеволосую жену племянника, пожалуй, можно даже назвать красавицей.
- Я должен вернуться на маяк, - объявил капитан Джим. - Но этот вечер, проведенный с вами, доставил мне невероятное удовольствие.
- Приходите к нам почаще, - сказала Аня.
- Интересно, прозвучало бы из ваших уст это приглашение, если бы вы знали, как охотно я его приму, - таков был весьма затейливый ответ капитана.
- Другими словами, вы хотите знать, была ли я искренна, - улыбнулась Аня. - Да. "Вот вам крест", - как мы говаривали в школе.
- Тогда приду. И вероятно, стану часто докучать вам своими визитами. Буду счастлив, если и вы найдете время, чтобы заглянуть иногда ко мне на маяк. Обычно мне не с кем поговорить, кроме Первого Помощника, - общительная душа, спасибо ему! Он отличный слушатель и знает больше любого болтливого Мак-Алистера, но не очень разговорчив… Вы молоды, мистрис Блайт, а я стар, но наши души примерно одного возраста. Мы оба из племени, знающих Иосифа, как сказала бы мисс Корнелия Брайент.
- Из племени, знающих Иосифа? - Аня была озадачена.
- Да. Корнелия делит всех людей на свете на два вида: племя, знающих Иосифа, и племя, не знающих Иосифа. Если человек вроде как сходится с вами во взглядах, и у вас с ним примерно одинаковые понятия о вещах, и ему по вкусу те же шутки, что и вам, - тогда он принадлежит к племени, знающих Иосифа.
- О, понимаю! - воскликнула Аня, которой все сразу стало ясно. - Это то, что я раньше называла и до сих пор называю - только теперь уже в кавычках - "родственные души".
- Именно так… именно так, - закивал капитан Джим. - Это о нас, как ни скажи. Когда вы вошли в комнату сегодня вечером, мистрис Блайт, я сразу сказал себе: "Она из племени, знающих Иосифа", и очень обрадовался, так как в противном случае мы не получили бы никакого настоящего удовольствия от общества друг друга. Я думаю, что племя знающих Иосифа, - это соль земли.
Луна только что появилась на небосклоне, когда Аня и Гилберт вышли из дома, чтобы проводить своих гостей. Гавань Четырех Ветров медленно превращалась в чудо мечты, волшебства и очарования… заколдованная гавань, на которую никогда не может обрушиться ни одна буря. Лунный свет серебрил верхушки пирамидальных тополей, стоящих вдоль дорожки, - высоких и темных, как силуэты монахов какого-то тайного ордена.
- Я всегда любил ломбардские тополя, - сказал капитан Джим, махнув рукой в их сторону. - Это деревья принцесс. Теперь они не в моде. Люди жалуются, что ветки на верхушке засыхают, и от этого вид у тополей потрепанный. Так и бывает обычно, если вы не хотите каждую весну рисковать своей шеей, взбираясь по приставной лестнице, чтобы подстричь их. Я всегда делал эту работу для мисс Элизабет, и ее тополя никогда не ходили в лохмотьях. Она их очень любила. Ей нравились их величественность и чопорность. Уж они-то не станут якшаться с каждым встречным и поперечным. Если клены - теплая компания, мистрис Блайт, тополя - светское общество.
- Какая красивая ночь! - сказала старая докторша, усаживаясь в бричку.
- Почти все ночи красивы, - заметил капитан Джим. - Но должен признать, что этот лунный свет над гаванью заставляет меня задуматься: а что же осталось для рая? Луна - мой большой друг, мистрис Блайт. Я всегда любил ее, сколько себя помню. Когда я был мальчуганом лет восьми, я уснул однажды вечером в саду, и никто меня не хватился. Я проснулся среди ночи и до смерти испугался. Какие тени и странные звуки заполняли сад! Я не смел двинуться с места. Только припал к земле, весь дрожа, бедный малыш. Казалось, будто в мире нет никого, кроме меня, а мир такой огромный. И вдруг я увидел луну: она смотрела на меня сквозь ветви яблони - смотрела, как старый друг. Я сразу успокоился. Встал и пошел к дому, храбрый как лев, не сводя с нее глаз… Много ночей я следил за ней с палубы моего корабля, плывя по далеким морям… Почему вы не велите мне заткнуться и идти домой?
Прощальный смех затих вдали. Аня и Гилберт рука об руку обошли свой сад. Ручей, бегущий в тени берез, был покрыт прозрачной рябью. Маки на его берегах казались маленькими кубками, наполненными лунным светом. Цветы, посаженные женой школьного учителя, источали сладкий аромат, словно красоту и благословение священного былого. Аня остановилась на тенистой дорожке, чтобы сорвать веточку.
- Я люблю вдыхать запах цветов в темноте, - сказала она. - Тогда узнаешь их душу. Ах, Гилберт, этот маленький домик - именно то, о чем я мечтала. И я так рада, что мы не первые, кто бродил в этом саду в вечер после своей свадьбы.
Глава 8
Мисс Корнелия Брайент наносит первый визит
Тот сентябрь был в Четырех Ветрах месяцем золотых туманов и лиловой дымки - месяцем, в котором дни были напоены солнцем, а ночи купались в лунном свете или пульсировали звездами. Ни одна буря, ни один сильный порыв ветра не омрачили его. Аня и Гилберт занимались устройством своего гнездышка, бродили по берегу, плавали на лодке по гавани, ездили к мысу Четырех Ветров и в Глен св. Марии, а иногда катались по поросшим папоротниками, безлюдным дорогам в лесах, окружающих канал, - короче, проводили свой медовый месяц так, что им могли позавидовать все влюбленные в мире.
- Даже если бы наша жизнь должна была оборваться прямо сейчас, все равно мы знали бы, что прожить ее, несомненно, стоило хотя бы ради этих последних четырех недель, не правда ли? - сказала Аня. - Не думаю, что у нас еще когда-нибудь будут четыре такие чудесные недели - но они у нас были. Все - ветры, погода, люди, наш Дом Мечты - объединили свои усилия, чтобы сделать наш медовый месяц восхитительным. Не было даже ни одного дождливого дня, с тех пор как мы приехали сюда.
- И мы даже ни разу не поссорились, - поддразнил ее Гилберт.
- Что ж, "чем дольше это удовольствие откладывается, тем оно желаннее", - процитировала Аня. - Я так рада, что мы решили провести наш медовый месяц здесь. Наши воспоминания об этих днях всегда будут частью нашего Дома Мечты, вместо того чтобы быть разбросанными по чужим местам.
Атмосфера их нового дома имела определенный привкус романтики и приключений, какого Аня никогда не находила в Авонлее. Там, хотя она и жила у моря, ее жизнь не была так тесно связана с ним. Но здесь, в Четырех Ветрах, оно окружало и постоянно окликало ее. Из каждого окна своего нового дома она видела какой-нибудь меняющийся морской пейзаж. Навязчивое бормотание волн вечно звучало в ее ушах. Каждый день в гавань входили корабли и бросали якорь у пристани в Глене, а потом снова проплывали сквозь закат, направляясь в порты, что могли быть на другой половине земного шара. Рыбацкие лодки, расправив белые крылья парусов, уходили по утрам через пролив мимо дюн и возвращались по вечерам, нагруженные рыбой По красным, вьющимся вдоль берега дорогам ездили и ходили моряки и рыбаки, беззаботные и веселые. Здесь всегда было ощущение, что вот-вот что-то произойдет, - предчувствие приключений и путешествий. В здешнем образе жизни было меньше постоянства, размеренности, рутины; над гаванью дули ветры перемен. Море вечно звало живущих на берегу, и даже те, кто не мог откликнуться на его зов, ощущали его трепет, беспокойство, таинственность и манящие возможности.
- Теперь я понимаю, почему некоторые мужчины просто не могут не уходить в море, - сказала Аня. - Это желание, временами посещающее каждого из нас - "уплыть за цель далекую заката", - оказывается, вероятно, непреоборимым, если оно врожденное. Меня не удивляет, что оно заставило капитана Джима убежать из дома. При виде корабля, выплывающего из гавани, или чайки, парящей над проливом, мне всегда хочется оказаться на борту корабля или иметь крылья - не как голубь, "чтоб улететь и успокоиться", но как чайка, чтобы унестись в самое сердце бури.
- Ты останешься здесь со мной, моя девочка Аня, - лениво откликнулся Гилберт. - Я не допущу, чтобы ты улетала от меня в сердца бурь.
Они сидели на своем пороге из красного песчаника. День клонился к вечеру. Глубокий покой царил кругом - на земле, на море и на небе. Серебристые чайки парили в вышине. Вдоль горизонта тянулась длинная кружевная лента нежных розоватых облачков. В тишине звучал лишь приглушенный рефрен песни ветров и волн. Бледные астры цвели на увядших, окутанных легкой дымкой лугах между домиком и гаванью.
- У докторов, которым приходится проводить бессонные ночи, ухаживая за больными, не возникает, я полагаю, особой жажды приключений, - снисходительно отозвалась Аня. - Если бы ты, Гилберт, хорошо спал прошлую ночь, то был бы, как я, готов к полету фантазии.
- Я хорошо потрудился прошлой ночью, - сказал Гилберт негромко. - С Божьей помощью я спас человеку жизнь. Впервые я могу утверждать это без всяких оговорок. В других случаях я, возможно, просто помог людям поправиться; но, Аня, если бы я не остался в доме Аллонби прошлой ночью и не схватился со смертью врукопашную, та женщина к утру умерла бы. Я испробовал новый метод, который, безусловно, никогда еще не применялся в Четырех Ветрах. Сомневаюсь, что он вообще применялся где-либо вне больницы. Даже в Кингспортской клинике его впервые опробовали только прошлой зимой. Я ни за что не решился бы применить его здесь, если бы не был абсолютно уверен, что иначе нет никакой надежды. Я рискнул - и добился успеха. В результате замечательная жена и мать спасена и проживет еще много лет счастливой и плодотворной жизни. Я ехал сегодня утром домой, смотрел, как солнце поднимается над гаванью, и благодарил Бога за то, что выбрал профессию врача. Я упорно боролся и победил - подумай об этом, Аня, - победил Великого Разрушителя. Это именно то, о чем я мечтал, когда - помнишь? - мы с тобой говорили о том, чему хотели бы посвятить жизнь. Моя мечта сбылась сегодня утром.
- Это единственная твоя мечта, которая сбылась? - спросила Аня. Она отлично знала, в чем будет заключаться ответ, но хотела услышать его еще раз.
- Ты все знаешь, моя девочка Аня, - сказал Гилберт, с улыбкой глядя в ее глаза. В эту минуту на пороге маленького белого домика на берегу гавани Четырех Ветров сидели два совершенно счастливых человека.
Неожиданно Гилберт сказал совсем другим тоном:
- Не обманывают ли меня мои глаза? Кажется, я вижу корабль с полным парусным вооружением, плывущий прямо сюда по нашей дорожке.
Аня взглянула и вскочила на ноги.
- Это, должно быть, мисс Корнелия Брайент или миссис Мур с визитом, - пробормотала она.
- Я иду в свою приемную, и если это мисс Корнелия, то предупреждаю тебя, что буду подслушивать, - сказал Гильберт. - Из всего, слышанного мной касательно мисс Корнелии, я делаю вывод, что ее разговор, мягко говоря, не будет скучным.
- Может быть, это миссис Мур.
- Не думаю, что миссис Мур скроена по такому образцу. Я видел ее на днях - она работала в своем саду, - и хотя я был слишком далеко, чтобы разглядеть ее как следует, мне показалось, что она довольно стройная. Но она, похоже, не слишком общительна, если, будучи твоей ближайшей соседкой, еще ни разу тебя не навестила.
- Значит, она все же не вторая миссис Линд, иначе любопытство непременно привело бы ее сюда, - заметила Аня. - А эта посетительница скорее всего мисс Корнелия.
Это действительно была мисс Корнелия. Более того, мисс Корнелия пришла не с каким-нибудь там мимолетным светским визитом, лишь для того, чтобы принести поздравления по случаю свадьбы. Под мышкой она держала большой пакет со своим рукоделием и, когда Аня предложила ей зайти в дом, с готовностью сняла широкополую шляпу от солнца, которую, вопреки усилиям непочтительных сентябрьских ветерков, уверенно удерживала на ее голове плотная резиновая тесьма, проходившая под маленьким тугим узлом светлых волос. Шляпные булавки? Нет уж, увольте, это не для мисс Корнелии! Резиновая тесьма вполне устраивала ее мать, и она вполне устраивает мисс Корнелию!.. У нее было свежее, круглое, румяное лицо и веселые карие глаза. Она совершенно не походила на традиционную старую деву, а в ее взгляде было что-то такое, что сразу покорило Анино сердце. Природная способность быстро распознавать родственные души позволяла Ане не сомневаться в том, что мисс Корнелия ей понравится, несмотря на спорную эксцентричность воззрений и бесспорную эксцентричность наряда.